Текст книги "Вирус «Reamde»"

Автор книги: Нил Стивенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Что только усилило его замешательство, когда через пять секунд цепь вновь заработала и Соколов увидел «калашниковы». Очень много. Автоматы и магазины к ним были просто повсюду.

Невозможно смотреть на все одновременно, и Соколов сосредоточил внимание на самом примечательном объекте. Большую комнату примерно пополам делил длинный стол из досок, поставленных на бочки из-под горючего. В первый момент Соколов принял его за кухонный, потому что тут явно что-то смешивали в мисках, но в следующий миг стало ясно: готовят не еду. Эту смесь Соколов видел раньше и запах ее тоже знал. Черт, он и сам ее делал. Аммиачная селитра и дизтопливо. Самая популярная в народе дешевая взрывчатка. По другую сторону досок стоял высокий бородатый негр в футболке и джинсах, в которых явно только что спал. Однако сейчас он был на ногах, и сна ни в одном глазу. Позади него неудачно расположенное окно залепили дешевым плакатом с портретом Осамы бен Ладена.

В комнате повисла тишина: у русских заработала цепь наблюдение—мысль, а жильцы проснулись и увидели русских.

Лицо у Соколова, видимо, было ошалелое, потому что негр смотрел на него с усмешкой. Руки негра были скрыты за оборудованием для производства взрывчатки, но они двигались, и Соколов услышал такое знакомое «жик-жик» передергиваемого затвора «АК-47»: последнее, что обычно предшествует выстрелу.

Из другой комнаты донеслось два очень громких хлопка: Каутский открыл огонь из карабина.

Подняв «калаш», негр тихо, спокойно и очень буднично проговорил:

– Аллах акбар.

* * *

– Поверить не могу, – бормотал Питер, ковыряясь заколкой в наручнике. – Не могу поверить, что ты так поступила.

– Не можешь?

– Не могу.

– Ну а я не могу поверить в то, как поступаете вы, – ответила Зула. – По-моему, я одна веду себя разумно.

– По-твоему, разумно шутить шутки с такими, как Иванов?

– А какой Иванов? – спросила Зула. – Что мы на самом деле о нем знаем?

– Он довольно крутой мужик. – Чонгор виновато глянул на Зулу, будто прося прощения за то, что взял сторону Питера.

– Ты это по своему опыту знаешь или понаслышке? – спросила она.

Чонгор промолчал.

– Ты не видела, что сталось с Уоллесом в моей квартире? – буркнул Питер.

– Хороший вопрос. Я не видела, что сталось с Уоллесом. Я видела, как он вышел в другую комнату и оттуда вынесли длинный сверток. Мы поверили, что это труп Уоллеса. Держу пари, нас разыграли.

– Разыграли?!

– Да. Отвели его туда и сказали: «Слышь, Уоллес, нам надо хорошенько напугать этих двух америкашек, так что помолчи и расслабься на минуту. Мы закатаем тебя в полиэтилен и вынесем, как будто убили». Наверняка он сейчас сидит у себя в Ванкувере и играет в «Т’Эрру».

– Сомневаюсь, – ответил Чонгор.

– Думаю, теоретически такое возможно, – проговорил Питер, – но считаю, что глупо и безответственно рисковать нашей жизнью исходя из этой гипотезы.

– Все один сплошной блеф, – сказала Зула. – Бандитский спектакль.

В лестничном колодце эхом отдались два громких хлопка.

После недолгой тишины сверху донеслись звуки автоматных очередей.

Питер повернул голову и очень внимательно глянул на Зулу.

– Или так, или я ошибаюсь, – сказала она.

* * *

– Все! С меня хватит! – воскликнул слесарь. Его голос практически заглушили автоматные очереди и звон стекла, сыплющегося на крышу микроавтобуса. Слесарь полулежал-полусидел на полу, согнув колени, втиснувшись туловищем под магнитолу, и тянулся руками к замку зажигания. Мозг требовал как можно быстрее выскочить из машины и уносить ноги, однако на то, чтобы выбраться из теперешнего положения, требовалось определенное время.

Юйся глянула вперед. Обовец пятился от здания, глядя, как и все остальные, наверх.

Происходило что-то недолжное, и Цянь Юйся была в этом соучастницей.

Она нагнулась и ухватила слесаря за руку, словно помогая ему встать, но вместо этого свободной рукой защелкнула наручник на его запястье.

– Можешь попытаться снять браслет, пока я буду выцарапывать тебе глаза, – сказала она, – или завести машину, пока я буду сидеть тихо. Выбор за тобой.

* * *

На всей земле примерно десять тысяч человек умели падать и перекатываться лучше Соколова – по большей части цирковые акробаты и мастера айкидо. Ну и еще довольно много спецназовцев помоложе. Остальные шесть с чем-то миллиардов просто в расчет не брались.

Учиться этому Соколов начал довольно поздно: в спецназ его взяли только после двух командировок в Афган. Тем безжалостнее были инструкторы – его заставляли падать на бетон снова и снова, так что кровь выступала на хэбэ везде, где кости были сразу под кожей. Мораль состояла в том, что, если все делать правильно, ни крови, ни даже синяков быть не должно.

У спецподразделений разных стран своя философия ближнего боя. В русском спецназе учат, что надо все время двигаться, преимущественно на уровне значительно ниже метра. Стоять как пень красиво в ковбойском фильме, но в мире, где есть автоматическое оружие, такая тактика не годится. Колени, плечи и локти должны работать наравне с подошвами берцев. А вот на руки падать нельзя – они нужны, чтобы держать автомат. Так Соколова готовили в спецназе. После перехода в частное агентство он продолжал заниматься самбо – советской борьбой, во многом похожей на джиу-джитсу, с упором на падения и перекатывания. Когда работаешь консультантом по безопасности, охраняя частного клиента – например, поп-звезду на лыжном курорте или жену бизнесмена в торговом центре, – опасного субъекта лучше повалить на пол или взять на болевой прием, чем изрешетить пулями, так что самбо на такой работе – дело полезное.

Обычно перед тренировками он разогревался и подметал пол, чтобы не пораниться о мелкие камешки. Впрочем, тот факт, что высокий негр – надо думать, исламский боевик – навел на него взведенный «АК-47», был достаточным стимулом сразу перейти к действию.

Для начала Соколов выпустил четыре пули в стену рядом с ближайшей дверью, краем глаза заметив, как кто-то высунулся оттуда и тут же убрался. Такое поведение разом включило все рефлекторные дуги, сформированные службой в Афгане и Чечне.

Как Соколов выпустил четыре пули, если его руки были пусты? Ответ: пушка с досланным патроном оказалась у него в руке раньше, чем он это осознал. Хотя начальник по первому слову купил бы ему самый крутой пистолет и навороченную кобуру, Соколов выбрал привычный «макаров»: советский штатный пистолет, компактный и довольно простой, в старой кобуре особой конструкции. Из обычной кобуры-мешка пистолет можно только вытянуть. Спецназовская – вроде полоза, пистолет проходит ее насквозь. Когда все хорошо, ты вставляешь туда пистолет, и он лежит себе тихо-мирно. Если начинается заварушка, ты кладешь руку на рукоять и проталкиваешьпистолет вперед. При этом выступ кобуры цепляет затвор и досылает патрон, так что пистолет сразу готов к стрельбе. Когда негр произнес «Аллах акбар», Соколов через долю секунды обнаружил «макар» у себя в руке именно в таком состоянии и выпустил четыре пули в стену рядом с дверной рамой так быстро, как это можно сделать в падении с броском. Автоматная очередь, видимо, прошила воздух там, где он только что стоял, но трудно сказать наверняка: в квартире сделалось довольно шумно и у Соколова звенело в ушах. Он приземлился в соседнем помещении – возможно, кладовке, – рядом с пустым спальным мешком. Бывший обитатель мешка и выглядывал через дверь в лабораторию, где высокий негр смешивал АСДТ. Перед этим боевик успел схватить «АК-47», а теперь сидел на полу, ничего особенно не предпринимая. Соколов не видел отверстий от пуль, но по остекленевшим глазам понимал, что тот ранен. За этими, прямо скажем, поспешными наблюдениями Соколов несколько раз выстрелил в комнату со столом, но негр уже догадался сменить позицию, и видно его не было. Соколов, лежа на спине в луже чужой крови, сунул пистолет в кобуру и схватил «калаш». С автоматом труднее развернуться, зато его пули пробивают кирпичную стену да и магазин повместительнее.

Какой-то придурок бил из «калаша» через стену, так что куски штукатурки сыпались Соколову на лицо. Тот убедился, что оружие готово к бою, перекатился к двери и дал три одиночных по стрелку – не чернокожему, а какому-то азиату с бородой. Азиат застыл и тут же сразу обмяк. Соколов тщательнее прицелился в его центр тяжести и выстрелил еще раз. Азиат осел на пол. Соколов не сомневался, что стрелка здесь поставил негр в качестве прикрытия. Отсюда следовало: а) что негр тут главный; б) что он хочет выбраться из квартиры. Глубоко запрятанный охотничий инстинкт звал в погоню, однако более высокоорганизованная часть мозга взяла верх. Тридцать секунд назад он готовился задать страху китайским подросткам, а теперь ему приспичило гнаться за черным моджахедом под автоматным огнем на фабрике по изготовлению взрывчатки.

Поверх лежащего азиата Соколов видел часть соседней комнаты, вспыхивающей, как дискотека, от автоматных выстрелов. Что бы там ни происходило, оно не могло продолжаться долго. Один из его людей уже лежал без движения, ногами в дверь.

Свет вспыхивал и моргал.

Отсюда можно было по-пластунски переползти лабораторию, но тогда любой, кто шагнет внутрь, расстрелял бы его как в тире, поэтому Соколов одним броском перекатился через комнату и вскочил у самой двери с автоматом наготове.

Язык желтого огня полыхнул вдоль пола. Соколов отскочил, но пламя уже подожгло берц. Он несколько раз топнул и затушил огонь. В ноздри ударил запах ацетона – видимо, из пробитой канистры.

На полу лежали четыре совершенно неподвижных человека – двое из них русские. Трое раненых – из них один русский – пытались отползти от озера быстро расширяющегося огня. Выход был по другую его сторону – Соколов оказался заперт в этом конце квартиры, перестрелка шла в другом. Сквозь дрожащий воздух над пламенем он видел стоящих людей и знал, что это противник: его спецназовцы не подставились бы так глупо. Прицелившись над горящим ацетоном, он уложил пятерых пятью выстрелами, однако сам факт, что они стояли на виду, означал, что его ребята либо погибли, либо выбежали в коридор.

Канистра выбросила столб пламени, заставив Соколова отступить в лабораторию. Он ухватился за дверь, чтобы ее закрыть. Все окна за его спиной выбило шальными пулями: огонь, пожирая кислород, с силой втягивал через них воздух. Ветер вырвал из рук дверь и с грохотом захлопнул. Мгновение спустя в ней начали возникать маленькие круглые дырочки, через комнату полетели щепки.

* * *

Наверху происходило такое, что Марлона и его друзей буквально парализовало страхом: как будто исполинская рука стиснула внутренности. Инстинкт требовал сесть на корточки, сжаться. В потолке возникла цепочка кратеров. Просто удивительно, сколько времени потребовалось ребятам, чтобы допереть: это дырки от пуль.

Если бы заколотили в дверь, они бы отреагировали быстрее. Они постоянно обсуждали, что делать в случае полицейского налета. По большей части это были размышления в духе: «Что, если Сямынь захватят зомби?» – вероятность, что китайская полиция займется кибермошенниками, была не намного больше. Тем не менее вопрос основательно перетерли и пришли к выводу, что лестница как путь к отступлению исключается: копы или зомби будут как раз на ней. А главное, это не круто – кулхацкеры должны придумать что-нибудь поприкольней.

Свет в доме отключался часто, поэтому у них стояли источники бесперебойного питания. Когда электричество пропадало, ИБП начинали пищать: знак, что надо выключить комп, пока не сел аккумулятор.

Сегодня утром Марлона разбудил писк нескольких ИБП. Ничего особенного. Обычно свет отрубали надолго, и тогда ИБП вопили без умолку. Сегодня было иначе: короткий перебой, примерно на минуту. Достаточно, чтобы Марлон проснулся. Потом электричество заморгало, и писк сделался ритмичным: «бип-бип-бип, бип-бип-бип», – длиннее или короче.

Кто-то посылает им сигнал. Кто – Марлон понятия не имел, и что сигнал означает – тоже, но каждый его параноидальный нерв включился на полную катушку. Марлон вновь вспомнил про план эвакуации. Он отлично знал своих друзей и понимал, что они скорее всего думают о том же.

Если бы на город и вправду напали зомби, ребята бы знали, что делать, однако вопрос, как быть, если в квартире наверху начнется автоматная перестрелка, прежде не обсуждался.

Соседей они не знали и знать не хотели: такую политику установил Марлон. Он был тут старше всех – двадцать пять лет. В пятнадцать Марлон бросил школу, чтобы стать чжунго куангуном,то есть китайским голдфармером. В основном чжунго куангуныпрокачивали персонажей в «Варкрафте» для продажи богатым клиентам в Омэй – Европе-Америке. Первые года два они с ребятами жили на съемной квартире, а работали в другом месте: каждое утро он вел баскетбольный мяч к офисному зданию, где сотни две чжунго куангуновфармили за семьюдесятью компьютерами в три смены. Обидно пахать на дядю, когда тебе нужен только компьютер и Интернет. Довольно скоро Марлон и с десяток друзей откололись и сняли квартиру – там работали, там же по большей части и жили.

На тойхазе продержались меньше двух лет. Нынешняя компашка Марлона – та, что на этойхазе, – откололась из-за непримиримых противоречий. С годами становишься консервативнее; некоторые ребята женились и захотели спокойной жизни. Они считали, что внутренний рынок («Аоба Цзянху» и другие китайские игры) надежнее и безопасней: не надо бояться, что тебя расколют и забанят Близзы – компания-разработчик «Варкрафта», стремящаяся искоренить голдфарм. Фракция, к которой принадлежал Марлон, напротив, была за внешний рынок и за «Варкрафт» – да, риск выше, зато и возможностей куда больше.

По крайней мере так они спорили, и такова была внешняя причина раскола. На самом же деле все сводилось к гордости. Некоторые фармеры стыдились, что живут в тесной квартире и зарабатывают таким способом. Они хотели вырваться из этого мира или, на худой конец, что-нибудь поменять в работе. А вот компанию Марлона она устраивала. Занятие не хуже любого другого, а во многих отношениях даже лучше: производишь продукт и получаешь за него деньги, при этом сидишь в тепле, над тобой нет дурака-начальника, и новые возможности сами плывут в руки; главное – не зевать.

Они съехали на другую квартиру. Примерно тогда же появилась «Т’Эрра». Они ухватились за нее, радуясь, что риск меньше: игру разработал создатель «Аоба Цзянху», и вся она, начиная с тектонических плит, была дружественна к «Голда шу», как они себя теперь называли, – добытчикам голда.

И до поры до времени «Т’Эрра» их более чем устраивала.

Но с уменьшением риска многократно возросла бюрократия, если можно так выразиться. Попробуй сорви большой куш, если каждый твой шаг отслеживают, анализируют и контролируют сиэтлские программисты.

Либо так, либо они взялись за дело с юношеской верой, что сорвут большой куш, а потом повзрослели.

Так или иначе, года через два «Голда шу» осознали, что, вероятно, будут тянуть эту лямку до конца жизни, и у них начала копиться обида. Умные китайцы создали индустрию голдфарма и поддерживали ее, несмотря на самые решительные атаки «Близзарда»; разработчики «Т’Эрры» со своей шестеркой Ноланом Сюем включили их в систему и превратили в сырьевой придаток.

Во времена «Варкрафта» у геймеров из Омэй пошла мода грифить чжунго куангунов –они сговорилисьмочить на месте любого перса, принадлежащего китайскому игроку. Ингеймовые имена гриферов вскоре стали известны. Марлон и его товарищи создали китайскую гильдию под названием «Боксеры»: эта мощная, нет, непобедимая банда рейдеров выслеживала врагов и грифила так, что тем приходилось ликвидировать своих персов и заводить новые аккаунты под вымышленными именами. С переходом в «Т’Эрру» Боксеры затихли и впали в спячку, однако не так давно Марлон с друзьями их воскресили. Впрочем, в новой реинкарнации они уже не грифили гриферов, а захватили кусок территории в Торгайских предгорьях и обороняли его от чужаков, постепенно расширяя и укрепляя свои владения. «REAMDE» был далеко не первым – хотя на сегодняшний день самым успешным – проектом мятежного анклава. Они зарабатывали столько, что вполне могли снять квартиру побольше или даже офис, но поседевший ветеран Марлон видел взлет и падение многих таких проектов и оттого не спешил. Да, они жили в бомжатнике, но это был дешевый бомжатник, близко от ванбы с прикормленным полицейским, хозяин не задавал лишних вопросов и не мешал жить – чего дергаться? Многие другие жильцы, по-видимому, смотрели на вещи так же.

Пока в потолке не начали появляться дырки от пуль, Марлон не видел ничего плохого в соседях, разделяющих его воззрения на недвижимость. Он догадывался, что в квартире над ними живет много народу, – в таких домах это не редкость. Время от времени по пути на крышу они встречали людей, похожих на вайдижень– приезжих из дальних частей Китая, или даже на вайгожень– иностранцев. Иногда ветер доносил запах химикалий, но откуда он идет, сказать было трудно.

Теперь химикалии капали с потолка через дырки от пуль. Мало того, они горели.

Марлон зачарованно смотрел, как на стопке журналов собирается лужица горящего ацетона, пока не сообразил, что другие ребята, младшие, глядят на него, не зная, что делать.

– Зомби! – объявил он, поворачиваясь к ближайшему окну.

Со стороны фасада вдоль окон шли узкие – меньше метра – балкончики, для безопасности целиком забранные решетками. Впрочем, в некоторых решетках были откидные люки, которые запирались на замок. Обсуждая, как действовать при нападении зомби, Марлон с ребятами, в частности, решил повесить ключи от люков на гвоздики: подальше от решетки, чтобы воры не дотянулись, а они сами даже в панике нашли бы сразу (если более реалистично, они боялись, что при пожаре окажутся заперты в квартире). Три люка, три замка, три ключа. Самый сообразительный из ребят уже выбирался в ближайший люк, так что Марлон схватил за руку другого и подтащил к соседнему. Убедившись, что тот понял, как действовать, Марлон побежал в кухню, где был третий люк, и глянул в окно. Высоко. Внизу стоял микроавтобус. Гангстерский? Ладно, не важно. Наверху творилось черт-те что. Оттуда сыпались стекло и штукатурка. В квартире за спиной полыхало пламя. Младшие «Голда шу» – ребята, за которых он чувствовал ответственность – выстроились в очередь позади него. Идти последним, как капитан с тонущего корабля, или первым, как сержант, ведущий солдат в бой? Марлон выбрал второй вариант. Он повернулся спиной к решетке, высунулся в люк, ухватился руками за прутья и подтянулся. Затем встал ногами на горизонтальный прут и пошел вбок, освобождая место следующему.

* * *

Даже в подвале перестрелка с самого начала была слышна отчетливо, но с каждой минутой она делалась еще громче. Покуда ребята вскрывали свои наручники, Зула, страдая от собственной никчемности, могла только ждать, когда дойдет ее очередь.

Думай, Зула.

Неужели у щуплых китайских подростков в квартире оказался целый арсенал? И даже если так, почему профессионалы Соколова не разделались с ними в два счета?

Питер освободился. Зула, ожидая, что теперь он займется ее наручником, развернула руку поудобнее.

Питер не двинулся с места.

– Пойду гляну, что происходит, – сказал он после долгого молчания. Слишком долгого. Он что-то тщательно обдумывал.

– Питер? – позвала Зула. Стоя вот так, с приглашающе развернутой рукой, она чувствовала себя девушкой в выпускном платье, которую кинул парень.

– Просто схожу на разведку, – заверил он.

Голос и выражение лица были такие же, как тогда в машине по дороге из Британской Колумбии. Он юлил по полной программе.

– Что бы там ни происходило, – сказала Зула, – хакеры тут ни при чем. Это что-то гораздо серьезнее.

– Я быстренько, – ответил Питер, пряча глаза. Затем пробормотал: «Только гляну», втянул голову в плечи и начал подниматься по лестнице.

* * *

Четверо «Голда шу» пауками висели на решетках рядом с Марлоном. В квартире оставалось только трое.

Двигаться так было довольно просто. Процентов пятьдесят фасада занимали решетки вроде той, за которую держался Марлон. Вопрос был в том, как перебраться с одной решетки на другую. По большей части эту задачу облегчали другие элементы фасада: козырьки, кондиционеры, пучки проводов, наружные стояки, водосточные трубы и псевдоевропейские архитектурные излишества.

Прямо впереди к противоположному зданию тянулся жгут проводов. Марлон видел синюю витую пару, которую они с друзьями добавили, когда въехали. Можно было бы перебраться на другую сторону по жгуту, но уж больно рискованно; лучше спускаться по фасаду.

Окно на пятом этаже вылетело и осыпало его стеклом. Марлон зажмурился и втянул голову, пережидая ливень осколков, потом начал быстро уходить вбок, потому что одним разом дело не ограничилось: кто-то систематически бил в окно тяжелым предметом, и не просто тяжелым предметом, а прикладом. Марлон торопливо двинулся вдоль стены. Ребята, вылезавшие из люка, инстинктивно хотели следовать за ним, и Марлон яростно замахал в другую сторону, показывая глазами на приклад в окне пятого этажа.

На улице кричали. Он не обращал внимания.

Сверху бабахнуло, потом еще, и оба раза его чуть не оторвало от решетки взрывной волной. Полетели куски металла: видимо, замок на решетке сбили изнутри выстрелом. Не зная, что будет дальше, Марлон пополз быстрее, цепляясь за что попало, и скоро оказался на углу здания. Под ним узкий проулок соединялся с улицей, идущей вдоль фасада. Этажом ниже был сооружен козырек – видимо, очень давно, потому что металл насквозь проржавел от времени. Оно и к лучшему: новая крыша была бы скользкой. Марлон спустился по оконной решетке, затем, цепляясь за кронштейн кондиционера и водосточную трубу, обогнул угол и выбрался на козырек. С дальней стороны козырька, вдоль вертикального ряда лестничных окон, тянулся пук проводов, очень толстый, с множеством зацепок. Марлон покрепче сжал провода, уперся подошвами в кирпичи и начал спускаться по стене, словно большая муха.

На втором этаже он едва не рухнул, выпустив провода. В окне возникло лицо – так близко, что Марлон мог бы его коснуться, если бы не грязное стекло. По лестнице спускался европеец, крупный, одутловатый, с зализанными волосами, багровый от волнения. Лицо возникло на секунду и тут же пропало.

И все же, несмотря на стекло и шум, было слышно, как европеец выкрикнул по-английски одно-единственное слово: «ТЫ!»

Любопытство оказалось сильнее инстинкта самосохранения. Марлон решил спуститься пониже и посмотреть, кто этот «ТЫ», но тут его внимание вновь приковало окно, за грязным стеклом которого мелькнул еще один человек, спускавшийся с третьего этажа. Этот второй сильно отличался от предыдущего. Во-первых, он был чернокожий, что в здешних краях редкость. Ребята как-то говорили, что видели на пятом этаже высокого негра, и Марлон поднял их на смех: мол, меньше надо баскетбол по телику смотреть. Однако сейчас он сам видел негра, причем высокого. Негр держал в руках автомат – по компьютерным играм Марлон узнал «АК-47». В отличие от европейца негр шел осторожно, почти крадучись.

Миновав площадку, он спустился еще на пару ступенек и замер.

За все это время Марлон не шелохнулся, боясь привлечь к себе внимание. Теперь он заскользил так быстро, что в какой-то момент чуть не сорвался, повис на одной руке и еле-еле нащупал опору для ног.

В окно первого этажа он вновь увидел толстого европейца. Тот стоял спиной к Марлону, напротив другого европейца, который, видимо, только что вышел из подвала. Этот второй европеец был гораздо моложе, худой, длинноволосый, с густой щетиной. Лицо Марлон различал плохо, но поза явственно говорила, что парень обезумел от страха. Он вжался в стену, как будто что-нибудь выиграет, если отодвинется от толстяка на лишний дюйм. Голову он опустил чуть набок, а руки выставил перед собой.

Толстяк орал по-английски. Марлон не разбирал ни слова, отчасти из-за стекла и посторонних шумов (хотя перестрелка вроде бы улеглась), отчасти потому, что толстяк говорил с каким-то сильным акцентом.

А еще потому, что толстяк захлебывался от ярости. И ярость только росла от того, что он орал и жестикулировал.

Марлон понял: толстяк себя накручивает.

Накручивает, чтобы сделать с парнем что-то ужасное.

В руке толстяка появился пистолет.

Толстяк взвел курок и навел пистолет на парня, закрывавшегося бледными руками. Грянули три оглушительных хлопка. Толстяк что-то сказал с презрением и шагнул мимо оседающего на пол парня к лестнице в подвал.

Через мгновение негр крадучись скользнул за ним.

* * *

Когда Абдулла Джонс исчез с Минданао и объявился в Сямыне, Оливия Галифакс-Лин испытала смешанные чувства. Она потратила почти год, а МИ-6 – полмиллиона фунтов, чтобы создать ей фиктивную личность для работы тайным агентом в границах Поднебесной империи. И Оливия действительно всей душой ненавидела Абдуллу Джонса. Однако ловить исламистских подрывников она не подряжалась.

Как подтвердит любая фотография семейства Галифакс-Лин, последствия межрасовых браков непредсказуемы. У Оливии были брат и сестра. В брате валлийцы видели чистокровного валлийца; в Португалии его принимали за португальца, а в Германии турки обращались к нему на улице по-турецки. Младшая сестра выглядела типичной полукровкой, а вот Оливия могла пройти по китайской улице, совершенно не привлекая к себе внимания. В деревне ее, вероятно, определили бы как вайдижень,но в большом городе никто не заподозрил бы в ней вайгожень.

Их отец, экономист, родился и вырос в Пекине, но еще юношей перебрался в Гонконг, а оттуда – на университетскую работу в Лондон, где и познакомился с будущей матерью Оливии, логопедом. В семье говорили на английском и китайском. Оливия изучала в Оксфорде историю Восточной Азии. Считалось, что студент должен освоить по меньшей мере еще один иностранный язык, поэтому она два года посвятила русскому.

Ей нравилось тусоваться, и она много времени проводила в баре Сент-Энтони-колледжа. Там к Оливии как-то подсел преподаватель, спросил разрешения угостить ее выпивкой и очень мягко и обтекаемо, почти исподволь намекнул, что (кхм) МИ-6 знает о ее существовании. Оливия была польщена, но пресекла заход (если, конечно, это и впрямь был заход), сказав, что собирается получать степень магистра международных отношений в Университете Британской Колумбии, а потом, наверное, вернется на докторантуру в Сент-Энтони.

Препод, чуть помолчав, сделал ей странное предложение. В Ванкувере очень большая китайская община: целый город в городе. Появление незнакомой особы с китайской внешностью в магазине или в жилом доме никого там не удивит. Оливия довольно смутно помнила разговор – она, по обыкновению, крепко накачалась, – но ее зацепило словосочетание «Шпионский Диснейленд». На просьбу объяснить препод сказал, что в ванкуверском Чайнатауне девушка вроде Оливии может представиться китаянкой и посмотреть, что получится. Чувства будут такие же, как на подпольной работе в Китае, а риска никакого, потому что все понарошку, как в Диснейленде.

Поначалу Оливии было просто смешно: она – и вдруг агент МИ-6, – однако мысль запала в душу. Здесь было что-то от игры в любительских театрах – единственного ее увлечения, если не считать неудачных попыток заняться кунг-фу и хоккеем на траве.

Оливия сыграла шестнадцать ролей в примерно десяти спектаклях: так много, потому что роли были совсем маленькие и она выходила несколько раз в виде разных персонажей. Со временем она доросла до подруг героини. Она и не мечтала стать актрисой первого плана, но, главное, поняла одно: отношение режиссеров отражало то, как на нее смотрят люди в целом и мужчины в частности. Сперва Оливию обычно не замечали, потом к ней начинали приглядываться. В итоге ее либо снова переставали замечать, либо изыскивали способ намекнуть, что находят очень красивой, что это не всякому очевидно и такая зоркость заслуживает определенной награды. Роли побольше или поменьше доставались Оливии в зависимости от того, к какой из трех категорий принадлежал режиссер, однако до главных ролей дело не доходило ни разу.

Впрочем, для тайного агента амплуа наперсницы, служанки и «кушать подано» как раз предпочтительны. Джеймсбондовским типажам просьба не обращаться.

Если поискать, в мире нашлось бы пять-шесть фотографий – по большей части случайных снимков на мобильный, – на которых Оливия выглядела настоящей красавицей. И она усвоила, что люди ищут – и находят – в ней красоту, если вести себя так, будто этого ждешь. А если держаться серой мышкой, такой ее и видят. Тоже полезное свойство для тайного агента.

* * *

Через шесть месяцев жизни в Ванкувере ей ужасно захотелось супа из дыни, что привело к спонтанному визиту в Чайнатаун. Не в старый, центральный, а в новый, на окраине города. Основательно поторговавшись, Оливия стала обладательницей дыни длиной в собственную руку. Они с хозяином лавочки разговорились, и тот спросил, давно ли она в Канаде. «Полгода», – ответила Оливия, и торговец вежливо поинтересовался, в какой части Китая она жила. Чтобы не пускаться в долгие объяснения про своих родителей, Оливия сказала: «В Пекине». Торговец не усомнился в ее словах; другие покупатели, вступившие в беседу, тоже поверили, что она чистокровная китаянка из Китая.

На второй год она переехала в район, населенный преимущественно китайцами, и без труда выдавала себя за аспирантку из Пекина. Только раз ей сказали – хочется верить, в порядке комплимента, – что у нее необычная внешность. С другой стороны, Яо Мину наверняка часто говорят, что у него необычный рост, но никто не сомневается, что Яо Мин – из Китая.

Через некоторое время ее пригласила на английский чай дама из британского консульства. Дама тоже очень мягко и обтекаемо поинтересовалась, по-прежнему ли Оливия намерена вернуться в Сент-Энтони и не хочет ли сперва немного поработать, узнать реальную жизнь. Оливия не исключила второй вариант. После этого чаепития стали регулярными, а когда она приехала домой на каникулы, сменились обедами в хороших лондонских ресторанах.

Работа в МИ-6 накладывала определенные ограничения. Оливии пришлось отказаться от странички в «Фейсбуке», от размещения своих фотографий в Интернете, от поездок в Китай, то есть у китайского правительства не было ее фотографий и вообще записей о ее существовании. Не делала она этого просто потому, что люди из МИ-6 всякий раз спрашивали, есть ли у нее фейсбуковская страничка и прочее, а услышав «нет», восхищенно поднимали брови.

Итак, Лондон, МИ-6. Два года Оливия работала аналитиком, выстраивая свою легенду и составляя докладные записки по самым разным вопросам, и в частности по валлийскому террористу Абдулле Джонсу, который особенно интересовал Оливию, поскольку при одном из его терактов погибла близкая подруга ее двоюродной бабушки.