Текст книги "Глаза, опущенные долу (СИ)"

Автор книги: Николай Бредихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Он поскучнел.

– У тебя есть ещё ко мне вопросы?

– Да, – кивнул Фёдор. – Как ты считаешь, возможно ли, чтобы было что-то, лежащее за гранями Добра и Зла?

– Пределы Святого Духа? – Корнил подобрался, насторожился.

– Да, вроде того.

– А почему ты вдруг о таких вещах спрашиваешь?

– Ну просто был разговор...

– Понятно, – Корнил задумчиво почесал подбородок. – Ты её вызвал или она сама приходила?

– Кто? – попытался прикинуться дурачком Фёдор.

– Девушка-поводырь.

– Я тут ни при чём, так получилось. Кто она?

Корнил пожал плечами.

– Кажется, лесная вила, но я могу ошибаться. О них мало что известно.

– Лесная...

– Вила. Что-то вроде русалки, но на порядок выше.

– И она... действительно дух?

– Самый что ни на есть.

– Но коли дух, значит – нечистая?

Корнил усмехнулся.

– Ну на этот вопрос ты сам себе и ответишь. Мы далеко ушли от темы. Ты спрашивал о Святом Духе? Так вот, существует мысль еретическая, что вместо Христа во второй раз сам Святой Дух, Параклит, сойдёт на Землю. Вот тогда и наступит Тысячелетнее царство, царство Справедливости. Но ересь она и есть ересь. Я верю в Троицу Единосущную, а стало быть, чего Духа Святого дожидаться – Он давно на земле. Сказано же: "И Дух Божий носился над водою". Чем же Он тогда был занят, как не сущность Свою расселял? Как у Отца – ангелы, у Спаса – праведники, здесь они – духи, неисчислимое Его святое воинство, жизнь, природа – всё ими поддерживается.

– Я тоже верую в Троицу, – Фёдор фыркнул. – Но так, как ты, не думаю. Да и не сказано в канонах того. Говоришь – ересь, а получается, сам ты еретик первостатейный! Дух Святой – он как раз ангелами и управляет.

– А природу, что же, ты отдаёшь сатане?

– И в природе ангелы. Как там быть без Добра и Зла?

– Ну вот и поздравляю тебя, что ты познакомился с ангелом.

– Если бы с ангелом...

Корнил поднялся.

– Ладно, я ухожу. Больше не вызывай меня. Иначе такую заграду поставлю – костей не соберёшь.

Фёдор вздохнул.

– Что же, выходит, мы с тобой враги?

– Нет, враг один у нас – нечистая сила, но... помни, что я сказал тебе.

Глава седьмая

1

Ровня. Да каким он может быть ровнею: кто он и кто они? Святые отцы из самых чтимых и безвестный инок. Но всякое дело надо доводить до конца. Проклятый Корнил, чтоб ему пусто было, опять загадки, недомолвки, а толком ничего не сказал, понимай, как хочешь.

Фёдор развязал котомку и стал перед собой раскладывать арефиево наследство, в который раз внимательно каждую вещицу разглядывая. Бог вразумит, на Него и будем надеяться. А не Бог, так пусть сам Арефий и озаботится. Мелки, кинжал, книги – всё он испробовал, но вот этот обугленный кусочек, что он может означать? Эх, о какой только чепухе он не препирался с Корнилом, а о главном-то, растяпа, и не спросил! А может, тут как раз и есть ход к Арефию? Впрочем, в прошлый раз Корнил ведь не ответил...

– Это я, – раздался вдруг девичий голос.

Фёдор взъярился. Вот наказание-то Господне! Пальцем не шевельни – она тут как тут.

– Ты так постоянно и будешь надзирать за мною? Клятву я дал, чего тебе ещё надо? – закричал он, раздражённый тем, что его прервали. Схватил мелок и очертил себя кругом.

Девушка и бровью не повела.

– Хочу знать, что ты на сей раз задумал.

– Зачем тебе знать? У тебя, что, своих дел нет? Убирайся отсюда! Не мешай!

Тут девушка не сдержалась, вспылила. Она взяла в руку посох и легко вошла с ним в круг, очерченный Фёдором. Величественно бросила посох к его ногам.

– Ну так и не вызывай меня больше!

Она развернулась и направилась к двери.

Фёдор оторопел от того, что вот так, играючи, оказались развеяны его чары.

– Да кто ж тебя вызывал? – пробормотал он в смущении. – На кой ляд ты мне нужна?

Девушка обернулась и указала на обугленный кусочек.

– Это я! – повторила она.

2

– Эй, эй, погоди! – Фёдор сорвался с места и ринулся за ней вдогонку, проклиная всё на свете, боясь, что девушка вот-вот растворится в воздухе или скроется за дверью. – Объясни, не уходи, ну погорячился я, с кем не бывает? Понимаешь, я хочу вызвать Арефия, но у меня ничего не получается, оттого я и извёлся так.

– Арефия? – остановилась девушка. – Зачем он тебе?

Фёдор помялся.

– Как тебе объяснить, я хочу от всего этого освободиться. Я уже понял, что не по уму, не по возрасту – не по зубам, одним словом, мне эта игра.

– Не верю, – девушка наморщила лоб в раздумье, – ни одному твоему слову не верю. Ты ещё коварней Арефия. Прикажут тебе мать родную зарезать – ты и на это решишься, глазом не моргнешь.

– Да нет у меня матери, и никогда не было. Не знаю я даже вообще, кто она. Сколько себя помню, всё при монастыре, – угрюмо пробормотал Фёдор.

Девушка посмотрела на него внимательно, затем отошла от двери и села на лавку.

– Ах, разжалобил, сирота казанская! Ладно, одно несомненно: нам действительно пора прояснить наши отношения.

– Конечно, я ведь теперь, вроде как, твой хозяин, – усмехнулся Фёдор, – ты перешла мне по наследству.

Девушка вспыхнула.

– Похоже на то. Но не заносись! В любой момент, когда я захочу, я покину это, – она указала на кусочек дерева, – и власть твоя надо мной тут же закончится. А уж потом, в этом не сомневайся – отольются кошке мышкины слезки. Так что давай лучше по-хорошему: определимся, поставим границы – что делаю я, и чего не делаешь ты.

Фёдор обрадовался.

– Ну так замечательно! Чего же проще? У нас в этом деле обоюдный интерес. Помоги мне, и все твои проблемы, как и мои, устранятся сами собой. Давай вызовем Арефия, и я исчезну с твоих глаз и никогда не появлюсь больше, как ты и добивалась.

Девушка скептически поморщилась.

– Ты говоришь об интересе? Ну а для меня-то он в чём? Что я выигрываю, может, подскажешь? К тебе я приноровилась, привыкла. Ты молод и, стало быть, – уж извини за откровенность – в достаточной мере глуп. Не думаю, чтобы новый "хозяин" мой, которого ты мне так усердно подыскиваешь, был чем-то лучше тебя. Я предлагаю другой вариант, гораздо лучше – как в сказках, я исполню три, к примеру, да хоть десять твоих желаний, и мы расстаёмся навсегда.

– Э, нашла убогонького! – Фёдор рассмеялся. – Молод-то я молод, но ты уж меня совсем за фалалея держишь. Подраскинь сама умишком: зачем мне твои десять желаний, когда я могу всю жизнь тобой помыкать?

Девушка снова разозлилась, однако сдержала себя, продолжила увещевающе.

– Нет, ты не понял, тут жизнь, а не сказка. Я не раба тебе, могу выполнять, могу не выполнять твои прихоти. Да и потом, одно дело, когда совершается что-то по принуждению и совсем другое – когда я раскрываюсь во всех своих способностях. Ты поразмысли, как следует, не спеши с ответом, я предлагаю тебе сделку, это вовсе не означает, что я хочу тебя обмануть.

– Хорошо, я поразмыслю. То, что ты предлагаешь, действительно занятно, – согласился Фёдор, – но никаких решений не может быть до моей встречи с Арефием. Нет у тебя охоты мне посодействовать – обойдусь сам как-нибудь. Ну а насчёт того, чтобы не враждовать – кто против? Я давно готов. Для начала не мешало бы нам познакомиться. Про меня тебе всё известно, в моей жизни пока вообще ничего не было интересного. Но вот ты... кто ты? Правда, что ты дух?

– Но ты же видел, как я появляюсь и исчезаю. Мало тебе этого? Фокус какой-нибудь показать?

– Говорят, что ты вила, лесная вила. В самом деле? – гнул своё Фёдор.

– Это мне трудно объяснить, – нахмурила сосредоточенно брови девушка. – Вы, люди, кое-что о нас знаете, но знать – не означает понимать. Плоть, душа – такое нам не присуще. Мы как паутинки, рассеяны, развеяны и можем принимать какие-то конкретные формы лишь в вашем, человеческом, воображении. Но зачем тебе голову ломать над подобными вещами, ты можешь называть меня просто по имени.

3

– По имени? – удивился Фёдор.

– Да, у меня есть имя, – девушка кивнула.

– Как же тебя зовут?

– Был человек, которому я люба была и мила, вот он и назвал меня – Любомила.

– Но имя дают при рождении, точнее, даже при крещении. Этот человек был тебе отцом?

– Почти что.

– Но тогда какой же ты дух? Да и имени такого нет церковного, оно языческое.

– Ну а какая мне в том разница? – улыбнулась девушка. – Лишь бы меня любили, лишь бы я была кому-то мила.

Фёдор замолчал. Что-то уж слишком искусно лукавый дурит ему голову. Зачем такие сложности, зачем так издалека? Любомила, дух, ничего не понятно. Запутался дьявол сам в собственных ногах.

– Ничего не понимаю. А как же паутинка?

– Я больше не паутинка. В том-то и дело. Ладно, я, пожалуй, тебе лучше всё с самого начала расскажу. Иначе ты так и будешь глаза таращить.

Она помолчала, размышляя, как бы подоходчивее свою историю изложить.

– Был один человек. Он любил лепить разных зверушек, вырезать всяческие фигурки. И я на него очень сердилась, потому что он часто приходил в лес в поисках подходящего материала для своих поделок, и давно пора было наказать его, отвадить, но я всё не решалась. Уж больно мне нравились эти его вещицы. Они были совсем как живые, запечатлённые в такие моменты, которые вообще в жизни редко выпадают. Когда люди, звери счастливы, пребывают в единении с Богом, между собой, с тем, что их окружает. Я непонятно объясняю?

– Да нет, нет, продолжай, – пробормотал Фёдор. Он больше даже не в слова вникал, которые ему говорили, а дивился чудесному воодушевлению, осветившему лицо девушки.

– Трудно сказать, каким образом он угадал моё присутствие, но он стал оставлять некоторые самые удачные свои поделки, как бы даря их мне. А потом, в один прекрасный момент, я и обнаружила её – вырезанную из дерева фигурку девушки с распущенными волосами, в длинной рубашке. Она была так хороша, что я не могла оторвать от неё взгляда, однако много времени прошло, прежде чем я поняла, что тут не просто дар мне, не просто попытка запечатлеть мою сущность – это было для меня приглашение. Конечно, я не утерпела в итоге, забралась в ту фигурку. И до сих пор не могу из неё выйти, она оказалась для меня как бы ловушкой. Но добровольной, желанной ловушкой. Я перестала быть паутинкой: выделилась, обрела самостоятельность, индивидуальность – то, что доступно очень немногим из духов и, скорее всего, никогда не оказалось бы доступным для меня. И я приняла всё с восторгом: и имя, которое было мне подарено, и образ возлюбленной, того человека вдохновлявшей, и легенду о загадочной девушке, совсем юнице – Любомиле, много веков назад действительно жившей в этих местах. Я испугалась сначала своего поступка, думала, что меня накажут, развеют: мы, духи, тоже ведь смертны, только по-своему. Но кара не пришла, а может, лишь отодвинулась по времени.

Она замолчала. Фёдор сидел, поражённый её исповедью, затаив дыхание.

– И что стало с тем человеком? – спросил он наконец. – Арефий убил его?

Любомила вздрогнула, очнувшись, посмотрела на него в недоумении.

– Арефий? Плохо ты знаешь Арефия! Мало кто мог сравниться с ним в силе, выносливости, но и в незлобивости – к людям, зверям – тоже. Демоны, бесы – вот что единственно его на бой поднимало, и тут уж он действительно был неукротим. – Она вздохнула: – Ты спрашиваешь, что с тем человеком произошло? Обыкновенно. Его в чём-то обвинили, пытали, замучили до смерти. Мне было до боли жаль его, но я ни чем не могла ему помочь. Эти люди, с искрой Божией... у них своя судьба. Их ангелы строго охраняют, никому не дозволяют в их жизнь вмешиваться.

– Как же охраняют, когда дали расправиться?

– Так с телом расправились. Можем мы знать, где сейчас его душа? И сколько дано ему прожить жизней? Неужто ты думаешь, что искра Божья людьми рождается? С ней в мир приходят, и она нетленна.

– Тебе ли о том говорить?

– Почему бы и не мне, если это истина?

Фёдор замялся.

– Как его звали?

– Евсеем.

– Ты любила его?

– Я дух, ты требуешь от меня слишком многого, я не знаю, что такое любовь.

– И Арефия ты не любила?

– Нет. Но знаю, что Арефий любил меня. Арефий многому меня научил и даже о любви теперь я кое-что себе представляю.

Фёдор усмехнулся.

– Да, знаю, помню. Хотя я не намеренно проследил за вами. Ты извини, что я тогда подумал, будто он с мальчиком прелюбодеянием своим занимается. Обвинял вас в мужеложском грехе.

Любомила помедлила.

– Ты не ошибался. Он действительно был с мальчиком.

Глава восьмая

1

– Как это? – Кровь бросилась Фёдору в голову. – Ты хочешь сказать...

– Что я дух, – невозмутимо ответила Любомила. – И могу предстать, тебе в том числе, кем угодно: и мужчиной, и зверем любым, ребёнком, человеком, которого ты когда-то любил, а он остался для тебя недосягаемым. Почему меня так и ценил Арефий. То, что он мог от меня получить, никто не сумел бы ему доставить. Мы можем и с тобой хоть сейчас этим заняться, я же раба тебе – ты сам сказал, делай со мной, что угодно. Только всё это дорого стоит. Но ведь стоит того. – Она шептала горячо, всё быстрее и быстрее: – Тебе отрок тот понравился, вот он я!

Перед Фёдором неожиданно возник мальчик-поводырь, однако взор его был нежен, возвышен, не проскальзывало и следа прежней порочности, наглости, развращённости. Мальчик молчал, лишь тихо Фёдору улыбался, а голос Любомилы звучал как бы сам по себе у инока над ухом.

– Вот он, товарищ твой верный. Ты уже не одинок больше. Будешь поверять ему свои тайны, сомнения задушевные. Он всё поймет, будет заботиться о тебе, тобой восхищаться. А не хочешь, чтобы скрашивал он и ночи твои чудесными, неземными наслаждениями, так и будут ваши отношения только братскими, чистыми, до самой твоей кончины такими и останутся, навсегда.

– Изыди, Сатана!!! – не утерпел, взвыл Фёдор. – Именем Господа, громами небесными тебя заклинаю!

Мальчик исчез, вновь появилась Любомила и лукаво рассмеялась.

– Что, испугался, Феденька? И не призывай ты помощи! Заклинания, проклятия твои на меня не действуют. Забыл, кто я? Да и зачем нам слать друг на друга проклятия, если можно и так договориться: расстанемся, будто и знакомы не были. Я ведь уже почти добилась своего, сказать бы тебе: "Уходи, отпускаю тебя от себя!", и я бы тотчас ушла и больше ты никогда бы меня не увидел. Но и сейчас не поздно. Ну, что же ты медлишь, пять слов всего лишь! А перед тем – всё, что бы ты ни пожелал, к Арефием оставленному вдвое, втрое добавлю, подраскинь мозгами: непомерная, сказочная плата за один какой-то ничтожный уголёк.

– Нет, – решительно мотнул головой Фёдор. – Кончен наш разговор. Мне нового тебе сказать нечего. Да и вообще, хватит на сегодня, я очень устал.

– Устал! Он устал, видите ли! – зло прошипела девушка. Она буквально тряслась от негодования. – Нет, погоди, мы ещё толком ни о чём не поговорили. Ты упрям, но я ещё упрямее. Мы должны были условиться, ты же сам согласился!

– Мы уславливались лишь о том, чтобы не враждовать, но ты, не я, истекаешь сейчас ядом, – спокойно возразил Фёдор. – Что касается сделки, то о какой сделке может идти речь? У тебя и предложить-то мне нечего: прелести блуда, которые ты так усердно только что мне расписывала, меня совершенно не трогают, а подарки арефиевы я и сам не знаю куда деть. Ты выставляешь меня обманщиком, ну а я в свою очередь ни одному твоему слову не верю. Я бы и про Арефия усомнился, если бы своими глазами не видел, но может, ты мне просто сцену тогда представила, и отец Арефий был ни в чём не замешан? Сделка! Да никто больше меня не заинтересован в сделке! Только с кем мне заключать её? Если ты действительно, как представилась – последняя спица в колеснице, и весь интерес твой только в том, чтобы сохранить себя заключается, то как я могу с тобой договариваться о том, что для меня по-настоящему важно? А если ты – ведьма, старуха, которая уже дважды приходила, то да, я готов: у меня есть условие! Я отдам всё, что вы ни пожелаете, но при том только, что я остаюсь здесь и делаю то, что хочу.

– Понятно, обитель новая, – усмехнувшись, докончила за него мысль девушка.

Фёдор вздрогнул, он не ожидал, что так легко разгадают его намерения, но упрямо кивнул.

– Да, новый монастырь, Дайте мне для него хотя бы немного места, дальше всё, как было, пусть вашим так и останется.

– Дурак! – пожала плечами Любомила. – Что мне тебе ещё сказать? Одно только слово, но как всё точно в тебе объясняет!

– А называй, как хочешь. Так что же?

– Да ничего. Ты угадал – я действительно последняя спица. И у меня нет даже малейшего права подобные вопросы решать. Но совет я могу дать тебе и очень хороший: ты объявил войну, в которой победителей среди ваших ещё не было. Мне жаль тебя: такой молодой и уже одной ногой... в могиле. Или, может, ты предпочтёшь утонуть в болоте?

– Слепой сказал: посмотрим.

– Ты и вправду слепой.

2

Фёдор лежал в траве и смотрел на облака. Они неслись куда-то стремительно, наседая одно на другое, клубясь, разрываясь на части, возвещая борьбой, непонятным сражением своим близкую непогоду. Чудны дела Твои, Господи, и не все объяснимы.

В голове у инока перемешалось почти как на небе, и нужно было расставить всё по своим местам. Вила, лесная вила, языческая богиня и Корнил, который непонятным образом её отстаивает. Как он шевелил тогда пальцами! Соображал, как статуэтку ту восстановить? Для чего? Кому она может понадобиться? Какой в ней прок?

Зачем он поссорился с Любомилой, а уж тем более, выдал ей затаённые свои мысли? Зачем объявил старухе через Любомилу войну? Как он может победить в подобной войне? Нет у него никаких возможностей для этого.

Пытался договориться... Но никто и никогда на такое его условие не согласится. Обитель новая в здешних местах означала бы потерю старухой половины её власти, более чем достаточно было для неё, как головной боли, и Саввовского монастыря.

Нет, как ни юли, а всё возвращается к Арефию, только он один может дать разгадку, и нужно отбросить последние сомнения, не терять попусту время. Святой старец придёт и всё разрешит. Однако как вызвать его, вот в чём загвоздка.

Книги. Чёрные, червоточные. Отмеченные незримой тенью совращённого, злого разума. Он ведь хорошо помнил их: и Зодей, и Шестокрыл, и Аристотелевы врата – чем только Корнил в своё время не интересовался! А он, Фёдор, в своих попытках отвратить друга от опасных занятий, тоже поневоле в них заглядывал, отыскивая там вздорные, зряшные места и опровергая их Священным Писанием. Евфимий, несомненно, догадывался об этих их спорах, однако не предпринимал ничего против них. Почему? Потому что сам, коли Корнил приравнивает его к Ферапонту и Арефию, был в какой-то мере чернокнижником? Трудно сказать. Но не случайно, именно за это, он удалил из монастыря Корнила пять лет назад. Однако Корнил не пропал, даже больше возможностей получил для своих увлечений.

Наверное, в тех книгах вполне можно было бы отыскать многое из того, что в данный момент ему, Фёдору, необходимо, и самое простое – отправиться ему на их поиски. В крайнем случае, прижать хорошенько Корнила – куда он денется? А уж у него-то там залежи, как же иначе? Ходить в списателях и не иметь доступа к книгам "отреченным", это уж совсем трусом надо быть или без одержимости к своему ремеслу относиться.

Но... вот отлучиться-то ему как раз никак не возможно. Дело приняло другой, гораздо более серьёзный, оборот и, вернувшись, он может никогда уже не достигнуть тех мест, в которых сейчас столь удачно расположился. Что-то подсказывало Фёдору, что здесь сердце, оплот, очаг той гнили, которая не дает благодати Божьей, Церкви Святой в здешних краях утвердиться. Даже в окрестностях Саввовского монастыря сила эта гораздо меньше чувствовалась.

Значит исключительно ему, ему самому предстоит всё сделать. Подолгу он смотрел теперь в раздумье на дары арефиевы, восстанавливал в памяти мельчайшие подробности из прочитанного, услышанного им когда-либо о таинственной науке халдейской, распространившейся, как язва, по всему миру. Иногда, устав от этих занятий, он мял, тёр пальцами загадочный обожжённый кусочек, чтобы в перебранке с таинственной вилой найти хоть какое-то развлечение, однако девушка не появлялась, убеждая Фёдора всё более в том, что она действительно ему не рабыня.

Его вообще оставили в покое, никто отныне им не интересовался, природа жила сама по себе, келья и банька от дождей потемнели, заросли мхом и уже мало из окружающего выделялись, будто стояли так долгие годы. Но и Фёдор как раньше не буйствовал, не старался бросать постоянно вызов тем силам, что его оковали. Он срубил небольшую часовенку, но и это сошло ему с рук. На том и застыло. Что уже, конечно, было победою. Только что с неё?

3

Однако терпение и труд всё перетрут: дело потихоньку продвигалось. Разбираясь в той книжице, которая была оставлена Арефием наряду с Псалтырем, Фёдор обнаружил, что первая половина её как раз и представляла собой наиболее важные, занимательные выписки из различных "отреченных" книг от Звездочетий до Альманаха. Понемногу составлялась здесь желанная общая картина. Во второй части преобладали таинственные рисунки, заговоры и заклинания на самых разных, большей частью неведомых Фёдору, языках. Как видно, Арефий в странствиях своих времени даром не терял, круг интересов его был огромен.

Несколько раз Федор пытался применить на практике обретённые знания, но ничего у него не получалось. Подобрался он вплотную и к тем сильным, страшным заговорам, о которых упоминал Корнил, но ощутил во всём теле дрожь, закаявшись прибегать к ним даже и в самом крайнем случае.

Наконец настал день, когда он почувствовал в себе уверенность и решил сосредоточить в едином рывке свои усилия. Очертил себя двумя кругами, попросил защиты и помощи, выстроил в несколько рядов заклинания, со страхом и досадой вспоминая, как он был в прошлый раз безрассуден, когда собирался биться смертным боем с нечистой, будучи совершенно против неё не вооружен. Очертил круг и для Арефия, начал терпеливо, исподволь преподобного в него призывать. Повинился в том, что не взял в прошлый раз на душу его исповедь, рассказал о своих сомнениях и поисках, долго увещевал, как тяжело ему под такой ношей, просил от неё освободить.

Уже было ясно, что он близок к цели, что душа Арефия где-то совсем рядом, и тогда Фёдор переключился, сосредоточился на тех силах, которые могли старца держать. Много раз ему казалось, что вот-вот должно получиться желанное, но в последний момент что-то не срабатывало, ускользало. Он уже совсем измучился и готов был прекратить свои занятия, как его вдруг осенило. Да, конечно, подсказка Любомилина! Как же он мог забыть?

Посох! В нём дело! Фёдор тут же вскочил и бережно положил сучковатую клюку в самую середину круга. И на сей раз ничего не произошло, но Фёдора было уже не поколебать. Совсем с другим настроением, с новой, возросшей многократно, силой он читал теперь заклинания, чертил на полу и в воздухе магические знаки. Лишь бы не помешала ему, не появилась опять не ко времени проклятая вила!

– Кто звал меня? Арефия... раба Божьего... ничтожного червя... – послышался вдруг тихий, едва различимый в бесконечном далеке голос.

Фёдор замер с разинутым ртом, боясь поверить в свою удачу. Он напряг зрение, но не узнал святого отца. Даже перед смертью не выглядел тот таким бледным, измождённым, до крайности усталым.

– Это я, авва, – откликнулся он наконец. – Можете ли вы меня выслушать?

– Я ждал, когда ты меня позовёшь, – кивнул Арефий. – Но поторопись, нам мало отпущено.

Фёдора внезапно осенило, что душа схимника и в самом деле далека от заветного успокоения, что перехвачена она силами, которым он немало досадил в своё время и нелегко, нелегко с ними справиться. Значит, он нужен преподобному ничуть не меньше, чем тот ему, и ясно теперь, почему Арефий не являлся так долго в ответ на его просьбы и заклинания.

Старец терпеливо выслушал путаный рассказ инока и долго молчал, задумавшись, упершись подбородком в руки, державшие посох.

– Я понимаю, тебе хотелось бы другое услышать, – произнес он наконец, едва шевеля белыми губами, – но что я могу сказать утешительного? Видит Бог, ты не мальчик, отец Фёдор, я искренне хотел бы помочь тебе, однако о чём ты спрашиваешь: о доле своей, о предназначении? Я не оракул, откуда мне знать то, что в руках Господа? Его, только Его ты можешь просить об освобождении. Ну разве, если ещё заступницу нашу, Пресвятую Богородицу. Совет мой прост: если это в твоих силах, брось тут же то, что я тебе оставил и беги подальше. Не оглядываясь, дабы в соляной столб не обратиться. Ну а коли не можешь, так о чём тогда просишь? Чтобы я ношу твою на себя взял обратно? Но где я? Я и сам не ведаю. Впору мне самому тебя о помощи и спасении молить.

Фёдор понял, что старец не лукавствует перед ним, кивнул.

– Кто эта девушка? Мне и от неё нельзя избавиться?

– Избавься, если сможешь, – усмехнулся Арефий, – мне, по крайней мере, не удалось. Кто она? Что-то вроде языческой богини. – Он помолчал, сосредотачиваясь, затем продолжил: – Отвоёвывая эти места у сатанинского отродья, мы искали все точки, им отмеченные, альфы и омеги, на которые оно могло здесь опираться, твердыни, уже им созданные. Однажды мы наткнулись на большое капище, затерянное в дикой, труднопроходимой стороне. Люди попрятались, но люди и не интересовали нас, а вот идолов мы истребили всех до единого. В одной избе я как раз и наткнулся на неё, ту фигурку. Бросил её в огонь и был удивлен несказанно – она полностью не сгорела. Я попытался перерубить оставшийся кусочек мечом, но меч отскочил, лишь затупился. Я не стал никому говорить тогда о своём открытии, боясь быть осмеянным, просто убрал "сатанинский камешек" в котомку, чтобы заняться им в более удобное время. Та наша экспедиция была очень удачной, мы возвращались из неё победителями, об истинных результатах знал, точнее, подозревал, лишь я один. Что только не перепробовал я потом с чёртовым оплавком: бил камнем, резал ножом, всё было тщетно, ни единой отметинки не удалось на нём сделать. А однажды предстала в своём прежнем виде передо мной та статуэтка, только ожившая, во плоти. Об остальном ты, наверное, догадываешься?

Фёдор помедлил, не зная, как ему задать такой богохульный вопрос старцу. Наконец решился.

– Вы любили её, авва?

Арефий вздрогнул, но не стал осаживать инока. Лишь опустил голову.

– Эх, инок, спросил бы ты что-нибудь полегче! Дух мой угнетён сейчас, и нет в нём должной ясности, чтобы истинно тебе ответить. Я знал, что старость не разрешает, а лишь усугубляет сомнения, но ведать бы мне, что даже смерть конца им не кладёт! Любовь! Что такое любовь? В мире, в сути своей, есть только ты и Бог, а стало быть, всё, что тебя к Богу приближает, есть великое благо, в том числе и любовь. И бояться её, как мы постоянно делаем, нечего: душа неразменна, она может только рядом идти, но ни с кем, никогда ей не слиться воедино. А значит, и любовь не в отречение, а в помощь человеку дана. Не приходило ли тебе в голову, что мы слишком многое отдали, подарили дьяволу из того, что нам определено Господом, почему мы так сделали, подвели Отца Нашего, увеличив владения врага Его и обокрали себя? Да, я любил её, но ещё больше ненавидел. Волею Божьей мне предопределено было быть воителем, и в этом языческом демонке я нашёл себе достойного противника на всю оставшуюся жизнь.

Он помедлил, облизал пересохшие, бескровные губы.

– Я мог победить. Только времени мне не хватило. Она перехитрила меня. Я знаю, ты осуждаешь меня за похоть, в которую я погрузился. Тебе невозможно меня понять. Но я и здесь принял вызов. Презреть плоть – большой подвиг. Но не обращал ли ты внимание, что дорожка тут бесконечная, что всякий раз каждому человеку борьбу здесь приходится начинать сызнова? Сколько достойных людей на это жизни положили, но должен быть другой путь, который от греховности плоти к святости её ведёт. Не знаю, может, это дьявол внушил мне, что такой путь возможен и шагал я за ним, как покорнейший слуга, по тропинкам порока, но я верил в эту мысль искренне, всем сердцем, и до сих пор от неё не отказался.

Он вздохнул.

– Так много я сказал тебе, а можно было бы и в одну мысль всё уложить, но не знаю, понял ли бы ты её иначе: любовь не от дьявола, любовь от Бога, ибо Бог есть любовь. Наверное, я кажусь тебе самонадеянным с намерением отобрать что-то у Лукавого и вернуть Отцу Нашему, намерениями подобными, говорят, вымощен ад, но так или иначе, в твоих руках сейчас не только твоя, но и моя судьба. Пока ты не пройдёшь этот путь до конца, мне не освободиться. Прощай, инок, больше, как бы ты ни вызывал меня, нам не свидеться. Прости, что я не разрешил твоих сомнений, а лишь усугубил их, но чего ты ждал от меня? Прости! Спаси и сохрани! Сохрани... отпусти...

Образ его давно уже становился всё более зыбким, а сейчас и вовсе растаял вдали.

Фёдор долго сидел, ошеломлённый. Только сейчас он понял, в какой омут завлекло его, если даже и по смерти не выбраться из него душе отошедшей.

Глава девятая

1

Долго ждал он этой встречи, все надежды свои возлагал на неё, однако не разрешила она ни одного из его сомнений. Да и был ли то Арефий, не явился ли ему под видом старца неотступник его, лукавенький? Даже в этом уверенности у Фёдора не было. Поразмыслив, убрал он все дары арефиевы в котомку и решил больше не прибегать впредь к их помощи. Сам, сам как-нибудь, ножками. Да, трудно будет, зато и знать будет наверняка.

Но постепенно, от мысли к мысли, крепло в нём убеждение, что совсем не бесполезной была эта встреча, что на многие вопросы она, если прямо и не ответила, то зародила ответ.

Уйти или остаться? Но куда уйти? Поселиться вновь в какой-нибудь обители? Однако себя не вернёшь в прежнее, и знаний обретённых, прозорливости полученной, не утаишь – как шила в мешке, значит и суждён ему путь либо первопроходца, либо анахорета. Так чего же ему бежать?

В другом месте в пещере или в скиту обосноваться? Есть ли разница? Там люди, конечно, но люди рано или поздно и здесь появятся, если он не сбежит, позиций своих не сдаст. А нечистая, прав Корнил, её везде видимо-невидимо, уверен ли он, что в другом месте она не станет допекать его?

В паломничество отправиться, посетить святые места, ума-разума, знаний поднабраться, повторив путь многих отцов-страстотерпцев, им чтимых? Это он обязательно сделает, но есть ли необходимость торопиться?

2

– Ну и как дела? Поговорил с Арефием?

Фёдор уже забыл о ней, с досадой смотрел теперь на девушку. Опять она его отвлекает! Кельи новые ему вряд ли позволили бы построить, а вот себя обиходить – кто станет против этого возражать? После того, как прошло дело с часовенкой, Фёдор решил обзавестись сарайчиком, места для огорода было достаточно, но неплохо бы и делянку расчистить, чтобы на следующий год посадить там рожь или пшеницу. В трудах и заботах сомнения оставили его, но он не загонял, не изводил себя работою, всё делал без спешки, в меру сил.