Текст книги "Так бывает (СИ)"
Автор книги: Никтория Мазуровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
– Хочешь, страхуйся. Только улаживать это дело будешь сама, Олега с собой возьмешь, Степан пусть судом занимается.
– Как скажешь, товарищ начальник!
– А меня спросить? Или я тут для мебели? – Олег возмущенно сопел и выглядел при этом ну очень смешно, так что мы захохотали, на него глядя, – Эх, ладно! Я парень простой, что скажете то и сделаю.
– Твоя задача, Олежа, будет нашу красавицу пару дней сопровождать, раз у нас такие дела завертелись. Подстрахуешь.
– Думаешь, захотят приструнить?
– Олег, четырнадцать лямов плюс поддержка нашей администрации и Климентьеву не отвертеться ни от выплат, ни от ответственности, а если все правильно разыграть, так наши власть имущие и сами кое-что получат от прикрывания наших спин, конечно что-то да повторится.
– Надо к Кириллу людей приставить, незаметно, но обязательно. – Олег согласно кивнул, Саныч тоже был не против.
Пора прикрыть все тылы, раз появились недовольные и очень жадные личности. У Саныча жена и дочка с внуком и так под присмотром и не только его,– Маришка женщина умная, о своей семье и защите позаботилась давно; у Тани есть только Кирилл, да Дима, -обоих будут охранять; у Олега вроде никого, если не считать сбежавшей женщины-загадки, но раз ее даже Олег найти не может, то другим и подавно не удастся, а за месяц всё утрясётся. А потом, со спокойной совестью, можно уехать в отпуск.
Остальных сотрудников предупредили, что входим в осадное положение, чтоб были осторожными и следили не столько за своей безопасностью, сколько за тем, что и кому могут сказать.
Мы просидели на кухне еще добрых три часа, обсуждая планы, и принимая решения. Пару раз к нам наведывался Кирилл, но видя, что гости уходить не торопятся, разобрал в гостиной диван и еще достал раскладушку с балкона. Предусмотрительный какой.
Ближе к десяти все разошлись по койкам, довольные друг другом, вечером и тем, что нашли выход из щекотливой ситуации.
Вечер переждали, теперь бы еще ночь выстоять!
ГЛАВА 6
– Он не слишком радуется незваным гостям, Дмитрий Сергеевич.
Они с Олегом стояли возле подъезда элитного многоквартирного дома, Дима чисто с профессиональной точки зрения, был под впечатлением. Не Москва конечно, но такой проект не строят, если нет спроса на жилье класса люкс. А тут все было по высшему разряду: подземный паркинг, серьезная охрана на въезде, удобный внутренний двор, пара магазинов, фитнес-клуб и сам дом с прекрасной планировкой, высокими потолками и роскошным ремонтом. На въезде их, кстати, пропустили только потому, что Дима приехал с Олегом, а тот гость частый, как и Таня видимо, и в сам подъезд их пустили по той же причине.
– Меня он давно ждёт, я уверен.
– И все-таки, надо было позвонить. – суровый, на вид, начальник его здешней охраны, смотрел на него с легкой насмешкой.
– Ты, Олег, не бойся, выбирать кого спасать тебе не придется.
– А кто сказал, что я собирался выбирать? – опять насмешливо уточнил тот.
Уточнить, что именно этим хотел сказать Олег, Дима не успел, лифт остановился на нужном этаже. И Саныч, в непривычной простой одежде, а не в костюме за штуку баксов, ждал возле открытой двери.
– Чего застыл? Или, думаешь, я тебя уговаривать зайти должен? – Дима зашел в просторную прихожую, а Олег остался в парадной, – Ты, Олежа, лучше в машине посиди.
– Как прикажет начальство. Вы там его только сильно не бейте, а то Татьяна Юрьевна и так, в последнее время, злая ходит.
– Мне тебя с лестницы спустить для разнообразия, что ли?
– Да все, все, ухожу.
– Ну-с, гость дорогой, – Саныч окинул его внимательным взглядом, – Зачем пожаловал?
– Поговорить.
– Поговорить? – и стало ясно, что узнать что-то, пока ему не промоют мозги, не удастся, – Не поздно то, говорить? Я тебе, когда еще предлагал «поговорить»? Ты отказался.
– Дурак был.
– А сейчас нет?
– И сейчас дурак, только без Тани жить не могу. И не хочу.
Мы прошли на кухню, очень просторную, не захламленную бытовой техникой, -все просто, но со вкусом и без изысков. Столешница из песочного мрамора, хромированная техника, полки, шкафчики и пол -все тоже в одной цветовой гамме песочных оттенков. Присел у барной стойки, Саныч занялся кофе, не прекращая при этом разговор.
– Ты, Дима, дурака свалял, хотя я тоже не лучше, знал же, что с девкой творится. Но права вмешиваться не имел ни тогда, ни сейчас.
– Значит не расскажете?
– Расскажу, но Танино доверие потеряю.
– Почему? Она искренне вас любит и уважает, -поймет.
– Нет, не поймет. – он поставил перед ним большую, дымящуюся свежезаваренным кофе, чашку и присел напротив. – Она не прощает, Дима, не умеет.
– А было кого прощать? Или Вы это на меня намекаете?
– Ты ж не единственный человек в ее жизни, и до тебя тоже были люди и после будут. Таня не злопамятная, но прощать не научена, нет в ней милосердия к глупостям других людей.
– Может уже скажете, как есть, что за история с матерью? А то загадками говорите, я-то не против в принципе, но не сегодня.
– Полина, мать ее, – тяжелый вздох, – она мужа своего очень любила, не всякая женщина так может. Они с Юрой познакомились еще до того, как он в армию пошел, а она ждала. Баба то красивая была, парней возле тьма вилась, но ей только Юра нужен был. Ты знаешь, я поначалу даже завидовал, что его так любят, моя вот жена так не смогла, и хорошо, наверное. Время шло, мы работали, они поженились, я тоже со своей Нелей в ЗАГС потащился, мы ребятенка сразу заделали, а вот они не торопились. Это уже потом мне Юра сказал, что Полина не хотела...
История упорно повторяется, так ему казалось. От слов Сан Саныча, холод по позвоночнику пробежал, Дима чувствовал, что хорошее в этой истории закончилось.
– Полина не хотела никого, ей все равно было на всех друзей, родственников, на Юрке она помешалась, свихнулась, называй, как угодно.
– Вы это имели в виду, когда сказали, что Таня нормально любить не умеет?
– Что ж ты торопливый такой, дослушай, а выводы сделаешь потом. Думаешь легко это рассказывать? – молча качнул головой: не нравилась Диме такая предыстория их с Таней семейной жизни, ох как не нравилась. – Юрка ничего замечать не хотел,– у него работа горела, семья строилась, дела у нас в гору пошли. В общем, как он там Полину уговаривал, что обещал не знаю, но она забеременела. Вот тут-то нам бы всем забеспокоиться и стоило, но бизнес, девяностые, в стране неразбериха,– того гляди все опять рухнет,– не заметили, как Полина в себя ушла, что в голове ее творилось один бог знает, но от ребенка она пыталась избавиться, причем к врачам не шла, все сама... народные средства. Потом пыталась... пыталась с собой покончить. Юрка, от гнева, чуть в дурку ее не запихнул, у мужика в голове не укладывалось, что она такое с собой и с ребенком сотворить могла. И на какое-то время все устаканилось, примирилось. Таня родилась, Юра души в дочке не чаял, лелеял, любил, позволял из себя веревки вить, я тоже не отставал. Девочка росла, все позабылось. Пока нам из школы не позвонили: Таня в обморок упала от переутомления.
– Какое переутомление?
– Мы тоже сообразить не могли, а вот врачи сразу заявили, что обратятся в социальную службу, если ребенка и дальше будут голодом морить.
– Бл*дь, да как же это так, Саныч? Господи! – ярость нахлынула волной, его аж со стула подбросило,– так захотелось вмазать кому-то, лишь бы успокоить все внутри и дослушать до конца.
– В голове не укладывалось. У нас обоих работа сжирала все свободное время, вдохнуть спокойно не удавалось, иногда неделями на объектах пропадали. А тут оказалось, что Полина съехала с катушек, дочку ненавидела, обвиняла, что та отняла у нее мужа, отняла его любовь и много еще чего ей в обвинение кидала. Таня маленькая была, а все прекрасно понимала. Но к матери тянулась, а отца начала сторониться, думала, так мама ее полюбит. Я, после того случая с обмороком, предлагал Юре Полину в психушку сдать, но он отказался, сам разберусь, сказал. Разобрался, Полина потом неделю из дома не показывалась, и с месяц ходила в очках, это в декабре то. С тех пор она угомонилась, старалась, чтоб дочка была накормлена, опрятно одета, но не счастлива. Для Тани существовал только папа, и он заменял ей всех и вся. Так и жили, пока у него рак не нашли. Эта тварь, даже тут Таню обвинить смогла, мол он отдал ей все свое здоровье, на работе угрохал, чтоб у любимой Танечки все было. Как же я ее ненавижу, суку эту, Дима, если б ты только знал...
Дима дышал с трудом, заставлял держать себя в руках, но чувствовал, что был на пределе. Ему хотелось рвать и метать, орать. Но еще ему хотелось воскресить эту тварь и убить самому, своими руками. Он не знал, что бывают такие женщины. Точнее, так-то он конечно знал, что бывают и алкашки, наркоманки, проститутки, те кто оставляет детей в детдомах, но с такими столкнулся впервые. А еще ему дико хотелось к Тане: обнять, утешить, хоть как-то показать ей, что он знает, что понимает...что никто больше не посмеет сделать ей больно.
Он вцепился в мрамор, но казалось от силы пальцев сейчас столешница бара крошками посыплется. А он глупый считал, что это ему с родителями не повезло. Идиот. Саныч, тем временем, достал из шкафчика коньяк, налил в чашки с кофе и продолжил рассказывать:
– Первое время, после похорон я думал, горе их обеих примирит, сроднит. Они обе любили Юру до безумия. Но зря надеялся, Таня храбрилась, старалась быть сильной, но что может сделать четырнадцатилетняя девчонка против родной матери? Полина перестала есть, пить, лежала только, ни с кем не говорила. Таня вокруг нее, как наседка бегала, оберегала ее как могла, никого близко не подпускала. А Полина будто жить расхотела, угасала медленно. А Таня за ней как...ты бы это видел Дима, – Саныч смотрел в стол, глаза не поднимал, – Она ее с ложки кормила, тогда и научилась готовить, а матери ведь не угодишь еще... Таня грохала все свое свободное время на мать, девчонка из сил выбивалась, стараясь все обеспечить матери, а той...плевать ей было. И тогда я решил вмешаться. Пришел к ним домой и велел Тане вещи собирать, хотел ее к себе забрать, но эта дрянь... в себя пришла как раз, дочери запретила, а мне пригрозила, что заявление накатает, якобы я к Тане пристаю с нечистыми помыслами. – Саныч сорвался, схватил зажигалку и сигареты, прикурил с третьего раза, и только потом смачно затянулся никотином. – Мне нужно было настоять на своем, разобрался б как-то, но Таню из ада этого бы вытащил. Но, дурак старый, о бизнесе подумал, о репутации.
– Очень хочется, Вам по морде дать. – заметил тихо Дима.
– А ты дай, Дима, мне хоть полегчает. У нее один я был, больше заступиться было некому, но спасовал, выбрал бизнес. А Таня сообразила, что раз я не смог, значит она сама себя спасать будет. Училась она хорошо, работать устроилась не у меня, кстати, за матерью следила, все старалась ей угодить. Готовила, убиралась, вся домашняя работа свалилась на ее плечи, а Полина могла только ненавистью и злобой ее обливать. Со мной Таня общалась, а тут и Кирилл у нее появился, мы к новой жизни все привыкли. Но потом что-то произошло, когда Таня в Москву уехала.
– Что произошло?
– Не знаю, так и не рассказала мне, но подозрения у меня есть. Когда Полину хоронили, на ней же блуза такая прозрачная была, белая, вам не до того было, ясное дело, а вот я новые шрамы на теле заметил.
– Хотите сказать, была вторая попытка суицида?
– Была... и Таня ее покрывала, а может и спасла. Порезы были продольные на обеих руках, глубокие, не то, что в первый раз. Тогда она чуть порезалась и ванную не заперла, а вот позже это была реальная попытка самоубийства. А теперь представь, что с психикой Тани стало?
– Ничего хорошего. Она к психологу не обращалась?
– Как приехала, ходила пару раз, но ей не понравилось, а заставить ее я не мог, пойми.
– Она Вас любит. – понимал, чего опасается Саныч, но на Таню нужно давить, иначе ничего получаться не будет, – Почему Вы позволили ей замуж выйти, почему не отправили на лечение.
– Она и тебя любит, Дима, но ведь не простила ни тебя, ни меня, ни свою мать, ни себя. А заставить... Таня умная и очень осторожная, когда мне позвонила и сказала, что возвращается, сразу поставила условие.
– Какое?
– Я не вмешиваюсь в ее личную жизнь, иначе она все бросит и уедет туда, где я ее не найду.
– У Тани нет таких навыков и связей, уж поверьте мне.
– У нее может и нет, а вот у Маришки есть.
– Ну да, а та Вам назло сделает все, что угодно.
– Да, что есть, то есть.
Диме хотелось выпить, а лучше хорошенько кого-то избить, чтоб, бурлившую внутри, злость унять.
– Таня поэтому детей не хочет, боится, что станет как ее мать?
– Дима, ты только подумай, что могла внушить маленькой девчушке эта сука сумасшедшая, подумай и представь, как Тане жилось, как ей думалось. Я всего не знаю, мысли читать не умею и ответить на все тоже не могу. А рассказал все только потому что тебя она любит. И если это как-то вам поможет друг друга понять, то мне все равно, что Татьяна меня знать не захочет, лишь бы счастлива была.
– Я ей ничего об этом разговоре не скажу, придумаю как выкрутиться.
– Она не дура, только в глаза тебе глянет, или мне, и все поймет,– это ж Таня.
– Да... это ж Таня. – эхом повторил он.
Не такого он ожидал. И в голове до сих пор не укладывалось, как такое могло произойти с маленькой и ни в чем не виноватой девочкой? Почему они эту чертову мамашу не убили сразу, почему не заперли в психушке? Разве не понимали к чему может привести такая ненависть к собственному ребенку?
Господи, бедная его девочка. Как же так, а? Почему ему не рассказала сама, -он бы постарался понять. Хотя, чего уж сейчас говорить, надо думать, что дальше делать, как исправлять все.
И Саныча тоже подставлять не хотелось. Дима видел, как у того глаза заблестели от сдерживаемых слез, стоило мужчине представить, что Таня исчезнет.
Но, кроме общей информации, Дима для себя нашел маленькую лазейку. Таня ведь не исчезла, не спряталась от него, так что никакие деньги бы не помогли ее найти. Значит, подсознательно она хотела, чтоб он, Дима, знал где она, чтоб мог приехать к ней и вернуть домой.
Он тешил себя этой мыслью, уговаривал себя терпеть, обдумать все. Еще тот поцелуй на парковке вчера, он был нужен им обоим. Дима прекрасно чувствовал желание любимой, слышал ее тяжелые вдохи, -то как она вдыхала его запах, сносило крышу и заставляло внутренне ликовать. Потому что только с ним она такая, только он ей был нужен и год назад, и сейчас. А значит у него не шанс, а огромная возможность вернуть ее доверие, ее веру и любовь. Ставки выросли, теперь, зная все это, но пока не зная всего, он начал более-менее понимать свою любимую женщину с другой стороны. И плевать уже было, что столько лет она молчала,– не важно сейчас это. Главное, Таню из болота прошлого вытащить.
Он видел в ней стержень, не пробиваемую броню, которой она окружила себя и практически пустила внутрь, но он все испортил. Теперь будет исправлять. У него появилась уверенность, что все наладится. Не будет как прежде, они другие теперь, но они будут вместе.
На какое-то мгновение он даже загордился ею: пройти через такой ад и остаться при этом хорошим человеком, не озлобиться, не ненавидеть весь мир за такую несправедливость, а стать прекрасной, умной, любящей, верной женщиной, от улыбки которой, весь мир у него внутри переворачивался.
Да, теперь он будет действовать по-другому, и ему понадобится поддержка, стратегически мощная поддержка, прямо-таки целая армия в виде двух-трех человек, не считая Саныча, который занял сторону Тани, а значит будет Диме помогать.
И начать, пожалуй, стоит именно со сбора потенциальных союзников в неравной борьбе за счастье отдельно взятой семьи.
Продумать все детали ему не дал зазвонивший телефон,– номер Тани,– и предчувствия завопили о катастрофически плохом итоге. Его самый главный противник в борьбе за их общее счастье.
– Привет, что-то случилось? – голос его выдавал, но плевать на это было. Она сама ему позвонила, а значит хорошего не жди.
– Да, нам нужно поговорить.
– Сейчас? – время было детское, всего половина восьмого вчера, но все равно странно.
– Лучше всего сейчас, да.
– Куда мне подъехать?
– Я буду тебя на улице, возле своего дома, ждать. – сказала это и отключилась. Олег, наблюдавший эту сцену, нахмурился.
– Потащит в парк, там людей тьма, жди беды, Сергеич.
– Без тебя понял, – рявкнул и сам уставился в окно машины. Они только отъехали от дома Саныча и теперь набирали скорость на проспекте, чтоб доехать быстрей.
Таня страхуется, вытаскивает его в людное место, чтоб реакция на ее слова была не такой бурной. К публичному проявлению эмоций его не приучили родители, наоборот всячески разными перефразированными предложениями втолковывали ему, что эмоции, какими бы они ни были, должны оставаться только его, ну можно проявить их в очень близком кругу людей, но не на глазах у чужих.
Когда они только начали встречаться с Таней, она этот его заскок просекла моментально, и приучала к минимальной публичности. Брала сама за руку на улице, могла поцеловать в губы, просто без каких-либо намеков на большее. А еще пользовалась таким его своеобразным воспитанием, когда хотела закончить спор в свою пользу, или его буйство пережить...тащила и решала некоторые вопросы только в местах где много людей: торговый центр, кафе, парк, или магазин,– не важно. Но так они могли говорить спокойно, не без того, чтоб Дима не сорвался на повышение голоса или рык, но плюсы в таких маневрах были, однозначно.
Он усмехнулся краешком губ. Его ждет что-то очень и очень нехорошее, именно для него. За себя Таня не переживала даже когда могла получить от него взбучку за что-то. Он выходил из себя, орал, кричал, мог что-то разбить, а потом сожалел, себе был противен.
Иногда он себя вопросом мучил: почему в тот злосчастный вечер, когда все у них рухнуло, они были дома, а не в ресторане, к примеру? Сам то конечно понимал, что публика бы их не спасла, потому что причина не только в его измене, но и в Танином молчании и утаивании.
Она должна была ему все рассказать, не молчать столько лет, а рассказать. И он злился на нее из-за этого гребаного недоверия, злился и не находил для нее оправданий.
Оба виноваты, как есть оба.
Он вышел из машины и направился к одиноко сидящей на лавочке молодой женщине.
Таня выглядела какой-то очень подавленной, немного испуганной и чертовски грустной. У него кошки за грудиной заскребли и захотелось головой об асфальт стукнуться, если ей от этого полегчает.
На самом деле, если не знать ее, и быть чужим человеком, то выглядит его любимая, прекрасно. В легком сарафане бледно-розового цвета, с распущенными волосами и чуть грустной улыбкой...в такую влюбиться на раз-два. И смотря на нее, ему казалось, что при каждой новой их встрече он влюбляется в нее заново, со всеми ее загадками, проблемами, несчастным прошлым. Для него она была и всегда будет самой прекрасной, самой идеальной.
– Привет, – она внимательно вгляделась в его глаза, снова грустно улыбнулась и подвинулась на другой край скамейки, освобождая ему чуть больше места.
– Привет!
Он сел и тоже смотрел ей в глаза, и от увиденного, второй раз за вечер, его пробрало холодом, зажало сердце в тиски, а голова поначалу отказывалась воспринимать слова говорившего.
Точнее, уши слышали слова, а вот понимания этих самых слов не было. Таня, будто, губами беззвучно шевелила. Бывает так, -у него точно,– что разум просто отказывается понимать то, что ему пытаются сказать.
***
Несколько часов назад.
Маришка всегда умела, парой фраз, сказанных вроде без какого-либо подтекста направить ее на путь истинный, так сказать.
Или это не Маришка, а сама Таня решила, что пора двигаться дальше? Начать что-то делать со своей жизнью правильное... и с помощью профессионала хотела наладить и не испортить то, что с таким трудом удалось сейчас ей с Кириллом построить.
Да, наверное, это так, иначе что бы она здесь делала?
На самом деле, ей тут не нравилось,– вся окружающая обстановка прямо кричала, что тут тебе всегда рады и готовы помочь. Несколько месяцев назад она была тут, разворошила гнездо воспоминаний и решила это дело прекратить,– такие сеансы психотерапии ей были не нужны.
Зато теперь, кажется, она готова, только страшно очень. Но себе она призналась: сама она не справляется.
Если абстрагироваться, то сам офис Чупикова выглядит вполне себе пристойно. Никаких вычурных стендов и кричащих надписей: «Мы тебя спасем» или что-то вроде этого. Спокойный тон краски на стенах,– нежно лавандовый; мягкая мебель,– в основном коричневая; книжные полки и сами книги. Рабочего стола нет, как такового, но есть очень удобное кресло, в котором и расположился муж ее одногруппницы, Люды. Они учились еще в этом городе, всего два курса, но всегда были в курсе дел друг друга.
Собственно, поэтому Таня и обратилась именно к Чупикову: знакомой она доверяла и еще поискала информацию в интернете,– отзывы хорошие, -пара наград за достижения в семейной психологии. Специалист, что несомненно радует.
В первую встречу она даже немного опешила. Выглядел Леонид Вадимович не, как психотерапевт, скорей как баскетболист. Ростом выше двух метров, с хорошей спортивной фигурой, в костюме, рубашке с галстуком и очках в тонкой металлической оправе. При этом, черты его лица были излишне мягкими, особенно губы и невыразительные светло серые глаза. Странная внешность и странный человек. Так вот, впервые зайдя в этот кабинет, она растерялась и не знала куда себя деть, но ей дали выбор: кушетка, кресло, а можно сесть на пол, там лежит очень мягкий ковер. На вопрос, а где же расположится сам Леонид, ей сказали: «куда придется, главное -ваш комфорт».
Она заняла кушетку, но не легла и, полусидя попыталась комфортно устроиться, стараясь не обращать внимания на внимательно следящего за ее действиями мужчину.
Потом они говорили...и сейчас, спустя почти восемь месяцев после их последнего сеанса, она снова умостилась на кушетку, а он опять наблюдал за ее действиями.
– Что такого случилось, что ты опять решилась прийти, Таня? – он первым нарушил обоюдное молчание и войну взглядов.
– Кирилл теперь живет со мной, – легко сорвалось с губ, но совсем не то, что она собиралась так долго, настраиваясь, идя сюда, сказать.
– Ты хотела обсудить именно это? Кирилла? Или, может быть, причина в твоем муже?
– Вам то откуда знать? – она сильно удивилась его ответу.
– Таня, вы с Людой учились в одной группе, и Завьялов не умеет держать язык за зубами.
– Хм, ясно, он как всегда болтает обо всем, что видит, -в университете было тоже самое, – весело начала я.
– Юмор, – он смеется, перебивая меня, – эффективный способ избежать мыслей о том, как на самом деле болезненна твоя жизнь.
– Может поговорим о чем-то другом? Но спасибо за поддержку, очень жизнеутверждающее заявление.
– Сарказм, – хмыкнул,– та же цель: попытка избежать разговора.
– И чего же я пытаюсь избежать?
– Правды, что теперь ты другая, что у тебя есть тайны даже от себя самой, что ты способна хладнокровно сделать другому человеку больно, прими это, или сойдешь с ума от постоянного недосыпания, – в голосе душки-великана прозвучало явное предупреждение, – Когда ты позвонила и попросила о встрече, ты сказала, что плохо спишь из-за кошмаров. Что тебе снится?
– Это сложно объяснить...
– Таня, это ты позвонила и это ты попросила помощи. Не я, а ты. Поэтому расскажи все как есть, – он показал на себя, – Моя работа помочь тебе, а не осуждать, расскажи.
– Вы давите на меня, – мне действительно казалось, что меня на кушетке раскатал своеобразный бульдозер, весом в пару тонн.
– Мы уже говорили об этом в прошлый раз, помнишь? – я неуверенно кивнула, -времени много прошло, -мало ли о чем мы там говорили, – Что на тебя надо давить, иначе через твою стену отчуждения не прорваться никому.
– Как вы, психологи, любите это выражение: «стена отчуждения».
– Хватит! – от прозвучавшего холодного, как самый жуткий мороз, голоса, все напускное веселье слетело в миг, – Расскажи про сон, Таня.
Я вдохнула побольше воздуха, а потом на одном выдохе выпалила:
– Мне снится девочка... я подсознательно знаю, что она моя...а потом, потом я уже где-то нахожусь, там влажно и мокро, но безопасно и тепло, – опять судорожный вдох, – Затем вижу свою маму, она беременная, лежит на...на гинекологическом кресле, ее чистят, и снова я где-то там внутри, мне становится страшно, что-то приближается ко мне, а затем...я, я...
– Что... ты?
– Умираю. -глянула в глаза Леониду, он смотрел на меня всего мгновение, а потом продолжил писать что-то в своем блокноте, кивая в такт своим мыслям.
– И что ты ощутила, когда наконец поняла, что на самом деле тебе снилось?
– Не понимаю, о чем вы.
– Ты пытаешься закрыться, это нормально. Но мы оба знаем, что тебе снилось, как твоя мать делает аборт, то есть не дает родиться именно тебе. И я спрашиваю, что ты почувствовала, когда поняла свой сон до конца.
– Это было облегчение, – глухо выговорила, – Мне стало легче от мысли, что я могла не родиться, что мама не сошла бы из-за этого с ума, что папа не заставил ее, а смирился. Мне стало от этого легче.
– Тебе не кажется, что ты переносишь ситуацию со своим абортом на этот сон? Тешишь себя мыслью, что поступила правильно, но при этом ощущаешь вину за содеянное?
– А я разве не виновата?
– В нашу последнюю встречу, я уже говорил тебе, что ты поступила правильно. Ты не готова к появлению своих детей, у нас еще много работы, и, если бы ты родила, – видно было, что ему не хотелось заканчиваться фразу, но он все-таки ее договорил, – у твоего ребенка матери бы не было. Была бы озлобленная, недовольная женщина, которая родила нежеланного ребенка, но матерью ты бы не стала.
– Понимаю.
– Ты решила для себя, чего хочешь от наших сеансов?
– Хочу избавиться от этого груза, стать нормальной, возможно...возможно вернуться к мужу.
– Ты его любишь? Действительно любишь? Или это из-за ощущения свободы? Он был первым, кого ты пустила к себе, когда вырвалась от матери, вы поженились сразу после ее смерти. Ты уверена, что вообще его любишь?
– Да что Вы понимаете? Как можно его не любить? Конечно, я уверена, он -все для меня, часть меня самой, и без него я медленно погибаю, становлюсь не живой, а какой-то искусственной. Как Вам такое в голову пришло? – возмущение клокотало внутри, доводя ее до бешенной злости, руки затряслись, а на глаза навернулись обидные злые слезы.
– Ты вышла замуж, потому что тебя было некому остановить.
– Неправда!
– Твоя мать умерла и ты почувствовала радость от этого, стала наконец свободной от нее, от ее ненависти...и тебе просто захотелось чего-то хорошего для себя, а твой муж, он хороший.
– Все не так, я влюбилась в него еще до всего этого, он прекрасный, понимающий, любящий, а еще удивительно нежный и настойчивый одновременно. С ним я нашла себя, с ним мне невообразимо хорошо, с ним я становлюсь лучше. Да, у нас все было не так, как у всех, но и мы с ним не как все, он особенный для меня, понимаете? Особенный.
– В этом все дело? Как только заходит разговор о вас двоих, ты, спустя год, как отдельно живешь от него, все равно продолжаешь говорить «мы». Не он, и я, а «мы»! Скажи, ты простила его за то, что он был с другой?
Напоминание об измене укололо в самое сердце, вскрыло нарыв, и горечь от обиды, можно было прочувствовать на языке, можно было вдохнуть ее с воздухом в легкие. Но, если трезво оценить ситуацию, если отбросить обиду и эмоции, и откровенно признаться себе...
– Да, я простила, но не забыла насколько это бывает больно, когда...когда любимые ранят хоть и не намеренно.
– Не намеренно?
– Дима просто был зол на меня, я это понимаю, а девочка подвернулась под руку. Также понимаю, что никаких чувств он к ней не испытывал. Вы мужики, вообще, можете сексом заниматься просто так, особо не заморачиваясь эмоциональной составляющей.
– А если бы он ее полюбил, что тогда? Простила бы?
– А за любовь разве надо прощать?
– Так значит, если бы он влюбился в другую, ты бы его отпустила?
– Да, наверное, да.
– Считаешь себя недостойной для него? Почему? Из-за ребенка?
– Я лишила его такой возможности, даже не сказала.
– Ты ведь понимаешь, что он бы сказал рожать и ты бы родила, а потом возненавидела и себя, и его, и ребенка тоже?! Удивительная черта у всех женщин,– это мое профессиональное наблюдение, -вы всегда берете на себя вину, хотя там и брать нечего.
– Поясните.
– Ты поступила правильно, не могу сказать, что сделай так женщина не с таким прошлым как у тебя, я бы нашел правильные слова для ее поступка. Но, так сложилась твоя судьба, что ли, таковы обстоятельства твоего прошлого, что ты должна была подумать в первую очередь о себе и будущем этого ребенка, и только в последнюю очередь подумать о своем муже. Прошлое не вернешь и не исправишь,– единственная ошибка твоя в том, что ты сделала и сразу спряталась от мужчины, которым так сильно дорожишь. Спряталась, а теперь жалеешь...потому что знаешь, что он может тебя не простить и не понять.
С каждым произносимым словом, Таня понимала, что теперь ей предстоит сделать. И верность принятого решения давила на нее как тот самый бульдозер, но теперь он раскатывал на тонкий пласт ее собственное сердце, делая невыносимо больно и мучительно, до судорожно сжатых кулаков и зажмуренных глаз.
– Тебе нужно найти в себе мужество и рассказать все мужу, иначе...
– Он меня не простит. – она была в этом убеждена, не того склада, Дима, человек. И виновата действительно только она сама, потому что говорить такие вещи нужно сразу, а не спустя год.
– Лучше так, Таня, чем жить в одиночестве. Ты сама себя простишь, ты уже начала это делать, поэтому и видишь такие сны, а он...может не сейчас, но тоже рано или поздно последует твоему поступку и простит.
– Рано или поздно? Не думаю, что мы вообще сможем быть вместе.
– А при чем тут вместе?
– А разве для того, чтоб он простил, мне не нужно быть рядом?
– Ты простила его задолго до его приезда, разве для этого понадобилось его присутствие?
– Нет, не понадобилось.
– Вот и я о том же, расскажи ему все, а потом через день приходи сюда, и мы снова поговорим, – он помог подняться мне и проводил до дверей кабинета, – Мы должны разобраться с твоей матерью, подумай о ней и не сопротивляйся своим эмоциям. Совершенно нормально желать смерти своему мучителю.
– Даже если этот мучитель моя родная мать? – обернулась, внимательно разглядывая этого великана заучку, – его ободряющий взгляд вселял в меня уверенность.
– Да, Таня, даже если этот мучитель твоя мать.
– Спасибо.
– Жду тебя через два дня.
