Текст книги "Том 11. Письма 1836-1841"
Автор книги: Николай Гоголь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 42 страниц)
Март.
Цензурное разрешение второй мартовской книжки „Библиотеки для чтения“ с положительным отзывом о первой части „Миргорода“ и отрицательным – о второй.
3 апреля.
Выход в свет № 27 „Литературных прибавлений к Русскому Инвалиду“, где перепечатаны отрывки из „Записок сумасшедшего“.
12 апреля.
Цензурное разрешение № 15 „Молвы“ с краткой сочувственной рецензией Белинского на „Арабески“ и „Миргород“.
24 апреля.
Выход в свет № 33 „Литературных прибавлений к Русскому Инвалиду“, где помещена сочувственная рецензия на „Миргород“.
1 мая.
Гоголь уволен в отпуск. Около 1 мая выехал из Петербурга.
3 мая.
Цензурное разрешение № 18 „Молвы“ с окончанием статьи Белинского „И мое мнение об игре Каратыгиных“, попутно затрагивавшей творчество Гоголя.
4 мая.
Гоголь в Москве у Погодина читает „Женитьбу“.
„Н. В. Гоголь. Материалы и исследования“, II, статья Н. И. Мордовченко, стр. 118. „Русский Архив“ 1865, стр. 1274–1275.
Май (с половины месяца).
Гоголь в Васильевке.
Письмо к Н. Я. Прокоповичу от 24 мая 1835 г. (№ 251).
Июнь.
Гоголь в Крыму.
Письма к Г. И. Спасскому от 1 июня и к И. И. Срезневскому от 11 июля 1835 г. (№№ 252 и 253).
25 июня.
Представление начальницы Патриотического института об увольнении Гоголя из института.
„Русская Старина“, 1887, № 12, стр. 755.
Июль-август (первая половина).
Гоголь снова в Васильевке. Работа над „Альфредом“.
Письмо к И. И. Срезневскому от 11 июля 1835 г. (№ 253); „Н. В. Гоголь. Материалы и исследования“, II, статья М. П. Алэксеева, стр. 249.
Август.
Отъезд Гоголя из Васильевки. По дороге Гоголь (вместе с Данилевским) был в Киеве у Максимовича.
М. Максимович. „Письма о Киеве“, стр. 55–56.
Август (конец
месяца).
Гоголь несколько дней провел в Москве и видался с Погодиным и с Аксаковым.
С. Аксаков. „История моего знакомства“, стр. 8.
1 сентября.
Гоголь вернулся в Петербург.
Письмо к М. И. Гоголь, № 258.
1 сентября.
Цензурное разрешение № 7 „Телескопа“, с началом статьи Белинского „О русской повести и повестях Гоголя“.
21 сентября.
Цензурное разрешение № 8 „Телескопа“ с окончанием статьи Белинского „О русской повести и повестях Гоголя“.
Ок. 11 октября.
Сочувственный отзыв Пушкина (в письме к Плетневу) о повести „Коляска“, переданной Гоголем для предполагавшегося альманаха.
Ок. 20 октября.
Возвращение Пушкина из Михайловского в Петербург. В одну из первых встреч с Гоголем Пушкин, видимо, поделился с Гоголем сюжетом комедии о ревизоре.
Ноябрь – декабрь.
Работа Гоголя над „Ревизором“.
31 декабря.
Гоголь уволен от должности адъюнкта „по случаю преобразования С.-Петербургского университета“.
Письмо к М. П. Погодину, № 265. Григорьев. Имп. СПб. университет, стр. 93.
Письма, 1836-1841
Погодину М. П., 18 января 1836*
1. М. П. ПОГОДИНУ. 18 генваря 1836. СПб.
Э, брат! ты совсем позабыл меня. Я ждал от тебя письма на мое письмо, да и перестал ждать. Извини, что до сих пор не посыла<ю> тебе комедию*. Она совсем готова была и переписана, но я должен непременно, как увидел теперь, переделать несколько явлений. Это не замедлится, потому что я во всяком случае решился непременно дать ее на светлый праздник. К посту она будет совсем готова, и за пост актеры успеют разучить совершенно свои роли. Да скажи, пожалуйста, ты меня не уведомил, как распорядился с посланными к тебе еще в мае месяце 90 экземплярами «Миргорода». Если они не проданы еще и если тебе нужны взятые мною 500 руб., то я постараюсь прислать тебе, потому что я должен получить кое-что за комедию. Да сделай милость, пришли мне моего «Носа». Мне теперь он до крайности нужен. Я хочу его немного переделать и поместить в небольшое собрание, которое готовлю издать*. Благодарю тебя много за твои подарки*: Самозванца, Русскую Историю и Лекции по Герену.
Самозванец мне очень нравится. Он не движется на сценической интриге, но тем не менее составляет полную, исполненную правды, стало быть историческую и поэтическую картину. История твоя составляет замечательное явление, но в ней есть следующий недостаток. Она больше похожа на сочинение, назначенное быть темою для профессора университета, а не для гимназического курса. В ней слишком сжато, даже, может быть, много уложено в тесные рамки. Притом в ней, мне кажется, необходимо было бы тебе именно развить тот эскиз*, который ты поместил в Наблюдателе. Он мне очень нравится. Это до самого Петра чрезвычайно полное изложение, ясное, исполненное дальновидного верного вывода. Верно, ты эскиз свой писал уже после. Впрочем, во всяком случае твоя «История» останется лучшею, и я буду очень рад, если она введется во всеобщее употребление и изгонит[1]1
Далее было: бесчисленные
[Закрыть] беспрестанно перевирающиеся записки, составленные вначале бог знаем кем, не поверенные умом и наблюдательностью. Жаль очень, что я не могу тебя видеть. Мне бы хотелось потолковать с тобою о весьма многом.
Да кстати об истории! Мне наговорили, что детская история Полевого* хорошее сочинение. Я взял ее в руки, но увидел, что яблоко от яблони не далеко падает. К счастью, я получил твою и отвел немного душу.
Прощай! не можешь ли ты чего-нибудь мне выкопать о славянах?* Сделай милость. Может быть, ты составил какие-нибудь выписки из разного сору и особенно что-нибудь о Галиции древней и новой. Нет ли где какого-нибудь описания обрядов, обычаев их и проч.?
Прощай. Целую тебя несколько раз. Хотелось бы мне очень побывать теперь в Москве, да не знаю, удастся ли прежде лета.
Твой Гоголь.
Гоголь М. И., 10 февраля 1836*
2. М. И. ГОГОЛЬ. С.-Петербург. Февраля 10, 1836.
Я получил ваши письма оба, но медлил отвечать на них, потому что ожидал ответа князя Репнина по делу Павла Осиповича*, который, к сожалению, заключает в себе отказ.
Намерение ваше заложить в приказ я одобряю*. Дай бог, чтобы это помогло вам быть спокойнее и дало возможность управляться успешнее с хозяйскими делами. Вы напрасно только на меня имели неудовольствие, как я видел из первого письма вашего; тоже еще напраснее принимаете вы на чистые деньги слова, сказанные мною Татьяне Ивановне* или кому другому. Разве вы не видите, что я шутил? Я одному говорил, когда меня спрашивали, скоро ли я буду, что я буду через пять лет, другому – через десять. Вам я сказал ближе всего к тогдашним моим мыслям; потому что я действительно думал тогда через два года приехать опять в Васильевку на неделю и через год на три месяца, воротившись из-за границы. Я к вам пишу, выпроводивши масленицу, которая была здесь не так шумна, потому что смущена была несчастным приключением*. Во время представления сгорел балаган со всеми зрителями, из которых едва половину могли спасти. Это много помешало всеобщей веселости, которая всегда бывает в это время. Сестры здоровы; учатся, как говорят, очень недурно. Аннет приготовляет вам какой-то большой подарок.
Прощайте, бесценная маминька! сообщите поклон мой всем родным и знакомым нашим.
Ваш покорный сын Николай.
Белозерскому Н. Д., 21 февраля 1836*
3. Н. Д. БЕЛОЗЕРСКОМУ. 21 февраля 1836. СПб.
Мы с вами, Николай Данилович*, кажется, решились вовсе прекратить всякие сношения и переписку. Бог знает, кто из нас виноват. Может быть, мне прежде следовало писать к вам. Но во всяком случае нужно той и другой стороне подобную ошибку всегда поправлять, – тем более, что между нами, как между людьми вовсе нечиновными и нечинящимися, слово поздно не имеет в себе никакого неприличия и доказывает только благородну<ю> нашу наклонность к лени.
Прежде всего, каково здоровье ваше? потом, как ваши обстоятельства? О втором вопросе я интересуюсь потому, <что> здесь пронеслись слухи, которые я желал бы со всем участием моего сердца, чтобы были ложны. Говорят, что ваш дом сгорел. Мне очень неприятно было слышать об этом, зная, как вам дорого отцовское гнездо ваше. Вы, сделайте милость, известите меня об этом. Еще занеслись для меня другие вести, также очень, очень неприятные для меня, будто бы сгорел Нежинский лицей. Признаюсь, это так меня огорчило, как не огорчило бы известие о сгоревшем моем собственном отцовском доме. И когда я вспомнил, как безжалостно поступила со мною судьба, или, может, какое-нибудь предопределение, или, может быть, я сам, – но не тот я, который я есть во глубине души моей, но я, раздосадованный, дорожный, рассерженный станционными смотрителями, – то, признаюсь, невыразимый упрек кипит во мне. И, как нарочно, какое было тогда прекрасное утро!* одно из тех самых, которые принадлежат невозвратной нашей юности. Я и у вас был после того смутен и не с такой ясностью вас встретил. Вы уведомите меня поскорее; может быть, это неправда, и страшный леманский пожар* породил всю эту длинную историю пожаров только на словах.
Известите о том, что нового в наших сторонах. Наши все ведут себя довольно хорошо и не переменились ни в чем. Божко* решился, наконец, совершенно углубиться в бездну мудрости и солидной, аккуратной жизни. Всё просит читать книг и хотя еще ничего не прочитал, но со временем успеет. Карт совершенно не берет в руки; только два раза, когда я зашел к нему, он пунтировал, но и то проиграл не больше, как рублей четыреста. Шаржинский*, как вам известно, навостряет лыжи в Радзивилов почтмейстером и, вероятно, скоро удерет оттуда опять в Петербург, если только какая-нибудь полька не сядет верхом на его синие очки. Романович* женился на одной вдове, вояжировавшей в Италию, из которой может выйти четыре Романовича и которая едва ли не старше еще и его летами. Симоновский* по-прежнему обыкновенно решительно недоволен всем. Данилевский* вам кланяется; Прокопович* тоже; нижеподписавшийся тоже.
Собираюсь ставить на здешний театр комедию. Пожелайте, дабы была удовлетворительнее сыграна, что, как вы сами знаете, несколько трудно при наших актерах. Да кстати: есть в одной кочующей труппе Штейна, под дирекциею Млотковского, один актер, по имени Соленик*. Не имеете ли вы каких-нибудь о нем известий? и, если вам случится встретить его где-нибудь, нельзя ли как-нибудь уговорить его ехать сюда? Скажите ему, что мы все будем стараться о нем. Данилевский видел его в Лубнах и был в восхищении. Решительно комический талант! Если же вам не удастся видеть его, то, может быть, вы получите какое-нибудь известие о месте пребывания его и куда адресовать к нему.
Прощайте, мой почтенный Николай Данилович! Обнимаю вас и прошу не забывать меня.
Ваш Н. Гоголь.
Погодину М. П., 21 февраля 1836*
4. М. П. ПОГОДИНУ. 21 февраля 1836. СПб.
Никак не могу разрешить причины твоего молчания. Два письма я писал к тебе*, и ни на одно ответа. Жив ли ты, здоров ли ты, что́ делаешь – я решительно ничего не знаю. Конечно, между нами, людьми пишущими, леность извинительна, но всё же нужно знать меру. Грех тебе, право, грех! Загладь хоть теперь его и напиши строчку.
Я теперь занят постановкою комедии*. Не посылаю тебе экземпляра потому, что беспрестанно переправляю. Не хочу даже посылать прежде моего приезда актерам, потому что ежели они прочтут без меня, то уже трудно будет переучить их на мой лад. Думаю быть если не в апреле, то в мае в Москве. Не можешь ли прислать мне каталога книг*, приобретенных тобою и не приобретенных относительно славянщины, истории и литературы – очень обяжешь – и, если можно, в двух-трех словах означить достоинство каждой и в каком отношении может быть полезна.
Новостей особенных здесь никаких. О журнале Пушкина*, без сомнения, уже знаешь. Мне известно только то, что будет много хороших статей, потому что Жуковский, князь Вяземский и Одоевский приняли живое участие. Впрочем, узнаешь подробнее о нем от него самого, потому что он, кажется, на днях едет к вам в Москву*.
Прощай! Хоть что-нибудь напиши. Авось-либо это письмо мое будет счастливее других и дождется ответа.
Твой Гоголь.
Гоголь М. И., 22 февраля 1836*
5. М. И. ГОГОЛЬ. СПб. 22 февраля 1836.
Письмо ваше я получил. Рад, если вы точно избавились от хлопот взятием денег из ломбарда; и душевно желаю, чтобы не случилось так, как в первый раз, когда вы должны были всякий раз занимать, чтобы уплачивать проценты, что было несколько похоже на человека, отрезывающего себе фалды с тем, чтобы заплатать локти. В хозяйстве и желание и ревность не значат столько, сколько аккуратность и порядок: они одни только могут помочь свести концы с концами, и потому прежде всего пришлите мне небольшой счет, из которого бы я мог видеть, сколько кому назначено и уплачено вами, сколько осталось и на что намерены вы употребить их. Это будет очень полезно и для вас самих, потому что вы, сделав такой счет, можете яснее видеть, как поступить.
Еще: я не знаю, хорошо ли вы сделали, что решились остаться без управителя. Не обманываете ли вы сами себя в этом случае? Вам даже при управителе было очень трудно, управляться без управителя еще труднее, это естественно. Я опасаюсь за вас: множество хлопот могут еще более увеличить вашу рассеянность и расстроить спокойствие ваше, для нас драгоценное. Сообразите все это и подумайте. Желаю вам во всем успехов и удачи, остаюсь
ваш послушный сын Николай.
Поклон Павлу Осиповичу, Катерине Ивановне, Олиньке и всем родным и знакомым. А сестре Марии, которую при сем случае обнимаю заочно, скажите, что я ничего не мог успеть по ее просьбе*, о чем я известил Павла Осиповича особенным письмом. Я заклялся о чем-нибудь просить после этого случая, и при этом случае я только подтвердил старую свою истину, которой я всегда следовал, что человек должен возлагать надежду только на бога и на себя. Я никогда для себя не просил и только для Павла Осиповича решился нарушить это правило.
Прощайте! Известите, как вы проводите время? с кем больше видитесь? и проч. и проч.
Пушкину А. С., 2 марта 1836*
6. А. С. ПУШКИНУ. <2 марта 1836. Петербург.>
Посылаю вам Утро чиновника. Отправьте ее, если можно, сегодня же или завтра поутру к цензору, потому что он может ее <взять> в Цензурный комитет вместе с Коляскою, ибо завтра утром заседание. Да возьмите из типографии статью о журнальной литературе. Мы с вами пребезалаберные люди и позабыли, что туды нужно включить многое из остающегося у меня хвоста. Я прошу сделать так, чтоб эта сцена шла вперед, а за ней уже о литературе.
Н. Гоголь.
Соболевскому С. А., 17 апреля 1836*
7. С. А. СОБОЛЕВСКОМУ. <17 апреля 1836. Петербург.>
Высокорослый и аппетитный для дам Соболевский*!
Вашего поручения вполне исполнить я не мог, потому что вы изволили дать знать мне очень поздно. Мне очень жаль, что[2]2
Начато: я
[Закрыть] для Карамзиных недостало ложи. Что же касается до кресел, то я могу достать около пяти и оставлю их для тех, которым вы прочите их.
Вам преданный Н. Гоголь.
Впрочем, скажите Карамзиным, что если им угодно на второе представление, на котором будет и царская фамилия, то я приготовлю билеты.
Щепкину М. С., 29 апреля 1836*
8. М. С. ЩЕПКИНУ. 1836. СПб. Апреля 29.
Наконец, пишу к вам, бесценнейший Михаил Семенович. Едва ли, сколько мне кажется, это не в первый раз происходит. Явление точно очень замечательное: два первые ленивца в мире, наконец, решаются изумить друг друга письмом. Посылаю вам «Ревизора». Может быть, до вас уже дошли слухи о нем. Я писал к ленивцу 1-й гильдии и беспутнейшему человеку в мире, Погодину, чтобы он уведомил вас. Хотел даже посылать к вам его, но раздумал, желая сам привезти к вам и прочитать собственногласно, дабы о некоторых лицах не составились заблаговременно превратные понятия, которые, я знаю, чрезвычайно трудно после искоренить. Но, познакомившись с здешнею театральною дирекциею, я такое получил отвращение к театру, – что одна мысль о тех приятностях, которые готовятся для меня еще и на московском театре, в силе удержать и поездку в Москву и попытку хлопотать о чем-либо. К довершению, наконец, возможнейших мне пакостей здешняя дирекция, то есть директор Гедеонов* вздумал, как слышу я, отдать главные роли другим персонажам* после четырех представлений ее, будучи подвинут какой-то мелочной личной ненавистью к некоторым главным актерам в моей пьесе, как-то: к Сосницкому* и Дюру*. – Мочи нет. Делайте, что хотите, с моей пьесой, но я не стану хлопотать о ней. Мне она сама надоела так же, как хлопоты о ней. Действие, произведенное ею, было большое и шумное. Все против меня*. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу; на четвертое представление нельзя достать билетов. Если бы не высокое заступничество государя, пьеса моя не была бы ни за что на сцене, и уже находились люди, хлопотавшие о запрещении ее. Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший призрак истины – и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия. Воображаю, что же было бы, если бы я взял что-нибудь из петербургской жизни*, которая мне более и лучше теперь знакома, нежели провинциальная. Досадно видеть против себя людей тому, который их любит, между тем, братскою любовью. Комедию мою, читанную мною вам в Москве, под заглавием «Женитьба», я теперь переделал и переправил*, и она несколько похожа теперь на что-нибудь путнее. Я ее назначаю таким образом, чтобы она шла вам и Сосницкому в бенефис здесь и в Москве, что, кажется, случается в одно время года. Стало быть, вы можете адресоваться к Сосницкому, которому я ее вручу. Сам же через месяца полтора, если не раньше, еду за границу и потому советую вам, если имеется ко мне надобность, не медлить вашим ответом и меньше предаваться общей нашей приятельнице лени.
Прощайте. От души обнимаю вас и прошу не забывать вашего старого земляка, много, много любящего вас Гоголя.
Раздайте прилагаемые при сем экземпляры по принадлежности. Неподписанный экземпляр отдайте по усмотрению, кому рассудите.
Погодину М. П., апрель – май 1836*
9. М. П. ПОГОДИНУ. <Апрель – начало мая 1836. Петербург.>
Три письма – и ни <на> одно не отвечать! Можно ли так делать! Что с тобой? где ты? что ты? Я ничего не знаю. Я не знаю, что писать к тебе, и нужно ли писать к тебе, и нравится ли тебе, что к <тебе> пишу. Сердит я на тебя, ужасно сердит.
Щепкину М. С., 10 мая 1836*
10. М. С. ЩЕПКИНУ. 1836. Мая 10. СПб.
Я забыл вам, дорогой Михаил Семенович, сообщить кое-какие замечания предварительные о «Ревизоре». Во-первых, вы должны непременно из дружбы ко мне взять на себя всё дело постановки ее. Я не знаю никого из актеров ваших, какой и в чем каждый из них хорош. Но вы это можете знать лучше, нежели кто другой. Сами вы, без сомнения, должны взять роль городничего, иначе она без вас пропадет. Есть еще трудней роль во всей пьесе – роль Хлестакова. Я не знаю, выберете ли вы для нее артиста. Боже сохрани, <если> ее будут играть с обыкновенными фарсами, как играют хвастунов и повес театральных. Он просто глуп, болтает потому только, что видит, что его расположены слушать; врет, потому что плотно позавтракал и выпил порядочно вина. Вертляв он тогда только, когда подъезжает к дамам. Сцена, в которой он завирается, должна обратить особенное внимание. Каждое слово его, то есть фраза или речение, есть экспромт совершенно неожиданный и потому должно выражаться отрывисто. Не должно упустить из виду, что к концу этой сцены начинает его мало-помалу разбирать. Но он вовсе не должен шататься на стуле; он должен только раскраснеться и выражаться еще неожиданнее и, чем далее, громче и громче. Я сильно боюсь за эту роль. Она и здесь была исполнена плохо, потому что для нее нужен решительный талант. Жаль, очень жаль, что я никак не мог быть у вас: многие из ролей могли быть совершенно понятны только тогда, когда бы я прочел их. Но нечего делать. Я так теперь мало спокоен духом, что вряд ли бы мог быть слишком[3]3
В подлиннике явная описка: мог быть слишком быть
[Закрыть] полезным. Зато по возврате из-за границы я намерен основаться у вас в Москве… С здешним климатом я совершенно в раздоре. За границей пробуду до весны, а весною к вам.
Скажите Загоскину, что я все поручил вам. Я напишу к нему, что распределение ролей я послал к вам. Вы составьте записочку и подайте ему, как сделанн<ое> мною. Да еще: не одевайте Бобчинского и Добчинского в том костюме, в каком они напечатаны. Это их одел Храповицкий*. Я мало входил в эти мелочи и приказал напечатать по-театральному. Тот, который имеет светлые волосы, должен быть в темном фраке, а брюнет, т. е. Бобчинский, должен быть в светлом. Нижнее обоим – темные брюки. Вообще, чтобы не было фарсирован<ия>. Но брюшки у обоих должны быть непременно и притом остренькие, как у беременных женщин.
Покаместь прощайте. Пишите. Еще успеете. Еду не раньше 30 мая или даже, может, первых <дней> июня.
Н. Гоголь.
Кланяйтесь всем вашим отраслям домашним, моим землякам и землячкам.
