Текст книги "Город может спать спокойно (сборник)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

ПОЛКОВНИК АЗАРОВ СНОВА СПУСКАЕТСЯ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

…Полковник Азаров в одной майке, перепачканной грязью, устало смахивает с лица крупные капли пота. Поединок с миной длился недолго, всего пять минут, но опустошил его так, будто он целый день проработал на минном поле. Мина была не очень сложной, и потому, наверно, казалось все время, что тут притаилось что-то еще. Не может быть, чтобы так было все просто. Где-то приготовлена ловушка…

«Не торопись, – внушал он себе, – не считай, что разгадал устройство сюрприза, присмотрись получше, проверь все еще раз…»

Но вот все, кажется, позади. Капитан Левин передает мину старшему сержанту Вачнадзе, и он несет ее к выходу.

– Товарищ Левин, позвоните на КП, – приказывает Азаров капитану, – сообщите дежурному, что у нас все в порядке.

Он все еще не может вздохнуть полной грудью, продолжая находиться в состоянии затаенного дыхания. И мышцы никак не расслабит. Сказываются годы, наверно… А может быть, и опасность никогда еще не была гак велика? До сих пор приходилось ведь рисковать, в основном, собственной жизнью, а тут судьба чуть ли не целого города…

– У майора Никитина тоже все в порядке, – позвонив дежурному, докладывает Левин. – Если не считать того, что вас ждет капитан Лагутин.

«Наверное, у него что-то новое», – встревоженно думает Азаров, медленно выбираясь из подземелья и все еще ощущая во всем теле непривычную тяжесть. Добравшись до поверхности земли, полковник снимает мокрую от пота майку и подставляет пригоршни рук под струю холодной воды, льющейся из-под водопроводного крана.

Офицеры и сержанты Азарова работают теперь во влажной глине, извлекая из нее не только ящики, но и отдельные боеприпасы. Очищать их от грязи приходится голыми руками, ибо нет у саперов более чувствительных инструментов, чем руки. Вслепую касаясь поверхности снарядов, артиллерийских и инженерных мин, их пальцы с безукоризненной точностью осязают все элементы любой конструкции.

У восточной стены подземелья деревянные ящики упаковки боеприпасов давно уже сгнили, и снаряды лежат там в вязкой глине в беспорядке – фугасные вперемешку с бронебойными и осколочно-фугасными. Но натрени рованные пальцы саперов по тупым или острым головкам снарядов, по ведущим пояскам, по ширине центрующих утолщений, по форме их запоясковой части безошибочно определяют, что находится у них в руках. А от этого зависит, как извлекать снаряды из глины – головной частью или тыльной, чтобы не задеть чем-нибудь взрывателей. Но для того чтобы руки саперов не утратили чувствительность, их нужно почаще мыть.

Вот и приказал полковник Азаров подвести резиновые шланги от водопровода поближе к подземному складу боеприпасов. Он по личному опыту знает, что холодная вода не только смывает грязь, она и успокаивает…

Тщательно вымыв руки, лицо и грудь, Азаров надевает гимнастерку и идет на свой командный пункт.

– Все обошлось благополучно, товарищ полковник? – поднимается навстречу Азарову капитан Лагутин.

– Да, обошлось. А у вас снова какие-нибудь тревожные вести?

– Все то же, товарищ полковник. Теперь, однако, подозрения наши можно считать подтвердившимися.

– Значит, возможность диверсии…

– Нет, это едва ли. Но он явно надеется на катастрофу.

– То есть на неизбежность взрыва?

– Вот именно. И рассчитывает, видимо, все это сфотографировать. Нам достоверно известно, что у него есть фотоаппарат с телеобъективом. Живет он в гостинице «Добро пожаловать» на десятом этаже, с которого хорошо виден Козий пустырь.

– Но ведь над Козьим пустырем, а точнее, над местом работ по разминированию подземного склада мы соорудили перекрытие, так что едва ли он…

– А вот это-то и убеждает нас в том, что он надеется на неизбежность взрыва и, видимо боясь упустить этот момент, с восьми утра до шести вечера не покидает гостиницы. Его уже видели в окне комнаты со зрительной трубой и фотоаппаратом.

– Но, может быть, он фотографирует еще что-то?

– Вы же сами знаете, что, кроме химзавода, который он давно уже мог сфотографировать, там ничего больше нет. Из того окна ничто не может привлечь внимание и любителя природы или архитектуры. Такие виды открываются главным образом с восточной стороны гостиницы. К тому же мина, которую вы только что обезвредили, разве не подтверждает его расчетов? И хорошо, если только одна эта мина…

Дальнейший их разговор прерывает телефонный звонок. Полковник Азаров снимает трубку:

– Я слушаю вас, товарищ Левин.

– Небольшое ЧП, товарищ полковник… Старшего сержанта Вачнадзе и сержанта Каширина завалило…

– Как – завалило? Чем?…

– Обрушились штабеля со снарядами и преградили им выход из левого бокового отсека подземелья.

– А сами они не пострадали?

– Вачнадзе говорит, что слегка придавило ногу Каширину. И потом, он обнаружил… вернее, нащупал в вязкой глине какой-то пластмассовый цилиндрик с контактными зажимами, – докладывает капитан.

– А проводники?

– Видимо, перержавели…

– Пусть не трогает там больше ничего! Я сейчас спущусь к вам… – Повернувшись к капитану Лагутину, Азаров бросает: – Мне снова нужно туда!.. Извините. А предостережение ваше будем иметь в виду.

Старший сержант Вачнадзе по складу характера был горячим человеком. «Кавказский темперамент» – говорили о нем его друзья. Он и теперь во время спора взрывается, как гремучая ртуть. Вспыхивает даже на комсомольских собраниях. Но во время работы с взрывчаткой нет более хладнокровного человека. И это не от природы. Этому пришлось учиться, воспитываться, а вернее, перевоспитываться.

– Знаешь, Коля, у кого я выдержке учусь? – сказал он недавно своему другу, сержанту Каширину. – У командира нашего, у полковника Азарова.

– Мы все у него учимся, – поправил его Каширин. – И не потому, что положено учиться у старших…

– А тебе-то чего выдержке учиться? – удивленно перебил его Вачнадзе. – Это мне все время приходится себя сдерживать, а ты и так спокойный.

– Спокойствие и выдержка это, милый мой, не одно и то же. Равнодушные люди самые, наверно, спокойные, а ведь я…

– Ну, извини, дорогой, не хотел тебя обидеть. Ты не спокойный, ты выдержанный. Я хорошо помню, как ты дал недавно по морде одному мерзавцу…

– Ничего. себе выдержка! – засмеялся кто-то из их друзей.

– Именно выдержка! – резко обернулся в его сторону Вачнадзе. – Его убить нужно было, а он ему лишь по морде дал. Значит, нашел в себе силы сдержаться…

Вспоминая теперь этот разговор, Вачнадзе невольно улыбается, и ему приятно, что тут, рядом с ним, его верный друг. Он не повысит голос, если надо расправиться с каким-нибудь наглым молодчиком, вступиться за кого-нибудь. Он сделает это молча, без лишнего шума и показухи, как некоторые другие. С таким можно в любую разведку, в любую атаку или через любое минное поле… Очень ведь важно, кто с тобой рядом.

Вон как ловко извлекает снаряды из вязкой глины Коля Каширин! Бронебойные головкой вверх, осколочно-фугасные головкой вниз. А у Шота Вачнадзе идут пока лишь артиллерийские мины. Но что такое? Почему пальцы не нащупывают рубчиков центрирующего утолщения на корпусе очередной мины? Да и диаметр не тот… И не металл это вовсе, а пластмасса! Значит, не мина, но что же тогда?…

Нащупанный старшим сержантом предмет не лежит к тому же, а стоит вертикально. Случайно это или… Нет, не случайно, наверно, и его лучше не шевелить и не наклонять. Хорошо еще, что глина тут не такая вязкая, позволяющая перемещать руку по корпусу цилиндра.

Придерживая его левой рукой, Вачнадзе добирается правой до верхной части неизвестного устройства. Оно завершается крышкой и металлическим контактным зажимом, из-под которого торчит короткий усик проволочки.

«Проводник, наверно, – решает Вачнадзе. – И явно перержавевший. Это хорошо. Можно, значит, не опасаться замыкания электрической цепи. Нужно поскорее доложить об этой находке капитану…»

Но едва он собрался позвать капитана Левина, как с грохотом обрушился вдруг штабель с артиллерийскими снарядами, стоявший возле прохода в боковой отсек подземелья. Видно, нижние ящики его сместились в жидкой глине и нарушили равновесие штабеля. Он завалил теперь выход из отсека и оборвал провод электрического освещения.

– Ты цел, Коля? – кричит Вачнадзе Каширину.

– Почти, – отвечает из темноты сержант. – Ногу только слегка придавило.

– Подожди немного, я сейчас…

Он на ощупь добирается до Каширина и помогает ему вытащить ногу из-под ящиков. А им уже кричит с той стороны завала капитан Левин:

– Что там у вас, Вачнадзе? Никто не пострадал?

– Все целы, товарищ капитан, – отвечает старший сержант. – Вот только ногу Каширину придавило.

– Можно ее освободить, чтобы не рухнули на вас остальные ящики?

– Пробуем…

– Поосторожнее только. Я сейчас полковнику доложу.

– Доложите тогда еще, что я какой-то неизвестный мне замыкатель обнаружил.

Расспросив старшего сержанта, что собою представляет этот замыкатель, капитан Левин спешит к полковнику Азарову.

Спустившись в подземелье, полковник внимательно осматривает завал. Капитан Левин уже осветил его двумя лампочками с рефлекторами, и в их свете без труда можно рассмотреть каждую дощечку на ящиках. Все они в хорошем состоянии, и их можно, видимо, без особого риска разобрать. Но Азарова больше всего беспокоит теперь придавленная нога Каширина и замыкатель, обнаруженный старшим сержантом.

– Как там с ногой Каширина, Вачнадзе? – повышая голос, спрашивает он старшего сержанта.

– Все в порядке, товарищ полковник, – отзывается Вачнадзе. – Удалось освободить его ногу. Он говорит, что ему почти не больно, а я думаю, что она серьезно повреждена…

– Пусть еще немного потерпит. Мы сейчас начнем разбирать завал. А теперь расскажите поподробнее о замыкателе, который нашли. Он что, небольшой?

– Миллиметров тридцать в диаметре. Вверху, над крышкой, у него контактный зажим.

– А внизу?

– Штырь, тоже похожий на контактный зажим.

– Ну так это шариковый замыкатель! – уверенно заключает полковник Азаров. – Чертовски коварная штука! Вся надежда теперь только на то, что его батарейка уже разрядилась. В наставлении она называлась сухим элементом, напряжением в полтора вольта. Но все равно нужно быть с этим замыкателем очень осторожным – чем, как говорится, черт не шутит! Вы не трогайте там больше ничего, мы уже начали разбирать завал.

Пока саперы растаскивают ящики завалившегося штабеля, полковник Азаров продолжает рассуждать о найденном Вачнадзе замыкателе:

«Случайно ли он там оказался?… Его ведь устанавливали иногда вместе с минами в качестве элемента неизвлекаемости. Весьма возможно, что в том отсеке, в котором обнаружил его Вачнадзе, есть запасной вход в подземелье и немцы тоже его заминировали, опасаясь, что он будет откопан раньше, чем главный… Тогда шариковые замыкатели, наверное, продублированы там еще и взрывателями натяжного и нажимного действий. Нужно иметь это в виду и поговорить с Огинским и Бурсовым».

Они все еще не уехали, хотя Азаров не нуждается больше в их помощи. Он и сам знает теперь, что нужно делать. Даже когда обезвреживал мину-сюрприз у главного входа в подземелье, сообщил им об этом только за ужином. Бурсов даже разозлился на него за это:

– Ну знаешь ли! А если бы что-нибудь серьезное?…

– Если б серьезное, тогда бы я непременно к вам за советом, – усмехнулся в ответ Азаров.

ЗАСЛУЖЕННАЯ НАГРАДА

Бурсову и Огинскому очень не хочется уезжать, оставить тут Азарова наедине с заминированным подземельем. Но ведь у них дела в Москве. Да и Азаров хоть и в шутку, но жалуется:

– Не доверяете, значит? Не надеетесь, что я и без вас…

– Но мало ли что…

– А что же теперь-то? Мины у главного и запасного входов обезврежены…

– А какой-нибудь еще сюрприз?

– Самое опасное все-таки позади, – с деланной беспечностью улыбается Азаров. – Заболоченный угол подземелья, таивший в себе главную опасность, очищен наконец. Остальные боеприпасы в сухом месте и почти все в упаковке.

– А таинственный незнакомец?

– Он теперь тоже не страшен. Его ведь обнаружили и в любую минуту могут задержать. Капитан Лагутин лишь ждет на сей счет указаний своего начальства.

– В том, что он уже ничего, пожалуй, не сможет сделать, у нас тоже нет сомнений, – соглашается с ним Огинский. – Но раз он все еще торчит здесь, то надеется, значит, на что-то…

– А это потому, что ему неведомо, в каком положении разминирование. Не знает, что мы обнаружили наконец все их сюрпризы…

– Скажи лучше, что мы тебе надоели, – обиженно говорит Бурсов, но, увидев выражение лица Азарова, тотчас же восклицает: – Прости, пожалуйста! Пошутил, и притом глупо. Ничего, видно, не поделаешь с этим упрямцем, Евгений, – поворачивается он к Огинскому. – Привык он один на один… Я хоть и генерал, но не твой непосредственный начальник, Василий Петрович, а то запретил бы тебе это единоборство.

– Шутишь ты или серьезно? – спрашивает Азаров.

– Такими вещами не шутят. И будь бы на твоем месте кто-нибудь другой, даже помоложе тебя, я бы непременно настоял на запрещении. А с тобой сложнее… И не потому, что ты мой старый фронтовой друг…

– Для него ведь, как я понимаю, – это всё! – горячо произносит Огинский. – Все, чем он жил все годы войны, чем живет сейчас. Тут и чувство долга, и лозунг его – быть всегда впереди, и вера в себя, и, самое главное, пожалуй, быть примером для других, для своих солдат. Не забывай, что он командир полка…

– И все-таки этого было бы недостаточно, если бы…

– Если бы у нас с тобой не было уверенности, что он сделает это лучше, чем кто-либо иной, – заключает за Бурсова Огинский.

– Да я просто не знаю, кто бы из известных мне инженерных офицеров сделал бы это лучше, чем он! – снова восклицает Бурсов.

– Ну знаете ли!.. – только и может вымолвить растроганный Азаров.

Задержать Волкова решено утром, в восемь часов, когда саперы полковника Азарова начнут работу по разминированию склада боеприпасов. Капитан Лагутин предварительно договорился с Азаровым о способе привлечь внимание Волкова. Полковник посоветовался об этом со своим пиротехником, и тот предложил зажечь над перекрытием склада имитационный состав дыма.

В пять минут девятого, когда перекрытие над складом окутывается сплошной пеленой цветного дыма, хорошо видного даже сквозь завесу дождя, начавшегося еще на рассвете, капитан Лагутин со своим помощником и администратором гостиницы энергично стучит в дверь тысяча первого номера гостиницы «Добро пожаловать». Ему известно, что Волков уже позавтракал в буфете и минут пятнадцать назад вернулся к себе.

На стук никто не отвечает. Он стучит сильнее, но с тем же успехом.

– У вас есть запасной ключ? – обращается он к администратору.

– Есть, товарищ капитан.

– Открывайте тогда!

Администратор заглядывает в замочную скважину и, не обнаружив в ней ключа, вставляет свой. Повернув его дважды, он распахивает дверь.

Лагутин с пистолетом в руках первым входит в комнату, но в ней никого нет. Помощники капитана заглядывают в шкаф и под кровать. Там тоже пусто. Тогда взоры всех обращаются к открытому окну. На его подоконнике лужа дождевой воды и грязные пятна от подошв ботинок.

Офицеры госбезопасности тревожно переглядываются. Капитан поспешно шагнул к окну и, перегнувшись через подоконник, посмотрел вниз, на бетонированный двор гостиницы. Там уже собралось несколько человек у распростертого тела.

– Неужели выпрыгнул?… – чуть слышно сказал Лагутин.

– Скорее всего, поскользнулся, – предположил один из офицеров, проведя ладонью по скользкому от дождя подоконнику. – Выбирал, наверно, для фотосъемки место поудобней и сорвался…

Приказав одному из лейтенантов тщательно обыскать комнату, капитан со вторым помощником поспешил вниз.

Над телом Волкова уже склонился врач, вызванный из гостиницы.

– Он мертв…

Вечером капитан Лагутин снова заехал к полковнику Азарову и сообщил ему, что при проявлении пленки, вынутой из фотоаппарата Волкова, обнаружены три снимка западной окраины Ясеня с очертаниями имитационных дымов над Козьим пустырем.

– А других снимков разве не было? – спрашивает Азаров. – Снимал же он Козий пустырь и прежде.

– Других обнаружить пока не удалось. В аппарате была новая кассета, и эти три кадра на ней первые. Но сейчас уже не имеет особого значения, что он снимал прежде. Важно, что он оказался именно тем, за кого мы его принимали. Ну, а у вас как дела?

– И у нас обстановка становится спокойнее. Работы примерно на неделю, но, кажется, уже без особых сюрпризов.

В тот же день Лагутин вызвал к себе лейтенанта милиции Дюжева:

– Как поживает комсомолец Говорков? Товарищ Дюжев, надо бы как-то наградить его за бдительность.

– Только не награждать, товарищ капитан, если мы не хотим обидеть парня.

– Обидеть?

– Да, именно обидеть. Он ведь комсомолец и настоящий патриот. Для него это было его долгом, а мы…

– А ведь и в самом деле награда за исполнение патриотического долга может показаться такому парню обидной, – соглашается с Дюжевым Лагутин. – Но смотря какая награда, однако. Не денежная же премия. Ну, а скажем, скромные наручные часы с соответствующей надписью? У парня, наверное, вообще еще нет никаких?

– Думаю, что нет… А может быть, лучше фотоаппарат с именной пластиночкой? Он увлекается фотографией, а своего аппарата не имеет, пользуется школьным.

– Согласен с вами. Пожалуй, действительно лучше фотоаппарат. Тем более, что он пытался сфотографировать Волкова, а вернее, того, кто выдавал себя за Волкова.

– Не только пытался, но и сфотографировал, – уточняет Дюжев. – Правда, разглядеть Волкова на его снимках было нелегко, но в том вина не Говоркова, а примитивного аппарата, которым он пользовался.

– Ну, значит, это решено!

ГОРОД МОЖЕТ СПАТЬ СПОКОЙНО

Полковник Азаров проснулся сегодня очень рано. Он всегда просыпается рано – в шесть утра – и сразу же встает. Но сегодня он открыл глаза в половине шестого и позволил себе полежать немного в постели и подумать. Вчера он сказал капитану Лагутину, что все самое трудное уже позади. Так ли это? Он, правда, добавил при этом вводное словечко «кажется», но лишь на всякий случай, для перестраховки. В общем-то, это и не его только точка зрения. Так думают все его офицеры, и это теперь тревожит его. Нет ведь ничего пагубнее самоуспокоенности…

А может быть, сам он внушил им такие мысли? Или и того хуже – они говорят это, дабы ему угодить. Ну, это уж совсем худо!..

И тут он вспомнил случайно услышанный разговор его сержантов. Они сидели под окнами комнаты, в которой он тогда находился, не зная, что полковник слышит их, и потому говорили, вернее, спорили со всей откровенностью. Азаров не обратил внимания на начало их разговора, но, прислушавшись, догадался, что кто-то, видимо, высказал мнение, будто его, полковника Азарова, трудно понять, так как он не очень разговорчив. И что вообще не так уж часто они его видят, чтобы с достаточной уверенностью судить о его достоинствах и недостатках.

И тут вступил в спор сержант Вачнадзе:

– Что значит – не разговорчив, дорогой? А может быть, просто не болтлив? Это тоже черта характера, хорошая к тому же. Ну, а потом – что значит «редко видим»? Ты же на юридический собираешься – суди тогда по косвенным (чуть не сказал «уликам») приметам. Норберт Винер в какой-то из своих статей сказал, что скрытые склонности (а я бы добавил: и недостатки) руководителей можно выявить по облику подчиненных, которых он себе подбирает. А мы ведь видим командира нашего батальона майора Ладова каждый день. А его замполита майора Воронова еще чаще. Я не говорю уже о командире роты капитане Левине. Они какие, по-твоему?

В последовавшем за этим шуме одобрительных голосов Азаров расслышал только громкое восклицание Вачнадзе:

– Вот видишь, дорогой!

Солдат своих Азаров не только любит, но и высоко ценит, всякий раз открывая в них все новые черты. Он всегда был неравнодушен к саперной воинской специальности. Считал, что воспитывает она у солдат и офицеров наряду с прочими положительными чертами характера еще и мудрость, философское отношение к жизни. В русской армии это было всегда, а теперь, когда в инженерные войска приходят парни со средним образованием, стало особенно заметным.

А офицеры? Капитан Левин, например? Он прямо-таки влюблен в математику и заразил этой любовью своих солдат. Азаров поинтересовался как-то, что они читают. Оказалось, что в большом количестве математиков или о математиках. Винера, Соболева, Колмогорова. Узнал он от Вачнадзе о существовании такой интересной книги, как «Игра с бесконечностью» профессора Будапештского университета Розы Петер и с большим удовлетворением прочел ее. Увлекаются его сержанты и кибернетикой.

А вчера под руководством капитана Левина и лейтенанта Маркова стали решать проблему «вероятностного количества» различных снарядов и мин, оставшихся в подземелье, методом Монте-Карло. Азаров хоть и не очень верит, что их вычисления увенчаются успехом, но ему приятно, что его офицеры и сержанты предпринимают такую попытку.

Нужно вставать, однако!

Азаров проворно вскакивает с постели и делает зарядку. Едва успевает позавтракать, как за ним приходит машина.

В штабе полка Азарова уже ждет подполковник инженерных войск из военного округа.

«Наверное, с какой-нибудь новой идеей?… – с тревогой думает Азаров. – Так просто он не приехал бы в столь ранний час…»

– А я к вам с рацпредложением, – улыбаясь, говорит подполковник, пожимая руку Азарову.

– Я так и думал, – усмехается и полковник. – Поддались, наверное, настояниям председателя горисполкома?

– В какой-то мере… Он побаивается, что вы не успеете до первого сентября,

– Его опасения мне понятны, но ведь вы-то…

– Да, я не сомневаюсь, что вы успеете, но почему бы все-таки не кончить с этим единым махом, так сказать?

– Взорвать оставшееся на месте?

– Ну да! Я подсчитал – это безопасно. И риска меньше. Некоторые из оставшихся боеприпасов находятся ведь в песке и глине. Откровенно говоря, мне даже не совсем понятно, почему вы противитесь…

– Помнится, я сообщал вам о строительстве физической лаборатории научно-исследовательского института в ста километрах от Ясеня?

– Да, был такой разговор. Но ведь у них всё в порядке пока…

– Вот именно – пока. Пока мы уничтожаем лишь небольшие группы боеприпасов на подрывном поле.

– А нельзя связаться с ними по телефону и посоветоваться?

– Я заказал на сегодня разговор с моей дочерью, которая работает на строительстве этой лаборатории. Товарищ Силин, – обращается Азаров к помощнику начальника штаба, – вы связались уже с Заозерным?

– Так точно, товарищ полковник. С минуты на минуту жду ответа.

– Давайте тогда подождем немножко, – продолжает Азаров, повернувшись к подполковнику, – и тогда уже решим.

– Но в принципе вы не против?

Азаров подтверждает, что он не против, и они принимаются обсуждать детали подрывания оставшихся боеприпасов. А минут через пятнадцать раздается звонок из Заозерного.

– Это ты, папа? – слышит в трубке голос Ольги Азаров. – Очень хорошо, что ты меня вызвал. Я и сама собиралась тебе позвонить. Хотела попросить тебя купить мне…

– Об этом после, – прерывает ее Азаров. – Скажи лучше, как там ваш фундамент? Сейсмографы ваши фиксируют наши взрывы? Ну, а если мы взорвем примерно в пять раз большее количество боеприпасов? Что, даже трехкратное может оказаться опасным? Я сейчас передам трубку моему коллеге из штаба военного округа, и ты расскажи ему об этом поподробнее. Неплохо было бы, пожалуй, если бы ваше руководство прислало нам по этому поводу официальное… Ах, уже послали! Ну ладно, мы потом договорим, а сейчас я передаю трубку.

– Да уж теперь и нет нужды в таком разговоре, – разочарованно произносит подполковник, но трубку берет и задает Ольге несколько вопросов…

– Ничего, видно, не поделаешь, – говорит он Азарову, попрощавшись с Ольгой. – Придется продолжать разминирование прежним способом.

А когда Азаров кончает разговор с дочерью, он сообщает подполковнику, что намерен полностью откопать все четыре стены подземелья и разобрать их кирпичную кладку, чтобы ускорить вынос боеприпасов. Для этого он подготовил уже еще три группы саперов.

Попрощавшись с подполковником, которому нужно получить у начальника штаба полка сведения о боевой подготовке саперов, Азаров уезжает на свой командный пункт на Козьем пустыре.

В подземелье группа капитана Левина продолжает разминирование, а взвод лейтенанта Маркова приступил уже к окончательной откопке стен. Все идет в строгом соответствии с планом, разработанным полковником Азаровым.

В полдень из горсовета Азарову позвонил заведующий городским отделом народного образования и спросил, можно ли надеяться?

– Можно, – обещает полковник, а сам с тревогой думает: «А вдруг?»

Но все идет хорошо, без происшествий. Погода солнечная, на небе ни облачка, а жара такая, какой и в разгар лета не было. Медленно, будто во время траурной процессии, отходят от Козьего пустыря бронетранспортеры, нагруженные снарядами и минами.

На исходе дня взвод Маркова начинает откопку последней стены подземелья. А в тех стенах, которые уже отрыли, разбирают кирпичи.

Если и дальше так пойдет…

И тут к Азарову вбегает встревоженный капитан Левин. Он еще ничего не произнес, но полковнику уже ясно – случилось что-то необычное.

– Бомба!.. – выпаливает Левин. – Обнаружена авиационная бомба! Не взорвавшаяся… У самой стены подземелья.

– Немедленно прекратить все работы! – порывисто вскакивает со своего места Азаров.

– Я уже распорядился…

– Вывести всех из подземелья! – приказывает полковник дежурному. – Пошли! Может быть, ничего страшного…

– Боюсь, что это не так. Бомба застряла в земле на глубине полутора метров. Когда стали откапывать последнюю стенку, обнажилась ее головная часть…

Они разговаривают на ходу, торопясь в котлован, образовавшийся при окончательной раскопке подземелья.

– А какой вес бомбы?

– Полагаю, что четверть тонны.

Теперь они спустились на самое дно котлована. Отсюда хорошо видна торчащая из земли под углом в сорок пять градусов коническая часть бомбы с головным взрывателем.

– Похоже, что фугасная, – замечает капитан.

– Да, фугасная, – подтверждает полковник. – Значит, у нее взрыватель замедленного действия и что-то в нем не сработало. Вывинчивать опасно, может включиться часовой механизм.

– Что будем делать?

– Прежде всего ее нужно подпереть.

– Лейтенант Марков уже занялся этим. Его саперы готовят подпорки. Сейчас половина шестого – успеем обезвредить ее до отбоя?

– Не успеем. Но обезвредить нужно сегодня же…

– А жители?

– Сейчас позвоню в горком партии и горисполком. Пусть размещают людей у знакомых, в гостиницах, клубах и даже в театрах. Отбоя сегодня не будет. А вы свяжитесь с нашим полковым штабом, пусть пришлют машину с паровой установкой, добавят прожекторов и еще одну электростанцию. Будем работать всю ночь.

…Отделение старшего сержанта Вачнадзе, отдыхавшее с шести вечера до одиннадцати ночи, теперь снова возле котлована. Спуститься в подземелье им пока не разрешают, и они издали наблюдают за полковником Азаровым и капитаном Левиным. Офицеры стоят на деревянном помосте у восточной стены подземелья, залитые светом трех прожекторов.

– Как в операционной… – замечает кто-то из сержантов.

Бомба, поддерживаемая теперь подпорками, не видна саперам, но они знают, что полковник с капитаном собираются выплавлять из нее тротил.

– А краном ее нельзя разве? – шепотом спрашивает у Вачнадзе сержант Каширин.

– Взрыватель, наверно, в таком положении, что нельзя. Вот и решили выплавлять. Температура плавления тротила около восьмидесяти одного градуса, так что можно…

– А его много в бомбе?

– В фугасной до семидесяти процентов общего веса. Значит, около ста семидесяти пяти килограммов.

– Работы, значит, надолго… Дождь вот только как бы не помешал. Слышишь, как небесная артиллерия громыхает?

– Похоже, будет ливень…

– Ну, чего раскаркались? – злится Вачнадзе. – Только ливня нам сейчас и не хватает.

Раскаты грома звучат теперь почти без перерыва. А еще через несколько минут падают первые крупные капли дождя. И почти тотчас же из недр черного, распоротого молниями неба обрушивается такой поток, что сержанты мгновенно промокают до нитки, но не уходят под навес.

Азаров и Левин осторожно вывинчивают донную крышку бомбы, чтобы через образовавшееся отверстие раскаленным паром выплавить из бомбы взрывчатку. Им помогает теперь лейтенант Марков.

«Успеют ли?… – проносятся тревожные мысли в голове Вачнадзе. – Еще четверть часа такого ливня, и в котлован хлынет поток… Местность пологая, и все туда… Вон уж какие ручьи!..»

– Может быть, помочь им, товарищ майор? – спрашивает Вачнадзе у дежурного офицера.

– Нужно будет, полковник даст знать. А вам нечего тут мокнуть, идите под навес.

Но в это время, видимо прорвав какую-то преграду, по крутому откосу шумно устремляется поток мутной, бурлящей воды. Смывая грунт, он заполняет нижнюю часть котлована и размывает рыхлую землю под опорами, подпирающими бомбу. Начинает крениться набок и помост, на котором находятся полковник с капитаном. Еще мгновение, и все рухнет…

– Товарищ майор?… – встревоженно восклицает Вачнадзе.

– Вперед! – командует наконец дежурный.

Сержанты, обгоняя друг друга и с трудом держась на

ногах, скользящих по мокрому грунту, бегут как на штурм к медленно клонящейся набок подпорке с черной тушей бомбы.

– Спокойно, ребята! – кричит им полковник. – Осторожно берите ее снизу – и к запасному котловану!

Голос полковника громкий (нужно ведь перекричать шум дождя и грохот грома), но спокойный, не командный даже, а такой, будто это на работе, требующей лишь слаженности действий. И это снимает напряжение, успокаивает. Тяжелая ноша, готовая ежесекундно взорваться, не кажется уже такой страшной.

На самом же деле никогда еще не сталкивались они с такой опасностью.

В одном из взрывателей бомбы заработал вдруг часовой механизм. Взрыв неизбежен… Если он произойдет здесь, возле склада, взорвутся и те боеприпасы, которые не успели вывезти. Нужно во что бы то ни стало успеть

отнести бомбу в запасной котлован, приспособленный для подрывания боеприпасов, не пригодных для транспортировки.

Поддерживая бомбу, полковник идет впереди, увлекая за собой сержантов. А Левину приказывает сбегать к электрикам и помочь им переместить лучи прожекторов на запасной котлован. Но Левин знает ведь, что начал работать часовой механизм головного взрывателя, и понимает, что полковник отсылает его к электрикам, чтобы спасти. И он медлит…

– Сколько раз отдавать вам приказания, капитан? – повышает голос Азаров. – А ну – бегом!

Но капитан не бежит, он уходит с тяжелым сердцем…

В шуме дождя и грохоте раскатов грома не слышна работа часового механизма взрывателя бомбы. Об этом знает пока лишь полковник Азаров, торопливо прикидывающий в уме, на сколько рассчитано его замедление… когда часовой механизм приведет в действие ударник взрывателя?…