Текст книги "Артем Скворцов — рабочий человек"

Автор книги: Нина Кочубей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Как же так?

– Ты чего это? Не заболел?

Артемка не заметил, когда к нему подошел Рим Нагаев.

– Нет… – сказал он неуверенно.

– Побледнел чего-то…

– Так я… Тошнит немножко…

Артемку и в самом деле подташнивало. «Что делать? Что делать?..» – билось в голове. И, когда прозвенел звонок на урок, он неожиданно для самого себя рванулся бегом из школы.

Натыкаясь на прохожих, Артемка мчался по улице к своему дому. «Скорее… скорее к тетке Степаниде… Должна же она знать, где теперь живет ее племянник! Не может быть, чтобы не знала!»

Подбежав к дверям квартиры Пантюхиной, он отчаянно начал дергать за ручку, будто собирался сокрушить весь дом.

– Кто там? Чего надо? – раздался через минуту испуганный старушечий голос.

– Тетка Степанида!.. – Артемка не мог отдышаться. – Это я…

Послышалось бряканье цепочки. Наконец дверь чуть приотворилась. На Артемку глядели настороженные, хитрые глаза.

– Ты чего, Христос с тобой, как припадошный?

– Пашка где? – закричал не своим голосом Артемка. – Говорите сейчас же, где Пашка!

Лицо Кондратьевны сделалось свирепым.

– Вы чего, окаянные, привязались ко мне сегодня! – так же громко закричала она, – Я откудова знаю? Я его не пасу, вашего Пашку?! Он сам себе голова, уж и пачпорт имеет! Отвяжитесь! Ишь, ироды! То милиция, то этот… Спокою нет! Пошел! Хворая я…

Дверь захлопнулась. Артемку трясло. Если бы ему сейчас Пашка встретился!.. Артемка кинулся бы на него и ни капельки бы не испугался. Он вцепился бы намертво в Пашку – хоть клещами отрывай! – и заставил бы отдать киноаппарат. А не отдал бы Пашка – утащил бы его Артемка и милицию. Там бы с ним поговорили, как надо! Милиция… Что там такое Кондратьевна про милицию крикнула? Выходит, из милиции к ней уже приходили? Как же они догадались насчет Пашки? Интересно… Может, их по Пашкиным следам сюда ищейка привела? Нет, Пашка скрывается где-то не здесь, совсем в другом месте. Но милиция найдет! Артемка сейчас пойдет и подтвердит, что кинокамеру украл точно он, Пашка!

Артемка внезапно остановился, словно натолкнулся на невидимую стену. «А я? Я-то ведь тоже с ним…» Он растерялся. Перед глазами почему-то всплыло мамино лицо. И опять на душе стало муторно. Он нерешительно потоптался на одном месте, а потом ноги его вдруг сами собой повернули в другую сторону, и Артемка медленно побрел в городской сад.

В это время в саду пустынно и тихо. Это вечером, часов с восьми, здесь загремит музыка, аллеи заполнятся праздной веселой публикой. А сейчас тут в тени старых лип и кленов чинно сидят на скамейках одни пенсионеры.

Старики читают газеты или просто дремлют, уронив голову на грудь. Старухи сторожат коляски с младенцами и почти все что-то вяжут.

Артемка забрался в самый глухой угол сада. Там он сел на пень и задумался.

Как же все так получилось? Он плохо думал о Митьке, подозревал его в разных нечестных делах, не хотел с ним дружить, а сам связался с самым настоящим вором.

Что кинокамеру украл Акула, это и коню ясно. А помог ему в том он, Артемка! Разве не так?

Кто стоял ночью на страже, пока Акула делал свое черное дело? Артем. Значит, он тоже преступник. Что же теперь будет? Надо быть круглым идиотом, чтобы не сообразить, где тогда зазвенело стекло! Да ведь противоположная стена девятиэтажного дома выходит на улицу Пионерскую, и на Пионерской, как раз напротив, стоит Артемкина школа! Вот почему Пашка вошел в дом, а вышел совсем не оттуда. Скрывшись в подъезде, он сразу же через окно первого этажа вылез из дома, пересек пустырь и подобрался к школе, к окну физкабинета. И про то, что кинокамера хранится именно там, он знал от Артемки. «Болтун, болтун! – казнил Артемка себя. – Болтун и дурак… Поверить, что Пашка с кем-то спорил и поэтому ночью полез в пустой дом!..»

Теперь это Артемке казалось такой нелепостью, а ведь тогда-то он поверил! Во все поверил. И в то, что Акула на заводе работает и что он слесарь пятого разряда. И про это Акула наврал! Разве рабочий человек может украсть? Не-ет, Пашка, видно, «работает» совсем в другом месте.

Правду говорил тогда Микула Селянинович, что долго нынче люди из пеленок вылезают. Разве мог бы на такую вот глупость попасться Аркадий Гайдар? Он бы этого Пашку сразу на чистую воду вывел! Враги у него были настоящие, не то что этот слизняк Пашка. Да что же это такое? Неужели мы в самом деле какие-то неполноценные?.. Микула Селянинович в четырнадцать лет кормил семью из шести ртов. И мама, тоже четырнадцатилетней девчонкой, помчалась из своего села в город строить завод. Сейчас на нем и работает. А мы вон – учимся… футбол гоняем…

Артемка вдруг сам изумился, к какому выводу он пришел: выходит, чем труднее время – тем лучше люди? А чем жизнь лучше, тем… Чушь какая-то получается! И во времена Микулы были бездельники, лодыри, пьяницы, и в те годы, когда девчонкой была мама. Все зависит от человека! Вот нынче осенью – по радио передавали – чуть не беспрерывно шли дожди, трудно было, сколько парней – совсем мальчишек – на комбайнах работали наравне со взрослыми. А еще девчонка какая-то в Сибири – Артемка только имя ее забыл – вместе с отцом так на уборке вкалывала, что ей первую премию дали! А раньше в космос летали? Нет! А нынче – пожалуйста! И в космос и даже на Луну! Потому что все учатся. В одном только Академгородке под Новосибирском, говорят, что ни двадцатилетний – то и ученый, доктор наук, академик!..

Сзади внезапно затрещали ветки, и перед Артемкой возник милиционер.

– Ты чего тут сидишь? – подозрительно оглядывая Артемку, спросил милиционер.

– Та-та-ак… Ничего. – У Артемки противно задрожали губы.

– Один?

– Оди-ин… А что?

– Ничего. Куришь небось потихоньку?

– Что вы! – Артемка начал приходить в себя. – Я же не наркоман. Я нормальный, здоровый человек. Без вывихов. Не курю я. Можете проверить, – и он приготовился вывернуть карманы брюк.

– Проверять я тебя не стану, – уже совсем дружелюбно заговорил милиционер. – Не куришь, и молодец. С уроков удрал?

– Кончились уже уроки…

– Так в чем же дело?

– Так… – замялся Артемка. – Захотелось побыть одному, подумать…

Милиционер улыбнулся:

– Хорошее дело. Думать всегда полезно.

И ушел.

Ох, как колотится Артемкино сердце! Уже давно стихли шаги милиционера, а на душе все еще тревожно от внезапной встречи. И… горько.

До чего дожил Артем! Еще недавно он сам приходил в милицию, его слушали, благодарили, жали руку. Он чувствовал себя другом младшего лейтенанта Глушко, той девушки Вари. А сегодня при виде милиционера у Артемки от страха чуть не отнялись ноги! Нет, надо что-то делать. Может, все-таки набраться смелости и сходить в милицию? Для начала разыскать Глушко. Глушко или Варю, и все им рассказать. Только вот что он расскажет? Как помогал в ту ночь Акуле украсть кинокамеру? Но Артемка же ничего не знал, Акула его обманул! А как это доказать? Поймают Пашку, а он скажет все наоборот, скажет, что это он, Пашка, стоял в переулке, а Артемка забрался в физкабинет. А кто это подтвердит? И вдруг Артемку словно обожгло: а тот, третий! Ведь Пашка был не один, он привел тогда кого-то еще, того, кто подавал сигналы со стороны улицы Пионерской. Значит, их двое… И поверят им, а не Артемке… Вот влип так влип…

Артемка вдруг представил себе, как к ним домой приходят из милиции: «Ваш сын украл школьную кинокамеру…» Артемку, разумеется, сразу же в тюрьму. Маму заставят за аппарат внести деньги… Она внесет их, конечно. Все до копейки. А потом умрет. От позора и горя. Нет!.. Нет!.. Не может пока Артемка идти туда.

Домой Артемка пришел, когда уже стемнело. Мама была взволнована:

– Что с тобой? Где ты пропадал? Я уже в школу звонила. Случилось что-нибудь?

– Ничего не случилось. Немножко болит голова, и я просто побродил…

– Голова? – Мама опять, как в тот раз, положила ему на лоб свою ладонь.

Артемка мотнул головой:

– Она просто так болит, без температуры.

Мама вдруг прижала Артемку к себе.

– Устал ты… Конечно, устал. Ну ничего, скоро экзамены, а там – каникулы. – Она гладила его по волосам, то спине. – В завкоме путевку попрошу в лагерь, поедешь?

– Поеду… – прошептал Артемка, чувствуя, как в груди закипают слезы и горькое раскаяние.

Гефест из кузнечно-прессового

Микула Селянинович остановился, широко расставил ноги, заложил руки за спину.

– Как живешь-можешь, Артем Скворцов?

Артемка насупился, виновато спрятал глаза.

– Ничего.

– Как экзамены?

– Тоже ничего.

– Ничего – пустое место. Сдаешь уверенно?

– Вроде бы да. Пока все только на четыре и пять.

– Вот теперь понятно. Тогда почему такой невеселый?

Артемка опять отвел глаза, вздохнул.

– Так… Может, устал.

– Много еще сдавать?

– Через два дня – последний.

– К нему готов?

– Хоть сейчас.

– Прекрасно. Тогда, может, завтра и пойдем?

Артемка впервые за время разговора взглянул Микуле Селяниновичу в лицо.

– Куда?

– На завод. Забыл?

– А-а… Нет, не забыл.

– Завтра я в первую смену, с восьми, вот мы с тобой пораньше и отправимся. Не проспишь?

– Нет. Я будильник заведу на всякий случай.

– Добро. Значит, договорились.

Утром Артемка проснулся еще до звонка. Но валяться в постели и ждать, когда зазвенит будильник, не стал. Поднялся, сделал зарядку, сполоснулся под душем.

Когда в квартире появился Микула Селянинович, Артемка уже ждал его.

– Ну, молодец, – похвалил Артемку Коваль, – Я, признаться, не верил, что ты подымешься так рано. Это хорошо. Это по-рабочему.

Они шли гулкими пустынными улицами. Город еще только просыпался.

Артемка старался незаметно подстроиться под размашистый шаг Микулы Селяниновича, но через какое-то время сбивался, давал ногам отдохнуть от напряжения и подстраивался снова. Вот бы сейчас, откуда ни возьмись, навстречу – Вика. «Ты куда это, Скворцов?» – спросила бы она удивленно. А он этак небрежно в ответ: «На машиностроительный». – «Зачем?» – «Нора серьезно о жизни подумать. Не до старости те футбол гонять!»

– А меня на завод пустят? – неожиданно забеспокоился Артемка.

– Со мной пустят, – успокоил его Коваль. – Сегодня я покажу тебе только наш цех. На другие у нас времени не хватит. Если заинтересуешься, в другой раз побываем в остальных. – Коваль посмотрел на Артемку. – Ты вообще-то себе представляешь профессию кузнеца?

– А как же: – торопливо отозвался Артемка и тут же замолчал. На память почему-то пришли строчки из песни: «Мы – кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи…» И еще: «Эй, кузнец-молодец, расковался жеребец…» Но никакие ключи на машиностроительном заводе наверняка не куют, и жеребец тоже ни при чем.

Артемке захотелось как-то увильнуть от этой темы. Иначе Микула Селянинович поймет, что Артемка хвастун и враль. Надо срочно повернуть разговор на что-нибудь другое.

– А вы что закончили, Николаи Семенович?

Коваль вздохнул.

– Неуч я, Артем. Так вышло… Очень уж жизнь у меня смолоду трудная была. Ничего я не закончил. Все больше самоучкой, как говоримся. Правда, потом меня и на курсы всякие посылали, квалификацию свою повышал. Только это все не то… Хороша, когда у человека знания прочные, основательные, всесторонние…

Артемке стало неловко: зачем он начал об этом! Поставил Коваля в неудобное положение.

– Ну, ничего! – утешил он Николая Семеновича. – Зарабатываете ведь вы хорошо?

– Зарабатываю я хорошо, – подтвердил Коваль. – Это верно. Не каждый инженер столько получает.

– Вот видите! – обрадовался Артемка. – Зачем же вам учиться? И так проживете не хуже других!

– Э, нет! – Коваль даже приостановился. – Тут ты не прав. Учиться всегда надо. Всю жизнь.

– Всю жизнь? Зачем? – искренне недоумевал Артемка.

– Да ведь как только человек перестает учиться, у него сразу же вырастает хвост! Как у обезьяны. Закон природы!

– Ну да…

– Точно! Перестал человек учиться – и пошло-поехало. Обязательно такой гражданин начнет превращаться в обезьяну. Заработает денег – напьется. Проспится – снова ищет работу, чтобы получить деньги и опять напиться. Это что – жизнь? А такой тип – скажешь, человек! Нет! Обязьяна. И вред они наносят нашему обществу огромный. Это паразиты, балласт, который постоянно пытается тащить нас на дно.

– А ведь верно! – согласился Артемка. – Не человеческая эта жизнь. Взять хотя бы ту же тетку Степаниду. Ест и спит. Спит и ест. Водку пьет и по рынку шляется – деньги заколачивает, чтобы опять есть и пить. Говорить с ней не о чем. Она только сплетни собирает: кто-то кого-то зарезал, кто-то кого-то ограбил… Скоро на землю луна упадет и всему конец…

Артемка засмеялся.

– Я как-то спросил у нее, на чем земля держится, – на трех китах, говорит!

– Ну вот! Это в наше-то время такую ахинею нести! Нет, дорогой Артем Скворцов, – Коваль положил свою тяжелую руку на плечо Артемки, – мир держится на одном ките!..

От неожиданности Артемка даже сбился с шага:

– Что же это за кит?

Коваль громко засмеялся и хлопнул Артемку по спине широкой ладонью.

– А зовут его рабочий класс!

Артемка засмеялся тоже и снова стал пристраивать свой шаг к размашистому и твердому шагу Микулы Селяниновича.

Едва они свернули за угол, как Артемка совсем близко увидел огромные заводские ворота.

В проходной Коваль позвонил кому-то по телефону, потом передал трубку вахтеру, и тот, строго посмотрев на Артемку, сказал:

– Ну, ступай, парень, ступай.

Сразу же за крыльцом проходной – асфальтовая дорожка, обрамленная пахучей резедой. С огромного щита на каждого проходящего в упор смотрел рабочий. Должно быть, сталевар. За его спиной полыхало пламя, сыпались искры, а он, распахнув робу, сдвинув на лоб прозрачный щиток, строго спрашивал: «Что сделал ты для досрочного выполнения пятилетки?»

– Это уже завод? – спросил Артемка.

– Да, это заводская территория. А вон то, – Коваль указал вправо на огромные здания без окон, – заводские цеха.

– Какая большая территория! Цветы, чисто…

– Ты что, думал, мы тут по уши в грязи? – засмеялся Микула Селянинович. Коваль свернул направо: – Нам сюда!

Они подошли к одному из корпусов. Корпус был огромный, кирпичный, со стеклянной куполообразной крышей.

Коваль остановился и взял Артемку за руку:

– В цеху осторожней! От меня никуда ни на шаг. Ну, добро пожаловать!

И распахнул широко дверь.

Артемке показалось, что в тот момент, когда Коваль распахнул дверь и они шагнули вперед, где-то рядом, возле него, произошло крушение, обвал…

Жарко и ослепительно полыхало пламя, осыпаясь искрами на пол, что-то грохотало и скрежетало. Мимо с лязгом промчалась вагонетка… Артемка невольно прижался к Микуле Селяниновичу. Но тут он почувствовал, что Коваль что-то кричит ему в самое ухо, показывая рукой. Артемка решительно ничего не слышал из-за грохота и только, улыбаясь, беспомощно пожимал плечами, крутил головой. Коваль беззвучно смеялся, тянул Артемку вперед.

Они шли вдоль цеха, Артемка постепенно осваивался в этой уж очень непривычной для него обстановке, приходил в себя.

Вот Артемка внезапно остановился, потянул Коваля в сторону. Микула Селянинович перехватил Артемкин взгляд, в котором светилось восхищение. Артемка глядел, не отрываясь, вправо, на рабочего в робе с пластмассовым защитным козырьком на глазах. Глядел так, словно тот показывал фокус.

Рабочий колдовал около какого-то агрегата, напоминающего большую газовую колонку. Только по середине корпуса этой колонки были дырочки, как у самоварной конфорки. Сквозь дырочки вырывалось пламя, которое бушевало там, внутри.

С помощью щипцов рабочий ловко вставлял в огненное отверстие короткий металлический стерженек величиной с указательный палец. Стерженьки тут же, на глазах, накалялись докрасна, затем белели, становились светящимися, почти прозрачными! И тогда рабочий с помощью все тех же щипцов выхватывал их по очереди из отверстий и вставлял в другой агрегат, стоящий рядом. Брызгал крохотный фонтанчик воды, тут же превращаясь в облачко пара, раздавались шипение, стук. Секунда – и металлический стерженек уже никакой не стерженек, а готовый болт. Со шляпкой, с резьбой, новенький, черный до синевы.

Рабочий небрежно швырял его в ящик, уже доверху наполненный такими же болтами.

– Это газовая печь! – закричал Артемке в ухо Коваль. – Малая! И пресс. Сейчас я тебе еще не такое покажу!..

И они двинулись дальше.

Неожиданно дорогу преградило бревно. Бревно было четырехгранное и черное. Микула Селянинович перешагнул через него, даже не взглянув, а Артемка на секунду приостановился, дотронулся рукой. Бревно было металлическим.

Коваль оглянулся, крикнул: «Чугун!» Так вот какое это бревнышко – чугунное! Ну и ну!

…Дохнуло жаром, на лице Коваля засветились розовые блики. Он взял замешкавшегося Артемку за плечи, повернул его чуть влево: «Смотри!» И Артемка увидел, как огромная грохочущая машина резала на куски точно такое же чугунное бревно, как то, что лежало на полу.

«Трах!» – и от металлического бревна отлетает квадратная болванка. «Трах» – и следом отскакивает вторая. А рядом человек, тот, что управляет машиной. Он приветливо махнул Ковалю рукой.

– Это большой пресс!.. – кричит надрывно Коваль. – Заготовки для деталей!..

– Понял! – кивает Артемка. – Понял! Ничего себе пресс, подходящий!

Откуда-то сверху опустилась цепь с клещами на конце, клещи подплыли прямо к чугунной болванке и, схватив ее, плавно понесли по воздуху, кинули в пасть огромной печи, дышащей зноем. Артемка, не отрываясь, следил, как в оранжевом пламени истаивала, на глазах исчезала только что брошенная туда чугунная болванка. И вот ее не видно совсем. Расплавилась она, что ли? Только пламя бушует в печи, знойно и жадно…

– Сколько там градусов? – поинтересовался Артемка.

– Тысяча четыреста!

«Тысяча четыреста! – Артемка присвистнул. – Конечно, при такой температуре что хочешь сгорит и следов не останется…»

Но чугунная болванка не сгорела. Она просто так раскалилась, что ее цвет смешался с цветом пламени в печи.

Артемка задрал голову кверху. Там, высоко под прозрачным потолком, тоже рельсы! А по рельсам туда-сюда скользит вдоль цеха какая-то штуковина. Она-то и переносит с места на место грузы, с которыми без нее ни одному не сладить.

– Мостовой кран! – различает Артемка в грохоте голос Коваля.

– Он автоматический? Или там человек?

Коваль вдруг почему-то хохочет.

– Человек там! Очень хороший человек!..

Но Артемка и сам уже увидел, что там, наверху в кабине, человек. Вот он машет рукой из крана. Высунул из окна голову и даже улыбнулся какой-то знакомой-знакомой улыбкой… Такой знакомой, что почему-то вдруг чаще забилось сердце. Постойте… да ведь это же…

– Мама! – закричал Артемка и тоже замахал руками. – Мама!..

«Ну правильно, мама же крановщица! Так вот что делает она на заводе! Здорово!.. Это тебе не пуговицы пришивать!..»

Артемка прозевал момент, когда Коваль набросил на себя огромный брезентовый фартук, надел рукавицы и встал к тому самому молоту, возле которого повисла, покачиваясь, раскаленная четырехугольная болванка.

Рядом с Артемкой встал незнакомый мужчина с разгоряченным лицом. Он с любопытством оглядел Артемку и мотнул головой в сторону Коваля:

– Сейчас наш Семенович покажет, как работают кузнецы! Смотри, не моргай! Класс!

– А что это такое? Как называется?.. – не отрывая глаз от Микулы Селяниновича, спросил Артемка своего нового собеседника.

– Это ковочный молот! – отозвался тот. – Смотри, наблюдай!

Щипцами Коваль ловко ухватил заготовку, повернул ее на наковальне ребром вверх…

– Бум! – ударил по ребру молот.

Коваль подставил ему другое ребро.

– Бум! – и исчезла еще одна острая грань.

– Бум!

Стоящий рядом с Артемкой рабочий покачал головой. В его выразительном взгляде Артемка прочел восхищение. А в руках у Коваля заготовка превратилась под точными ударами молота в плоский круг! Микула Селянинович бросил его к своим ногам на пол, а мостовой кран, которым управляла Артемкина мама, уже подавал ему новую болванку.

И опять трудится молот.

Бум-ба-бах! Бум-ба-бах! Бум!

Даже под робой угадывает Артемка крепкие мускулы Коваля. Ни одного суетливого, лишнего движения.

– Бум – готово! Летит на пол чуть остывшая, но все еще золотистая круглая заготовка. И опять цепко хватает клещами Коваль новый, раскаленный добела отрезок чугунного бревна.

А рядом трудится работяга пресс, нарезая новые и новые чугунные болванки.

Трах! Трах!

Бум-ба-бах! Бум-ба-бах!

Грохот, гул и скрежет уже не кажутся Артемке неразберихой, оглушающей и пугающей его.

Артемке вдруг показалось, что только сегодня, вот сейчас, понял он, как силен человек. И самые сильные из людей работают здесь, в этом цехе.

…Красиво работает Коваль! Он, кажется, забыл обо всем на свете, в том числе и об Артемке. Как послушен, покорен в его руках раскаленный металл! Как легко, кажется, играючи усмиряет Микула Селянинович его крутой прав!

«А почему – Микула Селянинович? – вдруг спохватился Артемка. – Это же неправильно! Артемка знает, он читал былину. Микула был, конечно, сильным человеком, но он пахал землю! Он был землепашцем! Нет, Коваль – не Микула. В его руках огонь, металл! Он – Гефест! Бог огня и покровитель кузнечного дела. Недаром же и фамилия у него – Коваль!..»

Наверх, в кабину мостового крана, поднималась по узенькой лесенке женщина, а к Артемке уже подошла мама.

Несколько минут они вместе смотрели на Коваля. Потом мама сделала Артемке знак: «Пойдем!»

«Как? – огорченно подумал Артемка. – Это все? Кончилась ночная смена, и, значит, Николай Семенович уже не отойдет больше от своего молота?»

Артемке не хотелось уходить не простившись, и Коваль словно почувствовал это. Бросая на пол очередной готовый круг, он кинул на Артемку быстрый взгляд, улыбнулся, дружелюбно кивнул.

– До свидания, Николай Семенович! – закричал ему Артемка, хотя отлично понимал, что Коваль его не услышит.

Они шли вдоль громыхающего цехи. Артемка уже не вздрагивал от лязга и скрежета. Шум кузнечно-прессового цеха был ему теперь понятен. Артемка старался угадать голоса знакомых машин.

Бум! – это голос ковочного молота, на котором работает Коваль.

Трах! – это трудяга пресс.

Фрш-ш-ш… – это малый пресс, где рождаются крупные болты с резьбой и шляпкой.

У выхода из цеха их нагнала вагонетка, доверху нагруженная круглыми чугунными поковками, которые делал Коваль.

– Куда их повезли? – спросил Артемка у мамы, когда они вышли под открытое небо.

– В механический. Там на этой круглой заготовке сделают зубцы, получится шестерня.

– А потом?

– Потом – в сборочный. В этом цехе из деталей собирают машины.

– А какие машины?

– Разные. Вот эти шестерни, например, пойдут на сборку башенных кранов.

Артемка просительно взглянул маме в глаза.

– Посмотрим?

Мама засмеялась.

– Хочешь все за один раз?

– Мы немножечко.

В сборочном цехе тоже стоял грохот, и рабочие, как приметил Артемка, объяснялись больше руками. «Майна!» «Вира!» И здесь на службе у людей были машины. Они поднимали, подносили детали, а рабочие прилаживали их куда надо. Как в игре «Конструктор». Только все громадное, тяжелое, одним словом, настоящее.

На глазах Артемки рождался башенный кран. Такие он видел много раз на новостройках в городе. Только не знал, что делаются они совсем близко от него, на заводе, где работают мама и Коваль.

По дороге домой Артемка не давал маме покоя. Он замучил ее вопросами. «А трудно управлять прессом? А мостовым краном, на котором работает мама? А ковочным молотом? Где надо учиться, чтобы потом работать на заводе, в мамином цехе?»

– У нас ПТУ есть. Можно в нем, – ответила мама.

– Там и на кузнеца можно выучиться?

– И на кузнеца.

– А потом работать, как Коваль?

Мама улыбалась:

– Если у тебя так получится.

Под мамин шаг подстроиться было куда легче. Артемка шел с ней в ногу, не сбиваясь. Но вот досада – хоть бы один знакомый встретился Артемке!

А как бы здорово могло получиться:

– Скворцов, ты откуда это так рано?

– С машиностроительного.

– Что ты там делал?

– В кузнечно-прессовом цехе был.

– Зачем?!

– Значит, надо было.

И пошел бы дальше широкой и твердой походкой.

И еще немного досадно было Артемке на то, что мама, пока он стоял в сборочном и смотрел, как собирают краны, сходила в душ, сняла свою рабочую одежду и сейчас идет в обыкновенном платье. Прохожие ведь не знают, кто его мама, где она работает. Может, вообще дома сидит, домохозяйка. Прохожие ведь не знают, что Артемки на мама – частичка рабочего класса, на котором держится весь мир!