Текст книги "Закон военного счастья (сборник)"

Автор книги: Николай Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 98 страниц) [доступный отрывок для чтения: 35 страниц]

Глава 35

По сравнению с тем, каким он показался Ростику во время последней встречи, Ким выглядел очень веселым и загорелым. Еще бы, подумал Ростик с завистью, он обрел свою мечту, теперь у него есть машины, на которых можно летать. И никакого значения не имела та подробность, что они появились в блеске огня и грохоте разрушений, изготовленные нечеловеческими руками, и, собственно, совершенно непонятно оставалось то, каким образом они летали.

Ким обрадовался Ростику куда как откровенно.

– Старина! – заорал он, вылетая из ангара, куда парой минут ранее удалился Серегин. – Наконец-то ты решил заняться настоящим делом.

– Если получится, – попытался утихомирить расходившегося друга Ростик.

– Получится, непременно получится, – уверенно заявил Ким. – Я сам займусь твоим обучением. И будем служить вместе. А если выйдет…

– Что? – спросил Ростик, прерывая затянувшееся молчание друга.

– Я хотел сказать, может, ты пойдешь ко мне вторым пилотом? Летали бы вместе.

В этом предложении был какой-то подвох, но Ростик не стал выяснять, какой именно, он улыбнулся и хлопнул Кима по плечу:

– Если без этого не обойтись.

– Что я сказал – он тебя непременно попробует охомутать вторым номером, – сказал Серегин, выходя из ангара. – Но это в самом деле необходимо будет при дальних полетах.

– Тогда, – Ростик задержал дыхание, стараясь понять, во что его втягивают, – давай начнем.

– Правильно, начнем прямо сейчас, – решил Ким. – Да и момент хорош, мы вчера разобрали одну из машин, и сегодня я целое утро возился, пытаясь понять ее устройство в подробностях. Пойдем, покажу и расскажу.

– А пилотская практика? – спросил Ростик.

– До нее еще нужно на земле поломаться, – суховато обронил Серегин. Но вдруг, увидев, как один из самолетов поворачивает над дальней рощицей, с воплем бросился вперед: – Да кто ж так закладывает? Эй, есть кто на сигнальной башне?! Вывесить приказ – четвертому садиться! Он или совсем охренел от перегрузок, или уснул к чертовой матери!..

Ростик с Кимом вошли в полумрак ангара. Впереди, под световым люком, сделанным в крыше, как под прожектором, стояла полуразобранная лодка пурпурных. Вокруг нее громоздились разные детали. У Ростика сложилось впечатление, что они были разложены в особом порядке, с особым значением.

– Он всегда такой горячий?

– Серегин? Всегда. Быть бессменным распорядителем полетов – не фунт изюма.

– А что это такое – распорядитель? Звучит, как дворецкий. Что он, собственно, делает?

– Командует теми, кто взлетает или взлетел. По мере возможности, конечно, радиосвязи-то нет. Хотя для «Яков» мы ее почти наладили.

– Я его не помню раньше, до Переноса. Он из Боловска?

– Конечно, он и твоего отца хорошо знал. Только не любил на людях показываться… Он вообще особенный мужик.

– Ну да. Не любил, но потом сразу все бросил и подался в распорядители.

Ким внимательно посмотрел на Ростика.

– Ты чего такой злой?

– Не обращай внимания. – Ростик махнул рукой. – Это я на Серегине вымещаю оскомину от общения с городским начальством.

– Одноногого лучше не ругай, я его люблю. – Ким слегка погрустнел. – Раньше, когда у нас тут только авиетки были, я его позвал, чтобы он научил меня на них летать. Сам он ни за что не пришел бы.

– Авиетки не полетели, а он остался.

– Он сейчас едва ли не самая важная фигура тут. Серьезно. А то, что у человека появилось дело и он понял, что может приносить пользу, – что же в этом плохого?

– Да, в этом ничего плохого нет. – Ростик вздохнул. – Извини. В самом деле, не следовало так. Почему он без ноги?

– Потерял во время войны. Той, на Земле, Отечественной. После воздушного боя, с простреленными ногами, захлебываясь своей кровью, все-таки дотащился до аэродрома и потому выжил. Правда, ногу пришлось ампутировать, и его перевели сначала в наземные наблюдатели, а потом вообще комиссовали.

– Любит, наверное, поговорить про войну?

– Нет, терпеть не может. Считает, что их всех подставили.

– Как это?

– Истребители всех воюющих стран имели бронеспинки, и они спасали пилотов. Потому что главным маневром в воздушном бою была атака сзади и удар по пилоту, по мотору, по хвостовым рулям.

– Это я знаю.

– А того не знаешь, что только в нашей советской и героической армии этих бронеспинок не было. И пилотов мы теряли в три раза больше, чем немцы, к примеру, и раз в пять больше, чем англичане с американцами, – именно потому, что конструкторы хотели облегчить машину на вшивые семьдесят килограммов. Для маневренности это практического значения не имело, а вот для мастерства пилотов – огромное. Понимаешь, они попросту не доживали до настоящего мастерства, их приканчивали, потому что они не были защищены. Покрышкин почти всю войну прошел на американских «Спитфайрах» и выжил только потому, что у него была очень толковая защита. Так это был Покрышкин, а что говорить о простых смертных?

– Нелегкое время было, – согласился Ростик.

– Подлое! Прежде всего подлое, а уже потом все остальное. Куска стали пожалели, а он спас бы тысячи наших летчиков…

Они помолчали. Постояли. Разобранная летающая лодка лежала перед ними, как огромная елочная игрушка. В ней была какая-то странная смесь вычурности и функциональности, навороченность тонких деталей и точеная красота необходимого. Экзюпери называл это совершенством плуга, потому что нечего тут было убавить, и в каждом изгибе дышал опыт, может быть, тысячелетний.

– Ладно. Расскажи, как эта штука устроена?

Ким улыбнулся. О летающих машинах он мог говорить, кажется, только с нежностью.

– Вообще-то, это телеги. У них есть четыре блина, видишь, два спереди и два сзади. Снизу они имеют особую впадину и слоистую конструкцию. К каждому из слоев подходит шина определенного качества. Вот эти, темные, сделаны из бронзы, а светлые, кажется, из какого-то дюраля.

В самом деле, круглые блины, по метру в диаметре каждый и почти полметра высотой, были сделаны слоистыми и имели на внутренней поверхности круглое углубление.

– Мы подозреваем, что по этим плоским шинам, или проводам, подходит та энергия, которая позволяет в блинах создавать антигравитацию или что-то такое, что поднимает лодку вверх, – продолжал Ким. – Чтобы лодки управлялись, каждый блин подвешен по принципу соединения Кардано. Как видишь, одна ось поворота дает возможность качать блин назад или вперед. Чем больше он наклонен назад, тем большую скорость теоретически можно развить, но тем меньше подъемная сила. Умение сориентировать эти два усилия на всех четырех опорных блинах и означают технику пилотирования этой конструкции. Качание вбок вокруг продольной оси дает возможность поворачивать лодку влево-вправо и вообще держать курс. Все это требует немалых мускульных усилий.

– Каким образом? – спросил Ростик.

– Загляни в кабину. Видишь, тут два сиденья. На них сидят пилоты. У них есть связанная воедино система рычагов, которые и приводят в действия поворотные механизмы каждого блина. Обрати внимание, ты можешь расцепить вот эти связи, – Ким ловко разобрал какую-то штангу, упирающуюся в два рычага, уходящие под пол кабины в пустоту между опорными ногами всей лодки. – Тогда один пилот может управлять левыми блинами, а другой – обоими правыми. Если сделать так, – Ким закрепил штанги по-другому, – один пилот управляет передними блинами, а второй – задними. Довольно гибкая система, правда? Разумеется, при всех сцепленных штангах каждый пилот управляет всеми четырьмя подвесками синхронно. В бою так обычно и происходит.

– Что происходит?

– Один управляет, а второй стреляет. Или помогает ему на самых лихих маневрах, удваивая усилия на рычаги. Разумеется, синхронные действия пилотов зависят от их взаимопонимания и сработанности. Поэтому экипажи у нас и не могут слетаться, каждый хочет командовать, а помогать не хочет никто.

– Неужели это так трудно? – спросил Ростик. Он протянул руку, взял один из рычагов в руки и подвигал им назад-вперед. Он ходил довольно тяжело, но еще труднее было поймать необходимость одновременно двигать им влево-вправо.

– В полете? Очень трудно. Я первое время минут за пятнадцать-двадцать был мокрый от пота, будто штангу качал. Сейчас привык, и все равно каждый вечер валюсь без сил. А губиски летают целыми сутками, не опускаясь на землю, лишь меняя время от времени пилотов.

– Вот почему Серегин сказал, что я должен учиться пилотировать, даже будучи наблюдателем. Чтобы менять тебя в дальней разведке.

– Отчасти и поэтому. А еще и потому, что раненый человек с этим не управится. Просто грохнет всю конструкцию о землю, и все – хана машине.

– Вот почему эти лодки начинали качаться, как падающие листья. Оказывается…

– Верно, одному губиску не хватало силенок удержать всю махину в стабильном положении, да еще и убираться из-под твоего огня.

– Сложное дело, – пробормотал Ростик. – И как-то странно становится. На всю нашу последнюю войну точка зрения меняется. Из этой кабины кажется, что они герои, выполняющие нечеловечески опасный рейс, а мы, там внизу, с бронебойными пушками, злобные вампиры, жаждущие их крови.

Ким оценил шутку, усмехнулся.

– Не стоит забывать, кто к кому пришел непрошеным гостем. Но вообще-то, изменение точки зрения – вещь закономерная. Чтобы хорошо летать, положено будет думать иначе, чем во время последней войны.

– Ладно. Как на эти блины поступает энергия, создающая антигравитацию, я понял. А вот как она создается?

– Вот в этом котле. – Ким указал на огромный, больше двух метров в диаметре, слегка сплюснутый шар, по экватору которого проходил более светлый пояс, шириной сантиметров двадцать, имеющий через равные промежутки круглые углубления. – Зайдем-ка сзади.

Здесь, в задней части котла, были сделаны две широкие канавки, открывающие на его светлом поясе ровную поверхность. Ким откуда-то извлек короткую, крепкую на вид рукоятку, воткнул ее в отверстие на поясе котла и с заметным усилием повернул. Пока он крутил, в канавке появилось углубление, имеющее довольно фигуристую форму.

– Вот в эту форму полагается заложить кубик топлива для лодок. Потом ты вращаешь этот пояс до следующей формы и снова закладываешь кубик. И так все время, пока лодка висит в воздухе.

– А быстро нужно вертеть? – спросил Ростик. – Я хочу спросить, как скоро сгорает кубик?

– Очень быстро, но вообще-то все зависит от пилота. Если он перенапрягает машину, кубики не успевают закладывать даже двое гребцов…

– Кто?

– Ну, мы так называем людей, которые стоят у котла и крутят этот вот экватор. И подкладывают топливо, разумеется. Это монотонный, тяжкий труд, сродни гребле на галере, и мы назвали его греблей.

– Понятно.

– Если пилот хорош, а у нас пока нет по-настоящему хороших пилотов, кубики сгорают только по делу. И можно держать лодку в воздухе и со средней нагрузкой для одного гребца.

– Покажи-ка мне кубик, – попросил Ростик.

– Топливо? – переспросил Ким. – Пожалуйста.

Он сунул руку в нагрудный карман гимнастерки и извлек темно-красный, почти коричневый кубик, издающий слабый запах какой-то смолы или пластмассы. Это был правильный куб, чуть больше игрального, только, разумеется, без всяких точек, обозначающих очки.

– Они не сгорают, а плавятся. И в полужидком виде стекают куда-то внутрь котла и там дают энергию, необходимую блинам для антигравитации.

– А внутреннее устройство котла известно? – спросил Ростик, попытавшись опустить кубик в фигурный паз на экваториальном пояске котла.

Ким ему не дал, он поймал руку Ростика и взял топливный кубик назад.

– Не нужно, он сразу начнет плавиться, а у нас, похоже, каждый кубик на счету, – пояснил он.

– Я не знал, – отозвался Ростик.

– Значит, так, внутри устройство котла выглядит просто. Он разделен какими-то перегородками, спиральками и ребрами, похожими на ребра жесткости, которые имеют зализанный вид и слоистую структуру. Как это работает, пока никто не понял. Мне кажется, что поймут не скоро, потому что мы не знаем принципов, которые лежат в основе этой машины.

– Но как же тогда можно?.. – удивился Ростик.

– Как можно летать? – улыбнулся Ким. – Обыкновенно. Ты же не спрашиваешь, как устроен холодильник, просто пользуешься им.

– Холодильники давно не работают, – сдержанно отозвался Ростик.

– Ну, я имею в виду, ты им пользовался, хотя и не сам его построил. Так и с лодкой. – Ким стал перелезать из задней части лодки вперед, минуя кабину с турелью, поставленную сверху котла, на метр ближе к пилотам. – Ладно, если с изложением принципов, которые все равно неизвестны, покончили, давай обсудим действия пилотов, гребцов, заднего стрелка, верхнего стрелка-наблюдателя, который скорее всего исполнял обязанности и штурмана, а потом перейдем к строению более сложных типов самолетов.

– Давай, – с удовольствием согласился Ростик, – я готов.

Он и в самом деле был готов слушать друга, объясняющего и показывающего ему совершенно новую грань Полдневья. Он знал, что без этого дальнейшее выживание людей может оказаться под вопросом.

Глава 36

Доедая вторую порцию макарон с тушенкой, Ростик приговаривал:

– Изумительная машина, просто совершенно изумительная. Видели бы вы турель! На ней я одной ногой контролирую положение спарки вокруг вертикальной оси, а второй – в горизонтальной плоскости. И если чуть-чуть раздать сиденья, даже я справлюсь, потому что до педалей расстояние можно увеличить…

– И тебе удобно, и Киму, – хмыкнула Любаня, сидя рядом с Ростиком, опершись на кулачок, не отрывая улыбчивого взгляда от мужа.

– Мам, она нас с Кимом обижает, – пожаловался Ростик.

Мама сложила свои с Любаней тарелки в стопочку и ждала, когда насытится Ростик. На ее губах гуляла рассеянная полуулыбка, но слова были более конкретны:

– Лодка, или как там эта штука называется, может быть совершенно изумительной. Но какой тебе-то в ней прок?

– Мам, ну как ты не понимаешь? Это же новый инструмент, и именно в моем деле.

– Да, вот я бы хотела, кстати, спросить, каково оно – твое дело? Шляешься по окрестностям, ничего толком не учишь… Ким вон с аэродрома не вылезает, про Пестеля я вообще не говорю, он скоро уже преподавать пойдет. А ты?

– Я путешественник! – гордо выпятил грудь Ростик. – Глобтроттер – знаешь такую профессию?

– Глобом ты быть не можешь, потому что это означает шар, а у нас шара нет. Не на Земле живем, как известно.

Ростик подумал.

– Все равно – глобтроттер. Потому что шар есть, только внутренний.

Мама замолчала, выволокла из-под рук Ростика тарелку. Поставила компот в огромной отцовской кружке. Компот был, конечно, из сушеных вишен. И как маме удалось сохранить их за зиму – уму непостижимо!

– Я разведчик, если угодно, выясняю нашу географию… Да знаю я происхождение этого слова, не нужно ловить меня на несоответствии корней и наших здешних условий. Просто подходящего названия нет.

– Я не ловлю, – усмехнулась мама. Любаня посмотрела на нее и прыснула от смеха.

– Я убежден, лодка даст нам огромные возможности. Мы начнем осваиваться тут гораздо быстрее. Ведь столько нужно сделать – находить соседей, знакомиться, устанавливать торговлю, искать металл. Мы зимой с голоду чуть не умерли, а могли бы…

– Многие умерли, – суховато сообщила мама.

– Да, а следовало лишь поторговаться. За наш металл мы могли очень много продуктов получить.

– Торговать может только город, как целое. И это значит, контакт будет сначала дипломатическим, а уже потом торговым.

– Зачем так сложно? История показывает, сначала всегда шел купец, а дипломаты налаживались ездить попозже.

– Купец?

– Да, это самый простой выход. И я не понимаю, чему ты удивляешься? Коммунистов мы удалили…

– Дело не только в коммунистах, – произнесла мама. – Они, кажется, даже не главное зло.

– А что главное? – спросила Любаня своим мелодичным голоском.

Все переглянулись, убедительного ответа они еще не знали. Но мама все-таки попыталась сделать определение, правда не совсем формальное:

– Придурок, который издаст кретинское распоряжение и начнет с упорством идиота требовать его соблюдения. И даже там, где его власть не должна, не может быть применена.

– Я не совсем понимаю, – сказала Любаня. – Пока не ощущается удушающей силы каких-либо придурков, как ты говоришь…

Ого, подумал Ростик, Любаня и мама перешли на «ты». Огромный прогресс!

– Я и сама не очень понимаю, – призналась мама. – Посмотрим, как будут развиваться события.

– Но я в самом деле пока не ощущаю… – настаивала Любаня.

Она любила, чтобы ей было все ясно. Кроме того, она любила задавать вопросы. Ростик почти забыл об этой ее манере.

– Это – до тех пор, пока их мало, – предположил Ростик, стараясь уяснить идею мамы и для себя. – А когда их будет побольше и они, разумеется, абсолютно не побеспокоятся о том, чтобы их распоряжения как-то сопрягались между собой, тогда… Бр, даже представить противно.

Теперь он, кажется, понял, что его так задело в том совещании, на котором он присутствовал утром. Отстраненное, чрезмерно холодное отношение ко всему, о чем там говорилось. И неумение признать, что почти любую проблему, стоящую перед городом, можно решить без чиновного вмешательства.

– Но ведь без управления – анархия! Или я чего-то не понимаю?

– Нам кажется, что это так. Но так ли это? – спросил Ростик.

– Ты говорил о лодке, – подсказала мама, отбирая у него пустую кружку.

– Верно. Потом нужно искать океан, строить флот, торговый прежде всего. Придумывать какую-то замену парусам, ведь ветры здесь не ахти, а расстояния, как сами понимаете, существенно больше, чем на Земле.

– Ты моряком хочешь стать? – удивилась Любаня. – А я считала, что глобтроттеры только по твердой суше бродят.

– На лодках много товаров не увезешь. А на кораблях…

– А пурпурные увезли. И немало. Кроме того, есть другой вариант – может, лодки нужно делать побольше?

Любаня хитренько так улыбнулась ему, Ростик не удержался и дернул ее за подбородок. Так часто делал отец, когда он был поменьше. Этого Любаня не знала, но все равно улыбнулась от удовольствия.

Мама поднялась, чтобы отнести грязную посуду на кухню.

– Как я понимаю, ты собрался стать торговцем?

– Нет, я хочу только прокладывать пути, договариваться с соседями, устанавливать условия безопасного контакта.

– Договариваться? – преувеличенно удивилась мама. – Какой из тебя договорщик? С Любаней не можешь, а туда же!

– Что значит – не могу?

– Ну, и как назовете, если все обговорено? – бросила мама через плечо, уходя на кухню.

Ростик почувствовал, что стул уходит из-под него. Потому покрепче вцепился в стол и попытался выправить положение:

– Это правда?

– Она медик, – засмеялась Любаня, – не может ошибаться.

– Значит, правда.

– Правда, – подтвердила она.

Ростик встал, на все еще нетвердых ногах подошел к окну, выглянул. До завтрашнего утра непроглядная темень легла на их землю, на их город. Так бывало каждые двадцать часов, в этом не было ничего необычного. Но Ростику показалось, это не совсем обычная ночь. В ней ощущалось рождение новой жизни, нового разума, человеческого сознания и человеческой души. Но рожденной уже здесь, в мире Полдневья.

– А теща знает? Вы ей сказали? – он и сам не мог бы объяснить, почему так спросил.

Может быть, ему показалось, чем больше людей об этом узнает, тем легче это получится? И с Любаней, и с тем существом, которое теперь жило в ней.

– Да всем уже рассказали, все в курсе, – сказала, возвращаясь, мама. Она несла чайник и заварку. Компот или не компот, но вечерний ужин должен заканчиваться свежим чаем. – Ты последний узнал.

Любаня с интересом, но и с заметным опасением следила за Ростиком. Наконец спросила:

– Ты… доволен?

Ростик сел перед ней на пол, положил руку на живот. От удовольствия и наслаждения Любаня прямо засветилась. Мама лишь головой покачала. Потом села, налила себе чашку, попробовала. Дотянулась до ванночки с водой, над которой в трех державках горели лучины. Поменяла две из них на новые. Стало светлее и, конечно, уютнее.

– Мой тоже узнал, когда я на третьем месяце была, – почти заговорщически пояснила она Любане.

И что это за манера у женщин, словно они что-то такое особенное знают, подумал Ростик. И ведь ни возраст, ни приличия в этом ничуть их не сдерживают. Вот я тут сижу, а ей и невдомек, что мне может быть неудобно.

– Он полярник, – пояснил Ростик, избегая прошедшего времени. Да это было бы и неправильно, ведь он где-то, по всей видимости, жил, продолжал жить. – Вернулся из экспедиции, а маманя ему бу-бух – новость! И никакого снисхождения, что у него работа такая.

– У всех у вас работа такая, – проворчала мама.

– Верно, и ты такой же. Посмотри на мать, – встрепенулась Любаня, – на ней лица нет, а тебя все где-то носит.

– Да как же вы не понимаете, нам тут нужно обустраиваться. Следовательно…

– Да все мы понимаем, – усмехнулась мама и налила себе вторую чашечку чаю. – Просто ворчим, потому что вас, – она произнесла это со значением, – всегда почему-то нет дома.

– Вот и обидно, – докончила Любаня. – Кажется, что мог бы кто-то другой…

– Нет, что ты! – вступила мама. – Это же оскорбление рода Гриневых, если кто-то другой заберется туда, куда и медведи не ходят, раньше чем эти… – она фыркнула, – глобтроттеры!

Ростик только головой покрутил. Здорово у них получалось.

– Ну, спелись, подружки.

Мама и Любаня посмотрели друг на друга и расхохотались, да так, что стол затрясся, одна из лучин выпала из своей вилки и упала в корытце с водой. Ростик запалил еще одну лучину. Дай ему сейчас волю, он бы факел запалил, чтобы получше видеть эти два самых родных лица в мире.

Отсмеялись, посерьезнели. К тому же откуда-то издалека, из темноты вдруг долетел высокий собачий вой. Панцирные шакалы, подумал Ростик. Да, скорее всего они, собак в городе осталось так мало, что они и голос подать боятся.

– Все правильно, – произнесла мама. – Нам нужно обустроиться, как ты сказал. Иначе ему, – она кивнула на живот Любани, – будет плохо.

– Теперь у нас есть лодки. Изумительные летающие лодки. – Они помолчали, и Ростик добавил: – К тому же, мне кажется, ими наверняка не кончится.

– Опять предвиденье? – тревожно спросила мама, ох, и не любила она его приступы.

– Нет, просто предположение. И ожидание всяких новых… заварушек.

– Разве последней не достаточно? – спросила Любаня.

Ростик улыбнулся ей и со всей доступной ему убежденностью проговорил:

– То ли еще будет!