Текст книги "Город может спать спокойно (сборник)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

ИСПОВЕДЬ КУЛИЧЕВА

Некоторое время они едут молча. А когда машина выезжает за пределы Овражкова, Огинский спрашивает:

– Вейцзеккер, как я понимайт, доверил вам свой план, конечно, по секрет?

– Под строжайшим секретом, господин штурмбанфюрер, – признается Куличев.

– Почему же вы тогда их выбалтывайт?

– Так ведь вам…

– Нет, не только один мне. Не знайт вы разве, что господин Дыбин не будет упустить случай подслушать под дверь?

– Ваша правда… Виноват, господин штурмбанфюрер! Разволновался и совсем забыл об этой привычке начальника полиции. Уж очень обидно было, что вы мне не доверяете. Но это хорошо, что мы едем к господину майору Вейцзеккеру. Уж они-то знают, чего я стою, ибо доверили бы мне разве такое дело? И не только организацию диверсионной школы. Для этого нужно было еще одну операцию провернуть.

– Какую же?

– Поручили мне заслать провокатора в местный партизанский отряд. А я послал туда двух…

– Зачем же двух? Я это не понимайт.

– Первого на явный провал, ибо второй должен был разоблачить его как провокатора, чтобы ему самому потом больше веры было. Это уже я сам, без их, господина Вейцзеккера, подсказки…

«Ну и иезуит!» – с отвращением думает Огинский и, с трудом сдерживая негодование, спрашивает:

– А что было поручено первому?

– Первый должен был сообщить о готовящейся против партизан большой карательной экспедиции.

– А второй?

– Второму, для разоблачения первого, поручалось поведать партизанам, что тот ложными сведениями хотел вынудить их уйти из этих мест. И это для того вроде немцам требуется, чтобы партизаны не заинтересовались Пеньками, в которых замышляются будто бы медицинские эксперименты над военнопленными…

– Будто бы?…

– Да не на самом деле. На самом-то деле там, наверно, вообще ничего не будет или для отвода глаз что-нибудь… Зато тут, в Овражкове, начнет создаваться школа железнодорожных диверсантов.

– А когда?

– В самом ближайшем времени. И под мою ответственность, как я вам уже докладывал. До войны, как тоже вам известно, я тут дорожным мастером был, возглавлял путевой околоток. Целых восемнадцать километров главного пути со всеми его искусственными сооружениями были под моим начальством. Кое-что придумал я и для будущей школы. Станция Овражков, как вы знаете, в пяти километрах от города, так я хочу предложить специальную ветку туда проложить…

– Это с какой же целью?

– А чтобы к школе нашей внимания не привлекать. Ветка эта будет вроде для связи с городом, а на самом деле станем мы диверсантов на ней обучать. Для этого нужна ведь железная дорога с настоящим земляным полотном, верхним строением пути и всем прочим. Не на пальцах же объяснять, как выводить из строя рельсовую колею. А если на существующей уже дороге такой практикой заниматься, так это и неудобно, и в глаза кому не следует может броситься.

– Вы есть настоящий хитрец, господин Куличев. Ну, а кто унтеррихтен… кто же преподавать в этой школе будет?

– Я с племяшем моим должен был…

– Почему – должен был?

– Погиб племяш-то… Письмо от зазнобы его из Миргорода сегодня получил. Пишет, что собирался он по моему вызову в Овражков выехать, да не успел. Разбомбили его советские летчики… Жестокие бои там, оказывается, идут, и бомбят они все нещадно. Вот и попала одна из бомб в хату, в которой племяш мой квартировал. Ему бы раньше надо было, а он, видать, Галю свою надеялся уговорить, чтобы вместе с нею… А теперь вот только письмо от нее пришло с фотокарточками Тимофея…

– Оно есть при вас?

– При мне. Надо же, в такой день и такая весть! День моего ангела, именины мои имею в виду. Нате вот, почитайте сами. Даже господину Вейцзеккеру не успел еще доложить, а они большие надежды на племяша моего возлагали. Тимофей ведь помощником паровозного машиниста до войны работал, а на фронте командиром саперного взвода был.

– В советских войсках служил?

– Да уж само собой…

– А какие же еще у вас кадры?

– Остались тут кое-кто из бывших моих бригадиров пути. Те, которые были не в ладах с Советской властью, и потому на них вполне можно положиться. Я такой списочек подготовил уже господину Вейцзеккеру.

– А они по какой же линия были не в ладах с прежняя власть? – любопытствует Огинский.

– Раскулачили их в своё время… Я, между прочим, тоже по этой линии с Советской властью не сошелся. Отбыл срок в дальних краях. Вкалывал там один за троих, показал образцы трудового героизма на прокладке железной дороги через непроходимую тайгу. Заслужил несколько благодарностей, и спустя какое-то время смилостивились надо мной начальнички, дозволили вернуться в родные края, но уже не на землю, а на железную дорогу. И опять я вкалывал за троих и дослужился до должности дорожного мастера. Тут-то я и пригрел у себя в околотке кое-кого из бывших своих односельчан, тоже вернувшихся из ссылки.

– Ну, а кто же теперь вместо ваш Тимофей будет руководить диверсионной школа?

– Пошлю еще одно письмо в Миргород. Может, и набрехала мне Галина, чтобы Тимофея от себя не отпускать. Я о её письме никому пока, кроме вас, не сообщал. Даже Дыбину… Бургомистра Миргорода запрошу, пусть он мне лично подтвердит смерть Тимофея, тогда и оповещу о ней и Вейцзеккера и Дыбина.

Машина, шедшая все это время по лесной дороге, стремительно вырвалась теперь на открытую местность, пересеченную пологими холмами, между которыми петляет речка Змейка.

– Ну, спасибо вам, господин Куличев, за чистосердечное признание, – строго произносит Огинский уже без всякого акцента, делая Азарову знак сбавить скорость. – Исповедовались ведь вы почти перед самой Советской властью.

– Что-то не понимаю вас, господин штурмбанфюрер… – растерянно улыбается Куличев.

– Не штурмбанфюрер Мюллер, – спокойно поясняет Огинский, – а майор Красной Армии. Остановите машину, товарищ Азаров.

Куличев, полагая, что его сейчас расстреляют, мгновенно покрылся холодным потом. Приказав Азарову связать его, Огинский выходит из машины.

– Надо теперь как-то заметать следы, – негромко говорит Огинский лейтенанту, показав на Куличева.

– А чего мудрить? Я бы этого гада прикончил здесь и выбросил в речку, – предлагает Азаров.

– Нет, Вася, «этот гад» может еще пригодиться нам. У вас есть взрывчатка?

– Я без взрывчатки как без рук, – усмехается Азаров.

– Заминировать мост через Змейку хватит?

– Должно хватить.

– Ну тогда заминируйте его так, чтобы на нем подорвался наш «опель» и рухнул в воду. Мы инсценируем подрыв его на «партизанских минах»…

– Все ясно, товарищ майор! А Куличев с Мюллером будут, значит, жертвами этого взрыва?

– И их шофер Ганс тоже. Жаль только, что нам не известен номер той машины, на которой действительно подорвался Мюллер.

– Как не известен? – смеется Азаров. – Тот же самый номер. Я имею обыкновение снимать номера с тех машин, которые подрываются на моих минах. У меня их целая коллекция. А мюллеровский я к нашему «опелю» приспособил, как только мы с вами в Овражков поехали.

– Молодец! Очень нам теперь это пригодится. А что бы еще для подтверждения их гибели придумать?

– Может быть, мюллеровскую фуражку и шляпу бургомистра бросить на берег?

– Маловато…

– Швырнем еще мой автомат. Он немецкий. Машину они на дне реки найдут, а тела «погибших» могло и течением унести. Река ведь быстрая.

– Ничего больше, пожалуй, не придумаешь, – соглашается Огинский. – Может быть, еще мюллеровский мундир утопить в реке, да так, чтобы он не уплыл?… Там они и документы штурмбанфюрера обнаружат. Ну, а теперь давайте я помогу вам мост минировать: нужно торопиться.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ ПОСВЯЩАЕТСЯ В ПЛАНЫ ВЕЙЦЗЕККЕРА

В тот же день вечером майор Вейцзеккер примчался в Овражков и потребовал у начальника полиции подробного доклада обо всем, что тут произошло. Общее представление о событиях минувшего дня он уже имел. Дыбин лично позвонил ему, как только получил сообщение о взорванном мосте через Змейку и обнаруженной на дне реки машине штурмбанфюрера Мюллера.

Выслушав подробный доклад Дыбина, Вейцзеккер вот уже несколько минут молча, подперев голову руками, сидит за письменным столом в служебном кабинете начальника полиции. Затаив дыхание, Дыбин ждет его вопросов, боясь неосторожным движением или скрипом своего стула нарушить раздумье майора.

– А штурмбанфюрер Мюллер каков из себя? – спрашивает наконец Вейцзеккер. – Вы хорошо его рассмотрели?

– Да, господин майор, – уверенно отвечает Дыбин, хотя от страха за свою судьбу вообще старался не смотреть на штурмбанфюрера. К тому же начальник полиции в тот день был не вполне трезв. Да и разглядеть Мюллера было нелегко. Страшная фуражка с черепом была надвинута на самые глаза штурмбанфюрера. Кроме этого белого черепа на черном фоне околыша его фуражки, Дыбин вообще ничего не видел.

– Он что, высокий такой, худощавый брюнет, да? – продолжает расспрашивать его Вейцзеккер, хотя и сам видел личного представителя гаулейтера Заукеля, высокомерного штурмбанфюрера СС, всего один раз в жизни и взирал на него с не меньшим, пожалуй, страхом, чем Дыбин. Штурмбанфюрер Мюллер обладал слишком большими полномочиями, чтобы не бояться заглянуть ему в глаза.

– Так точно, господин майор! – не задумываясь, отвечает на вопрос Вейцзеккера начальник полиции.

– А как он разговаривал? На каком языке?

– Больше по-немецки. Русские слова коверкал ужасно. Я даже не все понимал…

«Да, действительно Мюллер в русском был не силён», – вспоминает Вейцзеккер. А как штурмбанфюрер в Овражков попал, его даже не удивило. Он мог поехать куда угодно. Генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы всемогущий гаулейтер Заукель дал ему такие права. Отчета о своих поездках Мюллер не находил нужным никому давать. И нет ничего удивительного, что он заехал даже в Овражков. С отправкой русской рабочей силы в Германию у них, кажется, большие затруднения. Видно, придрались к чему-то у Куличева. А этот болван со страху мог еще и замысел наш выболтать, так что, может быть, и хорошо, что вовремя отдал он богу душу?…

– В том, что у вас был именно штурмбанфюрер Мюллер, нет, значит, никаких сомнений? – снова спрашивает Вейцзеккер Дыбина.

– Никаких, господин майор. Я же лично видел его документы…

– Ну, а куда же они поехали? Не сообщили вам разве?

– Никак нет, господин майор. Но думаю, что к вам.

– Только думаете или есть более веские основания для такой догадки?

– Видите ли… – смущенно мнется Дыбин. – Я случайно слышал часть их разговора…

– Подслушали, – уточняет Вейцзеккер.

– Да, но совершенно случайно. Выл в другой комнате, а дверь…

– Ну ладно, Дыбин, без подробностей. И что же вы услышали?

– О какой-то школе диверсантов. Но может быть, я и ослышался…

– В общем-то, это и не имеет теперь значения, – прерывает его Вейцзеккер.

– Ну, а тела Мюллера и Куличева, подорвавшихся на партизанских минах, так и не удалось, значит, найти? – помолчав немного, спрашивает Вейцзеккер, хотя Дыбин уже докладывал ему об этом.

– Обшарили все дно в районе того места, господин майор, но никаких следов. Выудили только пилотку шофера да автомат его. А фуражку господина штурмбанфюрера нашли на берегу. Течение там бешеное, так что трупы их унесло, конечно. Через несколько дней всплывут где-нибудь в нижнем течении.

– А разве могли они из машины выскочить?

– Дверцы не были заклинены, хотя машину изрядно покорежило. Да и лежала она на боку, так что вполне могли вывалиться из нее.

– А может быть, увели или унесли их с собой партизаны?

– Да разве можно было кому-нибудь из них остаться в живых при таком взрыве? Посмотрели бы вы на машину штурмбанфюрера. Но мы их трупы еще поищем. А может быть, и еще какие-нибудь вещички их обнаружим. Но в том, что это именно господин штурмбанфюрер и наш бургомистр Куличев на партизанской мине подорвались, у меня никаких сомнений…

Вейцзеккер снова надолго умолкает, потом решает посвятить начальника полиции в свой план подготовки железнодорожных диверсантов в Овражкове. Рано или поздно все равно пришлось бы это сделать, если бы даже Куличев и не погиб.

– А как же с партизанами быть? – с тревогой в голосе спрашивает Дыбин, внимательно выслушав Вейцзеккера. – Пока они у нас под боком, никакая школа такого рода работать нормально не сможет. Это уж я точно знаю…

– Партизан отсюда мы уведем. Это я беру на себя. Заинтересуем их другим районом. Покойный Куличев кое-что уже сделал для этого. А сам бы он очень нам пригодился как железнодорожник. Вся надежда теперь на его племянника Тимофея Стецюка. Куличев ничего вам не говорил о нем?

– О том, что у вас такие планы на него, не говорил, конечно. Но что скоро приехать должен из-под Полтавы, об этом уведомил.

– А вы видели его когда-нибудь?

– Нет, господин майор, не видел. В Овражкове он ни до войны, ни после не был ни разу. А мать этого Тимофея, сестру Куличева, помню. Когда она еще девушкой была, подолгу гостила у своего брата.

– Надо полагать, Тимофей Стецюк прибудет скоро и явится в дом Куличева, – помолчав немного, говорит Вейцзеккер. – У покойного бургомистра кто еще из родных остался?

– Да никого. Вдовцом ведь был. А в хоромах его теперь одна только домоуправительница Марфа. С хитрецой бабенка. Видать, большие планы на него имела…

– Ну так вот, – нетерпеливо прерывает разглагольствование Дыбина Вейцзеккер, – за этого Тимофея Стецюка отвечаете теперь вы. Примите его и устройте где-нибудь в укромном месте.

– А дом Куличева не подойдет разве?…

– Я же сказал: в укромном месте. Русского языка не понимаете? И никому ни слова, кто он, откуда и с какой целью. Понятно вам это?

– Так точно, господин майор!

– Как только он появится, сразу же дайте мне знать.

– Слушаюсь, господин майор!

И уже в машине, возвращаясь в свою резиденцию, Вейцзеккер невесело думает о Дыбине: «Не такой человек мне сейчас нужен. Этот, конечно, слепо исполнит любой мой приказ, но уж очень недалёк… А мне бы таких молодцов, как партизанские подрывники, оседлавшие наши железные дороги… С выдумкой, с блеском работают! И никаких для них преград… Вот бы кого к нам завербовать. Может быть, Стецюку это и удастся… А тактикой их непременно нужно воспользоваться…»

ДЕРЗКИЙ ЗАМЫСЕЛ АЗАРОВА

Они идут следом друг за другом. Впереди Азаров, потом Куличев со связанными за спиной руками, за ним майор Огинский. Дорога к партизанскому отряду лежит густым, труднопроходимым лесом через балки и овраги.

– Развязали бы, – хнычет Куличев, – не сбегу ведь…

– А мы и не потому вовсе, – усмехается Азаров. – Предоставляем тебе возможность побывать в шкуре тех, кого сам не только вязал, но и порол.

– А со мной-то вы что же теперь?…

– Полагалось бы на ближайшем суку вздернуть, – спокойно говорит Огинскнй, – да не хотим уподобляться тем, кому вы так верно служили, господин бывший бургомистр.

– Петлю, однако, он давно уже заслужил, – зло замечает Азаров.

– Ох, виноват я, что уж тут говорить, страшно виноват… – стонет Куличев. – Только по советским законам нельзя ведь без суда…

– Вот же негодяй! – возмущается Азаров. – Советские законы вдруг вспомнил!..

– Да, у нас без суда не полагается, – соглашается Огинский. – И судить вас будут, в этом можете не сомневаться. А получите за свои грехи лишь то, что заслужили, не более того.

– Ибо более и не бывает, – смеется Азаров. – На всю катушку заработал.

– Но ведь советский суд справедлив…

– Ишь подлец, о справедливости заговорил! – плюется Азаров.

– Не зачтется разве моё чистосердечное признание и покаяние?

– А ты какой, думаешь, суд тебя будет судить? Специально, что ли, из Москвы прилетит сюда с прокурорами и адвокатами? Сами мы судить тебя будем. Я, майор Огинский, партизаны нашего отряда. А мы все твои грехи и без твоего чистосердечного признания знаем.

– А ты помолчал бы, – неожиданно строго говорит Азарову Куличев. – Молод ещё меня учить. И потом, тут постарше тебя начальство есть. Вон товарищ майор, например…

– Не смейте называть меня товарищем! – с яростью, удивившей даже Азарова, кричит Огинский.

– Виноват, гражданин майор, – смиренно поправляется Куличев. – Они, гражданин майор то есть, знают, конечно, что за чистосердечное признание полагается смягчение кары…

– Ну, если только в смысле замены повешения расстрелом, – усмехается Азаров. – Но это тоже смотря в чём покаешься, какие секреты своих хозяев нам поведаешь.

– Не беспокойся, у меня есть что поведать. Они, немцы то есть, многое мне доверяли. А на тебя, мил человек, я не в обиде потому, что молод ты еще и не сдержан на язык. И потому еще, что ты мне племяша моего Тимошку напоминаешь…

– Это того, на которого майор Вейцзеккер такие надежды возлагал? – интересуется Огинский.

– Так точно, гражданин майор! Он с ним схож. И ростом и обличьем даже… Потому и не серчаю я на его неразумные слова.

– Скажите какой добренький! – смеется Азаров. – А ты, между прочим, знаешь, на кого похож?…

– Ну ладно, Азаров, – недовольно прерывает его Огинский. – Хватит вам! А вы вот что мне объясните, Куличев: как вам удалось Васяткина завербовать?

– Заподозрили мы его с Дыбиным в связи с партизанами, ну и допросили с применением кое-каких методов, позаимствованных у гестапо. Он и не выдержал… С тех пор стал на нас работать.

– А как вы его к партизанам забросили?

– Для того чтобы снова забрать его в полицию, нам, как вы и сами понимаете, никакого повода не требовалось. Это у нас запросто… Ну, а «побег» его к партизанам удалось с помощью находившегося у нас под подозрением полицейского Ерохина организовать. Дали ему возможность «упустить» Васяткина. О замысле нашем он, конечно, ничего не ведал. На другой день Дыбин ему долго «мозги вправлял». Пригрозил даже не только из полиции выставить, но и гестапо передать.

– А почему же вы не осуществили этого на самом деле, раз вам ясно стало, кто такой Ерохин?

– Чтобы партизан не настораживать. И еще одна идейка у нас родилась – ложными слухами вас через него снабжать… Может быть, развяжете руки-то?

– Развяжите его, Азаров! – приказывает Огинский.

Азаров неохотно выполняет его распоряжение, незаметно для майора дав при этом Куличеву пинка под зад.

– Премного тебе за это благодарен, – не без скрытой иронии замечает ему Куличев и, обернувшись к Огинскому, сообщает: – Между прочим, Васяткин этот имеет от нас задание завлечь вас в ловушку, как только вы из-под Овражкова сниметесь и в район Пеньков станете перебазироваться. Поимейте это в виду…

– Наконец-то! – радостно встречает их командир партизанского отряда. – И слава богу, как говорится, что живы-здоровы!..

– Да еще и с господином бургомистром к тому же, – посмеивается Азаров.

– Никогда еще не волновался за вас так…

– Что мы, маленькие, что ли, – улыбается Огинский.

– Не знаю даже, что бы со мной было, если бы с вами что произошло. Только вы уехали – радиограмма из штаба партизанского движения: «Срочно отправить на Большую землю в распоряжение начальника инженерных войск фронта майора Огннского. В двадцать четыре ноль-ноль приготовить посадочную площадку в квадрате ноль один двадцать два». Ну, что бы я делал, если бы вы не вернулись или хотя бы только задержались? Имел разве я право разрешить вам участвовать в этой операции?

– Участвовал же я у вас до этого в других операциях… – удивленно пожимает плечами Огинский.

– Ну, во-первых, в таких рискованных не участвовали. А во-вторых, не знал я, что вы доктор наук, крупный специалист по взрывчатым веществам.

– Никакой я не доктор, а всего лишь кандидат технических наук, – смущенно улыбается Огинский. – И вообще не такой уж крупный специалист…

– Ну так вот, дорогой майор Огинский, позвольте мне вас поздравить с присвоением вам ученой степени доктора технических наук за ваши предвоенные труды по детонации взрывчатых веществ и расчеты по изготовлению кумулятивных зарядов.

С этими словами командир крепко обнимает Огинского и звонко целует.

– Откуда это известно? – спрашивает Огинский.

– Ваш друг, подполковник Бурсов, весточку нам прислал. Спешил вас порадовать. Вы скоро с ним увидитесь. Он в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова. Не без его участия, конечно, стало известно штабу фронта, что вы находитесь в моем отряде. Рад я за вас, но расставаться с вами, право, жаль…

Счастливого Огинского тепло поздравляют комиссар и все его партизанские друзья. Последним обнимает его лейтенант Азаров.

– Чертовски привык я к вам, Евгений Александрович, – говорит он растроганно. – Очень будет мне вас недоставать…

– А знаете что? – восклицает вдруг Огинский, осенённый неожиданной мыслью. – Я вас с собой заберу! Под свою ответственность. Надеюсь, в самолете хватит места для нас двоих.

– Нет, Евгений Александрович, спасибо вам, но я повоюю ещё здесь. Надо сначала тут сделать что-нибудь существенное.

– Да разве ж вы…

– Нет, нет, Евгений Александрович, ничего я такого пока не сделал. А теперь представляется возможность… Знаете, какая идея меня осенила? Хочу к Вейцзеккеру явиться под видом племянника Куличева.

– Да вы что?… Это же безумие!

– Почему же безумие? Нормальная партизанская дерзость. Во всяком случае, риску тут не больше, чем в той операции, которую только что так блестяще завершили вы.

– Ну, во-первых, не я, а мы, – поправляет его Огинский. – А во-вторых, как это взбрела вам в голову такая отчаянная мысль?

– Это только на первый взгляд кажется она отчаянной, – спокойно объясняет Азаров. – А на самом-то деле для ее осуществления нарочно не придумаешь более благоприятных обстоятельств. Давайте только присядем где-нибудь, Евгений Александрович, и спокойненько всё обсудим.

– Идемте тогда в мою землянку. У меня, кстати, есть, кажется, что-то во фляге, и мы выпьем с вами по чарке за новоиспеченного доктора наук.

Они спускаются в небольшую, лично Огинским сооружённую землянку, и майор действительно обнаруживает в своей фляге несколько глотков водки.

– А теперь слушайте меня внимательно, – просит Азаров. – Я очень надеюсь, что вы потом поможете мне уговорить командира. Он с вашим мнением очень считается.

Они устраиваются на жесткой койке Огинского. И еще до того как Азаров начинает излагать свои доводы, майор уже почти не сомневается, что лейтенант без особого труда уговорит его.

Наверно, кому-нибудь другому не сразу пришла бы в голову подобная идея, а у Азарова возникла она мгновенно. Майор Огинский не очень даже этому удивился.

– Вы сами сейчас увидите, как благоприятно складывается для нас ситуация, товарищ майор, – деловито, будто все уже давным-давно им продумано, рассуждает Азаров. – Вейцзеккер, как вам известно, затеял создать школу железнодорожных диверсантов, чтобы хоть что-то противопоставить нашей партизанской «рельсовой войне». Но собственного опыта в ведении такой войны у немцев нет. Вся надежда, стало быть, на наш. Ну, а кто же может поделиться с ними этим опытом? Конечно же, бывший лейтенант советских инженерных войск Стецюк. Им, правда, неизвестно, сведущ ли Стецюк в делах такого рода, но они не могут не знать, что подрывному делу обучают партизан наши кадровые офицеры-подрывники. Значит, интерес Вейцзеккера к племяннику Куличева, Тимофею Стецюку, совершенно очевиден.

Майор Огинский не находит достаточно веских возражений, и лейтенант Азаров продолжает:

– Пойдем теперь дальше. О том, что Стецюк погиб, не только Вейцзеккеру, но и вообще никому не известно. Это тоже не должно вызывать у нас сомнений…

– Но ведь усомнился почему-то Куличев.

– Любил, видно, племянника, вот и не хотел поверить Галининому письму. А может быть, и для перестраховки… Чтобы не Галина, а сам бургомистр Миргорода засвидетельствовал его смерть. Боялся, что Вейцзеккер не поверит письму Галины.

– А не может разве сам Вейцзеккер сделать такой запрос в Миргород, как только явитесь вы в Овражков, чтобы убедиться, тот ли вы человек, за которого себя выдаёте? Если не бургомистр, то Галина могла бы дать им точное описание подлинного Тимофея Стецюка.

– А вы последнюю сводку слыхали? Наши войска заняли уже не только Миргород, но и Полтаву.

– Она могла эвакуироваться…

– Едва ли. Я внимательно прочел письмо её Куличеву и понял из него, что Тимофей Галиной взаимностью не пользовался. Да и Куличев мне рассказал, что на неоднократные просьбы Тимофея уехать вместе с ним в Овражков или в какой-нибудь другой город она упорно не соглашалась. Я даже думаю, что дезертир Стецюк был ей просто противен, но написать это его дяде, немецкому холую Куличеву, она, конечно, не рискнула.

– Со всем согласен, кроме последнего предположения, – замечает Огинский. – В нём слишком большая доза домысла, хотя весьма вероятно, что Галя действительно осталась в Миргороде или погибла во время боев за этот город…

– А что же вам ещё? Больше нам ничего и не надо. Паспорт Стецюка с моей фотографической карточкой и всеми отметками немецких комендатур любого города мы изготовим не хуже, чем сами немцы. А став инструктором немецкой диверсионной школы, сами понимаете, что я там у них натворю!

В этом у майора Огинского нет ни малейших сомнений. Он хорошо знает, на что способен лейтенант Азаров.

– Но ведь вас видели сегодня в Овражкове вместе со мною, – высказывает Огинский последнее свое опасение.

– А кто? Тупица полицай, который смотрел не столько на меня, сколько на мою и с еще большим трепетом на вашу эсэсовскую форму? А гости Куличева были пьяны, к тому же никто из них не выходил на улицу. Торчали все время на дворе куличевского дома. Да и я не выходил из машины, так что разглядеть меня никто не мог. И потом, кому же придет в голову догадка, что «погибший» шофер штурмбанфюрера Мюллера и племянник Куличева одно и то же лицо?

– Ну, а если они усомнятся в гибели Мюллера и Куличева?

– Тогда другое дело. Тогда операцию эту труднее будет осуществить. Но это мы узнаем завтра у Ерохина.

– Вряд ли Ерохин сможет нам теперь чем-нибудь помочь, раз он у них на подозрении. Его самого нужно бы об этом предупредить.

– Это само собой. Я об этом уже сообщил начальнику штаба. Но у нас в Овражкове и кроме него есть люди. Даже среди администрации городской управы. Через них мы и получим необходимую информацию.

– Похоже, что обстановка и в самом деле благоприятная, – задумчиво говорит Огинский. – А на самом-то деле, сколько там может оказаться непредвиденного? Да вот хотя бы то обстоятельство, что Стецюк был помощником паровозного машиниста…

– Понимаю ваше опасение, товарищ майор. А я до войны техником паровозного депо работал и знаю паровоз получше Стецюка. Ну, так как – благословляете вы меня на это дело?

– Благословляю! – решительно протягивает руку Азарову майор Огинский.

– И еще есть у меня одна идея, – добавляет Азаров. – Суд над Куличевым устроить не в партизанском отряде, а в самом Овражкове. Сделать неожиданный налёт на город, уничтожить полицию и судить бывшего бургомистра Овражкова на центральной его площади при стечении всех многострадальных его граждан.

– Ну, это уж вы, как говорится, загнули! – смеется Огинский. – Нет, уж вы лучше выспросите Куличева поподробнее о его племяннике, а о судебном процессе над бургомистром пусть подумают командир с комиссаром. Во всем остальном я готов вас поддержать.