355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Нина Иливицкая » Посмотри на меня» » Текст книги (страница 1)
Посмотри на меня»
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 21:26

Текст книги "Посмотри на меня»"


Автор книги: Нина Иливицкая



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Нина Иливицкая

Посмотри на меня

Сестры

Ника сидела на пляже, откинувшись на руки и запрокинув голову. Ветер забросил на ее лицо легкую прядь волос, и сквозь эту золотистую вуаль девушка смотрела на солнце. Оно светило ярко и радостно, не было поблизости ни одной тревожной тучки, и в груди у Ники вдруг родилось ликование. Его теплая волна смыла грусть и озабоченность. Появилась уверенность, что все будет хорошо. Прочь, печаль!

Девушка смахнула с лица волосы и, не забыв грациозно изогнуться, с улыбкой взглянула прямо в объектив фотоаппарата. Кешка точно поймал момент, когда луч солнца высветил прозрачную глубину ее глаз, и нажал на кнопку, удачно объединив эту живую синеву с холодной синевой весеннего неба.

– Снято!

Ника вскочила, как распрямившаяся пружина, и вся потянулась к солнцу. Она не позировала. На мгновение позабыв об огорчениях и проблемах последнего месяца, отрешившись от холодных порывов весеннего ветра и пылких взглядов фотографа, она вдруг ощутила себя диковинным растением. От зарывшихся в песок ступней к рыжеватой копне волос поднимались живительные соки земли. Скромный купальник, синий, в золотистых песчинках, не мог скрыть знойного цветения девичьего тела. Гладкие стройные ноги, изящно изогнутые бедра, тонкая талия, нежные бутоны груди, горячие от солнечных поцелуев губы… Ника чувствовала, как жажда жизни и любви переполняет ее. Почти бессознательно она погладила свое тело. Потом, очнувшись, потянулась, закинула руки за голову и резко бросила их вниз, скидывая весеннее наваждение. Живо обернулась к фотографу, улыбнулась.

– Снято!.. Снято!.. Снято!.. – Каждое движение Ники – радостное, чувственное, озорное – было зафиксировано рукой профессионала.

– Ну все! Достаточно!

Ника вдруг остро ощутила холод майского дня и, обняв себя за плечи, побежала к машине. Иннокентий основательно и неторопливо упаковывал фотоаппарат. Ника, пробегая, чмокнула его в щеку, взлохматила короткие волосы и забралась в теплое нутро серебристого «рено».

Уфф! Хорошо-то как! Она закуталась в пушистый мех предусмотрительно захваченной из дома песцовой шубки и подобрала под себя озябшие ноги с прилипшими колючими песчинками. В машине было тепло и уютно. Тихо играла музыка. Через окно она видела, как по пустынному пляжу неторопливо направляется к машине Иннокентий – сын известного в городе коммерсанта, Никин однокашник, хронически и безнадежно влюбленный в нее с первого курса.

Ника, не в силах вынести теперь даже секундного сквознячка, нырнула с макушкой в душистую темноту просторной шубки и оттуда слушала, как хлопнула дверца, как Иннокентий завозился, чем-то постукивая и шурша, и высунула из воротника свой слегка вздернутый носик только тогда, когда тонкий аромат надушенного меха спасовал перед запахом горячего кофе.

Иннокентий молча протягивал ей розовую керамическую чашку с кофе и такую же тарелку, полную бутербродов с немыслимо пахнущими мясными деликатесами и свежей зеленью.

Ника приникла к чашке. Согрев руки и губы, насладившись ароматом, сделала глоток и ощутила блаженство. Кофе был именно такой, какой она любила, – в меру крепкий, в меру горячий, чуть подслащенный. Потом она вонзила некрупные белоснежные зубки в сочную мякоть ветчины и ела, ела, пока на розовой тарелке не остались только крошки. Иннокентию Ника не предлагала – знала, что при ней он терял аппетит.

Сытая и согревшаяся, Ника откинулась на мягкую спинку сиденья и закурила любимую сигарету «Давидофф» – тонкую, легкую и душистую. Спасибо Давидоффу, спасибо всем, кто делает жизнь приятной и комфортной. Спасибо, Кешка… Из-под опущенных от наплывающей сонливости век с темными от природы ресницами Ника разглядывала приятеля.

Иннокентий был скульптурно красив. Но его красота Нику не волновала. Ей всегда казалось, что он слишком безупречен: безупречно сдержан, безупречно выбрит, одет, причесан, умыт… Ника же реагировала на безупречность однозначно – скукота!

Сейчас Иннокентий курил, глядя в окно. Он забыл стряхнуть пепел, и серый столбик обвалился, осыпав нарядную обивку сиденья. Светлые чуть вьющиеся волосы так и остались взлохмаченными. Лоб юноши прорезала вертикальная морщинка. Губы были крепко сжаты. Чтобы удержать вопрос?

Ника понимала, что его озадачивает и тревожит ее загадочное поведение. Понимала и то, что злоупотребляет его терпением, соблазняя и отталкивая. Она подумала, что в конце концов должна вознаградить его за преданность. На прощание… Эта мысль неожиданно взволновала ее, и она взглянула на знакомое лицо с новым чувством.

Да, безусловно красив. Густые пшеничного цвета брови, оливково-зеленые глаза в тени пушистых, как у девушки, ресниц. Немного хищный нос, изогнутые, как лук, припухшие губы, твердый выпуклый подбородок. И любит, очень любит ее, Нику. Был бы ей отличным мужем. Но у нее другие планы. И все-таки…

Ника с безотчетной нежностью протянула руку и разгладила пальцами морщинку у Кешки на лбу, спутанные брови. Он порывисто обернулся, схватил ее руку и прижался к ладони горячими губами. Нику неожиданно пронзило острое желание. «Что ж, – подумала она, – расплачиваться будет не столь неприятно». Обругала себя за цинизм и, совладав с чувствами, осторожно отняла руку. Шепнула:

– Потом, ладно? Закончим дело. Сейчас – домой!

Дома Ника приняла душ и переоделась. В строгой белой блузке и черной юбке, с тщательно приглаженными и сколотыми на затылке волосами, она теперь лишь отдаленно походила на источавшую чувственность «дикую орхидею» пустынного пляжа. Наряд и стиль были заимствованы у сестры – Виктории, Вики, Тошки…

Иннокентий, уже распаковавший фотоаппарат, лишь хмыкнул, увидев Нику в новом обличье, за годы знакомства с ней он привык к неожиданностям.

Ника толкнула тяжелую дверь в кабинет отца. Большая квадратная комната с лепниной на потолке была заставлена стеллажами и шкафами с книгами. И шкафы, и массивный письменный стол, и обтянутые мягкой кожей кресла были сделаны на заказ еще ее прадедом.

Ника потянула толстый витой шнур с кистью на конце, и тяжелые портьеры плавно разъехались, впуская солнечный свет. В кабинете была идеальная чистота. Сестра Вика начинала день с уборки этой любимой с детства комнаты.

– Сначала сними меня на фоне стеллажа, – скомандовала Ника и встала перед полками с толстыми томами книг по океанологии и привезенными родителями из многочисленных экспедиций дарами моря: диковинными раковинами, засушенными морскими звездами, сувенирами экзотических стран.

– Снято!

…Ника в кресле с книгой. Ника что-то пишет за столом со старинным письменным прибором в виде мраморной лошади. Ника задумчиво смотрит в окно, придерживая тонкой рукой складки портьеры…

– Снято!.. Снято!.. Снято!..

Хотя живая, легкая и озорная Ника «в семье своей родной казалась девочкой чужой», как она любила говорить, поколения ученых предков оказали влияние и на нее. Училась она отлично, причем без всякого труда, играючи. Так же играючи выучила несколько языков. И еще была у нее страсть все классифицировать. Иннокентий в ее шутливой классификации сильного пола относился к «шкафам». «Шкаф» – атлетически сложенный мужчина, основательный, молчаливый и надежный. Она звала приятеля «шкафчиком» за его относительно невысокий – всего на полголовы выше Ники – рост.

Сейчас она была на каблуках, поэтому глаза – синие Никины и зеленые Кешкины – оказались почти на одном уровне.

– Может, все-таки скажешь, что ты задумала?

– Скажу. Попозже. Кеш, иди, пожалуйста, у меня еще куча дел. И спасибо тебе за все.

– А кроме спасибо?

Ника положила руки на широкие плечи друга и легко коснулась губами его губ. Миг – и ее хрупкое тело уже плотно прижато к горячему напряженному телу мужчины. Сильные руки сжали ее бедра, и Ника опять почувствовала, как острое желание пронзило ее от горла до паха. Странное новое ощущение… Разве страсть заразна, как грипп?

– Потом, Кешка, все потом. Фотографии завтра принеси.

Ника захлопнула массивную дверь и прислонилась к ней спиной, усилием воли пытаясь погасить непрошеное томление. «Девушка вошла в возраст? – усмехнулась она в свой адрес. – Ладно. Все! Что у нас на повестке дня? Прежде всего – антикварный магазин».

– Никитка, ты дома?

Тишина. Посреди прихожей валяются домашние тапочки сестры. Ну конечно, была и ушла. Убежала по каким-то своим таинственным делам. Викторию охватило чувство одиночества. Раньше всегда кто-нибудь был дома. Хотя бы домработница Ариша. Сейчас Ариша уехала в деревню к сестре. Им с Никиткой и себя-то толком не прокормить.

Виктория наклонилась, подняла Никины тапочки и аккуратно поставила их на полку. Достала свои, переоделась и, мельком взглянув в зеркало, побрела к себе в комнату.

Убранство Викиной комнаты было изящным, функциональным и безликим. Ни одного цветного пятна, ни одной лишней вещи – ничего, что могло бы отвлечь и развлечь. На окне – белые шелковые шторы. Рядом – небольшой белый письменный стол. Книжные полки, старинный светлого дерева шифоньер, в нише которого – несколько икон, подаренных любимице Викушке богомольной Аришей. На нешироком диване и стульях – накидки бежевого цвета. Над диваном – небольшое зеркало и несколько графических листов в простых багетных рамках: городские пейзажи в коричнево-кремовых тонах. Идеальный порядок.

Виктория остановилась на пороге и оглядела все это со странным чувством отчуждения. Входить не хотелось. Какая скучная комната! Потом, преодолев себя, торопливо прошла к столу, поставила на место сумку с книгами и конспектами, сменила синее строгое платье на такой же синий халат – пристрастие к синему цвету было единственным, что объединяло вкусы сестер, и, подумав, пошла в комнату Ники.

Слово «интерьер» здесь теряло свое значение. В комнате, раза в два больше Викиной, царил радостный беспорядок. Пол покрывал яркий ковер. Разнокалиберные кресла, журнальные столики, диваны с многочисленными подушками, бар, шкафы с книгами, посудой, безделушками стихийно, как бы сами по себе, а в действительности не без участия многочисленных гостей создавали несколько «функциональных уголков». Стены были увешаны картинами, в основном авангардистского направления, подаренными Нике авторами – веселыми молодыми художниками.

Она прошла к креслу, в котором обычно сидела, бывая у сестры. Оно так и называлось: Викино кресло. В глубине притулился большой облезший медвежонок Михаляга, друг Викиного детства. В интерьер ее комнаты он не вписывался и потому поселился здесь. Виктория забралась с ногами в кресло, обняла Михалягу и пригорюнилась.

Очень хотелось есть, но Вика точно знала, что и холодильник, и морозильник в просторной, обустроенной по последнему слову техники и дизайна кухне, а также хлебница и ящик для овощей сияют (или зияют?) чистотой и пустотой. Она сама вчера, чтобы хоть как-нибудь отвлечься, вымыла их с пастой, найденной в Аришиных закромах. Продуктовые запасы, и немалые, они уже подчистили не без помощи многочисленных приятелей сестры. От голода, тоски и одиночества Вика тихо заплакала и так, в слезах, задремала, уткнувшись в живот Михаляги.

В дверь стучали. Вика подскочила, проснувшись, и чуть не упала – отсидела ногу. Прихрамывая, она бросилась в прихожую и торопливо распахнула дверь. В квартиру ворвалась веселая Ника, а вместе с ней – аромат черемухи. Викина тоска мгновенно улетучилась.

– Тошка, помоги!

В руках у Ники топорщились два огромных пакета. Неужели с едой?! И роскошный букет черемухи, осыпающий паркет душистыми снежинками лепестков.

Минут через двадцать сестры сидели за столом. Большой фарфоровый чайник с крепко заваренным чаем, горки бутербродов с сыром и ветчиной, салаты, фрукты и сладости под сенью букета черемухи казались Вике самым восхитительным натюрмортом в мире.

Некоторое время девушки ели молча. Наконец Вика, утолив первый голод, спросила:

– Откуда эта роскошь, Никитка?

– Ммм… Папина лошадь…

– Что-о? Ты продала папину мраморную лошадь? Ты же знаешь, как он ее любит!

– Нас он любит еще больше. Не думаю, чтобы папа хотел нашей голодной смерти. И вообще, Тоша, похоже, нам придется продать весь антиквариат, чтобы осуществить мой Великий Спасательный План.

– План?! Ты что-то придумала?

– Да. Боюсь, тебе это покажется безумной авантюрой, но другого выхода я не вижу.

Рей

Рей Гилфорд едва сдержался, чтобы не швырнуть об пол телефон. Его рука сжимала ни в чем не повинную трубку с такой яростью, словно это было хрупкое тело Эйлин. Уехала, не сказав ни слова, даже не попрощавшись! А ведь еще вчера…

Он усилием воли подавил порыв, подчеркнуто аккуратно вернул трубку роскошному – слоновая кость с золотом – аппарату и подошел к окну. Из его полукруглого проема открывался вид на безбрежное и непостижимое живое пространство. Океан сегодня был спокоен, и его покой постепенно передался Рею.

Ярость улеглась, но обида и недоумение остались. Почему?! Вчера они немного повздорили, но потом… Началось с того, что Эйлин заявила: ей надоело торчать «в этом городишке», она требует, чтобы он немедленно бросил все дела и отправился с ней на Гавайи. Рей ничего не имел против того, чтобы немного отдохнуть от дел, да еще в обществе Эйлин. Но он предпочел бы Швейцарию: уютное шале в горах, захватывающий дух полет на лыжах по заснеженным склонам, чистый морозный воздух… Эйлин неожиданно взорвалась: она не любила спорт, терпеть не могла холод и вообще не выносила, чтобы ей возражали.

Предложение Рея было квалифицировано как «идиотское» и «чудовищное». Он сразу же пошел на мировую и попросил невесту лишь немного подождать: на днях приезжал его деловой партнер из Японии, с которым он собирался заключить выгодный договор.

Эйлин только надула губки и слегка отстранилась. Они стояли на балконе, и Рей просил прощения, обнимая Эйлин за талию. Да, она слегка отстранилась – при воспоминании об этом Рея обожгло – и, глядя ему в глаза, медленно расстегнула перламутровую пуговку на шелковой блузке.

Это оказалось началом долгой и упоительной любовной игры, в которой Эйлин превзошла себя. До глубокого вечера она снова и снова вызывала Рея на бой, изобретая все новую тактику и изыскивая в обширных владениях жениха необычные «плацдармы». Вечером неутомимый воин Рей отвез своего нежного врага домой и, вернувшись, рухнул в постель.

Он проспал дольше обычного, но, даже не позавтракав, сразу после душа и бритья бросился звонить возлюбленной. Ему ответил секретарь отца Эйлин, мистера Стенли:

– Разве вы не в курсе, сэр? Мисс Эйлин улетела на Гавайи.

Так могла поступить только Эйлин – его эгоистичная, жестокая и сумасбродная подруга детства.

*

Воспоминания о вчерашнем дне снова разбередили Рея. Оторвавшись от созерцания «колыбели человечества», он стремительно вышел из маленькой гостиной, где принимал только близких друзей. Вчера они здесь с Эйлин… Но хватит об этом! Рей нажал кнопку лифта. Металлическая кабинка плавно скользнула вниз, серебристой иглой прошивая замок, скалистый холм… Вертикальное движение сменилось горизонтальным. Внизу была абсолютная тишина.

Выйдя из лифта, Рей оказался в странном помещении, похожем на сказочную пещеру. Впрочем, весьма комфортабельную и благоустроенную: низкие своды были подсвечены скрытыми цветными лампами, между колоннами, высеченными из горных пород, расположились удобные диваны и кресла, на прозрачных столиках стояли вазы и чаши диковинных форм и расцветок, сверху спускались светильники, по стенам вились тенелюбивые, похожие на водоросли растения.

Тяжелая дверь в глубине пещеры, «почувствовав» приближение хозяина, поползла вверх, открывая вход в соседнюю комнату, где стояли стол с небольшим пультом и два кресла. Рей опустился в кресло, нажал кнопку, и отъехавшая стена открыла перед ним океанские глубины, от которых его теперь отделяло лишь сверхпрочное стекло.

Дом, или, как его называл сам Рей Гилфорд, Замок, был выстроен на скале у самого океана. Рей был благодарен предкам за эту прихоть. Из всех домов, которыми его семья владела в Америке и других странах, этот был самым любимым. Здесь он провел детство, и не исключено, что многие качества, за которые его ценили друзья и партнеры, – широта интересов, мощь и размах в делах, а также те, что покоряли женщин, – щедрость, загадочность и непредсказуемость, он приобрел благодаря океану. Океан был его вторым отцом, нянькой и гувернером. Он дарил маленькому Рею игрушки, давал знания и формировал характер. С детства мальчик привык засыпать под музыку волн, приглушенно доносившуюся сквозь толстые стены Замка. Она заменяла ему колыбельную.

Замок вместе с любовью к океану был завещан ему матерью… Непонятно, что объединяло столь различных людей: отца Рея Джона Гилфорда, немолодого суховатого дельца, ворочавшего миллионами, и мать – юную, веселую и романтичную учительницу Фиби Джойс, но их взаимная привязанность была искренней и глубокой. В качестве свадебного подарка Фиби получила от мужа этот дом, и лучшего Джон не мог бы придумать. Она была безмерно счастлива до самой своей смерти, то есть не так уж долго. Фиби умерла при родах из-за болезни сердца. Ее сестра, тетя Элен, навещая маленького Рея, рассказывала ему о матери. «Фиби дружила с дельфинами. Когда она плавала и кувыркалась с ними в воде, то была похожа на прелестное морское божество», – вздыхала тетя Элен.

Отец после смерти жены полностью ушел в работу. Он делал ненужные ему деньги яростно и неустанно. У Рея было все, чего бы он только ни пожелал. Подростком он прочитал русский фантастический роман «Человек-амфибия», и эта книга надолго завладела его воображением. Джон Гилфорд не любил Замок и редко бывал в нем, зато Рею позволял делать с ним что угодно. И Рей, не считая отцовских денег, обустроил Замок по своему вкусу. Его гордостью, местом, куда допускались только друзья, был океанарий, в разработке проекта которого он сам принял участие, сверяясь все с той же книгой о морском юноше.

Рей долго сидел перед гигантским аквариумом, следя за тем, что происходило в том, другом, давно знакомом, хотя по-прежнему загадочном мире. Но сегодня ничто не могло отвлечь его от мыслей об Эйлин и их отношениях. Вот в глубине водного пространства, куда не проникал свет прожекторов, колыхнулась светлая тень, блеснули чьи-то холодные немигающие глаза, странным образом напомнив ему невесту.

Отцы Рея и Эйлин – крупные финансисты, вдовцы и старые друзья, сначала в шутку, а потом и всерьез поговаривали о будущей свадьбе своих отпрысков, когда те еще вместе играли в песочек. Дети при этом фыркали и исподтишка награждали друг друга щипками. Рей терпеть не мог болезненную, изнеженную и вредную девчонку. К тому же она была просто уродиной: редкие белесые волосы, блекло-голубые глаза, тонкие бледные губы – вся бесцветная и злая, как медуза. Эйлин отвечала ему полной взаимностью. Не потому, что ей не нравился этот ясноглазый мальчишка с густой каштановой шевелюрой, самый ловкий, быстрый и сильный из ее сверстников. Просто она вообще никого не любила. Есть люди, лишенные от рождения зрения или слуха, а Эйлин была лишена способности любить. Но дети выросли, и однажды…

…Джон Гилфорд отмечал возвращение сына из Стэнфордского университета. Даже он, равнодушный ко всему, кроме работы, не мог не гордиться успехами Рея, который специально задержался в Стэнфорде на год, чтобы защитить диссертацию на степень магистра, и сделал это с блеском. Не говоря уже о многочисленных спортивных рекордах, вызывавших бурю на огромном университетском стадионе. А также о рекордном числе покоренных девичьих сердец. Впрочем, о последнем Рей скромно умолчал. Джон радовался, что воспитал достойного преемника. Рей рвался в бой – получившись у отца, он надеялся возглавить филиал отцовской фирмы.

Новоиспеченный магистр встречал гостей. В Замок стекалась вся городская элита: респектабельные, шикарные, элегантные, знаменитые, узнаваемые… Отцы города, бизнесмены, банкиры, артисты… Рей пожимал руки, кланялся, улыбался, хлопал по плечам, заглядывал в пленительные глазки, переходил, радушно приветствуя, от одного оживленного кружка к другому, и вдруг: «Эйлин Стенли!» Услышав имя подруги детства, Рей невольно поморщился, но, изобразив приветливую улыбку, поспешил обернуться.

Перед ним стояло небесное создание. Белый атлас вечернего платья лишь подчеркивал прелестную фигурку, не скрывая ни одной линии. Взгляд Рея, словно скрепка, притянутая магнитом, метнулся к ее ногам и медленно заскользил по узким бедрам, талии, задержался на совершенной округлости маленькой груди, обласкал лебединую шейку и, миновав незначительный подбородочек и коварную усмешку тонких губ, утонул в огромных прозрачных глазах. Неподвижные зрачки Эйлин – единственная темная деталь ее внешности – пронзили Рея насквозь. Он почувствовал себя мотыльком, насаженным на булавку, и даже ощутил трепет несуществующих крылышек. Или это затрепетало его железное сердце?

– Привет, Рей! – щебетнул вкрадчивый голосок.

– Привет, Эйлин. Как дела?

Рею казалось, что он мгновенно справился с собой. Увы, так казалось только ему. Джон Гилфорд и Ричард Стенли переглянулись и украдкой пожали друг другу руки, а фиалковые глаза некой Лиз Финэлл затуманились. Эйлин же, старательно сохраняя образ небесного создания, с придыханием мурлыкнула в ответ и упорхнула «поправить прическу». Стоя перед зеркалом в роскошной, изысканно и оригинально декорированной под старину туалетной комнате, она плотоядно облизывалась. Ангельское личико преобразилось и стало походить на мордочку хищного зверька. Эйлин ликовала: мерзкий задавала на крючке! Вместе с огромным состоянием! А как хорош: тренированное тело, обжигающий взгляд из-под прямых ресниц, сильные руки с чуткими пальцами – такие умеют ласкать, глубокая ямка на подбородке, выдающая природную чувственность…

Чувственность! Эйлин давно и истово служила этой богине. Именно чувственность искусно обточила ее худое тело – так море превращает угловатый камень в прелестный голыш. Это она придала шелковистость ее негустым волосам и выразительность бесцветным глазам. Нет, Эйлин так и не научилась любить. Она научилась наслаждаться. Сейчас она собиралась насладиться Реем.

В тот же вечер она увлекла свою мускулистую, загорелую и элегантную жертву в сад, и, когда во время поцелуя рука Рея нерешительно коснулась узкой бретельки вечернего платья, Эйлин плавным движением сбросила с плечика шелковую помеху, и лиф с готовностью соскользнул, подарив дрогнувшей мужской руке яблочко груди.

Этот ангел, эта прелестная статуэтка оказалась циничной, опытной и развратной. Рей по сравнению с ней был целомудрен, как прекрасный Иосиф. Темпераментный и всегда готовый к любовным утехам, он испытывал до сих пор лишь здоровое юношеское желание и легко утолял его с такими же непритязательными подружками.

С Эйлин все было иначе. Контраст между обликом и сущностью подруги возбуждал, интриговал и… пугал Рея. Может быть, оттого, что бесстыдство ее ласк сочеталось с абсолютной холодностью, отсутствием нежности и страсти. Вовлеченный в бесконечное сладострастное действо, Рей не отдавал себе отчета в том, что время от времени в глубине его души всплескивает рыбка омерзения. Но он был молод и сексуален, а Эйлин – само наслаждение. К тому же она не походила ни на одну из его прежних подружек: с ней не шли в сравнение ни институтские герл-френдз, с которыми можно было сразу после секса бежать на теннисный корт, ни плаксивые «вьюнки», обвивавшиеся вокруг партнера, грозя удушить беднягу, и готовые обвенчаться с любым после первой же ночи.

Рей решил, что влюблен. К великой радости отцов-магнатов, состоялась помолвка. Вскоре после этого Эйлин заметно перестала церемониться. Иногда ее поведение напоминало Рею выходки тощей злой девчонки из его детства.

Тишина. Здесь, в океанарии, Рей особенно любил предаваться воспоминаниям. Казалось, молчаливые жители океана, приникая к сверхпрочному стеклу, разделяющему их миры, вместе с ним сочувственно следят за кинолентой его жизни, он прокручивал ее то вперед, то назад. Назад, еще назад, еще…

Неожиданно в памяти возник тот далекий день его рождения, когда Эйлин подарила ему восхитительную машинку с дистанционным управлением. Рею понравилась игрушка, и он весь день с ней не расставался. Но к вечеру дети, как это часто бывало, из-за чего-то повздорили. Эйлин вдруг выхватила у него машинку и выбросила ее в окно, а потом убежала в соседнюю комнату, к взрослым, и оттуда тайком показывала огорченному до слез Рею свой противный острый язычок.

Два образа – Эйлин-взрослая и Эйлин-ребенок – неожиданно совместились в его сознании, и любовное наваждение пропало. Рей почувствовал облегчение и – отчего-то – пустоту.

Как нельзя кстати отворилась незаметная, слитая со стеной дверь, и в комнату, спугнув одиночество, вошел Тим. Эта дверь, ведущая в лабораторию, в отличие от остальных нарядных дверей в Замке, была самой обыкновенной. Тим в белом халате тоже был совершенно обыкновенным – просто добрый старина Тим, лучший друг Рея со студенческих лет.

– Что детинушка не вьесел, что голёвущку повьесил?

Тим так смешно подражал голосу своей русской жены Ирины, что Рей расхохотался.

Тим и Ирина, или Ир, как называл ее муж, почему-то скрывали обстоятельства своего знакомства. Сколько Рей ни допытывался, они только с улыбкой переглядывались.

– Так что случилось? Я вижу, ты сам не свой, – уже серьезно спросил Тим, подсаживаясь к столу.

– Ладно! – усмехнулся Рей. – Так и быть, расскажу. Делаем бартер: я тебе свое признание, а ты мне – свое. Где Ирину нашел?

– Финансист! – восхитился Тим. – Ладно, надо у Ир спросить. Если она разрешит… Кстати, она сегодня тебя на «пирожьки» приглашала. Едем?

– И ты еще спрашиваешь?!

Машина Рея плавно скользила по ровной дороге, проложенной от Замка к городскому центру. Фирма по строительству дорог, как и многое в городе, принадлежала Гилфордам, и дорога была проложена под личным наблюдением Рея. Проезжая по ней, он каждый раз испытывал удовлетворение.

Рей в который уже раз мысленно пожалел о том, что не может уговорить друга переехать к нему в Замок. Как ни любил он свой дом, но иногда ему здесь становилось одиноко. Но Тим не был романтиком и рассматривал Замок только как место для исследований океана: это было делом его жизни, и он был благодарен Рею за то, что тот разрешил ему устроить у себя в «святая святых» прозаическую лабораторию, да еще обеспечил всем необходимым снаряжением для исследования океанских глубин.

Жить Тим предпочитал на окраине города, в современном двухэтажном коттедже, обставленном ностальгирующей Ир в русском стиле. Тим рано остался сиротой и всему, чего достиг в жизни, был обязан исключительно своим способностям. Впрочем, помощь Рея он принимал без колебаний, так как и сам был готов для друга на все. Об этом они никогда не говорили, просто знали.

Вскоре Рей сидел, развалившись в удобном мягком кресле, уже вполне довольный жизнью. В этом доме ему всегда было хорошо. На стене перед ним тикали забавные часы-ходики, память о бабушке Ир. Ноги утопали в мягком ковре. Бок согревала пушистая серая кошка со смешным именем Муська. Энергичный, деятельный, вечно спешащий Рей превращался здесь в увальня и обжору. Он только что съел целую тарелку маленьких румяных пирожков и крошечных тарталеток с маслом и паюсной икрой, выпил неподражаемой русской водки и теперь требовал, чтобы его потешили обещанной историей знакомства Тима и Ир. О своем решении порвать с Эйлин он рассказал другу по дороге, а тот, разумеется, успел поделиться с женой, помогая ей на кухне. Он предупреждал, что у него нет секретов от своей обожаемой Ир.

– Ну что, расскажем? – подмигнул захмелевший Тим жене.

– А, давай! Может, Рею пригодится наш способ – он теперь свободен. – Ир была откровенно рада, что Рей решил расстаться с Эйлин. Она ее терпеть не могла и часто вздыхала: «Ох, погубит эта змея нашего Рея!»

– Помнишь, я ездил на симпозиум в Москву? – начал Тим.

– Помню, конечно! А обратно с Ир приехал. Я думал, ты с ней на симпозиуме и познакомился. Она была там переводчицей?

– Не-е-ет! Тут все было запланировано заранее. Перед тем как ехать в Москву, я связался с брачным агентством. Ты ведь меня знаешь: я в отличие от тебя с девушками всегда робел – очень уж они у нас эмансипированные. А про русских слышал, что они другие – скромные, нежные, любящие и так далее. Я так и написал: «Женюсь на тургеневской девушке». Откликов пришло много, но мне сразу письмо Ир попалось – я потом другие и читать не стал.

– Ир, а ты ему что написала? – прервал Тима с интересом слушавший Рей.

– Я в детстве Джеком Лондоном зачитывалась. Вот и написала: «Выйду за парня, похожего на Смока Беллью».

– Это чем же Тим на Смока похож?

– Тем, что сам себя сделал.

– Допустим. Тим в тебя по фотографии влюбился – это понятно. – Рей дотянулся до Ириной полной ручки и галантно поцеловал пальчики. – Но тебе-то он чем понравился?

– А тем, что на русского Ваньку похож!

– Стоило за этим в Америку ехать! – расхохотался Рей. Тим и Ир к нему присоединились.

– Слушай, Рей! – загорелась вдруг Ир. – А давай мы тебя тоже на русской женим. У нас, знаешь, какие девушки – на любой вкус! И мне будет подружка.

– Это ты здорово придумала! – обрадовался Тим. – Неси бумагу и ручку, будем объявление для Рея составлять. Все хлопоты по сватовству берем на себя!

Рей от души смеялся, откинувшись в кресле. Игра показалась забавной.

– Ладно, пишите: срочно нужна леди-совершенство для лопоухого кретина Рея Гилфорда.

– Конкретнее! – деловито потребовал Тим. – Свой портрет – потом. Сначала требования к невесте. Цвет волос, глаз, фигура, характер, увлечения.

– Внешность – яркая! – мстительно решил Рей, вспомнив коварную белесую Эйлин. – Цвет волос не имеет значения. Фигура – безупречная. Еще что?

– Увлечения?

– Спорт! – Рей вспомнил отвергнутую Швейцарию. – Лыжи, плавание, теннис, шахматы и все остальное!

– Мм-да… Род занятий?

– Океанология!

– Батюшки! – по-русски воскликнула Ирина. – Тебе женщина нужна или ученый маньяк вроде Тима? Надо, чтобы она умела танцевать, играть на пианино, вкусно готовить. Чтобы могла твои любимые пирожки стряпать…

– И… сексуальная должна быть! – нерешительно предположил Тим, поглядывая на аппетитные формы Ирины.

– Ты, по-моему, перебрал! – возмутилась Ир. – Нахал!

– Не-е-ет! – задумчиво протянул Рей. – Это важно. Запиши. Еще чтобы знала языки, этикет, умела водить машину. Иначе меня могут не понять. Все, что ли?

– А характер? – спохватился Тим.

– Чтобы была серьезная… и веселая. Скромная и страстная. Простая и загадочная. Гордая и нежная…

– Ну да! – взорвался Тим. – Горячая и холодная, сухая и мокрая, жидкая и парообразная, сухопутная и глубоководная…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю