Текст книги "Так бывает (СИ)"

Автор книги: Никтория Мазуровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Саныча с одного удара не завалить, все же габариты у него приличные. И опыта достаточно. Но никаких ответных действий мужчина предпринимать не намеревался. А Дима разочаровался из-за этого. Он хотел хорошую драку, а не избиение младенца. А глаза Саныча ему именно это обещали,– что сопротивляться не будет. И Дима может его хоть до смерти забить, мужчина и пальцем не пошевельнет в свою защиту.

– Ты и так все знаешь, так что говорить ничего не буду. Но если она опять будет в таком состоянии из-за тебя, – убью, собственными руками придушу, понял меня?

Саныч головой тряс из стороны в сторону, но Диму слышал прекрасно.

– А ручки замарать то не боишься? – саркастично протянул.

– Об тебя замараюсь с удовольствием, – Дима развернулся и пошел обратно на выход, – Ты для нее отец, она не признается, но ты для нее отец. Соглашайся и продавай все. Уезжай с ней, и возможно у тебя еще будет возможность повозиться с внуками.

Больше ничего говорить не стал.

Он и так сказал больше, чем планировал.

Ему нужно вернуться домой, как можно быстрей. Там Костя тоже в не слишком адекватном состоянии, чтоб его. Дела требуют внимания. Еще и эта благотворительная катавасия на них свалилась. Их компания, как одна из учредителей благотворительного фонда, должна была произвести взнос, с этим проблем нет. Он не против, чтобы поменьше государству отстегивать, но вся эта бумажная канитель бесила и отнимала много времени.

Таня спрашивала его о детях, и он не был готов ей сказать ответ. Но самому себе уже давно ответил. Ему отец помог, точнее то, как он на мать с тоской смотрит. Сергей Михайлович Мелех на старости лет остался один на один со своей тоской по жене, которую отпустил, потому что она попросила.

Дима так жить не собирался. Если Таню придется заново влюблять в себя, он это сделал бы. Только не нужно.

Она его во всех смыслах. Телом, душой, умом. Она вся его. И он ее весь с потрохами. Абсолютно.

И детей он хотел, но только ее детей. От нее. Ни от кого больше. Потому что только ее одну любил, и только ее одну хотел видеть рядом с собой всегда.

ГЛАВА 17

Вот уж откуда не ждала неприятностей, так это от собственного организма. Слабость во всем теле была дикая, она, кажется, даже пальцем самостоятельно не могла пошевелить в первые два дня. Кожа чувствительная стала, до невозможности, – когда Олег и Кирилл помогали ей с кровати вставать, чтобы постельное бельё поменять и комнату проветрить, чуть ли не стонала от боли. Ужасное состояние.

Она часто слышала, еще, когда в школе училась, что многие специально зимой снег жменями жрали, чтобы заболеть... Они скрытые мазохисты, что ли? Как можно добровольно обрекать себя на такое состояние?

Ей по коже наждачной бумагой сначала прошлись, а потом солью натерли... вот такое было ощущение. Про боль в мышцах и суставах, она вообще молчит. Про больное горло и ежеминутный кашель, который легкие наизнанку выворачивает,– вообще не упоминает.

Гадское состояние.

И еще депрессия накатывает. Начинаешь себя жалеть, буквально упиваешься этой жалостью. Все плохие, а ты одна хорошая. Обидели девочку, а значит, головы с плеч у всех должны полететь.

Да. Маленький капризный ребенок, по сравнению с большим больным взрослым,– это цветочки.

Господи! Столько таблеток за один раз она в жизни не пила. Порой ей казалось, что у нее печень раньше откажет, чем пройдет эта дурацкая ангина.

И в душ сходить нельзя. Да кто это, вообще, придумал? Бред какой-то. Но, под угрозами своих домашних, Тане приходилось терпеть и делать, что велят.

В тот день, когда Дима уехал, после их разговора, она вообще не сознавала себя, как человека. Ей казалось, что она превратилась в какое-то безвольное существо, которое не понимает, что забыло в этом чертовом мире.

Так вот, возвращаясь к тому вечеру...

Кирилл на нее обиделся.

– Я не понимаю!? Зачем ты его выгнала?

Сын нервно расхаживал по ее спальне, предусмотрительно отодвинув софу ближе к стене, и весь центр комнаты от кровати до той самой софы был в его распоряжении. Кажется, на ковре останутся следы от его метаний туда-сюда. Сама она лежала под теплым одеялом, точнее полусидела в кровати, опираясь спиной на три подушки, которые ей заботливо подсунул сам Кирилл, пила имбирный чай, делая глотки сквозь слезы, потому что горло болело нещадно. А Кирилл все возмущался и возмущался.

– Я его не выгоняла. Он уехал, потому что так надо, и прежде, чем ты начнешь снова меня в чем-то обвинять, лучше расскажи-ка, как давно вы перешли на такое тесное общение? И почему ты зовешь его «папа»? – если бы у нее были силы, она бы сама вскочила и металась по комнате точно так же, как и сын. Но приходилось лежать, сил не было.

– Да какая разница, как давно, и вообще!? Ты моя мама, ты его любишь, значит, и я могу его любить. Он заслуживает этого, по крайней мере, от меня, точно.

– И поэтому ты зовешь его отцом? Потому что он этого заслуживает? – если бы он только знал, как сделал больно этими словами ей.

– Да нет же, – парень остановился, как вкопанный посередине комнаты и уставился на нее, – Он... мама ты знаешь какой он. И... и мы разговаривали постоянно, он поддерживал меня, советовал. Да просто интересовался моими делами. А это намного больше, чем делал Вова, намного. И он тебя любит, разве этого недостаточно?

– Если ты считаешь его своим... – ей физически было больно произнести это, – Своим отцом, своим человеком и частью своей семьи, то я не могу тебе запретить этого, но Кирилл, дорогой, ты понимаешь, что и он к тебе привязался?

– Да, мама, – он сглотнул, – Я хочу, чтобы мы все были вместе. Жили одной семьей. А ты взяла и выгнала его! Зачем?

– Во-первых, сбавь-ка децибелы, молодой человек, ты с матерью разговариваешь или с кем? И так голова трещит по швам. И во-вторых, мои отношения с Димой тебя не касаются. Твои отношения с ним не касаются меня. Я тебе не запрещаю, общайтесь, но не нужно на меня давить и говорить, как я должна поступать в нашей с ним ситуации.

– Еще скажи, что я слишком мал и не опытный, чтобы понимать что-то в ваших отношениях, – обиженно буркнул, – Ты что, его больше не любишь?

– Кирилл, сынок, – она протянула руку к нему, желая прикоснуться к вихрастой макушке, чтобы успокоить бурю у него внутри, парень подошел к ней, сел на постель и позволил ее руке пригладить свои волосы, – Любовь, она не всегда значит, что людям нужно быть вместе, понимаешь. Мы уже пытались, и те годы моей жизни, они были прекрасными, но те моменты, на которые мы наткнулись и из-за которых разошлись, они никуда не делись. Проблема не решена, и я не уверена, что мы сможем ее решить.

– Какая проблема? Ты ведь его простила, я точно знаю, что простила за измену, мам. Ведь простила?

– Простила. И он меня простил. Только дело не в этом, – она сглотнула ком в горле, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы объяснить сыну свою позицию и не настраивать его против Димы, – Мы, точнее Дима, он хотел и хочет ребенка, а я нет,– и это основная причина. Даже, если мы сейчас будем вместе, через какое-то время он все равно захочет еще детей, а я... я не смогу ему этого дать.

– И ты боишься повторения, – закончил он за нее.

– И я боюсь повторения, – своей горячей от жара рукой погладила его по прохладной щеке, – Как бы я тебя ни любила, еще одно предательство от Димы я не вынесу. Просто не смогу, и именно этого я боюсь больше всего. И я не хочу, чтобы ты пострадал из-за наших с ним проблем.

Внутренне она еще переваривала новости по поводу статуса Димы в глазах ее ребенка, не смирилась. Но говоря вслух, аккуратно подбирала слова, видя с каким пылом, Кирилл бросается на защиту... отца.

– Это неправильно! Не правильно! Ты... ты и он, вы такие счастливые рядом всегда были, и даже сейчас. Он тебя любит, ты любишь его... и все эти твои причины просто отмазки. Ты просто боишься, и все!

То, как он говорил с ней, с какой скрытой детской обидой, ранимостью, так ему не свойственными... Слезы появились на глазах, но уже не из-за боли в горле. Таня понимала и видела, что обижает сына своим поступком, но и по-другому не могла. Быть с кем-то только для того, чтобы твой ребенок был счастлив, – не правильно, потом может стать гораздо хуже. А у Кирилла такой возраст сложный. Время юношеского максимализма, когда кажется, что только ты один во всем мире знаешь, как правильно поступать. У него есть негативный опыт в семье, он много пережил, но он все еще ребенок, как бы не пытался быть взрослым. И эти его слова она попыталась пропустить мимо ушей, чтобы они не легли камнем обиды у нее в душе.

Но сказать ему ничего не успела, в дверь позвонили.

Странно. У Олега есть ключи, Дима уехал, может Саныч наконец одумался?

– Я открою! – недовольно бросил сын и пошел открывать.

А Таня лежала и гадала, кого там принесло на ночь глядя, пока не услышала из коридора знакомый голос и улыбка сама по себе вылезла на лицо.

– О, здорово, Кирилл! Господи, ты здоровый то какой стал, а! Блин, это ж, когда я тебя видел в последний раз? Тебе сколько тогда было?

Послышались хлопки, похоже, кто-то по-мужски дружески обнимался. Она мысленно хмыкнула,– показушники. Застучали дверцы шкафа, Кирилл что-то отвечал.

– А где эта? Заразная которая?

Кирилл вошел первым, забрал у нее пустую чашку.

– Я сделаю еще чай, и тебе через полчаса пить таблетки надо и температуру мерить, не забудь.

Таня улыбнулась сыну, взглядом выражая всю свою благодарность за то, что, несмотря на их ссору, он все равно заботится о ней.

– Танюха! – заорал с порога в спальню Артём, – Ты в надежных руках, знаешь? Кирилл твой такой здоровый стал, капец! Когда только успел вырасти так? Прикинь, с порога меня в ванную погнал, руки мыть!

Мужчина захохотал и направился к ней. Стиснул своими ручищами так крепко, что она закашлялась.

– Мать, ты говорят, совсем плохая стала! Не хорошо!

– Господи, ты только приехал, а мне уже хочется удавиться! – жалобно простонала, изворачиваясь от дружеского поцелуя в щеку, – Куда ты лезешь, еще заразишься!

– Зараза к заразе не липнет, так что, целуй, давай, – подставил небритую щеку, а она поцеловала. Чертовски рада была его видеть.

– Как жена? Не родила еще?

– Лучше бы она родила, в самом деле, я не против. Отправил к маме на море, пусть отдыхает, пока есть такая возможность.

Этот наглый, но жутко симпатичный мужик, прямо в одежде забрался к ней на постель, и разлегся рядом, закатив глаза от удовольствия.

– Девять часов за рулем, я чуть не сдох, пока ехал тебя спасать, а ты тут, оказывается, в защитниках и не нуждаешься.

– Тебя Маришка прислала?

– Да, я по заданию партии, – он смотрел на нее своими серыми глазами, вроде улыбался, но глаза были серьезными, – Так что, выкладывай, что тут у вас происходит, быстро все решим и поедем в столицу-матушку, Маришка тебя ждет, вместе с англичанами,– последние ждут тебя особенно сильно.

– С чего это?

– Я в ваши тонкости влезать не стал, но партия сказала привезти комсомолку Мелех, как можно быстрей, значит, я привезу.

– Шут гороховый ты, а не кагэбэшник, понял!? – хлопнула его по руке, которая тянулась к ее волосам, чтобы взлохматить.

– Блондинкой тебе идет, не привычно, но круто! Дима, небось, от такой красоты неземной в обморок свалился?

Он таки дотянулся до ее волос и привычным жестом взлохматил ее волосы, а так как болезнь еще не отступила, то было ей не очень приятно!

– Отстань! – зашипела на него, отодвигаясь ближе к краю, – Больно, блин.

– Ты, мать, конечно, не вовремя заболела, но что есть с тем и буду работать.

– В каком смысле работать?

– Я же тебе уже сказал: мы, то есть ты, Кирилл, и я, через какое-то количество дней уезжаем в Москву. Пока ты будешь болеть со всем комфортом, я займусь твоими проблемами.

Вроде бы ничего ужасного в его словах не было, но это только для постороннего человека. Пусть Маришка никогда в открытую и не афишировала свои связи с криминалитетом, но Таня и сама прекрасно знала, во что подруге пришлось влезать, чтобы выстоять на своих двоих, и удержать на плаву мать с сыном.

Таня ее никогда не осуждала за это. Не имела права. Просто приняла, как данность, что когда она сама не могла помочь подруге, ей помогли другие люди, а как именно, и кем, после этой помощи, стала Маришка в глазах общественности и закона, ее не слишком то и волновало.

Кто-то мог бы сказать, что у Тани есть некие двойные стандарты, потому что дела Маришки она воспринимает если не как норму, то спокойно, а вот прошлое «хобби» Саныча ее чуть ли не до истерики довело. У них обоих разные причины. У Маришки свои, У Саныча свои,– но диаметрально разные. Она рискует ради своей семьи, а вот он своей честью, своим долгом, и сейчас выбирает все, что угодно, но только не свою семью.

И то, что сказал Артем, можно трактовать не иначе, как: «Я решу все твои проблемы, даже если мне придется кого-то убить». Что, для Артема, проблемой не являлось.

Он вообще так внешне симпатичный, высокий, улыбчивый мужчина. Его можно назвать балагуром, душой компании, но никому и в голову не придет, что этими самыми руками, которые весело перебирают гитарные струны, он может спокойно, не вспотев, придушить человека, той самой гитарной струной.

Таня не имела никаких фактических доказательств, но тут они были лишними. Она прекрасно знала на кого работала Маришка, да и сейчас связи имеет с Шахом. Таня даже его видела пару раз. Диме, правда, никогда не говорила, но о делах своих друзей была в курсе, и даже оказывала Маришке посильную помощь с ее компанией.

Потому и похолодела вся внутренне, замерла.

– Надеюсь, ты никого убивать не собирался? – тихо выговорила, едва дыша.

Мужчина устремил на нее холодный задумчивый взгляд и рассматривал так, наверное, с минуту, а потом улыбнулся, как в рекламе зубной пасты и, сдерживая смех проговорил:

– А что, у тебя есть парочка кандидатов? Так я не прочь размяться, правда, оптику с собой не захватил, не рассчитывал как-то, что ты мне предложишь такую работенку.

– Господи! – облегченно выдохнула, – Как ты можешь шутить о таком! Сволочь ты такая, я ж чуть не поседела, пока твой ответ ждала.

– Лады, – хлопнул ладонью по постели и стремительно поднялся, – Сегодня я сплю, а завтра ты мне все подробно рассказываешь, что и как. Ты квартиру будешь продавать?

– Да, наверное.

– Хорошо, – он кивнул, – Там Маришка уже развернула деятельность по поводу ремонта в вашей новой хате, Сава лично просил бригаду ремонтников найти, чтобы толковые были. Так что, считай, через недели три у вас будет новоселье.

– Ага, – она, как безмолвный болванчик закивала головой, офигевая от количества информации, которую на нее обрушил Артем.

– Тогда я спать пошел, твой малой мне там уже постелить должен был.

– Иди, отдыхай! И спасибо, что приехал.

– Партия своих не бросает.

Он ушел, а Таня так и лежала в шоке и ступоре.

Когда Маришка впервые познакомила ее со своим одноклассником, с которым просидела за одной партой все школьные годы, Таня пребывала в таком же состоянии. В Артеме всегда было слишком много энергии, он всегда внутри кипел, горел, как вечный двигатель. Но, при этом, чаще действовал на публику, хохмил, острил, но мало кому позволял заглянуть в душу. Маришке вот позволил, и жене своей, она, кстати, с ними в одном классе училась. Они поженились сразу после школы, а потом Артём в армию ушел,– это ей так Маришка рассказывала.

Интересный он человек. И опасный. Но ее саму считал кем-то вроде младшей сестры своего друга Маришки, а значит, по разумению Артема, он должен был Тане помогать, поддерживать и так далее. Вот и сходит теперь в офис, к Санычу.

И пусть с ее стороны это было не слишком красиво и даже чуточку малодушно, но она не хотела больше появляться в офисе, видеть понимающие и жалостливые взгляды подчинённых. А самое главное,– она не хотела видеть Саныча. Не потому, что обижена. Просто ей было больно на него смотреть и понимать что, несмотря на весь его опыт, он все равно из чистого принципиального упрямства пойдет ей наперекор, а значит, будет стоять на своем до конца.

Может и сама Таня в его глазах тоже упрямая, но еще и предательница. Это же дело ее отца, как она может его продавать?

Да вот так. Легко и очень просто.

Поэтому, приезду Артема она рада безумно, и обязательно позже или может завтра позвонит Маришке и скажет ей «спасибо» за то, что додумалась прислать ей подмогу в его лице.

Ситуацию решила отпустить. И не прогадала.

Пока она болела и познавала все прелести ангины, которой заболела впервые в жизни, Кирилл с Олегом вместе не отходили от нее далеко. Контролировали ее температуру, заставляли пить противные таблетки, и вели себя, по меньшей мере, как курицы-наседки. Впервые попробовав, сваренный Кириллом куриный бульон, хоть чуточку и пересоленный, от умиления чуть не расплакалась, как маленький ребенок. В своей болезни она даже сумела найти плюс: подкачала себе пресс. Из всех физических нагрузок качать пресс она люто ненавидела и была даже рада в какой-то момент тому, что благодаря кашлю немного подтянула себе и так плоский живот.

Ссора с сыном сама по себе сошла на нет. Стоило только температуре подняться, как Кирилл начинал вокруг нее бурную деятельность. И свою обиду забывал, напрочь. Но, что еще не маловажно, он прекратил шифроваться и, в открытую, звонил Диме, а Дима ему, и они могли по полчаса разговаривать ни о чем или, наоборот, о чем-то конкретном. Смеялись, шутили. Кирилл докладывал ему о состоянии Тани, в красках рассказывая, как она морщится от противного сладкого сиропа, или горьких таблеток.

Когда Таня у него спросила, зачем сын это делает, он просто сказал:

– Папа волнуется за тебя, ты же ему не звонишь, – и сказано, вроде без обиды, но ей точно не почудился упрек в словах сына.

Как-то в одночасье она потеряла управление своей жизнью. Снова все меняется, но непосредственного участия в этих переменах она не принимает.

Артему понадобилось три дня, чтобы все устроить.

Он целыми днями где-то пропадал, что-то делал, с кем-то говорил, домой приезжал пару раз в день, вместе с нотариусом, чтобы он заверил несколько документов, в том числе ее согласие на продажу своего пакета акций «Меридиана». Еще приводил парочку покупателей на квартиру, и даже умудрился договориться о продаже дачи. Участок там приличный, но ехать от города долго, но озвученная сумма ее полностью устроила. Вырученных денег с лихвой хватит на ремонт, и на все время обучения Кирилла в университете.

Саныч не звонил. Она ему тоже. У Артема не интересовалась, как он отнесся к продаже акций. Только Степан звонил ей, советовался, как лучше принять дела, но также благоразумно молчал и никак не комментировал ее действия.

Единственным человеком, который не смог смолчать, был, кто бы мог подумать, Кирилл.

– Вы поссорились что ли? Ты не подумай, просто это странно. Мы собирались уезжать все вместе, а выходит, что едем сами, и может еще Олег надумает.

– Мы не ссорились. Не сошлись во мнениях по поводу рабочих моментов, – не знала, как ему сказать правду.

– Давай честно, как есть, ладно, мам? Я не маленький.

– Я знаю, что ты не маленький, но это не значит, что я могу взваливать на тебя все свои проблемы. Ты и так от меня не отходишь.

– Ты же от меня не отходила, когда я болел, на руках таскала по комнате, чтобы уснуть мог, я помню. Не надо меня оберегать, мам.

– Кирилл, я всегда буду тебя оберегать, всегда. Потому что по-другому не могу. И Саныч, он перед сложным выбором, понимаешь, ему нелегко, и пока он решил, что ему лучше остаться.

– И поэтому он у нас не появляется почти неделю? Как ты могла стать юристом, если так плохо умеешь врать?

– Юрист не должен врать, Кирилл, он должен уметь так перефразировать правду, какой бы она ни была, в то, что каждый хочет услышать, – поучительно проговорила, надеясь замять разговор.

– Значит, дело в бизнесе. Это как-то касается продажи акций, которые заверял дядя Артем?

– Да, касается.

– И Саныч был против продажи?

– Если обобщать, то да, он был против. Но запретить мне это сделать не может. «Меридиан» не стоит всех этих нервов, просто не стоит. Саныч не согласен с моим мнением.

– Ясно.

И больше ничего сын тогда не добавил. Что ему стало ясно, непонятно, но разговор, тем не менее, на том и закончился.

Подошло время собирать вещи.

Она не успела обзавестись ненужным хламом, так что рабочие справились быстро. Упаковали все в коробки и сгрузили в заказанную машину транспортной компании. Вещи на первое время уместились в два небольших чемодана, которые Олег загрузил в свою машину.

Там внизу уже был Кирилл.

Артем уедет завтра с утра на своей машине.

Олег взялся посадить их на рейс до Москвы, и обещал, что через неделю приедет сам, и поможет с ремонтом. Все же решил и сам перебираться в столицу, сказал, что тут его ничего больше не держит.

Она стояла в полупустой квартире и ждала. Держала телефон в руке, не выпускала его ни на минуту. Намеренно Степке сказала, когда они уезжают. Но телефон продолжал молчать.

Обвела взглядом прихожую, уже практически чужой квартиры, но сделать шаг за входную дверь было очень трудно.

Она уезжала с тяжёлым сердцем, отрывала что-то от себя с мясом, с кровью, очень болезненно и грязно. Выла, внутри, от боли и разочарования, гнала подальше от себя слезы, потому что оправдаться, болью в горле, перед Кириллом уже не сможет,– ее здоровье шло на поправку, – а вот душа начинала чернеть.

«Старый упертый баран! Только попадись мне на глаза, и я не знаю, что с тобой сделаю!»

Как дурочке хотелось самой позвонить или сообщение отправить, но удержалась. Зачем себе душу травить лишний раз. Он слишком гордый, и даже если сейчас жалеет о своих словах и поступках, всё равно не признается в этом.

Пусть!

У них с Кириллом начинается новая жизнь! Даже если начинается она вот так, Таня будет надеяться, что в будущем они смогут стать немного счастливее и без Саныча.

****

Трофимов Александр Александрович, или просто Сан Саныч, нервно расхаживал в своем кабинете, напоминая, загнанного в клетку, матерого зверя. И этот зверь был неимоверно зол и раздосадован. Зол на самого себя.

Он прекрасно знал, что сейчас единственный человек, которому было не плевать на него самого, уже сидел в самолете, в первом классе на рейс до Москвы. И там ее уже ждут, будут встречать и всячески заботиться.

Единственное, чего он не знал, так это состояние её здоровья. Но его любезно просветили, и главное, кто? Какая-то зарвавшаяся дамочка в возрасте, но при этом свято уверовавшая, что выглядит она не больше, чем лет на сорок. Как в том анекдоте: «В сорок пять, баба ягодка опять, а тебе сорок один – ты же, баба мандарин».

Презрительно хмыкнул своим мыслям.

Вон сидит, эта Маргарита, в кресле и спокойно наблюдает и переживает его буйство.

Она какой день окучивала его, и ей, что уж скрывать, это удалось. Он согласен продавать все к чертовой матери, и мотать из этого города куда подальше.

Только оставался вопрос: куда ему уезжать?

Родная дочь от него отказалась давно. Неродная не простит ему слов, сказанных в запале, да и не будет он прощения просить. Не будет и все!

Да, он сожалел о своих словах. Да, сожалел о том, что он привнёс свою лепту в ее душевное и физическое состояние. Но, он не понимал. Просто не понимал, почему Таня так быстро согласилась на это проклятое предложение?

Она могла бы дать ему больше времени и, успокоившись, он и сам бы, наверное, пришел к выводу, что это лучший из возможных вариантов.

Только вышло все так, как вышло.

Его грызла вина. Но ехать к ней и, как нашкодивший собачонка, просить простить и принять?

Нет уж, увольте. Он этого наелся, еще, когда женат был.

Да, докатился, сравнил Таню с бывшей женой. Обе были ему родные. Только Таня как дочь родная. И любил он ее по-своему, волновался.

И по морде получил заслуженно.

Но то, что две его дочери натравили на него Савицкого, немыслимо просто.

За каких-то три дня, этот уникум по решению проблем, сделал невозможное.

Правда, почему-то не уехал, а значит можно скоро ожидать очередное пришествие.

– Шли бы Вы, Маргарита... куда-нибудь отсюда. Что вам тут сидеть?

– А мне, знаете ли, хорошо сидится. И даже посмотреть есть на что: недосмотрела в детстве «В мире животных», – она многозначительно окинула его заинтересованным взглядом.

Черт! Это не женщина, а сущее наказание. Пожирает его глазами. И на чистых рефлексах сразу расправил плечи, грудь колесом встала. И только, когда понял, для чего была эта демонстрация, остановился и задумчиво на нее уставился.

А ведь красивая. Ухоженная, лощеная. Цепкий умный взгляд светло-карих глаз следил за каждым его шагом. Она смотрела с интересом и ожиданием. Ждала от него какого-то шага, действия. И он был бы полным идиотом, если бы не понял, в каком направлении ему нужно шагать, чтобы эта женщина была довольной.

На старости лет ему вдруг захотелось женской ласки и тепла. Нежности.

Понял вот сейчас, что не просто от какой-то абстрактной женщины, а вот именно этой. Строгой. Стойкой. Умной.

Маргарита отчитала его, как молокососа, за то, как он обошелся с Таней. И за то, что не соглашается на выгодное предложение. Предрекала ему большие неприятности, если он решит стоять на своем, до конца.

А еще она его касалась. Вроде, невзначай. Но он помнил ее чуть прохладные ладони на своем предплечье, и то, какие желания в нем вызвало невинное касание.

– Это Вы мне так сейчас комплимент сделали или наоборот?

– Обычно комплименты делают мне, но так уж и быть можете считать, что Вы исключение.

– Почему Вы до сих пор здесь? – после его вопроса и отнюдь не добродушного взгляда, женщина вся подобралась, будто готовилась к прыжку.

– А что может делать красивая, свободная женщина, в обществе не менее красивого и свободного мужчины? – кокетливо посмотрела на него, улыбнулась лукаво, а потом стала вдруг серьезной, – А вообще, слежу, чтобы не натворили глупостей, пока готовят пакет документов.

– Ах, ну да, Вас ждет процент от удачной сделки. Как я мог забыть.

– Я бы могла сейчас обидеться, но не буду. Вы мужики, вообще любите обижать тех, кто вам дорог. Так что, пожалуй, отнесу Ваше высказывание в несколько другую категорию.

Саныч слушал ее, но не слышал. Думал о своем, но и о ней тоже.

Куда он может податься после того, как продаст «Меридиан»? И с кем?

– Ты поедешь со мной, если позову? – вдруг спросил он, требовательно смотря ей в глаза. Держал взгляд, не давал ей отвернуться и спрятаться от него, – Поедешь?

– Смотря, для чего. Если потому что ты вдруг понял, что остался совсем один, то нет. Не поеду.

– А если я просто хочу, чтобы ты была рядом? – он свободно перешел на «ты», убирая между ними невидимую дистанцию.

– Так ты все-таки хочешь или пока не уверен?

– Уверен. Я хочу попробовать дать нам, себе шанс. И хочу попробовать именно с тобой.

К сожалению, ответить Рита не успела, в кабинет без стука распахнулась дверь, и появилось новое действующее лицо. Савицкий Артем Артурович.

Мужчина остановился в дверях и подозрительно окинул их взглядом, но никаких острот откалывать не стал. У него в руках была какая-то папка, и он небрежным жестом кинул ее на стол Саныча, когда прошел вглубь кабинета.

– Полистаете на досуге. Советую читать внимательно, это ваш последний шанс что-то исправить.

Саныч не стал бегом хватать папку и читать, что в ней. Пока он слушал, так же, как и Рита, с большим интересом.

– Татьяна и Кирилл больше не Ваша забота. Никаких ваших людей не должно быть с ними рядом, даже если они просто будут наблюдать. Как только мои люди их заметят, получите своих парней обратно в мешках. То же самое касается и тех, кто наблюдал за Мариной Александровной и Ильей: увижу кого, – готовьте гробы. Я предупредил. Что делать дальше, решать Вам.

– Ты, щенок, мне угрожаешь? – Саныч угрожающе двинулся к этому зарвавшемуся, в конец, мужику.

– Прекрати! – Рита бросилась ему наперерез, уперлась своими прохладными ладонями в его грудь, и твердо стала перед ним, явно говоря своей позицией, что никуда и с места не сдвинется, пока он не успокоится, – Прекрати, пожалуйста.

Она умоляюще смотрела на него своими янтарными глазами, и он ясно видел, что она беспокоится за него и за его будущее. И вправду, что ли, влюбилась в него? И он сам, почему то, застыл под ее руками и внимательно вглядывался в янтарь глаз, пытаясь там что-то отыскать.

– Правильно. Послушай умную женщину. Я, может и щенок, но тот щенок, который при всех твоих возможностях, спокойно закатает тебя в асфальт и воздаст хвалу великим фильмам про гангстеров. Уж не знаю, за что тебя любят такие женщины, но больше никаких промахов тебе никто спускать не будет. Выход лежит у тебя на столе,– не устроит он, тогда ты свою семью никогда не увидишь.

Мужчина на пятках развернулся и невозмутимо вышел из его кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.

Саныч подошел к столу, и взял папку. Но руки дрожали, и свое состояние он скрыть не смог.

Рита мягко забрала у него папку из рук и открыла. Минуты две она пролистывала бумаги, быстро читала, по мере прочтения улыбка все больше и больше расползалась на четко очерченных красивых губах.

– Что там? – он не мог сам прочесть, строчки отказывались складываться в читабельный текст.

– Это готовые бумаги, заверенные у нотариуса, тебе осталось только поставить подпись и все, «Меридиан» будет продан. И еще бумаги на право собственности рестораном, он закрыт и пришел в убыток, но он твой, и ты волен делать с ним все, что хочешь. Ресторан в Москве.

– Кто даритель столь «скромного» подарка? – хрипло уточнил он, не веря собственным ушам.

– Некий Савелий Петрович Шахов, знаешь такого? – она подняла на него счастливые глаза.

– Знаю, но лично не знаком.

– Значит, скоро познакомишься, да? – она улыбалась, гладила его по щеке, даря ему волну тепла, что омывала давно замерзшую душу.

– Если только ты составишь мне компанию! – он склонился к ней ниже, руками обвил ее талию.

– Составлю, – Рита царственно ему кивнула, и сама подалась ближе, смешивая их дыхание в первом сладком поцелуе.

Не многим дается шанс на исправление ошибок. Еще меньше дается шанс на двойное искупление.

Но встретить женщину в его возрасте и понять в один миг, от одного поцелуя, что именно ее ты ждал всю жизнь... просто невозможно.

Но так бывает, и он неимоверно рад, что она оказалась такой упертой и за какую-то неделю смогла его приручить, при этом практически без слов, только одним своим присутствием в его кабинете.

И Саныч был счастлив, и собирался стать счастливее. Потому что, его дочь дает ему шанс. Последний. И он не собирается его упускать: ни с Маришкой, ни с Татьяной.