Текст книги "«СМЕРШ» ПРОТИВ «БУССАРДА» (Репортаж из архива тайной войны)"

Автор книги: Николай Губернаторов

«Вальдек»: в резиденции под Гемфуртом

Через четверо суток Больц решил, что ребята уже достаточно прониклись немецким духом и пора продолжить дрессировку их на занятиях. Для этого мы все пригородным поездом доехали до Гемфурта, а оттуда автобусом до загородной охотничьей резиденции Больца. Двухэтажная вилла («школа Вальдек») располагалась в лесу, на берегу большого озера и была огорожена высоким из стальной сетки забором.

На первом этаже в трех комнатах разместили ребят, здесь же находились столовая и кухня. На веранде были расставлены столы и скамейки для занятий.

На втором этаже в пяти небольших уютных комнатках поселились по двое сотрудники-преподаватели «Буссарда».

Мне достались отдельные уютные покои Больца, сплошь увешанные охотничьими трофеями. Представляя мне свои владения, Больц хвастливо сообщал их историю. А затем, достав бутылку коньяка и разлив его по рюмкам, предложил выпить за приезд и обсудить программу подготовки подростков к операции.

«Пока, Юра, все идет по задуманному плану, – с подъемом начал Больц. – Операция начнется 28 или 29 августа, с аэродрома Орши, – так настаивает штаб 9-й армии и сам Модель. Ты должен закончить подготовку пацанов 25 августа и поездом привезти их в Оршу к 27 или 28-му – это крайний срок. После отпуска я заранее выеду в Оршу и организую там все, что надо для операции, вплоть до экипировки, средств подрыва паровозов и заявок на парашюты и три самолета. Переброску через линию фронта, маршруты и районы десантирования ребят будут определять офицеры разведотдела штаба 9-й армии и группы армий «Центр».

Они все еще как-то надеются задержать русских, которые перешли в наступление под Курском, Орлом и Брянском.

Программу обучения ребят ты знаешь, Шимик и Фролов возглавят тренировку прыжков с парашютом на Кассельском аэродроме. После тренировочных прыжков ребятам можно будет объявить о характере предстоящего задания и постепенно готовить их психологически, разжигая у них романтику любознательности. Не скупитесь на обещания благ и наград, старайтесь соблюдать режим секретности, дисциплину и наш традиционный немецкий порядок. Тем более что из Абвера наверняка пришлют проверяющих. Тебе, конечно, трудно будет улавливать настроение ребят, старайся это делать через Фролова, Шимика, братьев Бойко и особенно Таболина, у которого более близкие отношения с пацанами. И последнее, – я тебе оставлю денег на специальное угощение. Перед отъездом в Оршу устрой ребятам прощальный банкет со шнапсом и хорошей закуской. Пусть у них отложится в памяти приятное воспоминание о Германии. Неделю я еще пробуду в Касселе, телефон у тебя есть, при необходимости звони или приезжай, машину я пришлю. Будете уезжать, приведите все в порядок для приема и размещения в сентябре второй партии подростков».

Допив коньяк, Больц уехал, а я остался с ребятами и со своими грустно-тоскливыми мыслями и воспоминаниями о Наталье Васильевне.

Начались занятия по строевой подготовке, топографии, подрывному делу. Многое ребятам было уже знакомо, привычно и не представляло для них никакого интереса. Развлекала их, пожалуй, лишь игра, проводимая Табо-линым в лесу под условным названием «скрытный переход линии фронта». Таболин делил ребят на две группы. Одну группу выставлял в засаду постами, а другой приказывал незаметно просачиваться сквозь посты. Затем группы менялись. В конце подводились итоги. Искусных бойцов-разведчиков и отличившиеся группы поощряли.

Но и эта игра вскоре наскучила пацанам. Надо было придумывать какое-то новое развлечение. В этом я убедился, когда ко мне по поручению ребят обратился Паша Романович.

«Господин обер-лейтенант, – сказал он, – ребятам надоели сказки, которые я им рассказываю на ночь. Они хотят попеть, послушать гармонь, а гармони нет. Так вот они сложились, собрали 300 марок и послали к вам с просьбой купить гармонь».

«Молодцы ребята, – подумал я, – это неплохая задумка, только где тут в лесу купишь гармонь. Придется ехать в город».

Через два дня я взял с собой Романовича и мы поехали в Кассель. Обошли все магазины, русских гармоней не было, единственный русский трофейный баян был побит осколками и хрипел, видимо, так же, как его раненый хозяин. Тогда мы стали присматриваться к аккордеонам, которых было полно в магазинах, Паша заявил, что такой инструмент он никогда не держал в руках. Но я упросил его попробовать попиликать. И к моему удивлению да и удивлению хозяина магазина Паша, талантливый белорус, заиграл так, что хозяин магазина захлопал в ладоши. Правда, заломил такую сумму, что мне пришлось доплачивать из своего кармана.

Всю дорогу Паша осваивал аккордеон и, когда мы въехали в расположение поместья, рванул какой-то советский бравурный марш, да так лихо и громко, что сбежалась вся ребятня. Жизнь пошла веселей, ребята пели даже партизанские песни, а строевые занятия, купание в озере и стирка белья – все проходило под аккомпанемент музыки.

И только после происшествия во время тренировочных прыжков с парашютом, когда у Лени Гаврикова не раскрылся парашют и он, упав на дерево, сломал ногу и повредил позвоночник, ребята притихли, закручинились и стали задумчивыми и более молчаливыми. Гаврикова я отвез в военный госпиталь и с ребятами навещал его каждую неделю.

Фролов, который в прошлом был в Красной армии инструктором парашютного дела, а сейчас готовил мальчишек к прыжкам, доложил мне, что его вины здесь нет. Все ребята освоили инструктаж, парашюты были подогнаны, правильно надеты и раскрывались автоматически на высоте 800 метров. На парашюте Гаврикова не сработала автоматика. Почему? Сейчас в мастерской аэродрома разбираются. Тем не менее, подозрение в отношении Фролова у меня возникло после того, как мой земляк Пучков и Парфенов сообщили мне, что накануне прыжков Фролов и Шимик с руганью избили Гаврикова за то, что Леня обвинил их в том, что они по пьянке съели колбасу, которой не хватило ребятам на ужин.

«Фролов мог отомстить Гаврикову, подстроив его гибель, – уверяли меня ребята. – Он человек коварный».

Раскол

Так это или иначе, но установить истину мне не удалось. Я и ребята были огорчены. Но ребята огорчились не только происшествием с Гавриковым, а и сообщением Шимика и Фролова о том, что умение прыгать с парашютом им нужно для выполнения задания, так как их готовят для заброски в тыл Красной армии для совершения диверсий. Когда ребята обратились ко мне, то я подтвердил это решение немцев. Они восприняли сообщение молча, каждый по-своему осмысливая его. Вскоре я узнал коллективную реакцию ребят на эту новость. Неожиданно ребята разделились на две группы, между которыми шли разговоры, споры, а иногда возникали драки. Одна группа, куда входили детдомовцы, единогласно и твердо заявила, что задания немцев выполнять не намерены, несмотря ни на какие угрозы, хотя внешне для маскировки и будут соглашаться.

Другая группа – это ребята, набранные в окрестных от лагеря МТС деревнях, где у них остались родные, в основном матери и какое-то хозяйство. Боясь репрессий в отношении родных, эти мальчишки хоть и колебались, но считали, что задание надо выполнять, иначе немцы расстреляют матерей и порушат подворье.

Переговоры, дискуссии переходили в споры, а когда агитация не помогала, детдомовцы пускали в ход кулаки. В это противоборство я пока не вмешивался, так как оно проходило скрытно. А драки разнимал Таболин. Докладывая мне об этих разногласиях ребят, Таболин рассказал, что детдомовцы превосходят деревенских в своих более убедительных аргументах, доказывая, например, что после переброски в тыл Красной армии каждый окажется хозяином своего положения и абсолютно недосягаемым для немцев. А что касается угроз и репрессий по отношению к родителям, то к этому времени все их села да и сам Смоленск будут освобождены Красной армией. Деревенские с этим вроде соглашаются, но они запуганы, и сомнения у них еще гнездятся.

«Я, – продолжал Таболин, – веду себя осторожно, особенно в присутствии Шимика и Фролова, разнимая в основном драки. Хотя иногда поддерживаю детдомовцев».

Я поблагодарил Ивана и посоветовал ему внушать всем ребятам, чтобы они держали в тайне свои намерения не выполнять задания немцев, а на их вопросы, особенно Больца, Шимика и других, отвечали бы так, что готовы выполнить любой приказ и любое задание.

Инспекция капитана Шнекке

Мне сообщил по телефону из Орши Больц, к нам сюда на днях приедет с инспекционной проверкой офицер Абвера из Берлина, капитан Шнекке.

Больц сказал, что это его хороший знакомый, ранее бывал здесь на охоте, поэтому просил принять его хлебосольно. Так вот, этот проверяющий наверняка захочет встретиться с ребятами и спросит у них, готовы ли они участвовать в операции и выполнять задание. Поэтому ребят надо умело проинструктировать, как отвечать ему и другим немцам…

И, действительно, через два дня капитан Шнекке прибыл в поместье и, представившись, предъявил мандат Абвера на инспекционную проверку «Особой команды Гемфурт». После сытного угощения и солидной дозы спиртного капитан улегся отдыхать.

Я доложил Шнекке, что подготовка подростков заканчивается и по плану я к 28 августа должен доставить их в Оршу для использования в намеченной операции. «Да, я в курсе, и мы в Абвере надеемся, что эта операция поможет командованию ударить по коммуникациям советских войск», – прокомментировал Шнекке. Сидя за столом с ним я не задавал вопросов, так как в Абвере это было не принято. Но по скупой реплике о том, что у Абвера на восточном фронте много работы, а вермахту приходится сдерживать русских, я понял, что дела у немцев на фронте идут неважно.

Вечером после отдыха мы вдвоем обошли поместье, и капитан поведал о своей успешной охоте в здешних местах. Наблюдая утиный выводок на озере, он заметил:

«Жаль, что сейчас не охотничий сезон».

Во время ужина он посетил столовую и, пристально разглядывая ребят, поинтересовался, если ли у них какие-то жалобы или вопросы. Те дружно отвечали, что нет, все у них в порядке и всем они довольны, даже научились прыгать с парашютом.

«Значит к операции готовы?» – спросил Шнекке.

«Так точно, господин капитан», – был дружный ответ. «И задания готовы выполнять?»

«Так точно», – хором отвечали ребята.

«Ну что ж, я доволен, что у вас такое боевое настроение. Таким бравым солдатам, как вы, любое задание по плечу».

Утром, опохмелившись, капитан поприсутствовал на занятиях, поблагодарил меня за прием и, погрузив в машину ящик с подарками, отбыл из поместья.

Конец занятий. Прощальный ужин. Пьяный Таболин расстрелял Гитлера…

А вечером у меня состоялся разговор с Таболиным. Неугомонный и вечно ищущий новации, Иван обратился ко мне с предложением:

«Юрий Васильевич, – начал он, – 28 августа мы привозим ребят на вокзал в Оршу Оттуда их перебрасываем автобусом или грузовой машиной на аэродром, что в 20 километрах от Орши, там вокруг аэродрома лесной массив. Я его расположение хорошо знаю, когда летал еще штурманом в начале войны. Наверняка где-то в лесу действуют партизаны. А что, если попытаться захватить автобус или машину и нам с вами вывезти всех ребят в лес, к партизанам? Конечно, в автобусе будут ехать эта жаба Шимик, немцы Герман, Ганс, Фролов. Но их я прикончу, я даже сохраняю при себе пистолет, который получил еще в Смоленске для занятий с ребятами. Если действовать решительно и дерзко, то, думаю, все получится. Как Вы смотрите на мое предложение?»

«Скептически смотрю. Я, Ваня, как и ты, болею за ребят и хотел бы помочь им и как-то обезопасить их от этой авантюрной операции немцев. Но я не имею права принимать решения и действовать вслепую, без гарантии успеха. В твоем предложении слишком много неоправданного риска. Мы с тобой лично могли бы рисковать. Но кроме нас есть ребята, наши с тобой соотечественники, и подвергать их опасному риску мы не можем. Лучше и правильнее будет, если мы сумеем внушить им отказаться от выполнения задания и сразу после приземления прийти в любую воинскую часть или к чекистам, заявить о себе и сдать взрывчатку».

Таболин задумался, а потом произнес: «Конечно, вы как более опытный разведчик лучше меня знаете немцев. И возможно, вы правы. Но меня мучает мысль, как о предстоящей операции сообщить нашим. Я просто обязан это сделать, но не представляю каким образом и как отсюда уведомить чекистов. Из Смоленска я сумел бы это сделать. Буду думать, надеюсь, может быть, и из Орши удастся».

Постепенно мы начали готовиться к отъезду в Оршу. Сделали уборку территории поместья, ребята помылись в озере, постирали обмундирование. Герман и братья Бойко закупили продукты, шнапс, деликатесы для прощального банкета. Ребята активно помогали готовить салаты и закуски. Паша Романович разучивал какие-то новые мелодии.

Наконец вечером собрались все в столовой, стол был накрыт, бутылки шнапса расставлены, закуски полным-полно. Я налил себе рюмку, Василий Бойко разлил всем горилку, как он называл шнапс, и я сказал несколько слов: «Дорогие воспитанники славной русской армии. Сегодня у нас с вами прощальный после окончания учебы ужин, через три дня мы отсюда уедем на Родину, в Оршу. По старой доброй русской традиции отпразднуем день окончания боевой учебы и выпьем армейские сто граммов за наши успехи и за наше здоровье.

Я выпил рюмку противного шнапса, закусил и, побыв за столом еще несколько минут, поднялся к себе наверх. Снизу раздавались голоса, затем послышались звуки аккордеона и начались песни. Ко мне постучал наш виночерпий Василий Бойко:

«Господин обер-лейтенант, Таболин и Фролов требуют еще шнапса. Иван даже пистолет наставил, а я боюсь, что они напьются и диток могут подпоить».

«А Шимик тоже требует?» – спросил я.

«Ни, Шимик уже капут, в стильку пьян».

И тут я допустил ошибку, разрешив Бойко выдать Та-болину и Фролову еще по бутылке шнапса. Бойко ответил: «Добре, слушаюсь, господин обер-лейтенант». Из столовой раздавалась музыка и песни. Пели в основном ребята. Сначала они спели «Раскинулся лагерь бригады в смоленском лесу фронтовом». Затем начали петь «Катюшу», мотив которой любили слушать и немцы. Но меня поразили и тронули слова на мотив «Катюши», которые вдохновенно, с подъемом чеканили ребята:

 
«Разметались головы и туши,
 

– от сердца пели они.

 
– «Дрожь колотит немца за рекой.
Это наша русская Катюша.
Немчуре поет за упокой.
Расскажи, как песню заводила,
Расскажи про Катины дела,
Про того, которого лупила,
Про того, чьи кости разнесла.
Все мы любим душеньку Катюшу.
Все мы любим как она поет,
Из врага выматывает душу,
А друзьям отвагу придает».
 

Слова запоминались, были созвучны моему настроению и, видимо, настроению ребят, вселяли оптимизм, придавали отвагу.

И вдруг я услышал в столовой выстрелы. Бросившись вниз, я мгновенно понял, что стреляет Таболин, потому что ни у кого, кроме него, оружия не было. Ворвавшись в столовую, я увидел, как Таболин под шумный восторг ребят расстреливает висевший на стене портрет Гитлера. Облепив Таболина, они просили: «Дай мне, дай мне, я пальну в глаз!» Я скомандовал: «Прекратить стрельбу!» И отобрав у Ивана парабеллум, спрятал его в карман. Ребята присмирели, а Таболин заплетающимся языком промолвил: «Ну, вот я и отвел душу!» Судя по тому, что Шимик спал, уткнувшись головой в миску с салатом, а Фролов привалился к стене и храпел, никто из них на выстрелы не реагировал. И только братья Бойко забились в угол на корточках и крестились, повторяя: «Свят, свят, помилуй».

Я скомандовал ребятам «отбой», снял портрет со стены и понес к себе, громко сказав: «Я сам разберусь, а вы, Бойко, держите пока язык за зубами, Таболина отведите спать». Мне было ясно, что Таболин, как и Фролов, перебрал лишнего и под впечатлением «Катюши» выплеснул всю ненависть к немцам.

Перед сном я зашел к ребятам узнать их самочувствие и пожелать спокойной ночи. На прощанье спросил: «Вы тайну хранить умеете?» «Умеем, умеем. Мы все понимаем. Не подведем» – ответили они. Ночью в камине я сжег портрет фюрера и стал думать, как прикрыть Таболина и замять это скандальное происшествие, пахнущее будущим гестаповским расследованием.

Утром я спросил у больного Таболина: «Чем закончилось застолье, ты помнишь?»

«Ничего не помню, – искренне ответил он. – Помню и то смутно, как ребята пели «Катюшу», а дальше полный мрак».

«А где твой пистолет?»

«Не знаю, в кармане нет, под подушкой тоже нет, буду искать».

«Не ищи, он у меня. Ты вчера из него расстрелял портрет Гитлера».

«Кошмар, ей-богу не помню. Что же делать? Надо смываться!»

«Не паникуй. Об этом знают только ребята и братья Бойко. Я им приказал молчать. А Фролов и Шимик во время стрельбы даже не проснулись. Да и Герман на кухне спал. Через два дня мы отсюда уедем. Дорогой будем думать, что делать и как прикрыть тебя».

Орша: последний инструктаж, первая заброска (29–08)

25 августа 1943 г. мы с ребятами погрузились в поезд и через трое суток без происшествий высадились на станции Орша в Белоруссии. Нас встречал Больц и офицеры штаба 203-й абверкоманды. Я, как положено, доложил: «Особая команда Гемфурт» в количестве 29 человек, кроме помешенного в госпиталь Гаврикова, прибыла. Все здоровы и готовы к выполнению заданий.

Больц обнял меня и поблагодарил за то, что прибыл в срок. Затем мы с ребятами сели в автобус и в сопровождении двух машин с офицерами абверкоманды выехали на аэродром, в двадцати километрах от Орши, где в одном из бараков ребят разместили, предварительно накормив их сытным обедом со ста граммами русской водки.

В другом бараке поместились все офицеры и преподаватели «Буссарда». Больц кратко познакомил нас с планом и порядком ведения операции, которая назначена на завтра, 29 августа.

Утром, после завтрака, Больц приказал вывести всех ребят за барак, в лес, усадил на траву и выступил с речью.

«Я поздравляю вас с окончанием учебы и началом выполнения боевого задания. Все вы будете переброшены самолетами через линию фронта, в тыл Красной армии. Приземлитесь на парашютах недалеко от железнодорожных станций, где находятся склады каменного угля, которым заправляют паровозы. Вы будете снабжены специальными минами, замаскированными под куски угля». Больц приказал Фролову показать образцы таких мин. Тот достал из портфеля два похожих на каменный уголь куска и передал Больцу. Больц подбросил их, приговаривая:

«Видите, они ударобезопасны. А когда такой кусок попадет в топку паровоза, то взорвется и разрушит паровоз, произойдет крушение поезда. Каждый из вас будет иметь потри куска такого угля и после приземления должен выйти на железнодорожную станцию, найти там бурты угля, которые не охраняются, и незаметно подбросить в кучу угля свои мины. Вот и вся ваша задача.

После этого вы уходите со станции в сторону фронта. Ночью лесом переходите линию фронта так, как вас учили на занятиях, и, когда окажетесь в расположении немецких войск, покажете первому встречному офицеру или солдату письменный пропуск, который будет у вас. В пропуске будет написано по-немецки: «Особое задание. Немедленно доставить в «1 – Ц». Вас отведут в отдел любого штаба «1-Ц», оттуда – ко мне. У меня вас будет ждать награда, отпуск, деньги, учеба или хорошая работа. Ну, а кто откажется выполнить задание, тот ничего не получит, а родителей ваших ждут тюрьма и расстрел. Конкретный срок выполнения задания и возвращения назад через линию фронта мы вам не устанавливаем».

Стоявший рядом с Больцем офицер из штаба 9-й армии посоветовал:

«Где безопаснее переходить к нам линию фронта? Это зависит от вашего выбора и вашей инициативы, но я бы порекомендовал переходить в районе Демидова, где русских войск мало».

«Как вам следует вести себя после приземления в тылу Красной армии? Об этом вам расскажет старший лейтенант Фролов», – сообщил Больц.

«Ребята, – начал Фролов, – вы полетите на задание ночью. Полет будет не опасный, так как пилоты опытные, звук мотора самолета такой же, как у русских, парашюты маскировочного цвета – они незаметны, снабжены устройством для автоматического раскрытия на заданной высоте. От вас никаких усилий при прыжке не потребуется. Приземлитесь, как я учил вас, сразу замаскируйте парашют, сориентируйтесь по гудкам паровозов, где находится станция. Отдохните и с рассветом направляйтесь в сторону станции, у встречных спросите о названии ее. Если у вас спросят кто вы такие, то должны отвечать, что ни отца, ни матери у вас нет. Мы беженцы, без документов и вынуждены ходить побираться».

Затем со своими советами выступил Шимик. Роберт Антонович, спросив у Больца разрешения, сказал:

«Если вас задержат, обыщут и спросят, с какой целью вы носите в сумке уголь, то вы должны отвечать, что уголь подобрали для отопления и обмена хозяйкам на хлеб и овощи. А о том, кто вы на самом деле, как вы оказались на станции, где и с кем обучались, вы обязаны молчать и никому не рассказывать, иначе в НКВД вас быстро разоблачат и расстреляют».

Затем Больц, обратившись ко мне, спросил: «У вас, Юрий Васильевич, есть что сказать своим подопечным?»

«Нет, за полтора месяца я им все сказал».

«Ну, вот и хорошо. Может быть, у наших солдат есть вопросы? Давайте, ребята, задавайте».

Ребята молчали и лишь несколько бойких голосов ответили:

«Вопросов нет, все понятно!»

«Ну, так что же – значит, готовы к выполнению задания?» – повысив голос, спросил Больц. «Готовы, готовы», – недружным хором заверили ребята.

«Тогда инструктаж закончим, пообедаете, отдохнете и начнем вас снаряжать на задание».

Ребят накормили обедом с водкой и отправили отдыхать. А Больц, я, офицеры абверкоманды и штабов армий собрались на совещание для выбора районов заброски и объектов диверсии. Офицер штаба 9-й армий настаивал, чтобы первые 10 диверсантов десантировать в тылы Западного и Калининского фронтов русских, так как они давят на Смоленск так сильно, что вермахт еле-еле сдерживает их натиск. Поэтому вывод из строя железнодорожных коммуникаций путем подрыва паровозов на станциях Вязьма, Гжатск, Ржев, Калинин может нарушить снабжение войск этих фронтов и затормозить их наступление. Войска 9-й армии измотаны оборонительными боями и нуждаются в помощи. Ему, офицеру 9-й армии, возражал офицер штаба группы армий «Центр», заявляя, что положение других армий не легче. Противник перешел в наступление на всех направлениях Восточного фронта. Мы оставили Орел, Брянск, Речицу Коммуникации русских войск растянулись, противник подбрасывает подкрепления и боеприпасы в основном из района Москвы. Отсюда следует, что если не в первую, то во вторую и третью очередь удар надо нанести по железнодорожным станциям Подмосковья, таким как Тула, Плавск, Можайск, Курск и другие.

Снова заговорил офицер штаба 9-й армии: «Господа, я настаиваю на своей просьбе и считаю, что если мы не поможем войскам 9-й армии, то Смоленск придется сдавать, а это значит, что мы открываем противнику ворота в Белоруссию, Литву и Пруссию. Фюрер этого нам не простит. И еще один аргумент, – продолжал офицер. – «Бус-сард» и его «Особая команда Гемфрут» по приказу приданы поддерживать войска 9-й армии. Приказы надо выполнять точно!»

Наконец дискуссия штабистов закончилась решением: приоритет отдать 9-й армии, первую группу – 10 подростков-диверсантов забросить в ночь на 29 августа в район железнодорожных станций Вязьма, Гжатск, Торжок, Ржев, Калинин. Офицеры вызвали летчика и штурмана, приказав разработать маршрут, время и место десантирования, а к наступлению темноты подготовить самолет и пассажиров к вылету. А Больц повел всю компанию в офицерскую столовую угощать коньяком.

Вечером Больц наметил первые 10 человек и приказал готовить их к вылету Шимик пришел к ребятам и зачитал фамилии: Комальдин, Вихорев, Хатистов, Тузов, Езии, Мухамедов, Румянцев, Сидоров, Селиверстов, Семенов. Затем привел ребят в отдельную комнату и вместе с Таболиным и Василием Бойко стал экипировать, сняв с них немецкую форму, отобрав солдатские книжки и выдав каждому пароль-пропуск на немецком языке для обратного перехода линии фронта. Ребят переодели в старую, поношенную одежду красноармейского образца, частично в гражданские и стандартные детдомовские рубашки и брюки, из разграбленных в свое время приютов и детских домов. И только ботинки выдали одинаковые, старые немецкие, пошитые из кирзовой кожи. Пароль-пропуск, отпечатанный на пишущей машинке был свернут в трубочку и заправлен в резиновую оболочку. Его Бойко засовывал в пояс брюк каждому подростку. Всем надели на голову красноармейские пилотки без звездочек, а на шею повесили сумку из-под противогаза, в которую были вложены мины – три куска каменного угля и еще полбуханки русского хлеба, пачка маргарина, коробка спичек, пачка махорки и кусок советской газеты на закрутку цигарки.

Ребята весь этот спектакль переносили безропотно и молча, изредка переговариваясь между собой по поводу плохих ботинок. Я смотрел на эту фантасмагорию с омерзением и невольно думал, как могла хваленая немецкая разведка дойти до такой авантюрно-примитивной низости.

Экипировка заканчивалась показом каждого подростка Больцу и офицеру абверкоманды. Шимик вводил ребят в отдельную комнату, где сидели Больц и офицер. Те внимательно осматривали каждого и выдавали ему по 400–500 рублей. После всей этой процедуры ребятам было приказано сходить в туалет и их повели к самолету.

Там у трапа уже лежали парашюты, которые пилот, штурман и Фролов стали надевать и прилаживать на спины каждому подростку. Наблюдавшие Больц и офицеры абверкоманды обошли построенных в шеренгу ребят, пожелали удачи и дали команду грузиться. Пилот доложил о готовности к вылету, и с наступлением темноты самолет поднялся в воздух и взял курс на северо-восток.