Текст книги "Эта свирепая Ева (сборник)"

Автор книги: Николай Шагурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава XIII. «ЖАННА»

Он знал, что бывают такие урага

ны, во время которых ничто не может уцелеть.

Э. Хемингуэй. «Острова в океане»

Конвоир поторапливал, то и дело поглядывая на солнце. Он вывел Кудоярова на бетонную дорожку, по которой час назад увели его товарищей. В конце просеки глазам начальника экспедиции открылась необычайная картина: обширная площадь, покрытая развалинами. Кустарники и ползучие растения заплели их: художник назвал бы эти руины живописными, писатель – величественными, археолог – уникальными. Здесь, по-видимому, располагался некогда грандиозный храмовый и административный комплекс, народа, самое имя которого осталось неизвестным современному человеку.

Меж развалин были разбросаны огромные шары из обсидиана, от двух до пяти метров в диаметре, идеально круглой формы и безупречно отполированные. Кудояров осведомился у конвоира: что бы это могло означать? Тот только плечами пожал. Но судя по тому, что шары были расположены в определенном порядке и образовывали геометрические фигуры, Кудояров сообразил, что они служили древним аборигенам для астрономических вычислений. Вместе с тем ему стало ясно: не время вело здесь свою разрушительную работу. Почти все здания были разобраны человеческими руками, они же сложили блоки красноватого тесаного камня в большие аккуратные штабеля. Тут, несомненно, потрудились «нибелунги» – вот откуда был взят материал для строительства колонии и ограды вокруг нее.

«Ну и варвары!» – подумал Кудояров. От всего комплекса, представлявшего, надо полагать, колоссальную ценность для археологов и историков, уцелело одно здание пирамидальной формы, вероятно – храм.

Большая часть растительности была вырублена, но храм стоял среди купы очень высоких деревьев, осенявших его своими кронами. Архитектура показалась Кудоярову очень оригинальной: пирамида из наложенных один на другой восьмиугольных дисков метра в два вышиной каждый. Каждый последующий диск был в диаметре меньше предыдущего. Таким образом, здание представляло как бы круговую лестницу и напоминало известную детскую игрушку – «пирамидку», только колоссально увеличенную в размерах. Сам храм на вершине был сравнительно невелик и увенчивался скульптурой: бюст человека, на который, была посажена орлиная голова. Это было человеческое существо, но не принадлежавшее ни к одной из существующих ныне рас: с высоким лбом, большим ртом, губами, изогнутыми как лук, и совершенно круглыми глазами и носом-клювом.

Изваяние было выполнено из обсидиана алмазной твердости, макушка его касалась крон деревьев, лианы добрались сюда и оплели его, но все же и то, что было видно, поражало мастерством и реалистичностью изображения.

Вот, собственно, и все, что успел рассмотреть Кудояров. Ночь свалилась на сельву внезапно, как удар грома. Солнце, ярко светившее до последнего мгновения, погасло мгновенно, с быстротой свечи, задутой ветром. Мрак скрыл руины. Только вершины деревьев по краям площади выписывались на фоне звездного неба затейливыми узорами.

Страж засветил электрический фонарик, и они стали подниматься по широким ступенькам (Кудояров насчитал их ровно сто).

Храм на вершине пирамиды был построен так капитально, что века оказались бессильны перед творением древних зодчих. Новым владельцам оставалось только приспособить его для своих целей в качестве склада, гостиницы, гауптвахты, а возможно, и тюрьмы.

Кудояров оказался в небольшом помещении, обставленном как общежитие в какой-нибудь захудалой гостинице. Ничего лишнего: пять коек, шкафчик, вешалка, стол, табуретки. На столе аккумуляторный светильник.

Начальника экспедиции встретили радостными восклицаниями.

Кудояров осмотрелся. Комната была побелена, но – странное дело – там и сям сквозь слой белил проступали древние фрески. Монахи старательно уничтожали эти еретические изображения, но они оказались поразительно стойкими. Дело было, очевидно, в секрете красок: ни белила, ни штукатурка на фресках не держались, и как ни замазывали благочестивые отцы стенные росписи, они с поразительным упорством лезли «на свет божий».

Кудояров взял светильник и подошел к стене. Три параллельные фриза опоясывали комнату, начинаясь под потолком и доходя до середины стены, причем на каждом из них повторялось одно и то же изображение. На верхнем – тот самый, орлиноголовый, в тиаре, украшенной цветами, поражал чудовище с головой саблезубого тигра и крыльями за спиной. На среднем фризе орлиноголовый летел на каком-то странном аппарате с огненным хвостом. И, наконец, на третьем, нижнем фризе опять-таки повторялась фигура саблезубого крылатого тигра.

– Странно, очень странно! – сказал Кудояров. Апухтин подошел к нему.

– Инопланетные пришельцы, как вы думаете, Евгений Максимович? – спросил он, показывая на орлиноголового.

– Не думаю. Земляне. Возможно, из Пацифиды. Но очень, очень давно. Вот что удивительно: тигры в сельве не водятся, тем более саблезубые. Они вымерли много тысяч лет назад. Мифы? Или отражение реальных событий? Разгадку нужно искать на дне океана…

Кудояров поставил светильник на место, подошел к двери и подергал за ручку. Заперто.

– Итак, друзья, – молвил начальник экспедиции, обводя взглядом товарищей, – гостеприимство по-нацистски…

– Евгений Максимович, мы вас слушаем, – сказал Скобелев. – Где мы находимся?

– В колонии «Нибелунги».

– Понятно. Символика в старонемецком вкусе, вполне в стиле нацистов. Вас допрашивали?

– А вас?

– Пока нет.

– А меня допрашивали. И, представьте, кто?

– Трудно угадать.

– Сам… – Кудояров назвал весьма одиозное имя. – Насколько я понял – он шеф этой колонии.

– Невероятно. Ведь ему сейчас должно быть лет, что-нибудь около восьмидесяти.

– Так оно и есть. Совсем дряхлый…

Начальник экспедиции начал делиться своими догадками:

– Я видел его фотографии, сделанные, правда, когда этот «Коричневый Агасфер» был много моложе. Посмотрели бы вы его физиономий) сейчас! Можно догадаться, что ему не раз делали пластическую операцию лица, – это, знаете, когда парафин впрыскивают под кожу. Но, как говорится, «бог шельму метит»… На щеке у него остался шрам в форме латинской буквы «с», полученный на дуэли, когда он еще буршем был. В свое время такие шрамы были гордостью их носителей, но теперь никакое искусство хирургов не смогло избавить его от этого клейма. Впрочем, дело не в шраме. Поглядели бы вы, чего они тут нагородили – целый комбинат. Я с трудом представляю себе, каких денег все это стоило. Несомненно, слухи о том, что «подводники» располагают неограниченными средствами – не лживы. Здесь, в этом гадючьем гнезде, они восстановили фашистские порядки.

– И вынашивают, по-видимому, ни много ни мало, планы создания «четвертого рейха», – вставил Скобелев. – Так вы уверены, что это он?

– Абсолютно. И вы догадываетесь, что это для нас означает?

Скобелев вскочил и в волнении заходил по комнате.

– Догадаться нетрудно. Это означает, что у нас очень мало шансов выбраться отсюда живыми. Что будем предпринимать, Евгений Максимович?

– Выбираться своим ходом, – хладнокровно ответил Кудояров.

– Вы думаете, это возможно?

– Шансов маловато, это вы верно заметили. Но знаете, когда сражаешься – нужно побеждать. Это, кажется, Гарибальди сказал. И хотя мы теперь не в океане, а на суше, военного положения я не отменял. Вот если бы нам еще толкового человека из здешних. Не все же тут отъявленные негодяи…

И как бы откликаясь на затаенные мысли пленников, часть стены как бы истаяла. В образовавшийся проход вошел старик с лицом, изрытым морщинами и рубцами. За ним второй – молодой, смуглый, с небольшой бородкой.

Все отшатнулись. Если бы перед пленниками предстали Николай II или батько Махно, они были бы меньше потрясены. Но сомнений быть не могло: перед ними был Андрис Лепет, живой и невредимый.

Скобелев стиснул его в своих объятиях:

– Андрис, голубчик! Разве со дна океана возвращаются?

– Как видите, Геннадий Сергеевич!

– Я не большой охотник до цитат, – сказал Апухтин, – но мне вспоминаются слова Марка Твена: «По-видимому, на свете нет ничего, что не могло бы случиться».

На лице Кудоярова впервые за последние часы появилась улыбка.

– Объяснитесь, Андрис. Я ведь в чудеса не верю.

– Времени мало, скажу коротко. Я попал на подводную станцию и спас меня вот этот товарищ. Его тут знают под именем Мишеля Рузе. Но он наш человек. русский. Михаил Козлов. Во время войны оказался за рубежом, мыкнул горя. Сам он называет себя «Караязиджи».

– Что это означает?

– По-турецки – «Человек злой судьбы».

– А что за подводная станция?

– Есть у них такая в океане, что-то вроде подводных рудников, выработки в кратере потухшего подводного вулкана. Что они добывают там – не знаю. Но это «что», вероятно, ужасно. Работают там люди, завербованные за большие деньги, с них берут подписку о сохранении тайны. Впрочем, деньгами этими им воспользоваться не удается, так как никто оттуда не возвращается.

– Адская кухня! – воскликнул Фомин.

– Ну, доставили меня сюда с моим спасителем. Интересовались – где же шлюпка с вами. Им хорошо известно, что течение проходит близ этих берегов, выслали глиссер на поиски. Ну и расспрашивали об «Академике», о «Перехватчике ураганов». Говорю, не знаю, не видел. А особенно – о профессоре Румянцеве. Дался им этот профессор! Я им твержу: нет на «Академике» Румянцева, он на острове Буяне сейчас. А они все свое!

– Ну, завязали они узелок, – сказал Кудояров, – Тут и чья-то разведка, и торговцы наркотиками, и нацисты… Такой клубок змей!

– Как же вы попали сюда, к нам? – спросил Скобелев.

– Потайным ходом, – ответил за Андриса Козлов. – Я совершенно случайно на этот секрет натолкнулся. Должен вам сказать, что когда я сюда завербовался, то месяца три, до отправки на подводную станцию кладовщиком в монастыре работал. Им как раз грамотный человек по этой части нужен был – знаете, отчетность, то да се, чтобы по-немецки все было – «ганцаккурат». Нибелунги мне доверяли, знали, что меня Интерпол разыскивает по одному старому делу, значит, податься мне отсюда некуда.

Тут все уверены, что храм стоит на монолитной пирамиде. И ни монахи, ни нацисты не трехнулись, что здесь, в толще ее, имеются свои кулисы – да какие! У жрецов свои тайны были тут и ходы-переходы есть, лабиринты и подземелья. В одном скелеты навалом до потолка, аккуратненько так сложены…

– Тысяча и одна ночь! – вырвалось у Апухтина.

– Ну, скажу я вам, они, то есть те, которые на рисунках с орлиными головами, что жили здесь когдато, такие были механикусы! Ффф-у-у! Тут такая черная магия, и заметьте – действующая! Представьте себе, они электричество знали, летательные аппараты имели…

Козлов выложил все это залпом, потом перевел дух и сказал:

– Однако, товарищи, времени для разговоров у нас в обрез. Вам собираются сделать предложение: связать вас по радио с кораблем, чтобы он пришел за вами в определенное место.

– Такое предложение уже было, – сказал Кудояров.

– Неужели вы согласились?!

– Да. Их главарь, надо думать, из ума выжил. И дурак поймет, что это ловушка.

– Ну и слава богу. Ведь тут явно замысел овладеть судном. А все остальное «нибелунги» списали бы на ураган; ведь задача вашего корабля в том и заключается, чтобы идти навстречу урагану, не так ли?

– Так. Что же вы посоветуете, Козлов?

– Бежать и немедленно.

– Как?

– Я выведу вас отсюда.

– А дальше?

– Надо достигнуть затона. Там стоят два глиссера. Один мы выведем из строя, на другом уйдем вверх по реке и высадимся в ближайшем селении.

– План толковый.

– Боюсь только я…

– Чего? Вы, по всем данным, бывалый и храбрый человек.

– Боюсь, что принесу вам несчастье. Ведь я – «Караязиджи».

– Полно, Михаил, Михаил… Как вас по отчеству величать?

– Ефимыч.

– Так вот, Михаил Ефимович, сейчас не до суеверий…

– Я готов вести вас. Только если что со мной случится, учтите: Андрис знает, как глиссером управлять, он ведь судовой механик и вертолетчик. Когда шли сюда с подводной станции, я ему все показал…

– Учтем. Только не нужно поддаваться мрачным предчувствиям, это плохие советчики.

Тут в голову Кудоярова пришла какая-то мысль и он спросил:

– А здесь где-нибудь поблизости обитают индейские племена?

– Обитали. Одно из них, племя хиваро, «нибелунги» использовали на стройке колонии. Тут их большая часть и вымерла. А остальных они, кажется, попросту перестреляли.

Кудояров положил локти на стол и стиснул ладонями голову.

– Демоны!

– Что вы имеете в виду? – спросил Апухтин.

– Вы не читали книгу профессора Румянцева «Вызов демонам»?

– Нет, – произнес Апухтин.

– Напрасно. Хорошая научно-популярная и публицистическая книга. Вам как будущему тайфунологу обязательно нужно прочесть, я вам дам, когда на судно вернемся. Так там есть такое высказывание: «Человек открыл ящик Пандоры и оттуда вырвались демоны. Одних породила сама природа – они воплощены в стихийных силах ураганов, циклонов, тайфунов. Других породило само общество угнетения, насилия и эксплуатации – это милитаризм, фашизм, расизм. И те и другие демоны равно враждебны человеку, могущественны и жестоки».

– Я вас понял.

– Так вот: мы ведем борьбу на два фронта, и тут теряться нельзя. Вспомните слова Йаполеона: «Духовная сила относится к физической как три к одному». А в духе наших товарищей я уверен. Нет безвыходных положений, есть безынициативные и безвольные люди.

– Не теряйте времени, – взмолился Козлов. – «Нибелунгам» сейчас не до нас: недавно был пойман экстренный сигнал предупреждения – с океана идет циклон большой силы.

– Та самая «Жанна», за которой мы охотились, – заметил Кудояров. – Пошли.

Они не заметили, как снаружи был поднят засов.

Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату вошел униформист, неся бачок с ужином.

– Битте, абендессен!

Произнеся эти слова, он на несколько мгновений остановился, вытаращив глаза: в комнате вместо пяти пленников было семь. Почуяв неладное, он начал пятиться к двери. В этот миг Апухтин, оказавшийся почти нос к носу со стражником, как-то странно подпрыгнул и со словами «данке шон» нанес униформисту удар ногой в солнечное сплетение.

В системе «каратэ», которая далеко превосходит и самбо, и джиу-джитсу, и дзюдо, часто применяются удары ногами. У хорошо тренированных каратистов сила такого удара равна иногда удару лошадиного копыта.

Стражник рухнул, как подкошенный, котелок и тарелки разлетелись по полу.

– Теперь он надолго выведен из строя, – сказал Апухтин. Но на всякий случай нужно связать его и заткнуть рот.

Униформиста скрутили и засунули под койку, под другую отправили кухонный инвентарь.

– Андрей Сергеевич, возьмите у него пистолет и фонарик, скомандовал Кудояров. – Ну, быстрей, пошли.

Пленники один за другим двинулись к выходу и оказались в узком коридоре, где идти можно было только гуськом.

Фонарик пришелся очень кстати: беглецам пришлось спускаться по длинному ходу с наклоном в 45 градусов.

В конце хода забрезжило слабое голубое сияние.

– Сейчас вы увидите человека, – сказал через плечо Козлов шедшему за ним Кудоярову, – который является вроде бы последним хранителем жреческих тайн. Он – вроде свой; понимает, что я не из «нибелунгов». Только не удивляйтесь ничему.

Беглецы оказались в покое, стены которого были отделаны пластинками из слоновой кости. Посредине на невысоком помосте стоял саркофаг из того же материала. Светильник в виде шара на точеном столбике излучал ровный голубоватый свет.

Увидев Козлова, хранитель поднялся со скамеечки в изголовье саркофага и приветствовал вошедших, подняв раскрытые ладони на уровень плеч. Беглецы догадались сделать то же, индеец заулыбался. «Караязиджи» знаками объяснил ему – свои, мол, хорошие люди, даже похлопал Кудоярова по плечу,

Это был нестарый индеец в длинном хитоне цвета той же слоновой кости с очень смуглым выразительным лицом и длинными волосами цвета воронова крыла. И было в этом облике нечто, роднившее его с изображениями людей на фресках.

Козлов показал на саркофаг и вопросительно взглянул на индейца. Тот кивнул головой и поднял крышку саркофага. Там лежало тело, покрытое тканью из тонких пурпуровых и золотых нитей. Маска из оникса скрывала лицо мумии.

Прислонив крышку к саркофагу, индеец снял покров и маску. Беглецы увидели человека гигантского роста, обнаженного, в одной набедренной повязке, подлинного орлиноголового. Никто не знал, вероятно, даже сам хранитель, сколько времени лежит здесь вождь или верховный жрец исчезнувшей расы. Но тело, набальзамированное, может быть, тысячи лет назад, сохранилось идеально, впечатление было такое, что человек спит. Кожа на лице и теле – гладкая и глянцевитая, сохранила свой естественный вид, в сиянии светильника голубовато-золотистый. Несомненно было одно – перед Кудояровым и его товарищами был не восковой муляж, а настоящая плоть, только не мертвая и не живая. И у всех мелькнула одна и та же дерзновенная мысль: возможно, он и в самом деле спит, находясь в состоянии, подобном анабиозу?

И тут произошло невероятное: человек в саркофаге открыл свои круглые глаза. Глазные яблоки были золотые, а вместо зрачков вставлены сапфиры. Даже Кудояров, отличавшийся завидным самообладанием, ошеломленный отступил на шаг.

Но вот веки мумии опустились, хранитель накинул на тело покров, водрузил на место маску и закрыл саркофаг.

Никто не в силах был произнести ни слова. Наконец, Кудояров поднял голову и заметил в стене нишу с полками, уставленную цилиндрическими роликами. Он подошел и взял один из них. Это была, вне сомнения, рукопись, выполненная очень четкими, но непонятными знаками, на каком-то незнакомом, прочном и тонком материале, отдаленно напоминающем кинопленку.

– Черт возьми, библиотека! – молниеносно пронеслось в голове. – Какое сокровище, какой ключ к тайнам веков! Да, любого археолога хватит кондрашка, заполучи он в руки хоть один такой цилиндрик. Но – какая жалость! – задерживаться дальше невозможно. Козлов уже трогал его за плечо: пора, пора! Индеец приблизился к начальнику экспедиции и пристально поглядел на него. Потом снял с пальца кольцо и протянул ему.

– Возьмите, Евгений Максимович, – шепнул Козлов. – Это он неспроста дает, значит – пригодится.

Кудояров поклоном поблагодарил хранителя и надел кольцо. Индеец подошел к стене, надавил одну из пластинок, и стена раздвинулась. Беглецы вступили в узенький проход и пошли вперед, задевая плечами за стены. Вскоре коридор кончился, и шедший последним Фомин ощутил, как за его спиной опустилась каменная глыба. Дальше шел лаз, запахло сырой почвой. Беглецы ползли на четвереньках, то и дело чувствуя, как на головы и спины сыпятся комья земли.

Наконец Козлов сказал: «на выходе». Выход вывел в какой-то цепкий кустарник и над головами беглецов оказалось звездное небо.

– Фонарик пока не зажигайте, Евгений Максимович, держитесь за меня, а остальные друг за друга, – шептал Козлов.

Бетонная дорожка оказалась в нескольких шагах.

– Теперь – бегом! Нужно как можно скорее сесть на глиссер и опередить ураган.

И вдруг звезды исчезли, как будто незримая метла одним махом смела их с небосвода. Беглецы очутились в непроглядной тьме. Провыла в колонии сирена, и наступила зловещая тишина. Сельва чувствовала приближение урагана, все живое стремилось спрятаться, укрыться, уйти в норы, дупла и ямы. Ураган притаился, как тигр, готовый к прыжку. Дышать стало тяжело.

– Идет! Она идет! – эта зловещая весть передается в колонии из уст в уста.

Эфир заполнен трескотней морзянки: тире-тире-тире, три буквы «Т».

Берегитесь, люди!

Она родилась в Тихом океане, где-то близ Галапагосских островов и на крыльях ветра понеслась в опустошительный набег к берегам Южной Америки.

…А она, уже нареченная женским именем «Жанна». продолжает свой страшный истребительный путь…

Она несется вперед, набирая силу, достигает берега, сотрясает чащобу, деревья валятся с грохотом и треском.

Беглецы ощущают на себе прежде всего силу ветра. Он то и дело валит их с ног, стремится оторвать их друг от друга, разъединить. Стараясь перекричать шум ветра, Кудояров велит людям ни в коем случае не терять бетонной дорожки. Когда ветер достигает апогея, он приказывает лечь и зарыть лицо в землю, чтобы найти в почве воздух для дыхания и не быть задушенным. Воздух уже не текуч, это почти твердая материя, способная наносить страшные удары. Предметы, не закрепленные на земле, превращаются в метательные снаряды.

Но вот «Жанна» разражается ужасающим ливнем. Всего несколько часов назад Кудояров и его товарищи страстно мечтали о глотке пресной воды. Теперь этой воды на них низвергается целая Ниагара, и беглецам угрожает вполне реальная опасность захлебнуться.

«Жанна» достигает колонии и начинает крушить все на своем пути. Молнии следуют одна за другой, почти без перерыва, и одна из них ударяет в лабораторию.

– Смотрите! – кричит Андрис и указывает на столб пламени, взметнувшийся к небесам. Вслед за взрывом запылали бараки. Один из них, охваченный огнем, поднят целиком на воздух и превращается в самолет. Распадаясь на части, он сбрасывает вместо бомбы стиральную машину.

Колонисты, уже видевшие подобные феерии, укрылись в подвалах. Но некоторые новички, не вняв предупреждению, оказываются на улице. Ветер разносит крыши в клочья. Куски шифера, сорванные с крыш, носятся в воздухе и наносят раны, ужасный, как удар топора мясника. Одной женщине обломком шифера, как ножом гильотины, сносит голову. Все это напоминает кораблекрушение на суше.

Доктор Альберих сидит в холле своего замка, считая его неприступной крепостью от людей и стихии. Но он не учитывает ярости «Жанны», циклона, редкостного по мощи. Это как бы гигантская турбина, которая вырвалась из космоса и свалилась на колонию, вращаясь и сметая все, что попадается на пути.

Гаснет электричество. Альберих зовет на помощь – у него отнялись ноги. Но слуга не приходит на зов, каждый заботится только о собственном спасении.

С треском вылетает из рамы витраж, выдавленный воздухом, портрет фюрера разлетается на мелкие осколки. Обломки каменных блоков носятся по воздуху. Один из них, как снаряд, обрушивает башню замка.

А на просеке беглецы, цепляясь друг за друга, задыхающиеся и захлебывающиеся, вынужденные то и дело перелезать через стволы поваленных деревьев, продолжают пробиваться к затону.

И вдруг ветер и ливень стихают, наступает тишина: повинуясь внезапному капризу, «Жанна» стремительно унеслась дальше. Беглецы останавливаются и в полном изнеможении переводят дух.

Внезапно раздается треск – это свалилось еще одно дерево. Затем – отчаянный вопль Фомина: «Козлова придавило!»

С неимоверными усилиями беглецам удается высвободить тело из-под дерева. При свете фонарика Кудояров убеждается, что дело безнадежно: у несчастного раздавлена грудная клетка.

Все склоняются над Козловым, из груди его вырывается хрип и последние слова: «Оставьте меня. Умираю. К затону! Передайте… привет… родине».

– Скончался! – констатирует Кудояров.

Бедный «Караязиджи»!

Беглецы продолжают путь. Осталось немного, но тут возникает новое препятствие: навстречу им идет вода. В результате ливня река вышла из берегов, глиссеры сорвало с якорей, и бурный поток уносит «Нифльгейм-1» к океану.

Беглецы останавливаются ошеломленные: не возвращаться же назад. Все тяжело, натужно дышат, тела у всех в кровоподтеках, болят, как будто их несколько часов избивали палкой. А вода быстро прибывает, доходит уже до пояса, надобно отступать и побыстрее.

В этот миг крушения всех надежд Андрис издает радостный крик: «Глиссер!»

В луне фонарика ясно обозначаются контуры «Нифльгейма-2». Прибывающая вода несет его, покачивающегося на волне, к беглецам. Все обращают внимание, что вода кишит змеями, искавшими во время урагана спасения в затоне. Это «мокасины», из числа самых ядовитых гадов сельвы. Но Андрис бесстрашно пускается вплавь, быстро добирается до глиссера, открывает пластиковое перекрытие. Через минуту он на борту и помогает товарищам взобраться на судно.

Баки полны горючего. Включен прожектор на носу глиссера. Взвывают моторы, Андрис выводит судно на фарватер и направляет его вверх по беснующейся реке.

Свидетельства

В ЗЕЛЕНОМ АДУ

«Много дней подряд мы плыли вверх по реке, – рассказывает один швед, охотник за алмазами. – За это время мы не видели ни одного живого существа крупнее птицы. Стояла гнетущая тишина. Но это только днем. С наступлением ночи начинался настоящий бедлам, и джунгли не замолкали до рассвета.

Ленивый ветерок приносил ни с чем не сравнимый «аромат» джунглей: зловоние гниющих трав и тошнотворный дух вздувающихся и лопающихся на болотах пузырей, приторный запах восковых цветов лиан – трупное дыхание зеленого ада, полного разложения и смерти…

Джунгли могут замучить свою жертву, но есть в них нечто такое, что влечет путешественника, и он возвращается туда снова, и снова, пока не произойдет неизбежное, и от человека не останется кучка обглоданных костей на какой-нибудь муравьиной куче.

…Иногда после долгих однообразных дней мы вдруг оказывались среди буйных красок и бьющей ключом жизни, с роскошными цветами в темной зелени и с неумолкаемым гомоном пестрых птиц. На лианах раскачивались странные паукообразные обезьяны, по стволам шныряли зверьки, похожие на белок. Но такие оживленные оазисы попадались редко, и вскоре мы снова оказывались в дебрях, безмолвных и мрачных, как могила.

Река суживалась, джунгли смыкались все плотнее, и наконец ветви деревьев над головой сплелись в сплошной полог, сквозь который с трудом пробивался дневной свет. Мы пробирались через жуткий лабиринт, нередко прорубаясь сквозь плотную завесу ветвей…»

Автор этого красочного описания вскоре потерял проводника-индейца, укушенного змеей, и, лишившись всего снаряжения, в одиночку скитался в зеленом пекле. С огромным трудом он выбрался из джунглей, буквально разутый и раздетый, изнемогший и больной. В общем, по пословице «отправился за шерстью, а вернулся сам остриженный».