Текст книги "Так бывает (СИ)"
Автор книги: Никтория Мазуровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
– Господи! – хрипло выдохнула, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать от его слов, ее изнутри такая боль и любовь разрывали, сметали всякие сомнения, неуверенность. Ей кричать хотелось от такого количества эмоций.
– Мам, ну ты что... ты что, плачешь? Мам!
– Я не плачу! Я радуюсь, что ты у меня есть такой! Очень радуюсь я, – и не выдержала, шмыгнула носом, уткнулась в плечо сына, скрывая слезы. – Я не знала. Не знала, что для тебя все так выглядело, что ты сразу... я не знала, Кирюша.
– Все мам, хватит! – он встряхнул мать за плечи, – Хватит, кому говорю!
Непроизвольно на ее лице появилась улыбка. Он ей в этот момент очень Саныча напомнил.
– А говорил: я с другом, с очень хорошим другом. Что за друг?
– У нас с ним партизанское движение, – пошутил парень. Он вроде как матери не врет и отца не выдает.
– Э..., против кого воюете?
– Не против кого, а за что!
– И за что воюете?
– За светлое будущее, мам!
– Ты мне, прям, все так понятно объяснил, что я сразу и поняла, – не скрывая скепсиса, пробормотала ему в плечо.
– Понимаешь, это не моя тайна.
– Ладно уж, партизан, воюйте дальше, только так, чтобы тебя никто в подворотне не караулил, а то я потом сама тебя так отпартизаню, что мало не покажется.
– Маман, как Вы могли такое сказать?! – трагично воскликнул,– в глазах черти пляшут, – Бить детей-это не педагогично.
– А кто сказал, что бить? Я всего лишь употребила доселе не известную миру технику перевоспитания взрослых сыновей. Партизанский метод, вот!
– Мама, – патетично заявил, – не смотря на сомнительные методы, я Вас все равно люблю!
– Я серьезно, Кирилл, без происшествий только и партизаньте сколько угодно.
– Я понял, мам, понял.
Вот вроде они даже немного поругались, схлестнулись характерами, а ей так на душе хорошо стало, так спокойно, умиротворённо.
Считай, первая крупная перепалка, где она ясно впервые увидела, какой ее сын может быть в обстоятельствах, его не устраивающих.
Хотелось бы записать такие качества характера на свой счет, мол, вот она его воспитала. Но ведь не так это.
Сам он себя воспитал, сам. Она его просто в рамках держала, направляла, подсказывала. А он сам воспитывался, закалялся в своей семье, в своем мире.
Сам.
У нее потрясающий сын.
И она его до безумия любит и гордится им.
****
Кирилл сидел рядом с матерью и думал, что чуть было не спалился.
Пронесло на этот раз.
Но, будь обстоятельства другими, если бы мама действительно бы разнервничалась, довела себя до того состояния, которое ему уже довелось один раз увидеть, он бы плюнул на все секреты, свои старания сделать для нее хоть что-то, чтобы помирить с отцом, плюнул бы и признался во всем. Где, с кем, когда... как на духу бы выложил.
Ее спокойствие для него дороже всего на свете.
Иногда ему не верится, что вот так жизнь повернулась. Не верится.
Он ведь не соврал, когда сказал, что стал воспринимать ее как маму именно тогда, в самый первый их день.
И помнил, как шли к садику, даже что-то из того, что она ему весело рассказывала про себя, про свою школу. Точно в мозг впечатались ее слова: «Я тебе даже завидую, тоже хочу обратно в садик, там так хорошо было. Не спеши взрослеть, Кирилл, не спеши».
Ему ее слова такими странными показались. Как это не спешить взрослеть? Вот как так? Ему ужасно не нравилось в садике. Глупая воспитательница постоянно была не довольная, кричала много, потом спать днем заставляла и каша манная, фу.
А вот, поди, ж ты, Тане хотелось в садик.
Потом он конечно с ней согласен был, но в пятилетнем возрасте, решил, что у каждой мамы должны быть свои причуды. Вот у его мамы такая.
У нее была крепкая, жаркая ладонь. Сильно держала его, не причиняя боли, но так по-особенному ему тогда показалось, так сильно, будто никогда его не отпустит. Так и произошло на самом деле. Он ощущал ее ладонь всегда, чувствовал даже, когда его Тани рядом не было, что она держит его за руку, крепко, не давая говорить и совершать глупости.
Его маленького, тогда как молнией пронзило это ее уверенное и нежное прикосновение, полное заботы и ласки.
Просто взяла его за руку и повела в садик.
Лиля так никогда не делала. Никогда.
«Ты ж мужчина, учись быть самостоятельным»,– сказанное с полным безразличие и скрытым холодком в голосе. Вот, что она говорила, когда он брал ее за руку, переходя через дорогу, полную машин. С Лилей так всегда. Она вечно куда-то спешила... то на работу, то на свидание, то с подругами. Он не понимал многого, пока не почувствовал разницу.
Лиля, спешащая нарушала все правила, переходила с ним дорогу, где ей вздумается, или, уткнувшись в телефон. Не следила за ним, не брала за руку.
Таня же, прямо в тот первый день, спокойно взяла за руку и повела за собой. Да, они спешили, но он не услышал ни одного упрека в свою сторону. Она не обвиняла его, что он еле тащится, что она торопится. Вела за собой. Остановилась на пешеходном переходе, когда начал мигать зеленый свет и даже словом не обмолвилась, что нужно бежать: они успеют. Спокойно стояла и ждала, пока снова загорится зеленый, а он ошарашенный, на нее смотрел и хотел ее ущипнуть, чтобы проверить: «Она вообще, настоящая?».
А потом та машина вылетела на перекрестке, резкий толчок и он уже стоит у Тани за спиной, и она крепко держит его одной рукой, прижимая к своему телу. Закрыла собой.
Маленький Кирилл очень испугался тогда, наверное, впервые в своей сознательной детской жизни он так испугался, что произойдет что-что страшное и Таня исчезнет раз и навсегда из его жизни.
Это было минутное состояние животного страха и паники. Он его помнил прекрасно, до сих пор помнил те ощущения. И день тот. Немного смутно, но все ощущения свои, мысли помнил, как сейчас.
Что впервые заметил, как его друзей ведут их мамы в садик. Все шли за руку. Все. И он тоже.
Вот именно тогда и шибануло, что это ж его мама, значит, рядом. Если она его за руку ведет, обняла на прощанье, и стояла на улице, ожидая пока он зайдет в здание. Значит мама.
Наконец появилась его мама, настоящая.
Кирилл не спешил делиться своими открытиями с окружающими, даже с мамой. Интуитивно понимал, что нельзя такое говорить Лиле, а Тане и подавно. Вдруг еще уйдёт или Лиля на нее разозлится и тогда мама точно сбежит.
Молчал в садике в тот день не от того, что ему грустно было или настроение испортилось. Наоборот. Ему чудилось, что стоит рассказать кому-то, поделиться своей радостью, все исчезнет, испортится.
Он, молча, внутри переваривал эти мысли, эту нежданную радость и чудо. И молчал дальше.
Но появление Тани всегда ждал с таким чувством счастья, что порой не сдерживался и вылетал к ней в прихожую, стоило только услышать, как проворачивается замок, бросался обнимать, что-то самозабвенно рассказывать. И она ему рада была. Всегда обнимала в ответ, слушала внимательно и делилась своими новостями.
Время шло, они оба взрослели, но она так и оставалась для него самым дорогим человеком.
На самом деле, мама была к нему строгой. Очень даже. В вопросах воспитания, поведения, уроков... Строгий контроль, и чтобы все было четко и правильно. Но, при этом, никогда не обделяла его лаской. Касаниями.
Шла мимо него в кухню готовить, или заглядывала в комнату посмотреть, что он делает, пока она чем-то занята, касалась его, мимолетно гладила по волосам или по спине, могла просто обнять и чмокнуть в макушку.
Таня мультики с ним смотрела, и плакала даже иногда.
«Король Лев», да...это бы самый настоящий потоп, он испугался даже.
Откуда ж было мальцу знать про ее проблемы в семье, про отца умершего, про мать сумасшедшую?
Он долго был в неведенье... пока не начал замечать ее грусть, ее боль, пока сам не начал ощущать на уровне подкорки ее эмоции.
Таня с Лилей делилась своими проблемами. И как-то раз он услышал, как Лиля, Таню языком своим поносит. Пьяная. Еле сдержался, еле смог успокоиться и не рвануть к Тане.
В десять лет у него было больше понимания жизни.
И тогда его снова шибануло, что Таня, как и он совсем одна. И он мечтал... мечтал, что когда-нибудь они будут жить вместе, что будут не одни, у них будут они сами.
Сейчас его мечта сбылась.
Не верилось уже давно, а оно взяло и сбылось.
Снова внутри все вскипело, снова его обдало чем-то теплым, изнутри, когда смотрел как мама засыпает, как затихает в его руках.
Он так много ей еще не рассказал, но теперь он уверен, что времени у них много, и больше не надо давить в себе свою привязанность, свою благодарность и сыновью любовь.
Просто сама мама еще не очень-то готова слушать, опять расплачется. А ее слезы ему, как ножом по сердцу... лучше он еще немного помолчит.
ГЛАВА 15
Обстановка в конференц-зале была на грани. Они все находились на грани срыва. Таня сидела на стуле за столом, но складывалось впечатление, что она палку проглотила. Идеально ровная осанка, расправленные плечи, никаких эмоций на лице и в глазах. Вся такая идеальная: зачесанные светлые волосы назад, бесцветный блеск на губах, и очередной деловой костюм, сидящий на ее изящной фигурке идеально. Только одно выдавало ее истинное состояние, – стучала пальцами по столу, отбивала только, одной ей, известный ритм. В тишине огромной комнаты эти звуки соприкосновения ровных ноготков к твердой деревянной поверхности раздавались, как автоматная очередь по нервам всех присутствующих.
Саныча начинало бесить это слово «идеально». Выводило из себя.
Сам мужчина расслабленно сидел во главе стола. Конечно же, его расслабленная поза и улыбка были показными. Слов не хватит, чтобы передать ту бурю, что сейчас бушевала у него в душе. Дал бы ему сейчас кто пистолет, и стена напротив, существенно пострадала бы.
Олег, как умный, рассудительный и военный человек, прекрасно знающий бешеный нрав своего начальства, предварительно запер оружие Саныча в сейфе, и ключ лежал в левом кармане его брюк.
Степа, зам Тани, тоже присутствовал на совещании, – если так можно назвать это гробовое молчание,– осторожно переводил взгляд со своего непосредственного начальства на биг босса, и у него было только одно желание: свалить куда подальше и не стоять больше между двух огней.
Маргарита, консультант по экономике, после выступления которой, собственно и началось напряженное молчание, сидела спокойно. Она сказала правду, и против нее не попрешь. Женщина, возрастом приближающаяся к пятому десятку,– но вряд ли ей кто дал бы эти годы,– была спокойна, как танк. Ее дело маленькое. Составить план, рассказать все плюсы и минусы поступившего предложения, -все остальное ее не касалось. Но, она сидела в этом зале и наблюдала чудную картину. Два совладельца испепеляли друг друга взглядами, пытаясь настоять на своем решении. И что удивительно, ей действительно было интересно, кто же станет победителем, хотя заранее она болела за молодую женщину. Она, как экономист понимала и принимала законы экономики без всяких чувств, поэтому и считала семейные предприятия хоть и выгодными, но слишком трудными в плане именно вот таких ситуаций, когда вместо здравого решения принимается во внимание все: долг, память, чувства, но уж никак не здравый смысл и выгода.
– От таких предложений не отказываются. – Таня хлопнула ладонью по столу и отвернулась от злого взгляда Саныча.
– Ты спятила! – взбешённо взорвался Саныч, – Это дело всей моей жизни! Дело жизни твоего отца, твое, в конце концов. И ты предлагаешь согласиться?! Ты точно спятила!
– От таких предложений не отказываются и такие предложения не повторяют! – она тоже не собиралась сдерживать себя. Но доводить ситуацию до скандала не хотела, поэтому старалась держать себя нарочито спокойно, – Не веришь мне, спроси ее, ты ее позвал именно для этого.
Рите захотелось провалиться сквозь пол, когда этот, во всех смыслах, привлекательный мужчина перевел на нее свои бешеные злые глаза. Ей пришлось сглотнуть ком в горле, чтобы заговорить:
– Татьяна Юрьевна права. Продажа таких предприятий, как ваше, должна проводиться в момент востребованности, когда есть клиентская база, репутация. Вам предлагают хорошую сумму, я бы даже сказала немного завышенную, что говорит о том, что дело хотят решить миром. Сейчас не лихие девяностые, и такие вещи решаются по-другому. Вам дают шанс на мирный исход. – То есть, Вы хотите мне сказать, что если мы не согласимся, мира не будет?
– Она хочет сказать...
– Я не тебя спросил! – Саныч припечатал Таню своим ледяным взглядом к стулу, она послушно заткнулась.
– Свою работу я сделала. Проверила эту компанию, владельцев, они предоставили мне все банковские счета, планы инвестиционной политики, в общем, – дали мне все, что я хотела. Это безопасная сделка, хорошая сумма, но с намеком. Если вы не соглашаетесь, на вас начинают охоту все органы, начиная с налоговой, заканчивая санэпидемстанцией. И если им наверху дадут отмашку, они найдут то, что ищут. Количество нулей в штрафах загонят вас в долговую яму, клиенты уйдут, и хорошо, если не попросят компенсации. В таком случае у вас не останется денег, даже на адвоката.
Таня наблюдала, как с каждым словом этой милой женщины Саныч бледнеет, потом зеленеет, а сейчас краснеет.
– Всем выйти! – ее резкие слова прозвучали как выстрел. Но все послушно перевели взгляд на нее, а потом медленно поднялись со своих мест и вышли из зала. Она молча ждала пока все уйдут, чтобы начать серьезный разговор, но Саныч начал первым, как только дверь за Олегом захлопнулась.
– Не могу поверить, что ты пытаешься убедить меня. Ты! Это и твоя компания, твоего отца. Мы жизнь положили на нее.
– И к чему это привело? Ты остался без жены, дочери и внука. Хочешь начать войну со всем миром? – она вскочила со своего места и заорала, – Давай! Вперед! Но, подумай, что будет с твоими людьми? Ты готов потянуть их на дно? Готов? Только потому, что ты жизнь в эту компанию вложил? А их жизни чего стоят? Ты не сможешь выплатить им зарплаты, выходные пособия, оставишь без работы, и подпортишь резюме и трудовые книжки. И все ради твоего задетого самолюбия?
– Не ори на меня, не доросла еще!
– Если, чтобы ты понял, надо орать,-я буду орать!
– Это вся моя жизнь!
– И моя тоже! – не сдержавшись, она швырнула в него бумаги, – Скольким еще ты готов пожертвовать, а? Скольким? Ответь!
– Ты все это ненавидишь, да? Как я раньше не замечал.
– Не говори чепухи, Саша, я тут ни при чем. Ты и отец, вы все положили, чтобы создать это,– я понимаю. Силы, время, деньги. Но мы и так решили уехать, и давай говорить честно: года два, и нам бы все равно пришлось ее продавать. Ты это знаешь, я это знаю, Олег это знает. Так в чем дело? Никогда не поверю, что ты думал иначе.
– Таня... – мужчина опустился в кресло и закрыл лицо руками, пытаясь успокоиться, дышать ровно.
– Напомнить, почему нам сделали это предложение? И главное кто? Или может, ты сам мне скажешь, кто стоит за Климентьевым, а? Не скажешь, так я и сама могу. Ты заварил эту кашу, ты! Так прими решение, которое позволит всем выйти из этой ситуации с выгодой. Мы с тобой в накладе не останемся в любом случае, но наши люди не потеряют работу, время и деньги. Ты сам собирал каждого из них, ты знаешь их историю, знаком с семьями. Неужели этого недостаточно, чтобы ты смирил свою гордыню и согласился.
– Не надо меня упрекать. Ты не вкалывала тут ночами, сутками не спавши, не воевала за эту компанию. Это делал я! Я и твой отец! Хотя бы ради него, встань на мою сторону.
Он знал, по какой болевой точке бить, куда нажать, чтобы добиться от Тани согласия,– она это понимала. Видела его отчаянье, но не имела никакого морального права сейчас идти в угоду его желаниям. Поэтому тоже решила бить в ответ.
– Эта компания сломала мне жизнь. Отец, памятью о котором ты сейчас бравируешь, вместо того чтобы разобраться с чокнутой женой, пропадал на работе и делал вид, что все нормально. Он не отправил ее в психушку после первого суицида потому, что это плохо бы сказалось на его репутации, и к чему это привело? Он умер на этой работе, умер. Ты лишился семьи. Всё у вас долг, честь, помощь друг другу и своим. Как у вас там в разведке? «Мы, своих, не бросаем»?
– Замолчи!
– Вы оба бросили меня на растерзание сумасшедшей суке, а ты теперь просишь встать на свою сторону? Я дала тебе шанс начать все с нуля, Марина тебе дает этот шанс. Но ты, конечно, все по*еришь потому, что останешься воевать за свой «Меридиан». Это ведь самое дорогое для тебя, так?
– Хватит! – Саныч треснул кулаком по столу, – Хватит!
– Нет, не хватит. – Таня уперлась кулаками о стол, нагнулась ближе к нему и, глядя в глаза чеканила каждое слово, била так сильно как могла, – Раньше нужно было думать. Ты дал слово, что завязал с прошлым. Но у тебя долг, честь, ты решил помочь. Помог. Теперь пришла расплата. Тебе дают шанс уйти с миром, и я советую соглашаться. Но решать тебе. Я уйду, и с кем ты останешься? Кто прикроет тебе спину? Никто. Олег в это не полезет. Марина, тем более. Завтра я позвоню и скажу, что продам свою долю, заберу деньги и уеду из этого города к чертовой матери, а ты оставайся. Гордость дороже свободы и твоего будущего с семьей, ведь так?
Спокойно развернулась и пошла к двери.
Он не сумел справиться с собой:
– Крысы первыми бегут с тонущего корабля, да, Таня?
– Лучше быть крысой, но живой, чем мертвым, но капитаном.
Ей больше нечего было ему сказать. Он уперся рогом, встал в стойку и все тут. Клин на этой компании сошелся.
Все было хорошо, до этого дня, все.
Они с Кириллом приехали из Москвы и начали собирать вещи, планировали что-то, обсуждали ремонт, дизайн нового будущего жилья. Таня, после того памятного разговора, приняла решение, что они переедут в любом случае. Кириллу тяжело было находиться в одном городе с Лилей, она это видела. Чем ближе становился день родов Липовой, тем мрачнее становился он сам.
Сын бы никогда в этом не признался, но она не слепая. Конечно, Кирилл задавался вопросом, как и она сама: «Почему все так?». Что-то наверху перепуталось явно. Иначе как объяснить, что она своих детей не хочет, а вот Кирилл ей родной? Или почему Кирилл для Лили, родной матери на минуточку, ничего не значит, а вот второго ребенка та ждет с радостью? Почему отец Тани выбрал свою работу, а не ее, его дочь? Почему она сумела простить Димину измену, но этого мало, чтобы быть вместе с ним? Почему сейчас Саныч выбирает компанию, а не семью?
Она вышла из офиса в душный летний воздух, пытаясь сделать глубокий вдох, но не получалось. Таня на грани. Снова все идет через одно место. Только стало налаживаться, и вот опять.
Нельзя в таком состоянии ехать домой, там Кирилл, будет волноваться, выпытывать, что произошло. И она сама, еще не успокоившись, сорвется на нем, наорет ни про что, обидит. Так не должно быть.
Пока шагала к машине, боролась с желанием остановиться в толпе людей. Стать и заорать во всю глотку, чтобы выпустить свою обиду, боль, непонимание. Чтобы стало немного легче дышать. Чтобы камень на сердце стал весить на одну тонну меньше.
Снять бы сейчас туфли, стать на раскаленный, полуденным солнцем, асфальт и постоять так. Чтобы ноги начало жечь от раскаленного жара, до боли, до крови, до ее крика. Одну боль заменить другой. Чем не выход?
Ну, неужели он не понимает, что нужно соглашаться?!
Они, конечно, крутые спецы, – связи есть во всех сферах администрации, если надо можно и до президента дойти. Только нужно ли?
В машине оказалось настолько душно, что, не раздумывая, врубила кондей на полную мощность.
Мысли в голове метались одна хуже другой.
Накатывало безразличие ко всему, оно притупляло боль от разочарования.
Знала, что рано или поздно так все будет. Знала, но верила, что, хотя бы с ним все будет по-другому.
Психолог ей объясняла, и была права, конечно же.
Перенос.
Таня переносила свои детские обиды на отца, на другого взрослого мужчину, который был рядом с ней с самого детства. И, кажется, она начала справляться с этой проблемой. Потому что разобралась в себе, приняла правду о себе, о своей матери и отце. И начала жить по-новому.
Не считала Саныча виноватым в своем прошлом. Но сейчас душу разорвало на еще более мелкие части, опять все начало кровоточить. Только зажило. Только собрала себя, после Димы. Теперь придется собирать после Саныча.
В голове, в душе он всегда был для нее близким. Всегда был для нее отцом, который... Уже не важно. Он выбрал не ее. Он выбрал свою компанию, свое детище. Не её.
Она справится с этим, не впервой.
Ехала, а сама не видела куда. Просто ехала. Дорога. Машины. Другие люди. И она одна в своем одиночестве.
Мобильный трезвонил, не замолкая, но она видела, что это не Кирилл, поэтому звонки игнорировала. Ей нужно было подумать и решить для себя все.
Когда остановила машину и увидела белую кирпичную стену с коваными воротами и бабушек, что продают цветы, только тогда дошло, куда ехала.
Видимо, сегодня нужно хлебнуть боли сполна, так сказать, года на два, чтобы хватило.
****
Олег видел, в каком состоянии Таня вылетела из конференц-зала. Попросил ребят проследить за ней:
– Одна машина сопровождения, и рядом держитесь. Она в таком состоянии вас не заметит, но сделайте так, чтобы она в аварию не влетела. Ясно? Головой за нее отвечаете.
– Все сделаем!
– Тогда двигайте.
Мужики вышли, а он сам решил внести полную ясность в отношениях с Санычем, поэтому двинулся обратно в зал.
– Если эта дура, из-за тебя влетит в аварию, я тебе в жизни этого не прощу! – рявкнул с порога, – Ты, старый дурак, сейчас упускаешь последний шанс, в своей гребаной жизни, на нормальные отношения с семьей. Ты ей как отец, слышишь, и снова выбираешь не ее. Ты сам говорил, что бросил ее тогда с этой сукой наедине. Теперь тоже? Из-за компании? Из-за денег? Оно все стоит того? Стоит ее жизни?
– Что ты несешь? – рявкнул, офигевший Саныч. Не ожидал таких слов от подчиненного, которого другом считал, – При чем тут Танина жизнь?
– Ты ж ее знаешь, как облупленную, – издевательски заметил, – Или ты думаешь, что она ушла в свой кабинет и сидит там спокойно, разбирая бумажки? Она села в машину, – педаль газа до упора в пол и уехала.
Олег видел, что до Саныча начало доходить. Тот побледнел. Ослабил узел галстука, вдохнул глубже и посмотрел на Олега, готовый слушать.
– Продавай все к черту, забирай ее и Кирилла, уезжай к внуку, и живи счастливо столько, сколько тебе Бог даст. Или стой на своем и утяни на дно всех. Ты думаешь, она тебя предала? А ты что сделал? Мне на контору плевать, это всего лишь работа. Она это понимает, но не ты. Для тебя все по-другому. И как думаешь, если она по чистой случайности не влетит на скорости в столб или в другую машину, какое решение она примет, после сегодняшнего дня, а?
– Какая авария? Она хорошо водит, – хрипло выдавил из себя мужчина, но в душе начал понимать правдивость слов Олега. Как бы хорошо Таня не водила машину, в том состоянии, в котором она ушла, он и сам мог бы разбиться, – Какого хрена ты дал ей сесть за руль?
– Какого хрена ты уперся рогом и поставил ее перед выбором?
– Перед каким выбором? Где Таня?
– Таня уехала в неизвестном направлении, одна, в состоянии истерики. А выбор очень простой. Либо ты и борьба за компанию, которая угодила в дерьмо, потому что ты не смог удержаться от прошлого, или Москва, Кирилл и светлое будущее одной большой семьей. Ты думаешь, что она уедет? Правда, так думаешь?
– Она настаивает на продаже.
– Таня хочет уберечь твою задницу от проблем, хотя по мне,– надо послать тебя к черту и свалить.
– И ты так сделаешь?
– Да, – кивнул, – я так и сделаю. Но она ж дура, тебя любит. Отправит Кирилла поступать под крыло к твоей дочери, а сама останется разгребать дерьмо, твое дерьмо. Погубит свою репутацию, будет разрываться между двумя городами. И рано или поздно не выдержит всего этого и опустит руки. Точнее, пустит себе пулю в лоб потому, что снова будет считать: своим близким от нее,– только проблемы. А ты сядешь... Климентьев постарается, и ты, несмотря на все свои связи, сядешь и не факт, что выйдешь. А когда все это случится, мальчишка в Москве останется совсем один, потому что его мать покончит с собой из-за тебя. Вот как все будет через пару лет, если она сегодняшний день переживет. А ты поживи с этой мыслью. Тебе ведь, – Олег обвел рукой кабинет, – все это дороже твоей семьи,– так было раньше, так остается и сейчас.
Олег молча вышел, тихо закрыл за собой дверь и не вздрогнул, когда сзади, в стену ударился стеклянный графин с водой и послышался звон битого стекла.
Маргарита вздрогнула и перевела на него испуганный взгляд, но Олег не обратил внимания. У него другая забота сейчас.
Он уже на ходу набирал номер ребят, чтобы узнать, где Таня находится, и когда он услышал куда она направляется, у него внутри все похолодело.
Рванул к машине.
****
– Ты бы, наверное, поступил по-другому на моем месте, но ты не на моем месте. Ты вообще уже никак не можешь поступить. Ты умер. Просто взял и умер.
Она сидела на скамейке возле могилы отца. Не приезжала сюда ни разу после похорон, ни разу. Не считая того дня, когда хоронила мать. Зато теперь вот сидит тут и разговаривает с памятником. Идиотизм.
– Мне очень много хочется сказать, но я не буду. О мертвых либо хорошо, либо никак, – хмыкнула, – Так что мне лучше помолчать. Не знаю... а хотя, знаю. Ты бы тоже стоял на своем до конца, как и он будет. Будет стоять, а я снова ни при чем. Тебе была не нужна, ему тоже. Но знаешь, что? Я не буду выбирать. Не буду. Свой выбор я уже сделала, мне просто не хватает храбрости, чтобы его озвучить. Я не буду говорить, что мне тебя не хватает, потому что это не так, – голос ломался, сипел из-за сдерживаемого крика, но слезы уже текли, уродовали ее лицо потекшей тушью, уродовали ее душу, – Мне не хватает только одного человека, но я сама виновата, что он не рядом. Сама. Мы от ошибок не застрахованы. Только ты, свою, исправить не пожелал, а я постараюсь. Ты меня прости, но мой сын мне дороже.
То, что она говорила, было правдой. Абсолютной. Кирилл ей дороже всего, и это правильно, потому что она его мать, а он ее сын. И плевать на всех и все.
Головой она понимала это. Только сердце, глупое, болело, трепыхалось и не верило, что ему придется вычеркнуть из себя дорогого человека. Оно еще не оправилось от прошлой потери и может не выдержать.
Ее трясло. На улице была жара +30, а ее трясло от озноба. Сидела на скамейке и раскачивалась.
Ревела, закрывая рот руками, чтобы никто не смог услышать вой, что рвался изнутри.
А в голове только крик о помощи тому, кто способен спасти:
– Дима, ты мне нужен сейчас. Дима. Дима.
Она не заметила, как начала кричать в голос, и приглушенный крик прорывался сквозь ее собственные ладони, но она все звала и звала:
– Дима. Димочка. Дима. Димочка, помоги, спаси меня. Дима.
Чьи-то руки оторвали ее от скамейки, прижали к крепкому телу.
– Дима? Дима, ты пришел, да? Дима! – она не видела ничего сквозь слезы, не соображала, что происходит и, что ее куда-то несут, только имя его повторяла.
– Я здесь, малыш, я здесь. Все хорошо.
Сквозь туман из слез и собственного воя только услышала эти слова, но они не успокоили, а только добавили новой боли.
Это не Дима.
Он тоже от нее отказался. Ему она тоже не нужна.
– Таня, не думай ни о чем. Просто плачь, пусть все выйдет, пусть уйдет. Я здесь, с тобой. И Кирилл. Думай о нем.
Да, этот голос прав.
У нее есть Кирилл.
Ради него все. Она нужна ему.
Это была последняя связная мысль.
Боль затопила с такой силой, что даже думать было больно. Оставались только соленые слезы, которые проедали, как кислотой, все ее нутро, всю ее насквозь.
Но так надо.
Так она выживет. Переродится. Снова. И сделает это столько раз, сколько нужно, лишь бы избавиться от старых привязанностей, и чтобы в сердце было место только для одного человека,– для ее сына. Только он достоин ее любви, потому что ее саму любит с не меньшей силой. Только он.
****
Когда Олег увидел сжавшуюся в комочек фигуру женщины, у него холодок по позвоночнику прошел, а ее крик и слова, заставили вздрогнуть от страха. Так не плачут по живым, так скорбят по мертвым.
Он был готов в ту минуту стать для нее хоть Димой, хоть Папой Римским, да кем угодно, только бы не слышать этот крик.
Нес к машине, что-то шептал, сам не помнил, что именно. У него только одно было желание: заткнуть уши посильней и никогда не слышать ее боль.
Свались на него все это, он бы не справился. А она еще живая. Еще барахтается. Цепляется. Значит, будет жить, по глазам видел.
Он пугал Саныча, но сам в глубине души понимал, что ее силы может не хватить.
После Москвы она вся расцвела, будто родилась заново. И он был рад за нее. Видел, что счастлива. Слушал ее рассказ о подаче документов, ее возмущения про очереди, нотариусов. Но видел, что Таня счастлива.
И он был рад.
Таня, как никто другой достойна, наконец, стать счастливой.
И он даже не подозревал, что Саныч подложит им такую свинью.
Олег, честно сказать, даже вздохнул свободней, когда узнал о предложении продать все. Легче стало дышать. Он не управленец, никак. Может морды бить, слежки устраивать, уйти от погони, защищать... Но, никак не сидеть в кабинете, за бумажками.
Не видел никаких причин для отказа.
Дело всей жизни?
Да плевать на него, если есть риск потащить за собой на дно всех, включая семью. А Таня была семьей для Саныча. Но видимо, этого ему, для жизни нормальной, мало.
Сука.
Как он был зол.
Они ему тоже родными стали, и он хотел только одного, чтобы все жили нормально. И сам уже готов был перебраться в Москву, может хоть там повезет ему, и он встретит ту, с кем найдет покой.
Армия и зона оставили свой отпечаток и на его жизни.
Удобно быть всегда весельчаком, бухать и бегать по бабам. Но, внутри у него такое творилось, что единственным выходом казалась пуля в лоб.
Нашел ради кого держаться. Специально прикипел душой к Тане. Сразу понял, когда увидел впервые, что ей, как и ему, нужно за что-то держаться.
Он ради нее.
Она ради Кирилла, Саныча и его.
Тем больнее было осознавать и ему, и Тане, что Саныч предпочел выбрать другой вариант.
Пока они дошли к машине, он сносно, но представил уже себе план действий.
Таня, как бы она сейчас себя не чувствовала, не бросит Саныча, он этого боялся. Поэтому он останется. Отправит ее отсюда вместе с Кириллом, а сам останется с Санычем и будет рядом до конца, чтобы она и не вздумала влезать.
Передал Таню на руки мужикам.
– В машину ее уложите, я сейчас, – а сам искал в телефоне контакт «Дима Мелехов».
Набирал его несколько раз. Но механический голос выдавал каждый раз одно и то же: «Абонент находится вне зоны действия сети. Перезвоните позже.»
Где он, говнюк такой, шляется? В метро, что ли? Это же Москва, у них там связь везде ловит. Или на Луну улетел.
