Текст книги "«СМЕРШ» ПРОТИВ «БУССАРДА» (Репортаж из архива тайной войны)"

Автор книги: Николай Губернаторов

Лодзь. Вербовка на заводе «Оскар-дизель»

В конце марта неожиданно приехал Больц. Он был возбужден, лицо его сияло какой-то необычной радостью. Поставив на стол бутылку коньяка и разложив деликатесную снедь, он заговорил: «Я привез не только коньяк, но и хорошие новости. Надо поговорить».

Я отправил Ваню на часик погулять, мы уселись за стол и, выпив по рюмке за встречу, начали беседу.

Лодзь. Вербовка на заводе «Оскар-дизель»

«Твои аргументы об отсрочке операции с подростками подействовали не только на меня, но и на Арнольда, – заговорил Больц, – Когда на другой день он протрезвел и вызвал к себе меня, то в разговоре я сумел его убедить в этом и поехать на доклад к командующему 9-й армии генералу Модели», чтобы изложить ему наши предложения о переносе срока начала операции. О! Модель, он не только хитер, умен, но и талантлив, недаром в Абвере ходят разговоры, что фюрер хочет присвоить ему звание фельдмаршала и поставить его командующим группы армий «Центр» вместо бездарного фельдмаршала Буша. Выслушав наши соображения, Модель, обращаясь к своему начальнику штаба, сказал:

«Ваш приказ о начале операции по диверсиям считаю поспешным! Вы не учли, когда диверсии могут эффективно помочь войскам. Сейчас противник и мы – в обороне, солдаты сидят в блиндажах и окопах, перегруппировка войск по железным дорогам минимальная. В этих условиях диверсии, которые должны не только разрушать паровозы и вагоны, но и устрашать войска, деморализовывать противника, снижать его волю к борьбе, внушать ему страх, не дадут нужного результата. Это будут укусы комара. А вот когда русские начнут наступать – а, по моим расчетам, они начнут в Белоруссии наступать с подсыханием болот и почвы, в конце весны или начале лета, и будут подбрасывать резервы, технику, боеприпасы, – вот тогда и надо проводить массовые диверсии на тыловых железных дорогах. Причем использовать не только подготовленных подростков, но и взрослых агентов.

…Кстати, господин Арнольд, сколько у вас в резерве взрослых агентов на летний период?» – вдруг спросил Модель.

«Всего человек пятьдесят», – ответил Арнольд.

«Мало, очень мало! Надо удвоить. Позаботьтесь о дополнительной подготовке», – приказал Модель.

Затем, обращаясь к своему начальнику штаба, Модель назидательно заметил:

«Решение военачальника в отличие от решения политика или ученого должно быть более взвешенным и предусматривать обоснованную цель, воплощающуюся в реальном результате. Ваш приказ, отданный 209-й абвер-группе «Буссард» не отличается названными критериями. Его надо отменить. А впредь подобные приказы я буду отдавать и подписывать сам».

«Вот, Юра, такой состоялся у нас разговор. И я тебя поздравляю, ты оказался прав и не стал льстить этому лысому полоумку Арнольду.

Теперь о неотложном задании, которое дал нам с тобой Арнольд. Он приказал нам завербовать и подготовить к лету не менее пятидесяти агентов в качестве резерва для проведения диверсий.

Я долго думал, как нам лучше организовать эту работу. Концлагерей здесь близко от Лодзи нет. Ездить далеко неудобно и не продуктивно вербовать из дохлых заморышей военнопленных. Надо вербовать из тех военнопленных, которые физически уже окрепли и успели впитать немецкий порядок и дисциплину. Такой контингент, человек сто, есть в Лодзи, на заводе «Оскар-Дизель», который принадлежит нашей семье. Я могу туда устроить тебя под крышу руководителя чертежного бюро, а сына – учеником слесаря, в общежитии обставить с удобствами квартиру, тебе будет и удобно там, и комфортно работать. Если проблемы будут возникать, то штаб абверкоманды и я рядом, в конце концов, поможем. Ты взвесь мои предложения. Если ты согласен, то я доложу Арнольду, и недели через две переедешь в Лодзь. Я за тобой приеду».

«Фриц, это приказ, а приказ надо выполнять, тем более что он разумен, хотя работенка изнурительная. Но я согласен и готов», – ответил я.

Больц поблагодарил меня, заспешил и, недопив коньяк, уехал.

Вернулся с прогулки Ваня, и я посвятил его в перипетии нашей дальнейшей жизни. Он, как всегда, спокойно выслушал и деловито заметил:

«Ну, что ж, Лодзь, так Лодзь, пусть будет «Дизель». Я готов, куда иголка – туда и нитка».

Затем он сел за стол и, взяв в руки бутылку с остатками коньяка, прочитал наклейку и спросил: «Можно мне попробовать?» «Конечно, можно!» – ответил я. Мне показалось, что Ваня, гуляя на улице, озяб и хочет согреться, а может, он польстился на привлекательную закуску, оставшуюся в тарелках. Я сел рядом, разлил по рюмкам коньяк и сказал: «Давай, согрейся, и выпьем за новое место работы». Мы чокнулись. Ваня, пригубив и сделав глоток, заметил: «Отдает клопами, запашок такой». «Это с непривычки, а вообще это коньяк французский и делается он из винограда», – возразил я. «А вы любите вино?» – неожиданно спросил Ваня. «Люблю в меру, как все в жизни», – ответил я. «И женщин?» – не унимался Ваня, то ли от выпитого, то ли от детской любознательности. «Я, Ваня, люблю людей и идолопоклонствую четырем богам, обогащающим жизнь и мою трудную судьбу: женщине, стихам, песне и вину. Женщин люблю, потому что они – женщины – в муках даруют нового человека, награждают лаской, добром и наслаждениями; стихи люблю за очищение души; песни люблю за радость подъема души, а вино – за радость забвенья».

«А Боженьку вы любите?» – допытывался Ваня, слушая мои жизненные установки.

«В Боженьку верю!» – отвечал я.

«Интересно вы говорите, – совсем, как моя бабушка… Можете сейчас ублажить – поиграть иль почитать стихи?» – попросил Ваня.

От этой беседы и вина я пребывал в приподнятом настроении и с удовольствием взял гитару и стал подпевать мелодию на стихи любимого Бунина:

 
Звезды ночью весенней нежнее,
Ты, как звезды, чиста и прекрасна.
Радость жизни во всем я ловлю —
В звездном небе, в цветах, в ароматах,
Но тебя я нежнее люблю.
Лишь с тобою одною я счастлив,
И тебя не заменит никто:
Ты одна меня знаешь и любишь,
И одна понимаешь – за что!
Все пронеслось как бурный смерч весною,
И все в душе я сохраню, любя…
Слезою светлой блещет надо мною
Звезда весны за чащей кружевною…
 Как я люблю тебя!
И ужели пет пути иного,
Где бы мог пройти я, не губя
Ни надежд, ни счастья, ни былого,
Ни коня, ни самого себя?
 

Ваня, как и я, расчувствовался и тихо промолвил: «Спасибо, порадовали вы меня!» Мы попили чаю и легли спать. Я долго не мог уснуть, мысли кружились вокруг будущей судьбы. Я думал, где и как идти, не погубив себя и Ваню. И тут вспомнил и начал под настроение шепотом читать про себя стихотворение Бунина «На распутье», которое часто читал отец на фронте.

 
На распутье в диком древнем тюле
Черный ворон на кресте сидит.
Заросла бурьяном степь на воле,
И в траве заржавел старый щит.
На распутье люди начертали
Роковую надпись:
«Путь прямой много бед готовит, и едва ли
Ты по нем воротишься домой.
Путь направо без коня оставит,
Побредешь один и сир и наг,
А того, кто влево путь направит,
Встретит смерть в незнаемых полях»
Жутко мне! Вдали стоят могилы…
В них былое дремлет вечным сном…
 «Отзовися, ворон чернокрылый!
Укажи мне путь в краю глухом».
 

Через две недели мы выехали в Лодзь, крупный промышленный и очень красивый город оккупированной Польши. Под ним в Первую мировую войну воевала тоже 9-я немецкая армия, которую основательно потрепали русские войска осенью 1914 г.

По пути мы по просьбе Вани заехали в монастырь под Конином проведать ребят и пробыли там полдня, общаясь с преподавателями и ребятами.

В Лодзи мы разместились в двух комнатах общежития большого дизельного завода, на котором работало много рабочих из военнопленных. Больц представил меня управляющему, который показал мой кабинет и познакомил с начальником секретариата, где хранились анкеты на русских рабочих. Ваню, с его согласия, управляющий определил учеником к немцу – опытному мастеру, слесарю-лекальщику. Формально я числился начальником чертежного бюро, а занимался только вербовочной работой. Для меня это была изнурительно тяжелое испытание.

Прежде всего я не должен был засвечиваться, сохранять лояльность к немцам и представляться кандидатам на вербовку в качестве офицера военной разведки Абвера.

В то же время я по крохам собирал нужные мне данные о них и, беседуя, выискивал таких, которые хоть и соглашались быть агентами, но, по моим прикидкам, задания выполнять будут едва ли. В первую очередь я отсеивал тех, кто добровольно сдался в плен, затем – уголовников и, наконец, таких, о которых в анкетах имелись сведения об их участии в карательных операциях против партизан или оказании помощи немецкой администрации концлагерей. Я обращал внимание на специальность до призыва в Красную армию, отдавая предпочтение рабочим профессиям; особенно возлагал надежду на тех, кто попал в плен в ходе боя, раненым или контуженым, и прошел мучительный путь испытаний во многих лагерях.

Так, например, я не ошибся, вербуя Алексея Скоробогатова и ему подобных. Уроженец Ростовской области, Алексей работал в колхозе бригадиром трактористов, в сентябре 1941 г. был призван в Красную армию, окончил полковую школу и учился на курсах лейтенантов. В боях за Кавказ был ранен, попал в плен, пройдя муки ада семи концлагерей. Наконец, как специалист, знающий дизельные двигатели, был направлен из концлагеря на завод «Оскар-Дизель» слесарем.

В процессе вербовочной беседы он показал себя умным и находчивым, ловко скрывал истинные мотивы своего согласия быть агентом для того, чтобы оказаться на стороне Красной армии. Свой тайный замысел Алексей осуществил мастерски, обманув «Буссард», и помог мне выбраться из абверовского капкана. Его напарник – Владимир Антонов, как и все завербованные мною агенты, был направлен на конспиративную квартиру в деревню Любань (в 30 километрах от Лодзи) для обучения диверсионному делу.

С наступлением Красной армии в Белоруссии, когда ее войска продвинулись до границы с Польшей, форсировали реку Висла и заняли плацдармы на западном берегу, нацелившись через Одер на саму Германию, новый командующий разгромленной группы армий «Центр» фельдмаршал Модель спешно начал строить оборону, чтобы остановить советские войска и сбросить их с плацдармов. В своем приказе он обязывал приданным войскам абвер-командам начать интенсивные диверсионные операции на растянутых железнодорожных коммуникациях русских, пока они не успели навести мосты через Вислу.

Возвращение в Бишевсфельд. Работа с «отказниками»

С конца июля 1944 г. началась массовая заброска взрослых диверсантов и подростков. Она продолжалась весь август и проходила в спешке и суете, так как у немцев не хватало ни свободных самолетов, ни горючего к ним.

Вскоре ко мне в Лодзь неожиданно приехал Больц. Я его не узнал – такой он казался расстроенный – бледное свирепое лицо, трясущиеся губы. Он молча достал из кармана бутылку коньяка, налил себе целый стакан и залпом выпил. Отдышавшись, отрывисто заговорил, мешая немецкие и русские ругательства:

«Дела шайзе! Эти ублюдки за полгода отъелись как свиньи, отрастили мясистые пердильники, и сейчас 18 человек отказываются лететь на задание! Ты представляешь, Юра? Это не просто провал, это крах моей карьеры!» – рычал Больц своим громовым басом.

Улучив паузу в его речи, я попросил:

«Фриц, успокойся и расскажи толком, что произошло?»

«А произошло вот что. Согласно приказу Моделя, мы начали готовить ребят к заброске самолетами в тыл наступающим войскам Красной армии. Я стал вызывать каждого подростка и беседовать, чтобы он подобрал себе напарника, с которым полетит на задание. Спрашиваю каждого: ты готов выполнить задание? Половина опрошенных согласилась. А 18 человек отказались. Я спрашиваю: почему? Молчат, стервецы! Доложил об этом начальнику абверкоманды Арнольду. А тот накричал на меня и приказал: езжайте в Лодзь за капитаном Ростовым и улаживайте конфликт. Ростов – русский офицер и лучше вас разберется с русскими подростками. Вот я и приехал за тобой. Забирай своего Ваньку, и поедем в Бишевсфельд, будешь разбираться с этими дармоедами».

Приехав в школу, мы с Ваней поселились в моей прежней комнате. Больц передал мне список «отказников», как он окрестил ребят, не пожелавших лететь на задание, и стал вызывать их на беседу. А сам уехал к себе на квартиру в Лодзь.

Первым я вызвал знакомого мне еще по Смоленску Леонида Федоровича Уткина, рослого шестнадцатилетнего паренька.

Поздоровавшись, спросил:

– Как настроение, Леня?

– Поганое, Юрий Васильевич.

– А почему?

– Потому что нас собираются отправить на задание, а мы не хотим лететь без документов. Хорошо, что вы приехали, а то здесь спросить не у кого, все пьянствуют и, как зверье, рыкают на ребят.

– А какие документы вы требуете? Что-то я не понимаю.

– Я не знаю, какие точно, но такие, которые хотя бы в общем удостоверяли нашу личность. Например, копию метрики о рождении или справки из детдома о том, кто я такой. Сейчас у каждого из нас имеется солдатская книжка, заполненная на немецком и русском языках. Я иду в увольнение в Конин, меня останавливает патруль, я показываю книжку, немец читает, отдает назад и говорит: «Гут».

А забросят нас в тыл Красной армии, это в лес или в поле. Тут я сам себе хозяин и, как правильно говорит За-мотаев, выбирай: идти на задание, домой или в органы власти с повинной. Но как только я войду в населенный пункт, в деревню или на станцию, меня первый встречный красноармеец или колхозница остановят и спросят: кто я такой, откуда, покажи документы. В ответ буду путано что-то лепетать – врать и, в конце концов, меня задержат и отведут в милицию.

Поэтому мы с ребятами долго спорили и решили, что на задание без документов не полетим, о чем и заявили господину Больцу. А он рычит басом: это приказ, это приказ – и ругается остервенело.

Уткин закончил свою, видимо, давно накопившуюся у него аргументацию и уставился своими карими глазами.

– Леня, скажи: все ребята думают так же, как ты? – спросил я.

– За всех не ручаюсь, но таких как я наберется человек 18–20 из 70. Есть и такие, которые боятся угроз и на словах готовы выполнить задание, а на деле – поступят по-иному. А некоторые, зная, что немцев из Белоруссии вышвырнули, выгонят и из Польши, предлагают дождаться прихода наших, а пока тянуть время.

Хорошо, Леня. Спасибо за откровенность. Я подумаю насчет документов, и решим, как лучше.

Прощаясь, Леня сказал:

Юрий Васильевич, ребята верят вам и надеются на помощь.

Кроме Уткина мне пришлось в эти дни беседовать с Геннадием Верочкиным, Виктором Степановым, Георгием Новиковым, Виктором Захаровым и другими ребятами, всего я опросил восемнадцать человек. От общения с ними у меня сложилось довольно благодушное настроение. Все они рассуждали почти так же, как Уткин, понимая, для чего их используют немцы. Поэтому стремились выжить, всячески обезопасить себя и уклониться от нанесения ущерба Красной армии. Меня порадовало их физическое и нравственное состояние, раскованность в рассуждениях и мыслях. Они теперь окрепли, выглядели совсем другими – людьми с чувством собственного достоинства.

Чтобы проверить свои выводы, я решил поговорить с Ваней, который за эти дни успел пообщаться с ребятами. После обеда мы вышли с ним на улицу, поскольку разговаривать в комнате на такую тему было невозможно. Прогуливаясь по монастырской аллее, обсаженной мальвами с цветущими цветками-фонариками, мы оба пребывали в приподнятом настроении. Все кругом горело в пышном закате летнего вечера. Золотой диск солнца, словно раскаленный уголь, медленно опускался из лазурного неба. Он осыпал искристым блеском лучей верхушки деревьев, зажигая их сверкающей карминной позолотой. Стоял один из тех чарующей красоты июльских вечеров, который так радует и людей и птиц. В воздухе носились ласточки, выгуливая и обучая свое потомство. Они взвивались в высоту ясного неба, а затем с радостным щебетанием скользили вниз к пепельно-багряным макушкам лип, схватывая грациозно танцующую мошкару.

«Вот здесь, в благодатной обстановке мыв безопасности и потолкуем с тобой, – начал я разговор. – Скажи, сынок, что нового, какое настроение у ребят?»

«Настроение боевое, все хотят домой, к своим, – с жаром ответил Ваня. – Тем более знают, что Смоленщина и Белоруссия освобождены от немцев».

«В беседе с Больцем и со мной некоторые ребята заявили, что готовы лететь на задание, если их снабдят документами, удостоверяющими личность. Как ты считаешь, что это даст им?»

«Юрий Васильевич, главное ведь не в этом, а в том, будут или не будут они выполнять задание. А документы здесь ни при чем. Я знаю, это Леня Уткин и его земляки-смоляне требуют документы. Но я думаю, что они хитрят, рассчитывая затянуть время и дождаться прихода Красной армии. А сами они очень стремятся домой. Вообще, за это время, а уже скоро год будет, ребята изменились, не только отъелись, возмужали, но и освоились и даже обнаглели, стали шалить и даже дерзить русским преподавателям и немцам. А те, я заметил, присмирели и ведут себя как побитые собаки, понимая, что «Гитлер капут». Так что, я думаю, всех ребят надо быстрее отправлять на задание, которое они ни под какими угрозами и обещаниями выполнять не будут. Быстрее, пока они не расхулиганились и не набедокурили».

Затем Ваня посмотрел внимательно мне в глаза и спросил:

«А вы меня тоже отправите на задание с ребятами?»

«Нет, Ванюша, ты же мой сын. Мы с тобой здесь будем бороться и помогать Красной армии», – ответил я.

«А как бы хотелось нам с вами оказаться у своих!» – грустно заметил Ваня.

«Потерпи, сынок, мужайся и будь осторожен, лишнего не говори своим ребятам», – посоветовал я.

Обстановка в школе и настроение ребят для меня стали ясными. Свои выводы надо было сообщить Больцу, а после согласования с ним доложить начальнику абверкоманды.

На другой день я приехал к Больцу на его квартиру в Лодзь и рассказал ему о своих беседах с ребятами и своих предложениях. Больц задумался, а затем сказал:

– «Все это хорошо для нас, что пацаны согласны лететь на задание. Но меня заботит вопрос о документах. Я понимаю ребят, они хотят обезопасить себя. Но дело в том, что я не могу изготовить подобные документы на 18 человек, и в абверкоманде уже нет таких технических возможностей. Там прежний сектор документации расформирован, все офицеры отправлены на пополнение 9-й и 4-й армий, разбитых в Белоруссии. И вообще, после покушения на фюрера, когда Канариса арестовали, а военную разведку передали Гиммлеру в Главное управление имперской безопасности, многое меняется и в Абвере. Так что я не знаю, как поступить с этими пацанами, которые требуют документы. Насильно же их не заставишь лететь на задание, – сокрушался Больц. – Пусть решает сам начальник абверкоманды. Так что придется ехать к нему и докладывать о готовности к началу операции», – добавил Больц.

Я спросил Больца, что ему известно о положении на фронте?

Больц нахмурился, обреченно махнул рукой и проговорил:

«Такого удара, как в Белоруссии, вермахт никогда не испытывал. По существу, группа армий «Центр» по вине бездарного командующего фельдмаршала Буша перестала существовать. Русским удалось взять в плен одних генералов больше десятка, свыше ста тысяч солдат и офицеров. В результате русские вышли на Вислу, с ходу форсировали ее, захватив несколько плацдармов на западном берегу. Фюрер допустил ошибку – с опозданием сменил Буша на Моделя, который сейчас успешно наводит порядок. Он уже выбил русские войска с набережной Варшавы и старается сбить их с плацдармов. Вот почему Модель требует сейчас срочно усилить диверсии на коммуникациях Красной армии, чтобы затормозить снабжение ее резервами».

Надругой денья и Больц доклады вал и подполковнику Арнольду о готовности «Особой команды Гемфурт» к выполнению задания по диверсии.

Хмурый, в угнетенном настроении Арнольд оживился испросил: «Все согласны?» Больц ответил: «Так точно, все, более семидесяти подростков экипированы, заготовлены средства, пропуска, деньги, продукты, проведен инструктаж. Не ясен один вопрос. Несколько подростков, которые готовы лететь на задание, просят снабдить справкой или копией метрики, удостоверяющей личность, чтобы их преждевременно не задержали на пути от места приземления к железнодорожной станции».

Арнольд задумался, а затем сказал: «Что ж, ребята рассуждают логично, они, по-видимому, хотят обеспечить свою безопасность».

«Точно так!» – подтвердил Больц.

Арнольд, обращаясь к своему начальнику штаба, спросил: «Вы можете изготовить такие документы, исходные данные вам дадут?»

«К сожалению, господин подполковник, у нас нет ни одного документалиста, все офицеры переведены на пополнение штабов армии», – ответил начальник штаба.

Следуя приказу Моделя… Детский лагерь «Тухинген»

«Тогда начнем операцию без этих подростков, а позже решим, что с ними делать. Медлить нам нельзя, фельдмаршал Модель торопит, – закончил Арнольд. – Теперь об операции. Господа Больц и Ростов, завтра поезжайте в штаб группы армии «Центр» и согласуйте с оперативным отделом детали операции – сколько рейсов потребуется, с каких аэродромов, пункты выброски. Сама схема и порядок подготовки подростков к посадке и вылету у вас отработана по прежней операции. Вот этой методикой и руководствуйтесь.

Закончите заброску и затем начинайте новый набор подростков. Но об этом мы с вами поговорим дополнительно. А пока у меня к вам нет вопросов», – закончил Арнольд.