Текст книги "Падение, или Додж в Аду. Книга первая"

Автор книги: Нил Стивенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Сеть линий стала ярче, географическая карта под ней исчезла, осталась лишь темная стена, расчерченная сложным рисунком светящихся линий.

– Как это относится к теме конференции? Поток сообщений внутри Процесса интенсивней, чем это было во время Второй мировой войны. Однако у нас есть компьютеры, способные его анализировать.

Черный фон посветлел, превратился в светло-серый и приобрел определенную сложность. Та же сеть светящихся линий была теперь наложена на другую географическую основу – человеческий мозг. Старые линии гасли, вспыхивали новые.

– К чему нас это приводит? Вопрос глубокий, он касается сознания и эпистемологии, как указывали некоторые наши коллеги на Монстрконах… простите, Екопермонах. Но я дам простой ответ: ни к чему нас это не приводит. Допустим, чисто теоретически, что мы поставили прослушку на каждый аксон в живом человеческом мозгу и получаем запись каждого импульса каждой нервной клетки.

Картинка приближалась, пока весь экран не заполнила единственная нервная клетка. От нее тянулся главный выходной канал – аксон. К нему мультяшной прищепкой цеплялся провод, ведущий к телетайпу. При каждом импульсе нервной клетки по аксону пробегал свет, и телетайп печатал строчку данных.

Картинка начала уменьшаться, сперва медленно – стало видно, что у каждой нервной клетки в мозгу есть свой провод с прищепкой и свой телетайп, – затем быстро, так что на экране теперь был весь мозг целиком. Под ним в окошке бежали данные со всех телетайпов сразу; цифры мелькали так быстро, что сливались в неразличимую полосу.

– У нас была бы чертова уйма данных. Но узнали бы мы, о чем на самом деле думает мозг? В бешенстве он, грустит или производит арифметические расчеты? Несмотря на определенные успехи распознавания образов в нейросетях, ответа, по сути, нет. Однако мы все равно можем провести анализ потока сообщений и сделать выводы, какого рода действия осуществляются внутри Процесса. Как союзники смогли просеять горы абракадабры и понять, что немцы делают и где, так поток сообщений позволяет выстроить некоторые догадки о том, чем занимается Процесс. Есть разные способы подступиться к этой задаче, Матильда расскажет об одном из них. Она применила некоторые фундаментальные методы математической физики и выявила то, что представляется пространственным мышлением внутри Процесса. Матильда?

Доктор Матильда Наполитано вышла вперед и подождала, когда уляжется шум. Многие участники думали, что ослышались. Пространственное мышление? Даже само слово «мышление» здесь обычно заключалось в кавычки; многие скептики не верили, что активность Процесса имеет к этому отношение. Заговорить о конкретном типе мышления было смелым шагом.

Матильда – сорокапятилетняя, хорошо одетая дама – немного нервничала. По-английски она говорила грамматически безупречно, хотя и с акцентом; половину жизни, до того как получить престижное место в Турине, она провела в больших английских университетах.

– Занимаясь физикой, – начала она, – мы по необходимости имели дело с пространством и временем. Я буду говорить о пространстве. Когда-то мы принимали существование пространства как данность и не слишком задумывались о его структуре. О том, что такое пространство на самом деле. Как оно себя ведет. К появлению Эйнштейна Минковский и Лоренц уже заложили основы для пересмотра фундаментальной природы пространства. Были созданы математические методы, оставалось лишь применить их к проблеме искривления пространства-времени.

Пока она говорила, на экране мелькали портреты Ньютона и других ученых, чертежи с доказательствами Евклидовых теорем, математические формулы и, наконец, лицо Эйнштейна на фоне схематической черной дыры, изгибающей пространство, как подшипник – тонкий кусок резины.

– Я не стану проводить семинар по современной физике, – продолжала Матильда. – Хочу лишь сказать, что теперь у нас есть способы представлять пространство математически. Начиная с идеи настолько простой, что многие из вас даже не сочли бы ее идеей. А именно что каждая точка в пространстве как-то связана с другими по соседству, но тем меньше, чем они дальше.

Она проиллюстрировала это впечатляюще простой картинкой: миллиметровка с черными точками в местах пересечения некоторых линий.

– Если мы упростим до предела и сравним пространство с листом миллиметровой бумаги, то каждая точка будет непосредственно связана с четырьмя соседними к северу, югу, востоку и западу от нее. Чуть дальше угловые точки на северо-востоке, юго-западе и так далее.

Картинка медленно уменьшалась, показывая все больше миллиметровочной вселенной.

– Давайте представим, что некое существо движется по миллиметровой бумаге.

В центральной точке появился мультяшный пингвин.

– Он идет на север, потом на северо-запад, потом некоторое время на восток, и так далее.

Пингвин заковылял по миллиметровке, как Матильда описывала.

– В один момент он здесь, в следующий там, и так далее. Все настолько очевидно, что мы даже об этом не задумываемся. Но что будет, если перемешать точки?

На картинке точки пришли в движение и заняли новые позиции, словно карты в перетасованной колоде.

– Мы зашифровали карту – спутали, какая точка к какой ведет. Катастрофа. Сперва пингвин здесь.

Он возник в верхнем правом углу.

– Потом внезапно телепортируется в случайную, как нам кажется, точку.

Пингвин возник на левом краю листа.

– Потом сюда.

Пингвин перепрыгнул ближе к середине.

– С налету мы не разберемся. Надо собрать данные – выполнить анализ потоков. Когда данных будет достаточно, мы можем увидеть тренды. Мы получим свидетельства, что эта точка и та должны быть очень близко друг к другу – может быть, в непосредственном соседстве, – потому что у них очень много общего. Когда одна возбуждается, другая возбуждается одновременно либо чуть раньше или чуть позже. Тогда мы сможем осмыслить общую картину трафика, как если бы это было трехмерное многообразие. И когда закономерности устойчивы, мы можем быть уверены, что видим нечто реальное.

– Матильда, вы проделали это со всеми данными, исходящими от Процесса? – спросил кто-то.

– Нет. Не совсем. Старые данные – за первые год-два работы Процесса – можно довольно четко представить как поток сообщений в нейросети. Мы не знаем, что он «думает», – поспешно добавила она, изобразив пальцами кавычки, – но мы видим характер трафика, какой ожидали бы от нейронной сети.

София добавила:

– Да, мы начали работать в этом направлении после того, как Новое выделение ресурсов стало по-настоящему большим.

«Новое выделение ресурсов», или НВР, было довольно расплывчатым термином для того, что проявилось в конце первого года и с тех пор росло экспоненциально. При загрузке Процесс имел достаточно памяти для хранения собственной нейросети, и поначалу ему этого хватало. Однако затем он стал запрашивать все больше и больше дополнительных ресурсов из систем, к которым имел доступ.

– НВП или НВВ? – спросил кто-то.

– П, – ответила София.

Процессу выделялись два типа ресурсов: память (отсюда НВП, новое выделение памяти) и вычислительная мощность (отсюда НВВ). Они как будто прыгали друг через друга: Процесс внезапно захватывал много памяти и некоторое время разрастался, занимая ее, потом требовал больше вычислительной мощности.

– Мы уже некоторое время знаем, что использование памяти в НВР имеет другой характер, чем в исходном процессе, – заметил еще один участник. – Если мне позволено прибегнуть к антропоморфной лексике, Процесс использует НВР для чего-то другого, не для моделирования собственной нейросети.

– Согласна. И как раз поэтому мы начали данное исследование, – ответила София. – Мы спросили себя: если память НВР организована… используется не как память нейросети, то как именно она используется? На что это похоже?

– И мы получили ответ, – сказала Матильда. – Она используется пространственным образом. Для отслеживания вымышленного либо виртуального пространства с постоянными характеристиками.

– Как миллиметровка? – спросил кто-то. В его тоне звучал не столько скепсис, сколько недоумение.

– Как трехмерное многообразие. Миллиметровка – просто метафора, – ответила Матильда. – Поскольку мы имеем доступ к огромному количеству данных, мы можем гораздо больше сказать о структуре этого пространства. О том, что оно в себя включает. Мы с Софией пригласили вас сюда, чтобы показать вам результаты. Сейчас я попрошу всех чуть-чуть отойти и освободить место посередине, а потом включу пространственное моделирование, и вы сами увидите.

Участники начали шумно поднимать с пола сумки и отступать от центра; скоро в середине корта образовалось свободное место, а люди столпились по краям неровным овалом. София и Матильда остались ближе к середине, у границы разметки. Матильда двигала руками перед собой, управляя видимым только ей виртуальным интерфейсом.

На пол наложился рисунок миллиметровки.

– Просто проверка, – сказала Матильда. – А теперь облако точек.

Над кортом возникло облако из миллионов зеленых огоньков.

Хотя все точки были одного цвета и не связаны друг с другом, глаз мгновенно различал в них ландшафт. Где-то, по большей части на краях, зеленые огоньки касались пола. Ближе к середине они были примерно на высоте пояса. Все участники, обойдя модель и рассмотрев ее с разных сторон, согласились, что смотрят на трехмерную карту острова или континента, окруженную морем и с высокогорьями посередине.

– Ирландия, – объявил кто-то.

– Слишком много гор! – фыркнул кто-то другой. – Может, остров Мэн? Там посередине гора.

– Это что-то куда более крупное, посмотрите, сколько рек и горных хребтов, – заметил третий. – Я собирался сказать, Северный остров Новой Зеландии. Трудно определить, если не принести лестницу и не посмотреть сверху.

– На Земле такого места нет, – произнес тихий голос спокойно, однако с непререкаемой уверенностью.

Все повернулись к говорящему – лысому бородачу лет под семьдесят. Почти всю конференцию он тихо сидел в заднем ряду, без очков дополненной реальности, и по временам внимательно слушал, а по временам бормотал себе под нос, думая о своем. Нынешнюю презентацию он наблюдал со скучающей улыбкой, как детский лепет. Однако, когда посреди корта возникла модель, он так оживился, что чуть не сбил кого-то с ног, рванув через облако точек к заинтересовавшей его детали.

– Плутон прав, – объявила София. – Модель не соответствует ни одному известному….

– И не может соответствовать. Это видно с первого взгляда, – перебил Плутон.

София обернулась к ошарашенной Матильде, словно хотела сказать: «Я же говорила!» Затем обратилась к Плутону:

– Нельзя ли объяснить подробнее?

– Это фантазия. В карте нет физического смысла. Аллювиальные формации совершенно неправильные. Горные долины V-образные, а не U-образные, какими должны быть. Никакого понимания, как ледники их прокладывали. Горы – просто высокие места без всякой истории. Ни обнажения осадочных слоев, ни каких-либо следов вулканизма. Это программистский арт. Напомнило мне первые карты «T’Эрры», которые набрасывал Додж, когда звал меня на работу.

– Очень убедительно, – сказала София.

Плутон понял, что все его слушают, замкнулся и начал отслеживать вверх по течению заинтересовавшее его русло. Несколько минут все любовались новым континентом и, разбившись на кучки, вполголоса обсуждали подробности. Зеленые огоньки мигали и перемещались.

– Мне мерещится или они правда движутся? – спросил кто-то.

– Модель строится в режиме реального времени, – подтвердила Матильда. – С поступлением новых данных происходят мелкие изменения. Однако общая форма за последние месяцы почти не менялась.

Некоторые участники забрели внутрь континента – получше разглядеть детали. Казалось, их тела обрезаны на уровне колен или бедра. Однако вблизи модель выглядела аморфным зеленым Млечным Путем.

– Это максимальное разрешение, какое мы можем получить за вменяемое время с имеющейся у нас вычислительной мощностью, – объяснила София. – Отсюда впечатление пуантилистской живописи. Отойдите чуть подальше, и будет видно хорошо.

Из середины континента раздался незнакомый, электронно искаженный голос. Все повернулись к Метатрону Элмо Шепарда. Голос с другой стороны земного шара раздавался из решетки на безглазом лице.

– Что это? – спросил он.

– Яркий участок в середине? – уточнила София.

– Да.

– Он яркий из-за более высокой концентрации точек.

– Вижу.

– Потому что из этого участка исходит в сто раз больше данных, чем из любого другого, – объяснила София. – Здесь сосредоточена почти вся вычислительная активность.

– Можно его увеличить?

– Мы предполагали, что кто-нибудь об этом попросит, – ответила София. – Советую всем закрыть глаза или сдвинуть очки на лоб. Изображение сейчас изменится, что может вызвать головокружение.

Она кивнула Матильде.

Матильда мысленно сосчитала до трех и вновь что-то проделала в пользовательском интерфейсе. Те, кто не внял совету Софии, увидели, как яркий участок в центре стремительно растет и становится ярче, а все остальное погружается во тьму. После того как новая картинка установилась, все несколько минут ее разглядывали.

Это было, как и раньше, облако зеленых точек, но ландшафт выглядел иначе. На плоской равнине высился холм, а на его вершине расположилось нечто искусственное, прямоугольное с вертикальными стенами. На равнине читалась сетка светящихся линий, похожая на вид ночного города в иллюминатор самолета: четкие клетки с аккуратными коробочками внутри.

– Я совершенно не понимаю, что перед нами, – объявила Глория Уотерхауз. Она была благотворительница, связанная с семейным фондом, гуманитарий и, если разговор становился чересчур научным, всегда первая просила объяснить для чайников. Глория взяла на себя эту роль и прекрасно ее выполняла. – Мы видели что-то похожее на воображаемый остров с берегами, горами и реками. Теперь видим часть острова с поселком. Это я поняла. Но что это такое? Похоже на компьютерную графику сорока-пятидесятилетней давности, когда все было примитивное.

– Такая конфигурация точек – единственный способ объяснить данные, поступающие из Нового выделения ресурсов, – ответила Матильда.

– И она устойчивая? – спросила Глория.

– Нынешняя картина выстраивалась месяцами, – сказала София. – Она немного меняется со временем, но в целом стабильна.

– Что за красные искры? – спросил Метатрон.

Тут и там в зеленом облаке, словно вспышки молний, возникали и гасли красные точки.

– Мы используем красный как средство отладки. Точки отмечают появление новых данных. В реальном времени, – ответила София.

– Тогда, возможно, в модели ошибка, – объявил Метатрон, указывая раскрытой ладонью в черноту над сеткой улиц.

Здесь висело облако красных точек, похожее на фейерверк: каждая точка существовала долю секунды, но само облако сохранялось. На их глазах оно двинулось к прямоугольной структуре на вершине холма.

30

Ждоду прискучило, что на него смотрят, и он полетел во Дворец. Там по-прежнему было пусто, что ощущалось как неправильность, однако он не видел нужды что-либо всерьез улучшать. Души в Городе, такие слабые по сравнению с ним, поместили в дома предметы, названия которых он знал: столы, стулья. Так же поступил со своим жилищем и Страж. Просто для разнообразия Ждод превратил часть адаманта на полу в стул и на пробу сел. Поскольку его тело никогда не уставало, никакой разницы с тем, чтобы стоять или лететь, он не ощутил. Однако разнообразия прибавилось. Ждод сделал второй стул, на котором могла бы сидеть другая душа. Поскольку другие души были меньше, стул он тоже сделал поменьше. Между двумя стульями он воздвиг стол. Настоящего смысла Ждод в этом не видел, и радости, как от создания растений и строительства гор, пустынь, болот, тоже. Так что он скоро вышел в Сад посмотреть, какие растения там появились. У некоторых были листья другого цвета, не зеленые, и они собирались в пучки, называемые цветами. Их назначение, кроме как вносить разнообразие и радовать глаз, было пока неясно. Впрочем, с тех пор как Ждод извлек свою душу из хаоса, он видел бесчисленное множество всего, не имеющего ясного назначения. Всякий раз он укреплялся в мысли, что видел это в краях, где обитал при жизни. Он жил в чем-то, устроенном как Город. Другие души, вероятно, тоже там жили. В его мире имелись листья, деревья и цветы. Времена года сменяли друг друга, волны били о скалы. Он не творил новое из ничего, а скорее мало-помалу вспоминал. Души, украшавшие дома стульями, тоже пытались вспомнить что-то, некогда им знакомое.

Позже Страж вошел с улицы в Сторожку. Через отверстие, соединявшее ее с Дворцом, он с любопытством разглядывал новую обстановку. Ждод, видя это, сел на стул и сделал движение, будто хочет втянуть Стража движением воздуха. Потом вспомнил слово и тут же издал его ртом: «Входи».

Страж вошел, пересек разделяющее их пространство и сел на соразмерный ему стул. Его тело за последнее время стало объемней, черты – более проработанными. Появились губы, зубы, язык – сейчас Ждод вспомнил их названия и зачем они нужны: лучше формировать звуки из хаоса дыхания. «Цветы красиво», – сказал Страж четче, чем умел Ждод. По крайней мере, эти два слова Ждод узнал; они были частью более сложной фразы и соединялись маленьким словом, с которым она получалась еще лучше. Страж проводил время в Городе с другими душами, и они далеко обогнали Ждода в искусстве говорения.

Ему подумалось, что Страж и другие не видели созданных им земель и не понимают, чем занят Ждод. Когда-нибудь они разовьют ноги либо крылья, смогут преодолевать большие расстояния и увидят все собственными глазами. Но, быть может, удастся до тех пор объяснить это словами? Ждод попробовал, но его убогая речь не могла передать величия сотворенного. Скоро он перешел на жесты и несвязанные слова: указывал в одну сторону и говорил: «Океан», потом в другую и говорил: «Горы». Затем осознал бесплодность своих попыток и умолк.

Тишину нарушил всплеск хаотического шума. Ждод глянул на Стража; аура у того увеличилась и выпустила стебелек в сторону Ждода. Так делали души в Городе, когда стояли рядом. Ждод на пробу поступил так же: потянулся аурой через стол. Когда ауры Стража и Ждода слились, он ощутил, увидел и услышал новое.

Когда-то давно Страж коснулся Ждодова колена отростком ауры, и это вызвало шебуршащее чувство. Сейчас было и такое, но преобладало нечто более сформированное. Теперь Ждод понимал: соединиться аурами – значит почувствовать, что чувствует другой, и даже подумать, что тот думает, без необходимости облекать мысли в слова. Теперь он видел то же, что видел Страж, и не только сейчас, но и в воспоминании. Страж вспоминал сегодняшнее посещение Города. Его мысленными очами Ждод смотрел в лица душ, встреченных там Стражем. Все были ясно узнаваемые, однако блеклые и как будто зараженные хаосом – возможно, изъян передачи мыслей через ауру, а возможно, Страж и впрямь так видел.

Ждод вызвал образы гор с высоты полета, заснеженных вершин и одетых лесами склонов. Он чувствовал, что это передается Стражу, поэтому вызвал и другие воспоминания о Земле, которые до того безуспешно пытался облечь в слова.

Для Стража это оказалось чересчур. Его восприятие было слишком маленькое, слабое и неясное – каково ж ему было увидеть Землю в полноте Ждодова взора? Страж мгновенно утомился. Перемычка ауры оборвалась и втянулась обратно в его голову, после чего оставалась маленькой и плотно прижатой. Страж ушел в Сторожку, лег на то, что там создал – «кровать», – и долго не шевелился.

Ждод, в свою очередь, размышлял о том, что вошло в него через перемычку ауры. Среди прочего он видел сквер посреди Города – ровный квадрат травы, лишенный душ, строений и деревьев. Таким сотворил его Ждод, действуя обычным порядком – лепить сперва общую форму, помещая там гору, тут реку, а после возвращаться и все улучшать. Сквер, увиденный глазами Стража, требовал немедленного улучшения. Да и самому Ждоду не мешало больше общаться с душами, дабы овладеть искусством слов.

Так что он вышел в Сад – освежить в памяти цветы, появившиеся здесь за последнее время, а затем пролетел над улицей и опустился в центре Города, где была одна лишь безвидная трава. Расхаживая взад-вперед, он засадил сквер цветами – не повсюду, как травой, а приятными для глаз группами. И вновь его настигла уверенность, что он не создает новое, но вспоминает прежнюю жизнь. Он чувствовал, что в законченном парке среди клумб будут виться дорожки из чего-то вроде камня. В центре должно стоять каменное сооружение. Не как Дворец. Маленькое, размером всего на несколько душ. И не для жилья, просто украшение, приятное для глаз.

Силясь поточнее вызвать эти воспоминания, он перестал обращать внимание на все вокруг, а когда отвлекся и посмотрел по сторонам, то увидел, что по краю сквера собрались души. Его изумило их число: больше, чем он мог сосчитать. Тысячи. Они не выстроились ровными рядами, а разбились каким-то удобным для себя образом. Как и прежде, одни разговаривали словами, другие обменивались мыслями и восприятием через ауру. Те, что говорили, употребляли больше слов, чем он ожидал. Слово «Ждод» было общим, «цветы» – нет. Разные скопления душ, по-видимому, расходились во мнении, какие звуки чему соответствуют. И опять новое для Ждода осознание, про которое он чувствовал: там, откуда он взялся, это в порядке вещей. Души не одинаковые, они объединяются по степени сходства, в том числе по употреблению слов.

Впрочем, все они избегали заходить на траву, кроме одной души – относительно крупной и хорошо сформированной. Она свободно перемещалась по скверу, чаще на крыльях, чем ногами, от одной клумбы к другой, словно осматривала Ждодову работу. Ждод нарек ее Самозваной. Он попытался жестами и отдельными словами объяснить, что ей можно гулять в сквере, однако Самозвана то ли и так это знала, то ли не считала, что нуждается в его разрешении.

За тем, как Ждод пытался втолковать ей свою мысль, наблюдала другая отчетливая и зрелая душа. Ждод нарек его Всеговором, ибо видел, как тот ходит между разными группами.

Ждод призвал Всеговора и Самозвану к себе – рассмотреть, какие обличья они себе выбрали. У Самозваны тело было тонкое и сильное, как зеленая ветка. Она как будто состояла из одних крыльев и пользовалась ими чаще, чем другие души. Ее аура была водопадом белой ряби, в который она уже вплела цветы, выращенные Ждодом в сквере. Ждоду не понравилось, что она рвет цветы, но, глянув на клумбы, он увидел, что на месте сорванных выросли новые.

Всеговор был шире, чем Самозвана, но не такой массивный, как Страж. Он распределил по своему телу – на щиколотках, бедрах и локтях – дополнительные пары крылышек вдобавок к большим крыльям за спиной. Аура у него была маленькая и плотно прилегала к голове, возможно, потому, что он предпочитал говорить словами, в чем превосходил все другие души. Соответственно его лицо – особенно нос и рот – было совершеннее, чем у других, и очень приятно на вид.

Ждод не знал, как с ним объясниться. Собственные слова казались ему грубыми в сравнении с речью Всеговора. Слияние аур было бы действеннее, но он не хотел ошеломить эти души, как бедного Стража. Впрочем, тронув благоуханную ауру Самозваны, Ждод понял, что та обладает более развитым восприятием и прямое соприкосновение с его природой ее не ошеломит. Затем она смогла передать Всеговору, чего хочет Ждод. С помощью этих двоих Ждод сумел объяснить, что желательно всем душам свободно гулять по скверу.

Он подумал, что можно заодно воздвигнуть и башенку, мелькнувшую в его памяти, вышел на середину сквера и вызвал лежащий под травой адамант. Что-то под ногами заворочалась, силясь подняться и принять форму по его воле. Однако, глянув вниз, он увидел лишь траву. В одном месте она разошлась, и наружу лез камень – все медленнее и медленнее, а потом вовсе остановился. Ждод оставил попытки придать ему форму, и камень застыл бесформенным бугром на высоте его колена.

Все это крайне обеспокоило Ждода, так что он полетел обратно во Дворец. Самозвана некоторое время следовала за ним, но Ждода уже утомило ее своеволие. Он развернулся и взмахом крыльев создал мощные токи ветра, которые понесли ее назад к Городу. Она увернулась от них с ловкостью, вызвавшей у Ждода разом досаду и восхищение, однако намек поняла и полетела обратно.

Идея одинокой башенки в сквере пробудила еще одно воспоминание: у дворцов иногда бывают башни по углам. Ждод опустился у стены, выходящей на Сад и лес. Здесь он мог трудиться незримо для душ в Городе, ибо мысль, что кто-то наблюдает за его работой, странным образом смущала. На углу Дворца он попытался воздвигнуть башню, как недавно в сквере. Стоило только подумать, и адамант, поднявшись из основания холма, образовал круглую башню. Ждод повторил то же на другом дальнем углу, и вновь получилось. Он перелетел к стороне Дворца, выходящей на улицу. Третья башня потребовала куда больших усилий. За четвертую он не стал даже и браться.

«Открытие» Ландшафта стало главным событием Екопермона-3. После этого никто ни о чем другом не говорил. Участники до утра бродили по теннисному корту и разглядывали модель. Зеркало «Провил» – Программы визуализации Ландшафта, как стали называть созданный Матильдой и Софией инструмент, залили на сервера и предоставили коллегам доступ, чтобы те после конференции без спешки изучили модель из дома или с работы.

В следующие недели появились отчеты, похожие не столько на современные научные статьи, сколько на дневники путешественников восемнадцатого века. Одни виртуальные капитаны Куки, например Плутон, больше интересовались самим Ландшафтом, другие сосредоточились на горячем участке в середине. Даже для самых больших скептиков это чертовски напоминало город с улицами и домами. София вскоре заметила то, что, раз увиденное, уже нельзя было развидеть: «город» повторял план айовского городка, в котором рос Ричард и другие Фортрасты.

Когда к улучшению «Провил» подключили еще программистов и новые вычислительные мощности, появилась возможность различать – хотя и в призрачной, пуантилистской форме – виртуальные тела, соответствующие отдельным процессам. По большей части они были строго гуманоидные, что отчасти даже разочаровывало. Однако некоторые обзавелись крыльями либо другими дополнениями, а немногие приняли совершенно неожиданные и странные формы.

Как только это заметили, подсчитать статистику оказалось делом нескольких дней. Результаты были неоспоримы. Чем раньше загрузили процесс – чем старше был скан, – тем с меньшей вероятностью он обретал обычную человеческую форму. Самыми диковинными были Додж, процессы РНБ и Эфратские Одиннадцать. Из них Додж был загружен первым, остальные, начиная с Верны, общим числом в несколько десятков, – после того как Додж просуществовал в Битмире уже какое-то время.

И не то чтобы их тела были сперва человекоподобными, а со временем приобретали все большую странность. Статистика показывала четкий рубеж, соответствующий началу полного сканирования. Процессы, вошедшие в Битмир с полной информацией о прижизненных телах, обитали теперь в цифровых симулякрах этих тел. Те, кто попал туда из отрезанных голов, демонстрировали более разнообразную морфологию. Но у них же был самый высокий процент неудавшихся загрузок – некоторые не оставили в системе никакого следа. Если они и были живы, то никак не проявлялись.

31

– Грустно, что мы встречаемся при таких… э… обстоятельствах, – сказал Корваллис.

– Ничего, я привычная, – ответила Зула. – Это теперь моя работа или вроде того – быть ангелом смерти.

Зула с Корваллисом, а также две бригады «Скорой помощи», пожарная машина, несколько полицейских, три юриста, похоронный агент и врач собрались за последние сорок пять минут между домом и гаражом, размерами почти не уступающим дому, в загородной местности к северо-востоку от Сиэтла. Дом стоял в конце подъездной дороги – четвертьмильного частного ответвления шоссе, вьющегося к подножиям Каскадных гор мимо конюшен и молочных ферм. Заснеженные горы вставали из тумана всего в нескольких милях отсюда. С них дул холодный ветер, заставляя людей укрываться за Плутоновым гаражом.

В чем крылась своеобразная ирония, поскольку в Плутоновом гараже было намного, намного холоднее, чем во дворе.

Плутон купил участок и поселился в доме – довольно тоскливом образчике архитектуры 1970-х не в лучшем состоянии – давным-давно. За десятилетия он превратил гараж в полностью оборудованную научную лабораторию и механическую мастерскую. Соседи с ужасом смотрели, как тяжелые грузовики подвозят по разъезженной грунтовке многотонные станки. Газ в баллонах и криогенные жидкости доставляли постоянно. Никто не знал, чем именно он там занимается. Ответ напрашивался: тем, что ему в данную минуту заблагорассудилось. В какой-то период он получал разные типы лавы, плавя камни на огромных кислородных горелках собственного изобретения. Испытывал на заднем дворе самодельные ракетные двигатели.

Сегодня двери гаража были широко распахнуты, являя взгляду его последнее изобретение: исключительно сложную машину самоубийства за герметическим пуленепробиваемым стеклом, обклеенным предупреждающими надписями и юридическими документами.

Зула добиралась сюда больше часа и в дороге выслушала по телефону кое-какие объяснения, поэтому знала, что увидит.

Плутон лежал за стеклом на медицинской каталке посреди научной лаборатории. В ярком холодном свете многочисленных светодиодных ламп можно было разглядеть множество проводов. Тело и всю голову, кроме лица, закрывало что-то вроде походного спального мешка, на лице была подключенная к отдельному компьютеру гарнитура виртуальной реальности. Спальный – правильнее, наверное, сказать «смертный» – мешок пронизывала сеть трубок. Судя по наросшему на трубках инею, внутри у них было что-то очень холодное. Трубки тянулись к ящику в углу – надо думать, охладительному устройству. Трубки потоньше, которые вились по шее Плутона и ныряли в мешок, были подключены к капельницам. Имелась и система контроля, воплощенная в системе проводов числом никак не меньше трубок; все провода шли к рабочей станции – компьютеру старого образца с системным блоком и ЖК-монитором. Некоторые провода вели к охладителю, некоторые – к приборчикам, установленным на капельницах. И один – к телефонному аппарату.

– Где такие сегодня покупают? – спросила Зула, глядя на аппарат.

– В Китае. Некоторые бизнес-конторы до сих пор ими пользуются для определенных целей.

– Полицию вызвали по нему?

– Сперва был звонок адвокату. Рассчитанный так, что сердце Плутона остановилось раньше, чем кто-либо успел приехать. Завещание и распоряжение об останках уже лежали наготове. Врачи приехали через пятнадцать минут после адвоката, увидели на кардиографе прямую линию и не стали вламываться внутрь. Сейчас ситуация вроде как зашла в тупик. Ждут коронера.