Текст книги "Так бывает (СИ)"
Автор книги: Никтория Мазуровская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
ГЛАВА 13
Димина бабка, мать отца, еще когда была в здравой памяти и, жизнью светилась, постоянно говорила, что ошибки нас формируют, делают умнее, сильней.
«От судьбы, треклятой, все равно не убежишь, Дима! Все случится так, как и должно быть. Тебе только нужно решить: принимаешь ли ты свою судьбу или супротивишься».
К чему он это вдруг вспомнил? Кто бы знал... но не к добру, уж точно! Хотя... Он в жизни, кажется, совершенно перестал что-либо понимать, вот абсолютно. Будто ему уже не под сорок лет, и жизни не видел, не проживал... наивный как ребенок, и каждый взрослый его вроде обмануть пытается, и все из благих побуждений.
И думать никогда не думал, что так повернется.
Не представлял даже никогда.
А вот, поди ж ты!
Приложило его мордой об стол, да так, что мозги отшибло, к чертовой матери.
Все наперекосяк пошло. Все!
Сил не было ни для работы, ни для семьи.
Он смертельно устал.
Устал быть один, без своей женщины, без своей Татьянки!
Дима все больше ловил себя на мысли, что начал лучше понимать отца. У того иногда такое выражение глухой тоски в глазах проскальзывало, что и Диме плохо становилось от его боли.
В последнее время он все больше задавался вопросом зачем родители вообще развелись? И даже отца спрашивал... он ответил. Один раз, и это отбило у него неуместное любопытство раз и навсегда:
– А она меня, Дима, не любила никогда, представляешь? – отец тогда прилично выпил, они оба сидели в кабинете и каждый тянул свою лямку тоски по любимой, – Никогда! Оказалось, кроме меня ее замуж никто не звал, а ей сильно хотелось, молодая была, вот и пошла за меня. И была рядом столько, сколько смогла вытерпеть.
– Вытерпеть? Наша семья была для нее такой обузой?
– Нет, что ты! Ты ее сын, она тебя любит. А я... я ее душил своей любовью, заботой. Видел же, знал, что не любит, а все равно не отпускал. А когда уже она сорвалась, высказалась... Что мне еще оставалось, сын? Отпустил, и не жалею, хоть по ночам выть хочется. Первое время все искал ее рядом: ночью проснусь, а ее нет. Зову, -тишина. И только потом вспоминал, что уже не вместе.
– Я так не хочу! – практически закричал.
– А у вас так и не будет, – спокойно произнес отец, – У нас с твоей матерью любовь односторонняя была, у вас же с Таней по-другому...
Он запомнил тот разговор, и даже на каких-то пару дней в нем теплилась надежда, что отец прав.
Любит его, скучает...потому что, он – Дима, ее мужчина, а она его женщина.
Но оптимистом никогда не был, и этих мыслей хватило ненадолго.
Отец мать отпустил потому что душил, а Дима дал развод потому, что это был единственный выход, который он видел... единственный.
В конце концов он уехал тогда, чтобы взять перерыв, подумать.
Он и думал. Каждый день. Засыпая и просыпаясь, он думал. Вспоминал каждый их прожитый день вместе, и каждый день, прожитый врозь. И пришел все же к решению.
В конце концов никто не помешает ему жениться вновь, пусть и на одной и той же женщине.
Никто и никогда не сможет забрать у него его Татьянку, даже она сама не сумеет отобрать себя у него.
Она у него под кожей, в крови, в сердце. Всегда с ним, всегда рядом.
И он так же, как и отец, по ночам иногда просыпается в холодном поту и ее зовет, неосознанно ищет в кровати, в темноту вглядывается. А когда понимает, что ее нет, заснуть уже не может. Так и бродит до самого утра по квартире из угла в угол. Фотографии рассматривает, снова вспоминает, снова думает.
Свадьбы у них не было. Точнее, была роспись в ЗАГСе, а как таковой свадьбы, не было. Ни платья, и сверкающей в нем счастливой до безобразия невесты, ни его, волнующегося до потных ладошек,– а вдруг сбежит. Гостей тоже. Букета невесты, медового месяца. Вся их семейная жизнь началась неправильно. Все, спустя годы, оказалось пропитано горем, горечью, болью.
Разве такие должны быть воспоминания от свадьбы?
Их не венчали в церкви, не благословили их союз.
Сам ее потащил жениться, сам. Волей своей согнул, в тиски крепкие схватил, и даже подумать не мог, что поступает подло, и к чему в итоге все это может привести.
Он лелеял в памяти ее твердое и уверенное «Да». И не подозревал, что так она прячется от себя самой, от своей боли и своих страхов.
Наворотил.
А теперь остался один. Точнее они остались вдвоем. Он и его одиночество.
Так, наверное, и должно быть. То, что он проходит сейчас, то, что переживает,-это плата, или скорей расплата за все его ошибки и грехи перед ней, и перед богом.
Он ее растоптал своими словами тогда, тем вечером. Сломал до конца. И только он виноват. Потому что его измена ее надломила, а вот тем вечером он ее сломал до конца.
И теперь расплачивается, закаляется...потому что должен стать другим, измениться, чтобы снова быть рядом с ней.
Таня, благодаря ему, стала другой. Сам сломал, а теперь и знать не знает, что делать с новой, совершенно другой женщиной.
Все это ему доподлинно известно, у него теперь есть надежный союзник в стане... мм «врага».
Губы тронула улыбка.
Это ж надо, так вляпаться, и додуматься: свою женщину «врагом» своему счастью назвать. Хоть по сути так и есть.
Упрямая же, до невозможности, если решила, то все,– сушите весла или идите вешайтесь, но переспорить и заставить изменить свое решение...это что-то из разряда фантастики, или небылиц по типу, когда рак на горе свистнет или пекло льдом покроется.
Такая черта характера непонятно откуда в ней вообще взялась. Насколько он мог судить, -ни ее отец и уж, тем более мать, такой силой воли и упрямством не обладали. Может, если только от Саныча, или той же Маришки? Вряд ли, конечно, тут скорей вариант ее природной упертости...жизнь такая была, вот и пришлось делать все, чтобы не свихнуться.
Возвращаясь к их партизанскому движению, его на хохот пробирало всякий раз, как он вспоминал с чего вообще вся эта каша началась.
Дело было, спустя недели три, после его отъезда в Москву.
Из офиса пришел поздно, проблем накопилось много, а он и рад. В квартире одному тошно, хоть бери и вешайся, в самом деле.
И тут звонок на мобильный с незнакомого номера. Когда ответил, ушам своим не поверил, решил, что все, -доработался до слуховых галлюцинаций.
– Ты меня слышишь, нет? Или в обморок от счастья свалился? – ехидно протянул голос с подростковой хрипотцой, – Дмитрий Сергеич, Вы там чего, валидол, что ли, кушаете? Так Вы скажите, я перезвоню...через месяц, другой.
– Кирилл, твою мать, что случилось? Ты время видел? Что-то с Таней, что!? – Дима практически орал в трубку, а сам на автопилоте начал собираться в дорогу: вытащил дорожную сумку из гардеробной, и вещи какие-то бросал, -какие именно не замечал.
– Дядь Дим, да хорошо все у нее, спит она, устала!
– Знаешь, что? – облегченно выдохнул Дима, – Я тебя выпорю и не посмотрю, что ты парень взрослый! Меня чуть кондратий не хватил!
– Так я для того и звоню, чтобы он тебя схватил и притащил уже к маме. Долго ты ее еще мучить будешь? – в голосе парня было столько решимости, что Дима даже улыбнулся.
– Не все так просто...– начал говорить.
– Нет, все как раз очень просто. Ты любишь ее, она любит тебя, вы друг без друга всех вокруг своей тоской в гроб загоните, а я еще пожить хочу. Так что, давай, считай, я– твой засланный казачок, будем планировать диверсию.
– Я так понимаю экзамен по истории Отечества сдан на отлично?
– А как же, – хмыкнул, – и все остальные тоже.
– Молодец!
– Мамка тоже рада очень, только по тебе скучает сильно. Думает, я не вижу, но я-то ее давно знаю, так что все замечаю. – Диму по сердцу царапнуло это его «мама» по отношению к Тане, но говорить он ничего не стал. Если Кирилл в открытую так говорит, значит Таня в курсе, значит приняла его, как своего. А на него снова тоска черной волной навалилась, и он еле смог разобрать слова Кирилла – А мы в Москву переезжаем.
Ступор минутный.
По позвоночнику жаром так полыхнуло, что чуть было на колени не бухнулся перед кроватью.
И дышать... надо дышать глубже, чтобы в ушах шуметь перестало.
– Переезжаете? – переспросил осипшим голосом
– Ага, мне же поступать, и мама с тетей Маришкой поговорила, а та ее убедила, что у вас там больше шансов на успех, перспектив и так далее. Так что мы решили, что переезжаем.
– А работа как же? Саныч?
– Саныч с нами, контора на Олега остается.
– Погоди, – встряхнул головой наваждение какое-то, снимая,– ему все это бредом виделось, видением каким-то, – А он на пенсию, что ли, выходит?
– Куда выходит? – смешливо переспросил парень, а потом засмеялся и через этот хохот ему говорил: – Ага, прям бежит и спотыкается. Ой, не могу! Наш Саныч и на пенсии! – и снова ржет, зараза, – Ты только ему не говори, а то же даст по морде, а мама потом переживать будет.
– Ты язвить то завязывай! – раздраженно прервал, – Рассказывай!
– А что рассказывать? Саныч открывает ресторан, мамка будет работать у Маришки, -та ее давно зазывает,– я поступаю в универ, правда еще не решил в какой, но не суть.
– А жить вы где будете?
– Так Саныч с мамой решили, что продают свои квартиры здесь, и покупают одну общую там, дачи не трогают, но, если нужно будет и их продадут.
– Квартиру уже нашли?
– Пока только пару вариантов, но и то только по интернету, а как приедем мои документы подавать, сразу и посмотрим.
– Ты ж понимаешь, что сейчас сдал мне мать родную?!
– Если б не хотел сдать, не стал бы вообще звонить.
– Зачем тебе это? Ты меня не слишком то любишь. – Дима говорил совершенную правду, понимал, что детская ревность перемешалась в купе с подростковым эгоизмом, но за каким-то чертом Кирилл упорно пытается ему помочь.
– Я конечно многое для мамы значу, и любит меня больше, чем родного, но я ведь для нее ребенок и твоего места в ее сердце никогда занять не смогу, да и не хочется мне. Ты все, что ей нужно для счастья, а я только этого для нее и хочу.
– Я хочу для нее того же, – тихо ответил, а у самого ком в горле, и никак вдохнуть нормально не получалось.
– Тогда это просто моя святая обязанность тебе помочь: ты, считай, практически моя семья, а семья -это святое! – он тяжело вздохнул, и тихо зашептал, – Ты давай, там сильно не дергайся. До следующего сеанса связи!
И так он это ему убежденно говорил, что никаких сомнений в правдивости намерений парня даже не возникло.
Дима же прекрасно знал, как дела обстоят у Кирилла с его настоящими родителями, хоть и язык просто не поворачивался так этих скотов назвать.
А еще тогда, при первом их «сеансе связи» сквозь собственный хохот, до Димы дошла очень важная вещь, которая и начала его медленно и верно менять.
Кирилл– его, так же, как и Таня.
Он никогда не встречал таких людей как они. Никогда. Ему казалось тогда, что они единственные такие, во всем мире. Такими нельзя не восхищаться. Когда живешь постоянно как на войне, только не за страну или режим, а за себя самого живешь, так годами и остаешься при этом не озлобленной скотиной, ненавидящей все вокруг, а такими как они. Невероятные люди, сильные, стойкие. Да, не все у них нормально с психикой, оно и не удивительно: как раз это– нормальная реакция, но в остальном ведь они оба выросли прекрасными людьми. Такими нельзя не восхищаться, и таких нельзя не любить. Но скорей в нем больше говорил адреналин и какая-то странная эйфория, но потом, когда бурная то ли радость, то ли еще что схлынуло и остался чистый разум.
Понял, что вот сейчас он принял Кирилла в свою семью. И слово «сын» так и норовило сорваться с языка, но заставил себя молчать. Молчать! Потому что уже тогда он мог не выдержать. Мог сорвать и похерить весь план, что уже мысленно выстроить в голове успел.
Но если быть уж совсем честным, то в мыслях он только так и звал Кирилла. В мыслях он всегда говорил ему «сын», именно так. Не «сынок» или еще что-то такое же сладко-сопливое как сироп и патока. А так серьезно, потому что другого обращения Кириллу было и не нужно.
Таня может и сюсюкала с ним, когда поменьше был, сейчас то, вряд ли. Не того склада парень.
Слишком взрослый для своего возраста, хоть это конечно и не плохо. Да, чересчур ответственный, немного не сдержан, но внутри чувствовалась сталь, закаленная, проверенная временем, которая не даст ему прогнуться под обстоятельствами. Но при всем, при этом, что было самым удивительным, ощущалась в сыне какая-то детская ранимость, что ли. Его обидеть, все равно, что котенка маленького пнуть...он в ответ тебя цапнет когтями-зубами, а у самого глаза будут грустные-грустные. Так и с ним.
И жизнь как-то переменилась, или просто у него все внутри переменилось, меняло полюса? Да и фиг, не важно.
Весь мир стал более насыщенным, что-то надломилось в душе после того первого разговора и осознания кем является этот парень для него самого. Надломилось, потрескалось, разлетелось осколками...и под этой тяжелой грудой камней оказался новый он.
Кто б ему рассказал, что можно мироощущение в таком возрасте поменять, не поверил бы никогда, а тут сам...
Это придало ему сил, терпения. И ждать стало намного легче.
Проблемы на работе никуда не делись: каждодневные авралы то там, то тут. Поиск подходящего жилья для его большой семьи... Даже просмотрел пару ВУЗов, посоветовался с Костей куда лучше в юридический идти.
Друг конечно не мог, чтобы промолчать:
– У тебя что, кризис среднего возраста начался? Потянуло на студенток? – и ухмылочка такая, что сразу кулаки зачесались, – А что ты на меня так смотришь грозно, начальник? Не надо стесняться, все мы через это пройдем!
– Тебе с Маришкой никакие студентки не светят, так что завидуй молча!
Ухмылка с лица Кости слетела вмиг, стал недовольный, а в глазах так черти и пляшут.
Ох доиграется ведь, допрыгается! Марина не из тех женщин, в которых можно вляпаться без последствий, хотя для Кости уже поздно. Он уже весь горел. И дело, отнюдь, не в сыне.
В Илье тот души не чаял, мог часами про него говорить и рассказывать. Он им гордился, восхищался. И Мариной тоже, Дима – это сразу просек, но друг не спешил делиться своим мыслями по поводу матери своего ребенка.
Не давало ему что-то покоя. Но это уж пусть сам решает.
Но что Татьяна, что Марина... таких женщин нужно только любить, и никак по-другому. До Кости еще этот факт дойдет, лишь бы снова поздно не стало.
Так жил все это время, дни отсчитывал практически.
Но как всегда... случились обстоятельства. И пришлось ехать проверять объекты.
Сам Дима рванул в Питер, Костю отправил в Ростов.
И снова закружилось.
Бесчисленные проверки документов, разговоры с подрядчиками, даже с бригадирами рабочих. Снова проверки, устранение накладок, дополнительная раздача мзды особо нуждающимся.
Не успел он освободиться к приезду своих, не успел.
Кирилл ему звонил раз в пару дней, рассказывал, как у них дела.
И всегда неизменно их разговоры начинались с шутки:
– Хьюстон, Хьюстон! Как слышно? Вас вызывает орел!
– До орла ты еще не до рос, если только орленок!
Потом обычно делились новостями.
Дима рассказывал про свои дела, и в самом деле делился проблемами, возникающими на фирме.
– Ты решай свои дела скорей, а то потом будет некогда! У нас спецзадание, забыл, что ли? – шутил сын, и смеясь, делился своими делами:как прошел выпускной,-посокрушался на бестолковых девчонок, которые откровенно ему намекали на слишком тесное сближение,– и то как на это реагировала Таня.
– Ты бы видел ее лицо! Красная, как рак сидела, только что пар из ушей не валил!
– Она просто тебя слишком любит, а тут, понимаешь ли, тебя чуть не снасильничали на глазах у публики, – Дима отвечал, а сам уже представил эту сюрреалистическую картину и едва сдерживался от хохота...
Кирилл кажется больше него самого расстроился, когда про командировку узнал.
Да и Дима тоже... Они, конечно, не планировали встретиться,-Таня к такому повороту событий не готова,– но оба почему-то ждали их приезда. Очень.
Было в этом что-то такое удивительное и сокровенное. Будто они рядом уже совсем, в одном городе. И Диме с каждым днем жилось легче, счастливей от этих мыслей.
И вот сейчас, глядя на мирно плывущие воды Невы, он вспоминал все эти разговоры, какой теплотой в его собственном сердце они отзывались. И мечтал.
Мечтал, как маленький ребенок, загадывая свое желание непонятно кому: то ли Деду Морозу, то ли Господу Богу, но кого-то он просил, чтобы у него не отнимали больше этого чувства счастья и полноценности, чтобы уберегли его от ошибок прошлого.
Потому что, теперь он был настроен решительно, даже непоколебимо. Уверил, что в конечном итоге они все будут вместе, рано или поздно. Лучше конечно рано, но тут уж от Татьянки будет зависеть.
У него была еще одна мечта, кроме самой очевидной.
Он до дрожи в пальцах хотел привести их в дом.
Дима нашел прекрасный участок с уже построенным домом, и когда впервые туда приехал, не раздумывая больше минуты согласился на покупку.
Чудный поселок, километрах в десяти от МКАДа, и при этом сказочный какой-то. Не дачный, и не буржуйский, как-то говорится. Там люди живут на постоянной основе, рядом небольшие леса, парочка прудов, и главное– тишина.
Несмотря на то, что рядом проходила железная дорога, шуму от нее было немного. При приличной звукоизоляции и песчаной подушке под фундаментом, так вообще красота.
Участок сам не слишком большой, но на нем прекрасно помещается сам дом, летняя беседка, хоз пристройка и яблоневый сад.
Нанял дизайнерскую контору, с которой они уже не первый год сотрудничают и начал прорабатывать внутреннее убранство дома.
Два полноценных этажа и мансарда. Теплый и уютный дом из цельных бревен, камин на первом этаже в гостиной, большая кухня и зал для семейных праздников.
В этот дом он мечтает ввести не просто Татьянку. А свою жену, сына и даже Саныча в качестве тестя.
И не важно уже на самом деле стало, согласится ли когда... Нет, не так! Захочет ли сама Таня родить от него ребенка.
За все это время, что он не считается ее мужем, не считается частью ее самой, у него внутри все настолько перелопатилось и переменилось, что вдруг понял: не имеет значения это уже.
Лишь бы она сама рядом была.
Улыбалась, глядя ему в глаза.
Смешливо кривила носик, рассказывая очередную историю из их с Маришкой совместного детства.
Тихо вздыхала и прижималась к нему крепче, ища опору в нем, когда Кирилл выкинет очередной фортель.
Чтобы, вскидываясь ночью, в холодном поту от кошмара, ее руки обнимали его, гладили по голове, а губы целовали нежно, забирая с собой все страхи.
Чтобы мог в любую минуту просто взять за руку, а в глазах увидеть отражение своих чувств, той жажды в ней, что ему самому по ночам спать не дает.
Как же он по ней скучает! До дрожи! До криков!
А еще хочет!
Хочет свою женщину!
Ласкать, целовать, обнимать ее настолько сильно... на границе боли, прижимать, вдавливать ее в собственное тело, чтобы они срослись вместе.
Порой ему невыносимо было, до черноты в глазах, без нее.
Но Дима прекрасно осознавал, что как только он вернется в Москву, ему будет в сотни раз тяжелей.
Они уже будут там, будут налаживать свою новую жизнь.
И, по последним словам Кирилла, Татьяна настроена решительно начать все с нового листа, с новой жизни.
И сын его, по старой дружбе, так сказать, предупредил:
– Это надо было видеть, я чуть не помер! На нее мужики заглядываются, а она улыбается и смеётся только на это! Никогда ее такой не видел! – тяжелый вздох, – Не думал, что цвет волос так кардинально меняет мнение окружающих.
– Цвет волос? – резко переспросил.
– Ну да, она покрасилась, теперь блондинка. И волосы остригла. Стала такая деловая, знаешь, холодная... а мужики чуть ли головы не сворачивают, блин! Так и хочется всем морды бить!
– Ты давай, кончай с этой бодягой! Она женщина красивая, не удивительно, что на нее... что она нравится мужчинам! – старался говорить спокойно, а у самого ярость внутри бесновалась, ураган завертелся, он чуть не умер тогда от ревности.
Ни к чему конкретному они в тот раз с сыном не договорились, но Дима уже был морально готов к тому, что ему, в прямом смысле, придется драться за свое счастье под именем «Татьянка», причем драться не с ней, а с козлами, которые на его женщину могут глаз положить!
ГЛАВА 14
Оказывается, она очень соскучилась по этому городу. Москва – столица, крупный мегаполис, суетливая, вечно куда-то спешащая, но до безумия красивая, элегантная. В ней так причудливо сочетались постройки и памятники архитектуры прошлых веков и достаточно современные офисные высотки из бетона и стекла, красивые, но холодные, даже немного обезличенные. При этом Москва не теряла свою притягательность ни для туристов, ни для тех, кто спешил поменять свое место жительства и устроиться в этом городе...
Татьяна даже по метро соскучилась. Давка там, мама не горюй, но ведь было, в этом, что-то до боли родное, щемящее. Сразу воспоминания нахлынули про студенческие годы. Как на метро моталась из одного корпуса в другой, людей толпа... и бабульки с баулами в любое время года и суток. Вот уже взрослая, опыт жизненный имеется, многое в себе перемолоть успела за прошедшие годы... а так и не пришла к пониманию зачем эти старые, порой немощные женщины топают утром, днем и вечером с пакетам и сумками?! Это загадка века, однозначно.
Кирилл над ее рассуждениями на эту воистину животрепещущую тему ржал, как конь, до слез и икоты. А потом сам озадачился этим же вопросом... потом ржала уже сама Таня, правда не как конь и не до икоты, но где-то рядом.
Им с Кириллом по Москве было проще передвигаться именно на метро и другом общественном транспорте. Так уж вышло, что большинство крупных ВУЗов находятся на (уже не совсем) конечных станциях веток метрополитена, поэтому они катались на метро, как малые дети, разглядывая новые открывшиеся станции, рекламу в вагонах метро, глазели на людей.
Увлекательные выдались дни, что тут скажешь.
Но вообще, у нее иногда терпения, конечно, не хватало.
Как это часто бывает, в последний момент кто-то что-то забыл, перепутал и так далее.
Оказывается, при поступлении аттестат нужно заверять у нотариуса, паспорт тоже. На ее логичный вопрос зачем, ей ответили:
– Так надо!
Они с Кириллом отправились в ближайшую нотариальную контору, в которой, не поверите, тоже была очередь из таких же, как и они сами не понятливых людей.
Кирилл же был спокоен. Убийственно спокоен.
С интересом рассматривал территории университетов, пока они стояли в очередях в приемные комиссии, гулял, читал брошюрки и заводил знакомства. Коммуникабельность из него так и перла, что Таню несомненно радовало.
А вот она нервничала. От чего и почему объяснить не могла, но вот нервничала и все тут.
Ей все эти комиссии казались... как-то проще, что ли. А тут... с самого утра очереди человек по сто, не меньше, и конечно список на листе формата А4, в который надо записаться и дальше придерживаться очереди своего номера. Вроде все понятно, но, боже, это ж повеситься можно: на такой жаре торчать на улице и не иметь возможности спрятаться в кафе, под кондиционер. И так во всех пяти университетах, куда Кирилл решил подавать документы.
Подать то они подали, только сам сын вроде уже определился с выбором, и она этот выбор приветствовала.
– Я буду учиться в РУДНе, – вдруг твердо заявил Кирилл.
Они вдвоем как раз оттуда и приехали на Старый Арбат, чтобы пешком пройтись по вечерней Москве и дойти до своей гостиницы. Сели на уличной веранде кафе, пили холодные напитки и любовались красно-розовым заревом неба и прохожими, что радостно переговаривались между собой, на туристов, и,– больше такое вряд ли где можно увидеть, – на чернокожего молодого парня, одетого в костюм Петра Первого. Она как увидела, остолбенела, когда этот «наш» человек сказал:
– Бляха-муха, я же просил не трогать мою еду, – он говорил с кем-то по телефону.
Тут люди, что шли мимо и услышали обрывки этого разговора замолчали на секунду, а потом толпа народа разразилась таким смехом и хохотом... ух... такой день точно трудно будет забыть.
– РУДН? Почему? – ей действительно было интересно, почему именно он.
– Международная практика, и люди, мам. Ты же видела, сколько там иностранцев учится. И с каждым можно поговорить, что-то узнать про их законы и так далее, языковая практика тоже не плохая. Я так не только английский подтяну до приличного уровня, но и еще, может, какой язык знать буду.
– И все?
– Мне там понравилось. Атмосфера какая-то... мм... не знаю, располагающая, что ли. Мне там комфортно было.
– Хорошо, если ты хочешь, значит, сосредоточимся на нем. – отпила кофе, – Через, сколько они сказали звонить?
– Через две недели.
– Хорошо.
У нее уже мысли заметались.
Две недели срок не большой, но, если постараться можно успеть все, что необходимо им на первое время.
Главное, они определились с районом, где будут проживать, чтобы не слишком далеко от университета Кирилла: зачем мотаться через полгорода, если она может себе позволить выбрать квартиру ближе к месту учебы сына?
У них оставалось еще два дня, отведенные на Москву и терять время даром ей не хотелось.
Маришкина помощь очень даже пригодилась. Риэлтерская контора прислала амбициозную девушку, хорошо знающую свое дело, так что два оставшихся дня они мотались по городу. Смотрели квартиры, районы, гуляли по ближайшим к этим самым квартирам паркам. Выбирали свое гнездышко.
Конечно, хорошо если б и Саныч был с ними, ему ж тоже надо что-то комфортное, но пока оставить все на Олега он не мог.
Пусть Олежка умный, старательный, но сразу въехать в новую руководящую должность, понять и запомнить всякие мелочи, тактику управления, сложно, мягко говоря. Ему время нужно. Они все понимали это, поэтому пришлось разделить обязанности. Саныч остался там, помогать Олегу входить в курс дела, Степка осведомлён об изменениях и тоже подключился на все сто, забив на заслуженный отпуск. А они с Кириллом удостоились самой важной миссии: выбрать квартиру, найти дизайнера и начать обустройство нового дома.
Естественно, за два дня сделать это невозможно, но они попытались. И первый пункт плана выполнили – нашли квартиру.
Четыре комнаты, кухня-студия и два санузла. Приличный район, новый дом, до университета Кириллу ехать полчаса или даже меньше. Ей до работы час-полтора, в зависимости от пробок на Ленинградке.
Очень светлая квартира, высокие потолки, большие окна. А вид из окон – это вообще сказка. Там лес виднелся. Самый настоящий лес. Это с тех окон и балкона, что выходили на западную сторону. С востока все, конечно, не так сказочно: шоссе, метро, детская площадка и магазины с торговым центром.
Но им эта квартира в душу запала.
Не смутила даже завышенная цена, Саныч был согласен после присланных Кириллом фотографий, и они со спокойной душой подписали договор купли-продажи и договорились, что через две недели Таня вновь войдет в этот дом уже полноправной хозяйкой.
Но было еще кое-что, что заставило Таню немного повременить с переводом средств и окончательным договором.
Кирилл с кем-то разговаривал по телефону, но от нее скрывался.
А когда она спросила напрямую, то сказал, что болтает с одноклассником.
Соврал.
У нее камень на душе появился. Не от того, что сын ей соврал, а того из-за чего он мог ей соврать, и не сказать с кем он шифруется.
Ее это задело. Задело за живое и испугало.
Сразу стало страшно и мысли предательские в голове появились.
Вдруг он с Вовой говорит? Или с Лилей? Она, конечно, ему не запрещала ничего подобного, но вдруг он передумает уезжать? Захочет быть со своей настоящей семьей?
Ее эти мысли грызли изнутри до кровавого месива, до боли, помутневшего сознания.
И когда они в поезде ехали обратно, ей было страшно до такой степени, что мелко дрожали ладони, холодный пот по спине скатывался.
– Мам, ты себя хорошо чувствуешь?
– А? – отвела рассеянный взгляд от вида из окна поезда, – Что? Извини, я задумалась.
– Ты не заболела? Бледная какая-то.
– Нет, – улыбнулась, – Просто устала, не волнуйся.
– Мам, а давай ты мне честно скажешь, что случилось. Я же вижу, ты заторможенная какая-то, руки вон – кивнул головой на ее сцепленные побелевшие пальцы, – дрожат. Что происходит? Ты не хочешь переезжать? Волнуешься?
– С чего мне не хотеть переезжать и волноваться? – раздраженно ответила, стараясь взять себя в руки, но у нее плохо получалось. Недовольство в голосе прозвучало однозначно.
– Там Дима, вдруг встретитесь и все такое.
Она резко перевела взгляд обратно на вид за окном, сильнее сжала ладони.
– Дима тут совершенно ни при чем.
– А кто при чем?
Слегка опешила от его уверенного тона, и даже резкого, упрямого. Ну, а взгляд ее просто убил. Требовательный, не терпящий отказа. Взгляд взрослого мужчины, который хочет понять, что происходит с собеседником, и в глазах сына горело обещание, что он докопается до сути проблемы в любом случае. Так что лучше сразу покаяться во всех грехах и не тратить его нервы на глупые попытки увернуться от волнующей темы, не искать каких-либо оправданий.
Господи, у Тани честно, мурашки по спине пробежали. Противные такие, холодные. А мозг все отказывался поверить услышанному.
Ей нужна минутка. Передохнуть. Осмыслить, что ее приперли к стенке, и кто?! Сын?! Офигеть, просто!
– Отрабатываешь на мне технику ведения допроса? Не рановато ли начал?
– Ты второй день подряд ходишь как не в себе... так что да, отрабатываю технику ведения допроса, а могу еще протокол составить, ну чтобы уж совсем тебя вывести!
– Кирилл, давай оставим эту тему, со мной все в порядке. Это просто нервы.
– Если бы это были просто нервы, я бы не переживал! – сказал, как гвоздями припечатал, у нее аж дух перехватило.
Да, с специальностью ее сын явно не ошибся,– далеко пойдет.
– С кем ты разговариваешь по телефону и шифруешься?
– Что? – Кирилл явно ожидал не такого ответа, застыл глядя на мать растерянными глазами.
– Мне повторить?
– Ты из-за этого, что ли, ходишь как зомби? – вдруг весело заговорил едва, сдерживая смех.
– Ты шифруешься, молчишь, ничего мне не рассказываешь. Что я могу подумать? У нас с тобой все так зыбко еще, и... и... ты же можешь в любой момент передумать, я не... не являюсь твоим официальным опекуном, по сути, никто. И..
– Мам... мам... погоди! – спокойно перебил, пересел к ней на полку, обнял своими ручищами и прижал ее к себе, – Ты моя мама, и плевать на юридические определения и заморочки.
– Кирилл...
– Нет, мам, я серьезно. – от его уверенных объятий, таких надежных, у нее в груди начало таять, отпускать каменные тиски, – Пусть, как ты говоришь, все еще «зыбко», но для меня все железобетонно уже очень давно. Ты всегда была для меня мамой, всегда... я это отчетливо помню, как ты появилась у Лили дома. Утром, мы в садик вместе в первый раз шли. А ты такая веселая была, шла что-то мне говорила, а я никак понять не мог, почему ты меня за руку ведешь, и так крепко мою ладонь держишь. И на светофоре стояли, ждали зеленый свет, а машина из-за угла вывернула на скорости, и хоть к нам она близко не была, ты меня себе за спину толкнула, а когда она проехала, прижала к себе и молча двинулась вперед. Вот тогда я понял, что такое мама. Ты с того момента стала моей мамой, и всегда ею оставалась, понимаешь?
