Текст книги "Круговорот лжи"

Автор книги: Нина Бодэн (Боуден)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

На седьмой день после завтрака я поднялся в мастерскую. Я не видел копий с того момента, как выгрузил их из микроавтобуса и отнес наверх. Я был уверен, что с ними больше ничего не нужно делать. Вся работа над деталями была закончена еще в запаснике, когда картины стояли передо мной, и теперь я просто хотел взглянуть на них свежим взглядом, посмотреть под другим углом зрения, не просто как на копии или подделки. Это было для меня самопроверкой. Чего они стоят сами по себе? Способны ли жить независимой жизнью?

В целом я был доволен. Я никогда не бываю удовлетворен полностью; мне всегда приходится бороться с искушением что-то улучшить. Я подумал, что следовало бы переписать правую руку суффолкской графини. Два пальца у нее не гнулись. Должно быть, так было на самом деле, но сейчас это не имело значения; странно, почему я не догадался улучшить оригинал. Кроме того, меня приятно удивила моя первая копия «Вязальщиц снопов». Я бросил ее, считая эскизом, но сейчас посмотрел на картину снова, и она показалась мне более свободной и непринужденной, чем раньше. Так часто бывает, когда просыхает краска. Копия была прислонена к стене. Я снял одеяло со второй копии и поставил картину на мольберт. Посмотрел на обе. И тут меня словно огрели молотком по голове.

На пороге стояла Клио. Наверно, она стояла там уже давно и следила за мной. Но она тяжело дышала, словно только что взбежала по лестнице.

– Это моя вина, ох, это моя вина…

Я спросил:

– Черт побери, как это вышло? Только, ради Бога, не начинай плакать. Дело серьезное.

Она задыхалась и хватала ртом воздух. Я сказал:

– Только без истерик. Это уже ничего не изменит. Побереги время.

– Ох, ты возненавидишьменя, – запричитала она.

– Прекрати. Прекрати думать о себе, глупая девчонка. Это неважно. Какого черта…

– Грузчики приехали рано. Джордж повел их в запасник забирать другие картины. Все было готово к отправке, неупакованной оставалась только эта. Она была в магазине, вместе с твоей копией. Обе стояли на мольбертах. Джордж принес ящик и велел плотнику упаковать «Вязальщиц».

– И тот положил в ящик копию вместо оригинала? О Господи, Джордж должен был его остановить!

– Они были очень похожи! – внезапно рассердилась Клио. – И отличались только тем, что ты называешь подписью. Я ничего не делала.

– Значит, Джордж оставил тебя за старшую?

Она молчала. Я спросил:

– Ты хочешь сказать, что стояла рядом и позволила этому случиться? О Боже, это невероятно!

– На них смотрела Илайна. Я не могла этого вынести. Я боялась, что она заметит, что ты сделал, и посмеется надо мной. Ты не знаешь Илайну, она может быть настоящей сукой. А я была ужасно несчастна. Думала, что ты меня ненавидишь. Ты не спустился к завтраку. Я решила, что ты ждешь, чтобы я ушла. Я не знала про Тима. Ты же не сказал мне.

А я-то думал, что она выросла! Я сказал:

– Это была твоя месть, правда? Ты сказала этому ни в чем не виноватому плотнику: «Нет, нет, не эта, другая!»

– Нет. Я просто не остановила его.

Но я ей не поверил.

– Джордж убьет тебя. – А про себя подумал: точнее, это убьет Джорджа.

– Я сама ему все расскажу, – пообещала она. – Если он захочет меня убить, пусть убивает. Я буду рада умереть и избавиться от этого кошмара. А если он не убьет меня, я самапокончу с собой…

Я в два шага пересек комнату, закрыл дверь, которую она оставила приоткрытой, резко повернулся, сильно ударил Клио сначала по одной щеке, а потом по другой и прошипел:

– Глупая девчонка, не смей говорить о самоубийстве, когда внизу лежит мой несчастный больной сын! – Потом я взял ее за плечи и встряхнул. Она покорно уронила голову и привалилась ко мне. Когда я поднял Клио подбородок и заглянул в лицо, ее глаза были полузакрыты; под веками мерцали светлые полоски. Она прошептала:

– Что мне теперь делать?

Я ослабил хватку. Она обвисла у меня в руках, как кукла. Я почувствовал себя чудовищем. Женоубийцей. Я стащил ее по лестнице и посадил на табуретку; на ту самую табуретку, на которой она обычно сидела, читая стихи. Я сказал:

– Посиди тихо. Дай мне подумать.

Никто нам не поверит, думал я. В это невозможно поверить. Поймет это разве что психиатр, специалист по чокнутым подросткам. А значит, конец карьере Джорджа как честного торговца картинами. Тем более, что он тоже не ангел. Он оставил без внимания мои сомнения насчет портрета Графини.

Лоб Клио был прижат к моему животу. Она глухо произнесла:

– Все случилось так быстро… Меня как будто парализовало. Я надеялась, что Джордж все исправит. В конце концов, картина была еще здесь, на мольберте. Я думала, что он что-нибудь сделает, ведь еще не поздно позвонить в фирму, и машину остановят еще до того, как она доедет до аэропорта. Но он ничего не заметил, потому что ты позвонил и рассказал про Тима. После этого все остальное потеряло значение.

Может быть, оно и не имело никакого значения.

Я сказал:

– Да, понимаю… Клио, но ведь это случилось неделюназад!

Аукцион прошел позавчера. Джордж позвонил мне из Нью-Йорка. На мой взгляд, цены были астрономические; но он сказал, что почти таких и ожидал. Немного больше за две картины, чуть меньше за три. Или наоборот. Точно не помню. Я хорошо запомнил только одно, потому что это показалось мне забавным: самую высокую цену дали (или, на неповторимом жаргоне Джорджа, «впарили») за «Графиню Суффолкскую». Если бы он узнал о «Вязальщицах» хотя бы два дня назад, то мог бы снять их с торгов. Объяснения, извинения… Все это было бы трудно и едва ли пошло бы на пользу его репутации, но катастрофы не случилось бы…

Клио подняла голову. На ее щеках горели следы от моих пощечин.

– Я не смогла, – сказала она. – Просто не смогла. Думала,что, может быть, на самом деле ничего не случилось, что мне просто хотелосьэтого, и все приснилось мне в кошмарном сне… А потом, когда ты не посмотрел, не заметил, я молилась…если я буду хорошо себя вести и никого не обижать, то все как-нибудь уладится…

Я сказал:

– Джорджа могут посадить в тюрьму за мошенничество.

Очки Клио запотели. Она сняла их, протерла полой рубашки и мрачно, безнадежно сказала:

– Может быть, никто не заметит…

До сих пор так и было. В Нью-Йорк прибыло пять картин; ажиотаж подогревался широкой рекламой; ни у кого не было причин подозревать, что одна из картин (точнее, две, если считать «Графиню», но это было только мое мнение) может быть совсем не тем, о чем трубили газеты. А сейчас, когда они уже были проданы, никто не был заинтересован в том, чтобы поднимать шум. Если только… Если только… Всегда нужно быть готовым к худшему.

Я понял, что смеюсь. Клио надела очки и хмуро посмотрела на меня. Я сказал:

– Ох, Клио, Клио, что ты наделала?!

Ее лоб слегка разгладился. Клио решила, что если я смеюсь, значит, все не так страшно. Она все еще оставалась ребенком.

Наконец она сказала, слегка надув губы:

– Знаешь, мне не раз приходило в голову, что это ужасно глупо. Почему такие деньги платят за ту картину, а не за твою? Если даже не видят разницы?

Я ответил:

– Это слишком долгий разговор. Давай отложим его.

Я никогда не видел снов. Правда, считается, что сны видят все; если это так, то значит, я просто никогда не мог вспомнить их после пробуждения. Но сейчас меня постоянно мучит один и тот же сон. Сон с продолжением. Как сериал.

Передо мной стоит большой холст в тяжелой раме; это огромный, сложный, меняющийся пейзаж. Иногда он немного похож на пейзажи Клода Моне, с поэтическими световыми эффектами, с рощей справа и чуть меньшей слева; в середине несколько далеких домиков – ферма, несколько коттеджей – и крошечных фигурок, жизнь которых является отражением жизни Природы; вдали клочок воды, отражающий свет не то солнца, не то луны.

Когда мне снится это, ночи проходят относительно спокойно. Но чаще я во сне подхожу к этой картине (которая висит в красивом, хорошо освещенном, но совершенно пустом зале), и она тут же становится все более населенной, многолюдной и быстрее меняется. Там всегда есть город с башнями; горы или хотя бы одна холодная зазубренная скала; небо, покрытое грозовыми тучами. Далекий блеск превращается в озеро или морской залив, либо темный и покрытый волнами, либо спокойный, серо-стальной, отражающий пасмурный свет. Видны обломки кораблекрушения; иногда сбоку появляется судно с мачтами, с которых свисают промокшие тяжелые паруса; иногда это водный велосипед без седока, дрейфующий, словно Летучий Голландец. Возникает ощущение, что что-то случилось, но остальные персонажи картины этого не замечают; мужчины пашут, ссорятся, занимаются любовью со своими женщинами; дети играют.

А иногда я оказываюсь в воде (темной и вязкой) и пытаюсь плыть на выручку к тем, кто оказался в беде. Они не так уж далеко, но я слишком устал, а они вот-вот утонут. Иногда это Клио, иногда Элен, но чаще всего Барнаби в школьной форме, с пластырем на глазу, протягивающий руки, захлебывающийся и зовущий меня. И всякий раз, когда я пытаюсь дотянуться до своего маленького пасынка, я вижу краем глаза сбоку чью-то белую руку, молотящую воду. Это Тим пытается удержаться на плаву. Он знает, что я доберусь до него; понимает, что сначала я должен спасти того, за кем плыву, и что он не должен кричать; он борется молча, а я пытаюсь не упустить его из виду, уплывая все дальше и дальше, и знаю, что однажды мне не хватит времени или сил, и море поглотит его.

Но пока еще я могу доплыть до него. Он не показывает своей боли; терпит ее молча и храбро. Он смотрит телевизор, отгадывает кроссворды, ходит в угловой магазин за сигаретами. Принимает ванну, когда ему об этом напоминают. Играет с Барнаби в «Старую деву», «Сон» и детский «Скрэббл». Наносит визиты своей матери. Я тоже делаю это, причем гораздо чаще, чем думает Клио, но с тех пор как Джордж взял ее на постоянную работу в галерею и начал посылать в командировки за границу, скрывать это мне стало легче. Джордж очень доверяет мнению Клио. Он так и не узнал, что она чуть не подвела его под монастырь, а я спас от позора и унижения, если не от чего-нибудь похуже. Если какой-нибудь подозрительный тип, сующий нос не в свое дело, пристально вглядится в моих «Вязальщиц» (висящих в Филадельфийском музее европейского искусства), решит проверить их происхождение и посетит личную галерею лорда Оруэлла, то найдет там похожую копию (чуть более темную – видимо, раннюю) и на том успокоится. Конечно, если он не дока. Но даже в этом случае ему предстоит битва с целой армией «экспертов», которых наймет музей, чтобы разбить его доводы в пух и прах. А до тех пор будет считаться, что это копия копии. Конечно, каждому случалось попадать в дурацкое положение, и никто не захочет снова в нем оказаться.

Моя мать вряд ли будет хвастаться очень неплохим Стаббсом, висящим на стене гостевой спальни ее домика в Боу, потому что он ей не очень-то нравится.

– Конечно, картина красивая, – говорит она, обращаясь ко мне, – но я думаю, до других твоих работ ей далеко.

Об авторе

Нина Боуден родилась в Лондоне в 1925 г., закончила Илфордскую среднюю школу для девочек и Соммервилл-колледж, Оксфорд. За свою творческую жизнь написала двадцать романов для взрослых и семнадцать – для детей. Она работала мировым судьей, входила в советы различных литературных объединений, в том числе Королевского литературного общества, Пен-клуба, Общества авторов и Совета по делам литературы и искусства. Нина Боуден является президентом Общества женщин-писателей и журналистов, часто выступает с лекциями, она кавалер ордена Британской империи 2-й степени (1995).

Наибольшую популярность у читателей завоевали ее романы «А Woman of my Age» («Женщина моего возраста»), «Anna Aparent», «Family Money» («Семейные деньги», по которому был снят сериал), «Familiar Passions» («Знакомые страсти») и «Circles of Deceit» («Круговорот лжи»). Роман «Круговорот лжи», впервые опубликованный в 1987 году, стал финалистом конкурса на высшую в Великобритании литературную премию Букера и был экранизирован Би-Би-Си.