Текст книги "Падение, или Додж в Аду. Книга первая"

Автор книги: Нил Стивенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

– А где Он сейчас?

– Мы не знаем! Может быть, здесь. Две тысячи лет Он оставался в тени. Заговор церковников был очень силен. Они разыграли псевдореформацию, уверили людей, будто реформы возможны. Спектаклем руководили ватиканские кукловоды.

– Значит, Мартин Лютер провел отвлекающий маневр по указке папы, – сказал Фил. – В таком случае…

Он не закончил, потому что София под столом наступила ему на ногу.

Фил глянул на нее. Поймав его взгляд, она обвела глазами всю сцену, прося его вспомнить, что здесь не Принстон. Это Америстан. Зафейсбученный на молекулярном уровне.

– Профессор Лонг, – тихо сказала София. – Красная карточка.

Она имела в виду их преподавателя в Принстоне, который специально отпечатал карточки для таких разговоров. Одна сторона карточки была целиком красная, без текста и картинок, ее надо было поворачивать наружу как невербальный знак, что вы не согласны и не дадите втянуть себя в бессмысленный спор. На другой стороне, обращенной к пользователю, был список коротких напоминаний, что на самом деле происходит:

1. Речь – это агрессия

2. Всякое высказывание – победа одного, проигрыш другого

3. Любопытство притворно

4. Ложь перформативна[17]17
  Перформативными (в отличие от констатирующих) в лингвистике называются речевые акты, равноценные поступку, например приказания. Перформатив нельзя оценить на истинность или ложность, только на эффективность.


[Закрыть]

5. Глупость – сила

Еще примерно полчаса они гуляли по холму, глядя снизу вверх на раскинутую перекладину креста, утыканную горелками, которые скоро будут с заката до рассвета извергать пламя. Алтарь обходили подальше: другой Сын Аарона точил длинный нож, готовясь к сегодняшнему кровавому приношению. Джулиан не мог смотреть в глаза своим новым друзьям-ягняткам, с тех пор как узнал их участь, поэтому старался разглядывать окрестности. В нескольких милях к северу торчала синяя водонапорная башня, а рядом с ней – знак «Уолмарта».

Двухполосное шоссе было зажато между стенами кукурузы; в начале июня она уже стояла в человеческий рост. Передний обзор закрывал пикап Тома и Кевина. В зеркале заднего вида отражался еще более высокий пикап; его водитель всячески давал Софии понять, что она едет недостаточно быстро. Никто не произнес ни слова, пока она не остановилась на парковке рядом с «Уолмартом».

– Я куплю цветы, – сказала София. – Положить на могилы. Это уже близко. В пределах радиуса поражения.

Она кивнула на фасад супермаркета.

– Радиуса поражения? Не могла бы ты объяснить свои загадочные слова? – попросила Анна-Соленн.

– Нам ехать всего десять миль. Всякая розница в городе уничтожена «Уолмартом». Так что если хотим что-нибудь купить, покупать надо здесь.

Они вылезли из внедорожника и попытались найти ту скорость шага, при которой как можно скорее окажутся в кондиционированной прохладе, но не взопреют от быстрой ходьбы. Фил шел задом наперед, разглядывая водонапорную башню; концептуально он понимал, что это такое, но никогда не видел в таком масштабе, поскольку вырос в холмистой местности.

Когда София упомянула могилы, Джулиан опустил очки на глаза и начал поиск. Ее бабушка и дедушка умерли и были похоронены довольно давно, так что сведения об этом имелись на относительно надежных сайтах Старого интернета – или Миазмы, как говорили многие в окружении Софии. Миазма как таковая пала некоторое время назад, однако ее эмуляции сохранялись и были доступны для поиска в том, что ее сменило и было настолько вездесуще, что даже никак не называлось. В старых фильмах особо умные персонажи иногда говорили что-нибудь вроде: «Я выйду в интернет» или «Я ищу в сети». Тогда это, наверное, казалось круто, но сейчас утратило смысл, как если бы кто-нибудь посреди обычного разговора объявил: «Я дышу воздухом».

– Ты не можешь помнить… Патрисию… или Джона, – сказал Джулиан. – Но ты должна помнить Элис.

– Бабушка Элис умерла, когда мне было двенадцать, – подтвердила София.

– А она, Джон и Патрисия похоронены…

– Там, куда мы едем, – сказала София. – Да.

Наконец он добрались до входа в «Уолмарт» – вернее, до одного из входов, поскольку он был разделен на несколько псевдоавтономных магазинов. Несколько мгновений все четверо стояли, привыкая к прохладе, затем разделились. София и Анна-Соленн сообразили, где купить цветы. Фил и Джулиан пошли к сухарикам и чипсам. Где-то по пути Фил прихватил тактическую камуфляжную бейсболку, отвечающую требованиям Книги Левит. Они расплатились и вернулись к машине. Том с Кевином свернули к мотелю на другой стороне улицы, и последние несколько миль принстонцы ехали без сопровождения.

– Раз уж мы заговорили о покойных Фортрастах, – сказала Анна-Соленн, перебирая цветы у себя на коленях, – то где теперь известно кто? Его участь окутана тайной.

– Вовсе нет, – ответил Джулиан тем сбивчивым тоном, какой бывает, когда одновременно ищешь и говоришь. – Он умер в…

– Я знаю, что он умер, – сказала Анна-Соленн, – но, поскольку София из самой невероятной семьи на свете, это не то же, что его участь.

– Мы им дышим, – объявила София.

В «Лендкрузере» на время наступило молчание, и даже Фил надвинул очки на глаза.

– Его молекулами? – догадался он.

– Скорее атомами, – поправил Джулиан, сообразив, о чем речь.

– Так его все-таки кремировали? – спросила Анна-Соленн.

– Кремировали по одному иону за раз, по мере того как луч сканировал его криогенно законсервированный мозг.

– Наверное, это к лучшему, – задумчиво произнес Фил. – Иначе данные…

– Могли бы оказаться где угодно. – София кивнула и глянула в зеркало заднего вида. – Да. Думаю, иногда лучше подождать.

Анна-Соленн все не могла успокоиться после слов «мы им дышим».

– Никогда об этом так не думала, – сказала она, – но, наверное, при сканировании получается…

– Вода, углекислый газ, азот, кальций, – ответила София. – Теоретически можно собрать твердый остаток и отдать родственникам, но смысл?

– Так что они просто…

– Выпустили все в воздух через трубу, – подтвердила София. – Учитывая, что это Сиэтл, дым через пять минут смешался с дождем и утек через канализационные решетки в залив Пьюджет.

– Что ничем не отличается от кремации, – поспешил добавить Джулиан. – У всех крематориев есть трубы. Мы просто предпочитаем не думать, что это подразумевает.

Экскурс в Новую Эсхатологию закончился на том, что они въехали в городок. Для тех, кто привык въезжать в большие города из аэропорта, через бесконечные пригороды, переход был неожиданно резким. Просто раз – и ты в городе. Здесь был центральный сквер – прямоугольник газона, на нем условно средневековая башня, а рядом с ней – статуи в память о ветеранах войны Севера и Юга и мировых войн. Два огромных дерева отбрасывали примерно круглую тень, но мамаши, выпустившие детей побегать, предпочитали сидеть под навесом, за столами для пикников. По одну сторону стояли здание суда и полицейский участок викторианского камня, со сломанными часами на центральной башенке. Две другие стороны составляли пустующие магазины, четвертую – жилые дома. Тридцать секунд назад принстонцы ехали через кукурузные поля и, не сверни София на парковку у сквера, через тридцать секунд вновь оказались бы среди полей.

– Разомнем ноги, – сказала она. – А я отключу маскировку, чтобы людям не гадать, кто мы.

Мамаши за столами для пикников и старики в мужской парикмахерской возле парковки поглядывали на них с любопытством. Однако по меньшей мере половина местных были в очках, и не только чтобы лучше видеть, но и чтобы больше знать. Бабушка Элис любила повторять старую шутку, что в таких городках не надо включать поворотник – все и так знают, куда ты едешь. За время с ее смерти это примерно так и стало. Не столько потому, что машины теперь сами решали, когда включать поворотники, сколько потому, что ты и впрямь мог теперь знать, кто куда едет, в подробностях, о которых и не мечтали прежние сплетники. Культура открытости, свойственная таким городкам, сохранилась и в цифровую эпоху. Если вы ехали к физиотерапевту к десяти утра, любой мог это увидеть, заглянув в ваш календарь, для чего достаточно было всмотреться в виджет, плывущий над вашей машиной. Соответственно, машины в таком городке походили на старинные парусники, обвешанные стягами и сигнальными флажками.

Все это было связано с редакторами. Если вы из тех, кто поступает в Принстон, вы обычно говорили о них как о людях. Томы и кевины мира сего, а также большинство жителей подобного городка обычно подписывались на редакторский канал. Между этими крайностями существовали промежуточные градации. Очень немногие по-настоящему богатые люди могли нанять человека, который только тем и будет заниматься, что фильтровать их входящую и исходящую информацию. За меньшие деньги можно было получить долевую схему, которая работала в общем так же, как система очень богатых людей, но с допуском в 1 %, а не 0,001 %. Такими пользовались София, Фил и Анна-Соленн. Джулиан держался родительского редактора до тех пор, пока не заработает кучу денег. Будь ему не по карману даже это – учись он на дотацию, – ему бы предоставили довольно приличного редактора в том же пакете, что комнату в общежитии, обеды и библиотечную карточку. Для университета это в конечном счете выгоднее, чем если бы малообеспеченные студенты извергали на всеобщее обозрение потоки конфиденциальных данных.

С нефильтрованным потоком, который на 99,9 % генерируется алгоритмически – пропагандой, порнографией, угрозами смерти, – контактировали только ИИ да «глазные фермы» в Третьем мире – огромные жаркие складские помещения, где люди сидят на скамьях или ходят, глядя на то, что не сумели классифицировать ИИ. Эти люди – информационные аналоги несчастных, выбирающих тряпье из мусорных гор в Дели или Маниле. Все, что они не забраковали – всякая вытащенная из мусора тряпка, – двигалось вверх по редакторской иерархии и в редких случаях попадала на глаза тем редакторам (или скорее их младшим помощникам), что работают на людей вроде Софии. Таким образом, София практически никогда не смотрела на откровенный мусор.

Гораздо важнее и ответственнее была другая задача ее редактора – проглядывать исходящие от Софии данные, например видео– и аудиозаписи от ее очков, и следить, чтобы ничего из этого не попало в неподходящие руки. По большей части это значило, что такая информация вообще не должна попадать никуда и никому.

Изредка – несколько раз за год – София разговаривала со своим редактором непосредственно. Сейчас был как раз такой случай.

– Я даю разрешение перевести меня в режим семейной встречи на двадцать четыре часа, – сказала она.

– Хорошо, – ответила редактор тоном, подразумевающим: «Если что, пеняй на себя», и отчасти: «Я надеюсь, твоя мама меня не убьет».

Анна-Соленн, Фил и Джулиан рассмеялись и скорчили притворно-испуганные гримасы, когда София запестрела личными данными, словно клоунесса торжественно сняла цилиндр и публика увидела, что на голове у нее цветочная композиция, дрессированная мармозетка и хлопушка, стреляющая конфетти.

До сей минуты старички в парикмахерской и мамаши под навесом для пикников видели их внедорожник как «Лендкрузер» старой школы без всяких опознавательных знаков, если не считать мертвых насекомых на решетке радиатора – свидетельство, что машина проделала много миль с тех пор, как последний раз заезжала в мойку. Теперь она засветилась значками. Они узнали, кто прибыл в город, и получили временный ограниченный доступ к следу Софии в соцсетях. Однако то, как подавалась эта информация – цветовая схема, палитра текстур, шрифты, особенности графического интерфейса, звуковые ориентиры, в общем, весь дизайн, – было ее персонализированное. Еще до того, как она открыла дверцу автомобиля и ее прическа, одежда, аксессуары позволили определить ее как «приезжую», то же самое предвозвестил для всех, кто в очках, цифровой полумрак режима семейной встречи.

– Давайте посмотрим сквер, – предложила она. – Это ненадолго.

– Да, он крохотный, – сказал Фил.

– Я не об этом, – рассмеялась София. – Я хотела сказать, мои родичи будут тут до того, как вы успеете заскучать.

Четверка, идущая через улицу к скверу, привлекла бы взгляды зевак, если бы зеваки не освоили более современные технологии, позволяющие пялиться скромно, а именно – изучать то, что София сейчас предоставила в открытый доступ. Принстонцы, не сговариваясь, направились к башне в центре. Она была из того же светлого песчаника, что здание суда, и представляла собой двухэтажное декоративное сооружение с площадкой наверху, обнесенной зубчатым парапетом. Стальную дверь, выкрашенную в казенный зеленый цвет, поколения скучающих местных ребят пытались высадить ударом ноги, а не преуспев в этом, увековечивали на ней свои ценные соображения, кто и что тут полный отстой. Табличка рядом с дверью повторяла то, что принстонцы уже увидели через очки: башню воздвигло в эпоху Великой депрессии Управление общественных работ[18]18
  Федеральное агентство, созданное в 1935 году по инициативе Франклина Делано Рузвельта для трудоустройства миллионов безработных (в основном неквалифицированных мужчин). УОР занималось строительством общественных зданий, автодорог, стадионов, дамб, аэродромов.


[Закрыть] руками людей, которые иначе ничего бы не делали. Такие историко-политические подробности умным студентам вроде бы следовало знать, так что они прошли по гиперссылке и с минуту читали про УОР. Мертвые темы «Википедия» освещала вполне прилично, а за долгие годы ИИ успели проверить материал на предмет ошибок.

Дальше Джулиан и Фил принялись наперебой зачитывать палимпсест слатшейминга на двери с удовольствием, демонстрирующим задержку социального, а то и морального развития, которую дорогостоящее образование Софии позволяло различить и проанализировать, но не исправить.

– Что у нас в программе? – спросила Анна-Соленн так громко, что мальчики заткнулись.

– Цветы на могилы, – ответила София.

– Пошли, – сказал Фил, – а то тут полный отстой.

Он вынес свой вердикт почти серьезным тоном, одновременно давая понять, что выражает чувства всех мальчишек, царапавших ключами ругательства на зеленой краске.

– Существенно, чтобы это видели, – сказала София.

– Потому что, – подхватила Анна-Соленн, заканчивая ее мысль, – люди в могилах…

– Мертвые, – сказал Джулиан, поднимая очки на лоб. – И ничего не узнают.

София краем глаза заметила какое-то мигание и, повернув голову, увидела, что на пустую парковку осторожно въезжает огромнейший внедорожник в пыли и раздавленных насекомых. Визуальные клейма на нем и над ним сообщали, что внутри находится Пит Борглунд, пятидесяти шести лет от роду, второй муж Карен Борглунд, старшей дочери Элис.

– Родственник? – Фил задал этот вопрос, исключительно чтобы поддержать вежливый разговор. Настройки конфиденциальности у новоприбывшего были абсолютно убогие; Фил в несколько движений мог бы проследить генеалогию Пита Борглунда вплоть до Митохондриальной Евы.

– Ага, – ответила София.

– Дядя? Кузен? – спросил Джулиан.

– Вопрос на миллиард долларов, – заметила София.

Фил тихонько хмыкнул. Не зло, а скорее просто намекая: «Я ознакомился с твоей запутанной семейной историей».

– По совету маминых адвокатов, – сказала София, – я буду обращаться к нему «кузен», а не «дядя».

Остальные глянули на нее, пытаясь разобраться, шутит ли она. София не стала давать им подсказок. Иногда шутка и правда жизни смыкаются без зазора.

– София! – издали крикнул Пит, тактично избегая опасных слов.

Пит наконец сдался перед неизбежным: закрыл свою адвокатскую практику в Сиу-Сити и переехал сюда управлять капиталом Джона и Элис – работа на полную занятость, учитывая, что Элис умерла миллиардершей.

– Пи-и-ит! – с преувеличенной радостью крикнула София.

Они не виделись лет пять. София двинулась к Питу, морально готовясь к неловкому танцу объятия, которое не объятие. Однако Пит спас положение, еще на расстоянии десяти шагов протянув руку. Он был очень светлый блондин, краснолицый, дородный, в костюме с галстуком, несмотря на то что работал один в деревенском доме.

– Как жизнь в Принстоне? – спросил он. Что было совершенно обычным началом разговора, но София услышала это как: «Слышь, девонька, у тебя все в шоколаде».

– Отлично, – сказала она, пожимая ему руку. – А как управление капиталом?

Встречный вопрос содержал слегка ехидный намек, и Пит принял его с натужной улыбкой.

– Неиссякаемый источник хлопот. Почти как работа фермера.

Он выпустил ее руку, и они мгновение смотрели друг на друга. София почувствовала, что не в силах его ненавидеть.

– Приятная неожиданность, – сказал он. – Некоторым твоим… кузенам, или кто они тебе… следовало бы поучиться у тебя защите конфиденциальности. Я волнуюсь, когда они едут в колледж и там люди узнают, кто они.

София только кивнула:

– Мы с друзьями решили заглянуть сюда по пути к побережью. Я подумала, что могу хотя бы положить цветы на могилы бабушки… и Элис.

Вот. Она это сказала. Мамин адвокат в Сиэтле и тот не сформулировал бы лучше.

Пит кивнул:

– Почту за честь тебя отвезти. Или можешь вместе с друзьями ехать за мной. Здесь всего миля.

– Одна запятая две.

Пит в некотором смущении отвел взгляд.

– Мы будем очень рады, если ты нас отвезешь.

Пит тихонько вздохнул. И это был вздох облегчения.

14

Анна-Соленн, Фил, София и Джулиан знали и готовы были признать, что они как студенты Принстона принадлежат к элитной касте. Когда-нибудь они заработают миллионы или миллиарды, если сознательно не сделают другой выбор, и, даже если окажутся художниками-наркоманами в гетто, у них останется незримая «подушка безопасности». Так что друзья Софии были почти пугающе вежливы с местными: с Питом Борглундом и дальше, в течение дня, с Карен, с мексиканцем – кладбищенским сторожем, с дальними родственниками, помощниками Пита и уважаемыми соседями, которые сопровождали их в экскурсии по дому и по оврагу, где мальчики Фортрасты когда-то палили из настоящих ружей.

Вечером гостей на полном серьезе угостили обедом в «Эпплбис»[19]19
  Американская ресторанная сеть.


[Закрыть]. За столом – вернее, за двумя сдвинутыми столами – материализовалось разделение по гендерному признаку. София видела происходящее в реальном времени, но, подобно фараону, видящему, как разделилось Красное море, ничего не могла остановить. Она довольно сносно изобразила, что слушает женскую болтовню, но при этом сидела достаточно близко к мужчинам и могла считаться квазиучастницей их разговора. Пит задавал вопросы, на которые действительно хотел получить ответ, и не в форме допроса, а просто из любопытства. Фил и Джулиан оттаяли. Так Пит узнал, как они оказались в айовском «Эпплбис». Официально они должны были высадить Софию в Сиэтле, а потом отвезти Анну-Соленн в Сан-Франциско, куда ее пригласили на стажировку. Оттуда Джулиан отправится в Лос-Анджелес, а Фил полетит назад в Нью-Йорк и будет все лето писать код для хеджевого фонда на Уолл-стрит.

Выяснив, какие у гостей планы, Пит начал отвечать на вопросы Фила и Джулиана о жизни в этих краях. Гости уже окончательно запутались. Они еще не до конца отошли от шока, в который поверг их двухсотфутовый Горящий крест левитиан (прекрасно видный из «Эпплбис»), как вдруг оказались в совершенно нормальном городе – пусть не Айова-Сити, но безусловном островке Синего штата. Его со всех сторон окружал Америстан, но тут жили такие, как Пит, – люди, которые окончили колледж, задавали вопросы и, судя по всему, были подключены к здоровым и ответственными редакторским каналам. Пит попытался объяснить.

– Люди этого толка, – он кивнул на левитианский крест, – утверждают, будто верят в то-то и то-то. Однако, если потратить десять секунд на поиск логических нестыковок, все развалится. Так вот, им плевать.

– Им плевать, что их система верований абсолютно непоследовательна? – На самом деле это был не совсем вопрос, Фил просто хотел убедиться, что все правильно понял.

– Именно так.

– Многое объясняет! – сказал Джулиан.

– Они умеют на удивление долго избегать столкновений с реальностью, – продолжал Пит. – Но когда женщине требуется кесарево сечение, или когда ломается вай-фай, или в тысяче других случаев, которые я могу привести, им нужен человек по соседству, который правда может помочь.

– То есть у вас в городе есть врачи и стоматологи? – спросил Фил.

– Нет, они уехали много лет назад, но здесь есть специалисты, которые обеспечат больному экстренную медицинскую помощь через веб-камеру, операцию посредством дистанционно управляемого робота и все такое. Специалисты обоего пола, поскольку левитиане не разрешают врачам-мужчинам осматривать женщин. И я могу привести еще много примеров. Какой-то процент их детей – геи. У какого-то процента есть интеллектуальные или художественные наклонности. Этой молодежи надо куда-то деваться. Эймс и Айова-Сити далеко. Так что они убегают в город, селятся в брошенных домах, живут своей жизнью. Спросите тех, на холме, и они вам расскажут, что говорит о геях Книга Левит. При этом у кого-то из них, возможно, есть сын, племянник или двоюродный брат – гей, спокойно живущий в этом городе.

– Вы хотите сказать, это договоренность. Негласная, неписаная.

Пит кивнул:

– Мало что негласная. Это договоренность, о которой вообще нельзя говорить.

По приглашению Пита они заночевали на ферме, в спальнях на втором этаже. Все комнаты несли следы бесчисленных переделок, замены проводки, обоев и мебели. Последний этап ремонта имел целью вернуть дому некий первозданный исторический вид. Напольное покрытие ободрали, дубовые доски отциклевали и покрыли лаком, с массивных дверных наличников соскоблили слои краски, обои сняли, обнажив шпатлевку. Светильники и дверные ручки либо вытащили из сарая, где они пылились лет сто, либо тщательно изготовили так, чтобы производить это впечатление. София не обладала талантом и чутьем декоратора, но критическую теорию знала и, лежа без сна на металлической двухъярусной кровати, снабженной новым супертвердым матрасом фирмы Гомера Болструда, размышляла, почему именно эту эпоху в истории дома объявили канонической, той, к которой его надо вернуть и в которую надо поддерживать за счет бракованной машины завещания Ричарда Фортраста. Между временем, когда дом так выглядел, и возвращением к прежнему облику несколько лет назад было невесть сколько ремонтов, и делались они для того, чтобы скрыть – буквально заклеить бумагой – ту деревенскую простоту, которую сейчас восстанавливали за бешеные деньги. Прежние оформители – мамаши Фортраст, поколение за поколением, – стеснялись этой простоты и хотели от нее избавиться ценой минимальных трат.

Когда Карен, жена Пита и нынешняя хозяйка дома, распределяла пары по спальням на пути из «Эпплбис», она, естественно, предположила, что София захочет ночевать в бывшей спальне Патрисии. У Патрисии было три брата: Джон, муж Элис, Софиин дядя Ричард и Джейк, самый младший и последний оставшийся в живых. Естественно, Джон и Додж делили комнату, чтобы у сестры была отдельная спальня. Когда Патрисия выросла, вышла замуж и обнаружила, что не может родить, она вместе со своим никудышным мужем удочерила девочку из Эритреи – Софиину мать Зулу. Муж сбежал, и о нем больше не вспоминали. Патрисия погибла молодой из-за нелепой случайности. Зулу вырастили Элис и Джон, а Ричард присутствовал в ее детстве как любимый дядюшка, который не признает условностей и вообще классный. После университета она стала работать в его компании, так что для маленькой Софии он был дядей-дедушкой. Она и сейчас помнила, как сидела у него на коленях, а Ричард читал ей вслух.

Три года назад, собираясь в Принстон, она нашла затрепанные томики д’Олеровских греческих и скандинавских мифов, которые он подарил ей незадолго до смерти. В греческих мифах обнаружился засушенный кленовый лист, все еще чуть-чуть красноватый, и Чонгор, отец Софии, рассказал, что Ричард вложил этот лист в книгу всего за минуты до убившей его операции. Они заказали в багетной мастерской рамку, и София забрала лист под стеклом с собой. С кланом Фортрастов ее связывала только память о Ричарде, неизбывная тоска о дружбе, которая могла бы у них быть.

Так что она попросила Карен Борглунд разместить их с Филом в бывшей комнате Ричарда и Джона. Карен (она вела машину, поскольку Пит выпил в «Эпплбис» две кружки легкого «Миллера») с понимающей улыбкой глянула на Софию в зеркало заднего вида.

– Там по-прежнему стоит старая двухъярусная кровать, – предупредила она и чуть заметно покосилась на Фила.

– Мы переживем, спасибо, – ответила София. – А Ричард спал снизу или сверху?

– Судя по надписям на изнанке верхнего яруса, он спал снизу.

– Как положено младшему брату, – вставил Пит. Он раздухарился настолько, насколько это вообще возможно для толстенького шведско-айовского адвоката.

– А надписи сохранились? – спросила София.

Карен ответила не сразу. Шея у нее покраснела.

– Нет. Они были на листе… как это называется…

– Оргалита, солнышко.

– Который лежал на…

– Поперечинах.

– А на нем поролоновый матрас. От времени все покоробилось. Кажется, мы вынесли его на свалку. Я могу сказать Мануэлю, чтобы он поискал.

– Не стоит хлопот, – сказала София. – Мне просто было любопытно.

Она задала свой вопрос с чрезмерным пылом и теперь пыталась сгладить впечатление.

– Имена девочек, – сообщил ей Пит. – Мне говорили, он сильно привязывался к своим дамам и после разрыва долго их помнил. Он был способен на глубокие чувства, твой дядя Ричард, но не всегда это показывал.

Некоторое время София лежала на нижней койке, слушая, как скрипят поперечины под засыпающим Филом, потом на ощупь отыскала на полу свой рюкзак и вытащила из наружного кармана фонарик. Перекатившись на спину, она включила фонарик и повела лучом по фанере, которой заменили покоробившийся оргалит. Там, разумеется, не было ничего, кроме слоя лака. На поперечинах оставались следы вырезанных слов, но их закрасили. Из дома изгнали всякую память о Ричарде, да и о Джоне, Патрисии и ком бы то ни было. Карен в своих усилиях придать родовому гнезду исторический вид стерла его историю.

Чуть позже София встала и босиком вышла из комнаты. Карен очень переживала, что главный санузел дома – изначально единственный – сейчас не работал; там меняли трубы. Гостям пришлось пользоваться мини-санузлом, который отец Джона, Ричарда, Патрисии и Джейка втиснул под чердачную лестницу, удвоив таким образом свои шансы справить нужду без помех. Войти туда было все равно что перенестись в начало семидесятых. Бежевая пластмасса в ромашку, оп-артовские обои, плафон, даже краны душа – все было прямиком из каталога «Сирса» никсоновских времен. София устроилась на мягком сиденье золотистого унитаза и подумала, что здесь, наверное, дядя Ричард в последний раз помочился, прежде чем сбежать от призыва в Канаду. Только он, конечно, стоял. Она сидела прямо напротив душевой кабинки. Стены кабинки были выложены мелкой плиткой-мозаикой, а пол украшен самоклеящимися ромашками из какого-то материала с высоким коэффициентом трения, чтобы никто не поскользнулся в душе. Синтетические ромашки тихо прожили здесь шестьдесят лет. Это были цветы, геометрически абстрагированные каким-то художником-наркоманом-хипарем из тех, что рисовали конверты для битловских пластинок, и неисповедимыми путями моды проникшие в айовскую глушь. За долгие годы они выцвели, а изначально, скорее всего, были яркие.

Рюкзак София принесла с собой. Там во внутреннем кармане лежал складной мультитул – подарок дяди Джейка на поступление в колледж. Это каким-то образом добавило ей храбрости. Закончив свои дела на унитазе, она на четвереньках вползла в душ и подцепила ножом нескользящую ромашку – единственную, у которой сохранились все лепестки. Ромашку эту не было видно с унитаза, а значит, кража вполне могла пройти незамеченной. С упорством и тщанием, порожденными бессонницей, София один за другим отлепила лепестки от пола, обнажив оргстекло, не видевшее света с Вьетнамской войны, а затем поддела круглую серединку. Наконец та отделилась, и София с восторгом принялась ее разглядывать. Цветок был в мыльном налете, насыщенном фортрастовской биомассой, и слабо благоухал «Кометом». Ионно-лучевой сканер обратил ДНК дяди Ричарда в пар, но, может быть, в пористом материале артефакта еще сохранились следы его генетического материала. София не собиралась использовать этот материал для чего-нибудь практического, но сувенир получился замечательный.

15

– Милейшие люди, но чувствуется напряг, – заметил Фил, когда они на следующее утро выехали из города.

Он поменялся местами с Анной-Соленн и теперь сидел впереди рядом с Софией, чтобы лучше видеть пикап Тома и Кевина. За ночь Том с Кевином достали из стального ящика пулемет, установили на треногу и накрыли синим тентом. Сразу за городом они съехали на обочину, Кевин вылез из кабины, снял тент и уселся на ящик. Сейчас дуло пулемета было направлено вверх, и Кевин не держал руки на элементах управления. Очевидно, цель была одна – показать всем в округе, что они не легкая добыча.

– Ммм, – ответила София.

– Сейчас подходящее время поговорить о тонкостях наследственного права? – Анна-Соленн, обернувшись, выразительно посмотрела назад. За ними ехал внедорожник Пита. Сам Пит сидел за рулем, почти все сиденья занимали мужчины – родственники и домашняя прислуга – с большим ассортиментом огнестрельного оружия. – Просто чтобы в общих чертах понять, в чем напряг. Потому что они супермилы, но такое впечатление, что танцуешь на минном поле.

– Поколенно, – сказала София, затем повторила слово по слогам. – Поищите. Прочтите и возрыдайте. Кто дочитает первым, может освежить в памяти сюжет «Холодного дома».

Выяснилось, что «поколенно» – юридический термин. Он означает, что наследство делится поровну между братьями и сестрами (или, по крайней мере, одним поколением в семье).

– В основном ясно? – спросила София миль через пять. – Ричард по сути сказал: «Создайте фонд и траст. Часть моих денег отдайте в фонд, и пусть они пойдут на всякие клевые исследования. Остальные – в траст, который обеспечит «подушку безопасности» всей моей многочисленной родне, короче, чтобы не получилось, что кто-то из моих внучатых племянников не может поступить в колледж или получить нужное лечение и так далее. Деньги траста разделите поровну между моим поколением». Затем подписал завещание и забыл про него. Пока все хорошо. Но дальше он разбогател куда сильнее, чем мог предполагать. Денег, которым предстояло пойти в траст, стало намного больше, чем нужно для «подушки безопасности». Скорее это походило на билет в безбедную жизнь для всякого, кто может назвать Ричарда братом, дядей или двоюродным дедом.

– Верхний предел не оговорили? – спросил Фил.

– Нет, хотя следовало бы. Один из многих изъянов формулировки.

– И я так понимаю, что он больше не вносил туда изменений? – спросила Анна-Соленн.

– Это было не в его характере.

– Значит, кто-то облизывался и ждал, когда он сыграет в ящик?

– Нет, на самом деле. Потому что он был еще совсем не старый. И никто не знал про завещание, пока Корвус его в больнице не прочитал.

– Корваллис Кавасаки, – пояснил Фил. По крайней мере, это он как бойфренд Софии знал.