355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Томан » Говорит космос!.. (сборник) » Текст книги (страница 4)
Говорит космос!.. (сборник)
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 03:29

Текст книги "Говорит космос!.. (сборник)"


Автор книги: Николай Томан



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава четырнадцатая

На следующий день в нашей лаборатории снова появляется кибернетик. Рассеянно кивнув мне, он торопливо проходит к Рэшэду. Страшно хочется послушать, о чем они там теперь говорят. Но входить к ним я не решаюсь: кибернетик так энергично прикрывает за собой дверь, что и без слов ясно – он хочет говорить с Рэшэдом с глазу на глаз.

Сижу, вздыхаю, волнуюсь. Конечно же, кибернетик спросит, как обстоит дело с восстановлением фонограммы, а я могу продемонстрировать всего лишь две коротких фразы на совершенно не понятном нам языке. Опасаюсь даже, что это просто случайное сочетание лишенных всякого смысла звуков. Многие наши лаборанты разделяют мои опасения. Верят в удачу только наша юная лаборантка да Рэшэд, а я и сама не знаю, что думать…

Беседа Рэшэда с кибернетиком длится довольно долго. Удалось ли «электронному мозгу» обнаружить хоть какую-нибудь систему в артикуляции девушки с Эффы? Видимо, результаты не очень блестящие. В случае успеха разговор, наверное, был бы не столь продолжительным. Да и дверь кибернетику не пришлось бы закрывать так энергично.

И вдруг дверь распахивается.

Вижу улыбающегося Рэшэда. Он машет мне рукой:

– Зайдите-ка к нам, Шэрэль!

Так я и знала, что непременно позовут! Догадываюсь, зачем я им понадобилась.

– У кибернетиков неплохие успехи, Шэрэль, – весело говорит Рэшэд. – Похвалитесь и вы своими. То, что вам удалось восстановить, очень пригодится им теперь. Думаю даже, что без вас они уже ничего больше не смогут сделать.

Кибернетик смотрит на меня испытывающим взглядом, видимо, он сомневается в моих «успехах».

– Хвалиться, собственно, нечем, – стараясь не волноваться, говорю я. – Пока восстановлены всего две фразы. Одна довольно четко, за вторую не ручаюсь.

– Продемонстрируйте их мне синхронно с изображением, – приказывает кибернетик.

Я молча готовлю аппаратуру для воспроизведения восстановленной части фонограммы. Перед тем как включить ее, спрашиваю:

– Что могут дать вам эти фразы? Поможет разве чем-нибудь даже полностью восстановленная фонограмма? Никто из нас не знает ведь языка обитателей Эффы.

– Нет безвыходных положений, – уверенно заявляет кибернетик; видно, эти кибернетики слишком уж надеются на свои «электронные мозги»!

– Устная речь вообще, видите ли, устраивает нас больше, чем письменная, – продолжает он тоном школьного учителя. – Она имеет, как известно, весьма значительную избыточность информации. В разговоре повторений отдельных слов и даже целых выражений всегда бывает больше, чем в письменном тексте. Кроме того, живая речь содержит еще дополнительную информацию эмоционального характера. По интонации произносимых слов, например, мы можем судить о настроении говорящего, об его отношении к сказанному. Речь же, произнесенная существом, которое мы можем наблюдать, обогащает нас еще большим количеством информации, так как смыслу произносимого соответствует обычно и выражение лица говорящего – его мимика. Немаловажное значение имеет и жестикуляция. В данном случае это для нас особенно важно.

– Дело в том, Шэрэль, – поясняет Рэшэд, – что наша девушка довольно энергично жестикулирует, и это имеет, конечно, связь с тем, о чем она говорит. В том случае, например, когда она прикладывает руку к груди, это может означать: «мое сердце», «от всего сердца», «всем сердцем» и так далее. Электронная машина подыщет нам теперь из всех возможных вариантов подобных выражений такие, которые будут наиболее соответствовать правилам языка обитателей Эффы и совпадут с артикуляцией нашей девушки.

– Но прежде нужно ведь знать эти правила.

– Мы уже знаем кое-что, – уверяет кибернетик. – Составили даже фонетические варианты ее речи. А теперь с помощью восстановленной вами части фонограммы уточним это.

– Но как? – все еще не понимаю я.

– Объясните, пожалуйста, как вы это будете делать? – просит и Рэшэд, так как кибернетик, видимо, не собирается вдаваться в подробности.

– Если вы имеете понятие о структурной лингвистике, – без особого энтузиазма и, как мне кажется, нарочно не очень понятно начинает объяснять кибернетик, – то вы должны иметь представление и о таком отделе ее, как фонология. Она занимается изучением звуков языка и устанавливает его абстрактный код, состоящий из ряда бинарных дифференциальных элементов. Их можно изобразить в виде следующих символов, представляющих собой первичные элементы звуковой части языка.

Кибернетик подходит к доске и начинает торопливо чертить какие-то замысловатые знаки и формулы.

– Вы сами можете убедиться теперь, – торжественно заявляет он, оборачиваясь к нам, – что структурная лингвистика языкознания – такая же точная наука, какими являются физика и химия. Подобно прочим точным наукам, она успешно пользуется математическими методами исследования.

– Ладно, – смеется Рэшэд, стирая формулы кибернетика, – потом я объясню вам все это более популярно, Шэрэль. А теперь включайте вашу фонограмму.

Глава пятнадцатая

Наконец-то Хоррэлу удается закончить монтаж нового телескопа!

В астрономическом павильоне брата собрались все наши астрономы. Пришел и глава Совета ученых. Хоррэл разрешает присутствовать и мне. Устраиваюсь в уголке, чтобы никому не мешать. Наблюдаю за Рэшэдом. Не сомневаюсь, что он волнуется, но не подает вида. Ему, конечно, хочется, чтобы телескоп, в первую очередь, направили на «его планету», но разве он станет просить об этом?

Перевожу взгляд на Джэхэндра. Этот явно нервничает. Беспокойно заглядывает в глаза то главе Совета, то Хоррэлу, но тоже ни о чем не просит.

В павильоне гасят свет. Постепенно начинаю различать разноцветные точечки сигнальных огоньков на пульте управления гигантской системы телескопа. Слышится приглушенный рокот мотора, выводящего телескоп в точку наводки. Интересно, на какую из планет все-таки решено навести его в первую очередь? Волнуюсь и очень хочу, чтобы это была «наша планета».

В новом телескопе нет окуляров. Изображение здесь проектируется на экран, покрытый люминесцирующим веществом. Затаив дыхание напряженно слежу за движениями Хоррэла, вручную доводящего телескоп до нужной точки. Щелкают переключатели на пульте управления. На тускло мерцающем экране появляется какое-то расплывчатое пятно. Помощники Хоррэла торопливо вращают рифленые ручки настройки электронных преобразователей.

Экран велик, я всматриваюсь до рези в глазах, но ничего не могу понять. А астрономам, видимо, уже все ясно. Они взволнованно перешептываются.

Но что же все-таки это такое – Эффа или Юлда?

Ищу глазами Рэшэда или Джэхэндра. По тому, как Рэшэд всматривается в экран, а еще более по разочарованному лицу Джэхэндра догадываюсь, что на экране Эффа.

Теперь уж и я не могу сидеть спокойно. Пробираюсь поближе к экрану. Довольно отчетливо различаю широкий зеленоватый серп планеты в причудливых узорах беловатых и темных полос. Очевидно, это облака, сквозь которые просвечивают более темные очертания материка или материков. Значит, Рэшэд прав: суши на Эффе должно быть вполне достаточно.

Прислушиваюсь к разговорам. Теперь, когда первое волнение улеглось, ученые уже спокойнее обмениваются впечатлениями.

– Ни одна обычная оптическая система не может, конечно, с этим сравниться! – восторженно восклицает кто-то.

– Даже с такой разрешающей способностью нет, однако, возможности рассмотреть Эффу достаточно отчетливо, – слышится чей-то вздох.

– Подробностей рельефа нам, конечно, не увидеть, – замечает третий астроном, – но очертания материков и общую площадь суши удастся определить, как только атмосферные условия улучшатся.

– А деятельность обитателей Эффы, если таковые на ней имеются, мы не обнаружим разве? – озабоченно басит кто-то. – Не может же такая деятельность остаться бесследной даже при столь грандиозном расстоянии? Искусственные моря, каналы, огромные города, индустриальные районы – неужели все это никак не будет восприниматься?

– Боюсь, что надежда на это невелика, – отвечает обладателю баса мой осторожный брат Хоррэл. – При запуске космических ракет мы фотографировали нашу Джумму с разных дистанций, но уже с расстояния двух-трех световых лет затушевываются все подробности ее городского и индустриального пейзажа.

– А я все-таки не сомневаюсь, что следы деятельности разумных существ Эффы мы непременно обнаружим, – убежденно заявляет Рэшэд.

После того как помощники Хоррэла делают несколько снимков с экрана, снова начинают работать моторы, нацеливая телескоп в другую точку небесной сферы. Догадываюсь, что на этот раз мы увидим Юлду. Выражение лица Джэхэндра подтверждает мою догадку.

Я уже не волнуюсь, но мне и на Юлду взглянуть интересно. Она крупнее Эффы и должна быть лучше видна. Неужели мы сейчас увидим что-нибудь такое, что привлечет к ней больше внимания, чем к Эффе? Может быть, это эгоистично, но мне не хотелось бы этого.

Снова все сосредоточиваются у экрана, а я опять ничего не могу разобрать. Хоррэл с помощниками долго регулирует аппаратуру, но я вижу лишь мутное красноватое пятно.

Слышу чей-то разочарованный голос:

– Да-а, атмосферные условия тут, видимо, несравненно хуже, чем на Эффе…

Глава шестнадцатая

Окончательно убеждаюсь, что из фонограммы космической ракеты мне уже ничего «не выжать». Кроме того, что я уже передала кибернетику, удалось восстановить лишь одну небольшую фразу из пяти слов.

Ужасно не хочется идти к Рэшэду признаваться в своем бессилии. Я ведь знаю: он очень надеялся, что мне удастся восстановить еще что-нибудь. Но я не хочу больше обманывать ни себя, ни его. Я лично уже окончательно потеряла всякую надежду на успех и хочу честно признаться в этом Рэшэду. Опасаясь, что решимость может покинуть меня, не раздумывая больше, распахиваю дверь его павильона.

– А, Шэрэль! – приветливо восклицает Рэшэд. – Заходите, пожалуйста. Весь день вчера не видел вас и очень соскучился.

В другое время эти слова наполнили бы меня счастьем, но сейчас я чувствую себя такой униженной, что меня уже ничто, кажется, не сможет обрадовать.

– Пришла сообщить вам об окончательной своей капитуляции, – каким-то чужим, противным голосом говорю я, боясь взглянуть в глаза Рэшэда. – Восстановить уже ничего больше не удастся…

Я не объясняю Рэшэду, что именно восстановить, но он и сам все понимает.

– Ничего, Шэрэль, теперь это уже не так важно. Не расстраивайтесь, пожалуйста.

А меня только злят эти слова утешения. Не понимаю я разве, как могла бы пригодиться эта фонограмма, если бы я всю ее восстановила? Зачем же говорить, что теперь это уже неважно?

– Как же так?.. – хмурюсь я.

Но он торопливо перебивает меня:

– Это все равно ничего бы нам больше не дало. Вы ведь и сами знаете, что никакая электронная машина не сможет сделать точного перевода с языка, который не известен ни одному лингвисту нашей планеты.

– Все напрасно, значит… – безнадежно вздыхаю я.

– Нисколько! – оживленно восклицает Рэшэд. – Нам ведь важно было убедиться, во-первых, в том, что девушка с Эффы говорила членораздельно, осмысленно. А во-вторых, что язык, на котором она говорила, никогда не был и не мог быть ни одним из существующих или когда-либо существовавших на нашей планете. Кибернетики блестяще со всем этим справились. С бесспорной убедительностью они доказали не только реальность существования этого языка, но и высокое его развитие. Ну, а жесты, мимика и интонация нашей девушки – мы столько переволновались за нее, что, думается, имеем право называть ее нашей – все свидетельствует о том, что она к чему-то призывает обитателей Эффы.

Перед моими глазами всплывает лицо девушки с Эффы. Да, она действительно призывает, наверное, своих соотечественников к какому-нибудь подвигу. Призыв этот светится в ее глазах, в выражении подвижного лица, в порывистых жестах, слышится в интонации голоса на тех кусках фонограммы, которые удалось восстановить.

– Но что могло вызвать такой страстный призыв? – встревоженно спрашиваю я.

– Этого мы не знаем, – печально признается Рэшэд.

А меня охватывает такая жалость к нашей девушке, такая тревога за нее, что даже слезы набегают на ресницы.

– Да, этого мы не знаем, – безнадежно повторяю я, – и, видимо, не узнаем никогда.

– Почему же? – горячо возражает Рэшэд. – Рано или поздно, но мы непременно разгадаем и эту тайну.

Глава семнадцатая

Поразительная новость – Хоррэл обнаружил на Эффе три чрезвычайно ярких вспышки! Одну он зафиксировал еще вчера, а две, следовавшие одна за другой, сегодня ночью. И это не бездоказательное заявление: Хоррэл успел сфотографировать спектр этих вспышек, и в астрофизической лаборатории уже производится их анализ. Там сейчас Рэшэд, Хоррэл и все наши сотрудники. Может быть, пойти и мне?

Вхожу очень робко, стараясь не привлекать ничьего внимания. Но астрономам не до меня. Они обсуждают результаты только что закончившегося анализа спектра вспышек на Эффе.

Слышу голос Рэшэда:

– В том, что температура этих вспышек не ниже температуры термоядерных процессов на нашей Джумме и на Желтой звезде, нет, значит, никаких сомнений?

– Да, это теперь бесспорно, – решительно подтверждает кто-то из астрономов.

– Какой же вывод из этого? – раздается спокойный голос главы Совета ученых.

– Может быть, началась цепная реакция внутри ядра Эффы? – не очень уверенно замечает Джэхэндр.

Глава Совета укоризненно качает головой:

– Как вы только решаетесь, Джэхэндр, делать такие нелепые предположения? Термоядерные реакции внутри ядра Эффы дали бы знать о себе не тремя вспышками, а разогревом всей планеты. Может быть, даже и взрывом ее. Но опасаться этого не приходится. Каждый школьник знает, что вследствие незначительности массы Эффы ядерная энергия в ее недрах не может самопроизвольно выделяться. Для этого необходимы гораздо более высокие температуры и давление в центральной части ее тела.

– Но тогда что же это такое? – разводит руками Джэхэндр.

– Искусственные термоядерные взрывы, – неожиданно заявляет Рэшэд.

Все молча поворачиваются к нему. На многих лицах явное недоумение.

– Да, да, термоядерные взрывы, – убежденно повторяет Рэшэд. – А может быть, даже термоядерные бомбы. У нас эта энергия никогда не использовалась как оружие, но у них она может быть и оружием.

– Перед авторитетом астрофизиков, установивших, что взрывы на Эффе носят термоядерный характер, я сдаюсь, – находит наконец в себе мужество признать свое поражение Джэхэндр. – На Эффе действительно, значит, обитают разумные существа, достигшие высокого технического совершенства, ибо мы ведь знаем, на каком уровне развития техники возможно осуществление термоядерных реакций. Но вот что все-таки спорно: почему этим термоядерным взрывам мы должны приписывать военный характер?

– А чем же иным можно их объяснить? – вопросом на вопрос отвечает Рэшэд. – Кому нужна эта энергия в виде неуправляемого взрыва страшной разрушительной силы? Можно было бы допустить, что такой взрыв произошел случайно, но ведь мы зафиксировали их трижды.

– А почему бы не предположить, – снова замечает Джэхэндр, – что с помощью этих взрывов они ведут грандиозные строительные работы?

– Едва ли, – качает головой Рэшэд. – А неизбежная радиация при осуществлении таких взрывов? Она убьет ведь все живое на огромном пространстве.

Все молчат. Похоже, что никто не решается первым оспорить догадку Рэшэда, – существование жизни на Эффе и высокое ее развитие, видимо, уже считаются бесспорным фактом. Никто не может возразить теперь и против реальности девушки, изображение и голос которой записан на магнитной ленте нашей космической ракеты.

Молчание нарушает глава Совета.

– В умении логически мыслить вам нельзя отказать, – замечает он, обращаясь к Рэшэду. – Все действительно может быть именно так, как вы предполагаете. Но не будем торопиться. Изучим эту проблему с возможно большей обстоятельностью. Фактов у нас теперь вполне достаточно. Если же вы хотите знать мое личное мнение о вашей, может быть, слишком смелой гипотезе, то я готов уже сейчас поздравить вас с победой!

У нас в лаборатории настоящее торжество. Все поздравляют Рэшэда, а он смущен немного.

– Почему же поздравляете вы только меня? Это ведь наша общая победа.

А наша простодушная юная лаборантка все еще недоумевает:

– Но как же это все-таки? Ничего ведь не изменилось… Показания большинства приборов космической ракеты до сих пор не восстановлены, а новую мы туда еще не послали. Как же, однако, удалось установить все это?

– Достоверность наших знаний о законах развития природы и общества помогла нам в этом, – счастливо улыбается Рэшэд. – Законы эти одинаковы ведь как для нас, так и для Эффы. Я, например, не сомневаюсь, что таблица элементов на Эффе начинается так же, как и у нас, с водорода. И не потому, что этот элемент самый распространенный во Вселенной, но и по той причине, что он самый простой по своей структуре. В такой же, конечно, последовательности, как и у нас, расположены у них и остальные элементы вещества, ибо они просто не могут быть расположены иначе.

– Это я понимаю, – прижимает руки к груди его собеседница. – А вот как же с обществом Эффы?

– И общество их не могло развиваться вне объективных законов. Разница могла быть только во времени, в длительности каждого из исторических этапов. Возможно даже, что таких этапов было там больше, чем у нас. Но основные периоды развития общества миновать они не могли. Не миновали они, конечно, и такого строя, при котором одни классы общества порабощают другие. Этот период не завершился у них и по настоящее время. Но какая-то часть населения Эффы, может быть, даже половина его, видимо, уже миновала в своем развитии эту формацию и установила у себя такой же справедливый общественный строй, какой давно уже существует на нашей планете.

– А смысл восстановленных частей фонограммы девушки с Эффы не удалось разве разгадать? – спрашивает кто-то.

– Удалось кое-что. Хотя пока это только отдельные слова.

– Какие же? – вырывается у меня.

– «Объединение», или, может быть, «сплочение», «разум» или «благоразумие», «мир», «счастье»… Вы понимаете теперь, Шэрэль, – поворачивается ко мне Рэшэд, – к чему могла призывать обитателей своей планеты наша девушка? Она, видимо, предостерегала их от безумия термоядерной войны, призывая к благоразумию и мирному сосуществованию, ибо такая война подобна самоубийству.

Рэшэд делает небольшую паузу и заключает с необычной торжественностью:

– Известно нам и еще одно немаловажное слово: «Земля», и мне кажется, что «Землей» называют они свою планету. Вам, Шэрэль, посчастливилось восстановить именно это слово.

– Значит, не Эффа, а Земля? – повторяю я задумчиво

– Да, Земля! – убежденно подтверждает Рэшэд.

…В последнее время я замечаю у Рэшэда печаль в глазах.

– А знаете, – признается он мне, – немножко грустно, что мы теперь уже не будем столько думать о земной девушке. И уж, конечно, не станем смотреть на нее так часто. А ведь это она помогла нам разгадать тайну планеты, имя которой Земля. Ее изображение сразу же поставило нас перед фактом существования высокоразвитой жизни на Земле. Нам оставалось лишь подтвердить это достаточно убедительными доказательствами. – Потом он пристально смотрит мне в глаза и добавляет: – Утешает меня только то, что вы похожи чем-то на эту девушку…

«И такая же красивая?» – хочется мне спросить его но я и без того уже счастлива. В последнее время мне и самой почему-то все чаще начинает казаться, что я действительно смогу когда-нибудь стать «его девушкой».



ГОВОРИТ КОСМОС!.

1

Алексей Костров густо намыливает щеки, верхнюю губу, подбородок. Плотная, рыхловатая от множества мелких пузырьков пена делает его седобородым.

«Наверное, буду таким в пятьдесят…» – думает он улыбаясь.

А пока ему всего тридцать. Тоже солидная цифра. Почти полжизни. То, что сегодня не только день рождения Кострова, но и день присуждения ученого звания доктора наук, могло бы избавить его от вопроса самому себе: «А как же ты прожил ее, эту почти половину жизни?..» Но он все-таки задает себе этот вопрос и лишь тяжело вздыхает в ответ. Все бы нужно начать заново и совсем по-иному…

Алексей снова вздыхает и берется за бритву. От неловкого движения настольное зеркальце слегка смешается. В нем теперь уже не лицо Алексея, а распахнутое окно комнаты. За окном вздымаются к небу ажурные опоры огромной параболической антенны радиотелескопа. Картина эта возвращает Кострова к тревожным мыслям о радиоизлучении Фоциса.

Сколько уже предпринято попыток обнаружить и выделить из радиоизлучения Галактики искусственные сигналы? Самые совершенные параболические рефлекторы пока не дали никаких результатов. А чего добились американцы, раньше всех начавшие «прослушивать» ближайшие звезды? Даже их высокочувствительная приемная аппаратура, построенная по проекту «Озма», ничего не принимает пока, кроме излучений межзвездного водорода.

Что-то даст теперь окончательный анализ Фоциса? Тридцать световых лет шли они до нашей планеты, слабея и искажаясь в космическом пространстве. Удастся ли обнаружить Галине Басовой хоть какие-нибудь элементы модулирующей функции в структуре их спектра?

Галина Басова… Алексей снова вздыхает при одном только воспоминании о ней. Сегодня все сотрудники радиообсерватории придут с поздравлениями. Придет и она…

Чествовали Алексея Кострова в небольшом конференц-зале. За столом президиума – смущенный виновник торжества. Рядом с ним – заместитель директора астрофизического института, по другую сторону – директор радиообсерватории Басов.

– Ну к чему эта шумиха? – шепчет Басову Костров. – Можно было бы и поскромнее…

– Да ты что?! – шипит на него директор. – Думаешь, это только твое личное торжество? Приехал бы разве Петр Петрович? А мы тут у него выклянчили кое-что по такому случаю. Слушай-ка лучше, как он тебя превозносит…

Заместитель директора астрофизического института, профессор Петр Петрович Зорницын, и в самом деле произносит в честь Кострова такую речь, что у Алексея даже щеки горят от смущения.

– Спасибо, Петр Петрович! – говорит он растроганно, когда профессор, кончив свое выступление, протягивает ему руку. – Спасибо за добрые слова. Я, конечно, не такой уж талантливый, каким вы меня изобразили, но, как говорится, постараюсь со временем оправдать доверие…

Настроение у всех приподнятое. Всем хочется говорить, и все говорят приветственные речи. Просит слово даже комендант обсерватории Пархомчук, служивший когда-то начальником пожарной команды и сохранивший с той поры военную выправку. Он одержим страстью к латинским изречениям и к замысловатой астрономической терминологии. Научные сотрудники над ним добродушно подшучивают, но по-своему любят.

– Алексею Дмитриевичу первому в нашем научном учреждении присуждена степень доктора наук, – торжественно начинает Пархомчук свою речь. – Он у нас, как говорили древние латыняне, примус интэр парэс, что означает в переводе первый между равными. Ибо, как я понимаю, все тут присутствующие имеют равные права стать докторами.

«Присутствующие» многозначительно переглядываются, с трудом сдерживая улыбки. Астрофизик Мартынов шепчет Галине:

– Люблю я слушать Пархомчука. Всегда услышишь что-нибудь обнадеживающее.

Пархомчук между тем продолжает развивать свою мысль:

– На мой взгляд, научное учреждение без доктора наук – все равно что пожарная команда без брандмайора. Но у нас есть теперь свой доктор. Это не плохо для начала. У остальных все впереди, ибо волентэм дукунт фата, нолентэм трахунт,[1]1
  Желающего судьба ведет, нежелающего тащат (лат.).


[Закрыть]
и этому надо только радоваться.

Всех очень смешит это изречение древних стоиков, но Пархомчуку все позволяется, и его вознаграждают дружными аплодисментами.

После речи коменданта просит слово Галина.

– Давайте и в самом деле порадуемся, – весело говорит она, – что в нашей, самой молодой в стране, обсерватории уже есть свой доктор наук, тоже очень еще молодой для такого почтенного научного титула.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache