Текст книги "Блюхер"

Автор книги: Николай Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

НА ДАЧЕ ВОРОШИЛОВА

На сочинском побережье осень еще не наступила, хотя по календарю подходил к концу ее первый месяц. Безоблачное небо. Ярко светит солнце. Теплынь. Настоящий бархатный сезон.

В последний сентябрьский день 1938 года на Адлерский вокзал из Москвы прибыл поезд, в составе которого находился служебный салон-вагон маршала Блюхера. У перрона в ожидании поезда стояли правительственные легковые ЗИСы. За несколько минут машины вместили в себя маршала с его семейством, прислугой, охраной и стремительно направились по серпантину живописной курортной дороги к чудному местечку, где находился пансионат «Бочаров Ручей».

Пансионат располагался на берегу моря, за сочинским парком «Ривьера». Довольно обширная его территория была обнесена высоким забором. В центре – большой, старой постройки дом, рядом еще один – новый, двухэтажный, четырехквартирный. Большой дом был дачей наркома Ворошилова, квартиры в новом предназначались для остальных четырех маршалов, но никто из них там никогда не жил.

Как вспоминает Глафира Лукинична Безверхова-Блюхер, они разместились на первом этаже, где было много комнат, а также гостиная, столовая, холл с бильярдом, служебные помещения. Взрослые дети – Всеволод и племянница Нина – заняли по отдельной небольшой комнате, Ваире и Василину с няней Настеной выделили самую большую спальню, в остальных комнатах поселились повара, уборщики, охрана.

Подавленное настроение Блюхера с приездом в Сочи улучшилось. Уже с первых часов пребывания в «Бочаровом Ручье» семья маршала активно включилась в курортную жизнь. Едва распаковав вещи, Глафира объявила, не допуская возражений: «Будем знакомиться с территорией». Дети бурно выражали свою радость. Несколько ободрился и Василий Константинович.

Послеобеденное время до самых сумерек было полностью отдано изучению окрестностей пансионата и прогулкам у моря. Вечером, уставшие, возбужденные от массы необыкновенных впечатлений, все члены семьи Блюхера увлеченно обсуждали план отдыха на завтра, 1 октября, и на последующие ближайшие дни. Пылкая 22-летняя Глафира, желая объять необъятное, загибала пальцы: «Поедем на озеро Рица, в Гагры, в горы…» Василий Константинович убеждал, что для лучшей акклиматизации целесообразнее начать с поездки по Черноморскому побережью.

Солнечным утром они отправились на машине в Абхазию. Это было незабываемое путешествие. Затем – экскурсии по гагринским достопримечательностям, обед в кафе. На обратном пути Блюхер заехал в дом отдыха СНК СССР, где не раз гостил в прошлые годы.

Через день – в горы. Для сочинских отдыхающих восхождение на гору Ахун считалось непременным ритуалом. Чета Блюхеров с удовольствием исполнила этот ритуал (не без опеки, конечно, проводников и охраны).

Потом были поездки на озеро Рица, посещение других знаменитых мест главного курортного края страны.

Блюхера ничто не отвлекало от отдыха. Никаких телеграмм, звонков, только однажды пришло письмо от заведующего гаражом Перепелицина о том, что он ждет маршала и машину его поставил на капитальный ремонт…

По сложившейся привычке Блюхер читал газеты. «Враги народа, гамарниковско-берлинские шпионы, прилагали все старания к тому, чтобы разрушить железный костяк Красной Армии…» Это – в «Правде». В «Известиях» и «Красной Звезде» печатался Указ о награждении героев боев на озере Хасан. Знакомые фамилии бывших подчиненных… Имя командующего фронтом ни разу не упомянуто. Значит, под запретом. Больно было это сознавать.

Погода стояла чудесная: солнечная, теплая, сухая. Дети были счастливы – много купались в море, играли на открытом воздухе. Всеволод и Нина ходили на индивидуальные занятия к местному частному учителю (в школу их не определили из-за полной неясности будущего местожительства), но это нисколько не мешало им радоваться жизни.

Как-то Блюхера навестил Павел Сергеевич Аллилуев, брат Надежды Сергеевны Аллилуевой, который отдыхал в это время в Сочи. Василий Константинович и Павел Сергеевич долго беседовали наедине в гостиной. Проводив гостя, Блюхер многозначительно сказал жене: «Это наверняка разведка». Но Аллилуев приезжал к Василию Константиновичу с добрыми намерениями и, когда вернется в Москву, замолвит слово перед Хозяином о снятии опалы с прославленного маршала. Только Сталин оставит просьбу Павла Сергеевича без внимания…

В санатории Блюхер проходил предписанные врачами лечебные курсы, строго соблюдал режим по лечению фотодерматита, которым сильно страдал в последнее время, принимал мацестовские ванны, другие оздоровительные процедуры.

В середине октября в «Бочаров Ручей» приехал его брат Павел. Он недавно получил перевод в Пермь, и перед отъездом на новое место ему дали месячный отпуск. 2 октября Павел приехал из Хабаровска в Москву, две недели провел вместе с женой Лидией и дочерью Валей. Оставалось десять дней до выхода на службу, и Павел решил по пути в Пермь заехать в Сочи, чтобы повидаться с братом. Павел рассказал: после отъезда в Москву Глафиры с детьми хабаровскую квартиру маршала по ночам посещали какие-то люди, вероятно из НКВД, что-то искали там; в Хабаровске распространяются слухи, что Блюхер оказался японским шпионом и что якобы он, Павел, успел своевременно уведомить органы безопасности о вылете маршала-шпиона в Токио…

После рассказа брата Василий Константинович, по словам Глафиры Лукиничны, долго ходил по гостиной в глубоком раздумье, потом остановился у бильярдного стола, развел руки в стороны, как бы охватывая весь дом и все в нем происходящее, и произнес: «Ведь это же изощреннейшее издевательство…» Выражение лица его при этом было горькое, глаза холодные, сине-стальные.

По истечении некоторого времени он несколько успокоился, но, надо полагать, о полном спокойствии не могло быть и речи.

Тревожиться было отчего. Он не мог не испытывать мрачных опасений после того, что случилось с ним самим, а тут еще Крысько пропал. Иустин Максимович должен был ехать с Блюхером в Сочи, но к поезду не пришел. Возможно, захлопотался и опоздал на поезд? Во всяком случае, в Сочи он не появился и в течение нескольких дней вестей от него не было. Глафира Лукинична послала телеграмму в Москву с просьбой сообщить, где он и что с ним. Пришел ответ: «Крысько арестован»…

Как ни старался Василий Константинович скрывать свои думы и чувства, они все же прорывались наружу. Время от времени он говорил жене: «Абсолютно смелых людей не существует, начнут выламывать руки и ноги, никто не выдержит – подпишет…» Или: «Если со мною что-нибудь случится – меня оправдает история». Или: «Со мною что-нибудь случится – тебя не тронут…»

В последнем он ошибся. Когда его арестовали, «тронули» и Глафиру, и детей, и брата Павла…

АРЕСТЫ, ОБЫСКИ, ДОПРОСЫ

Глафира Лукинична вспоминает: «21 октября нашему сыну Василину исполнилось восемь месяцев, он был такой славный синеглазый бутуз! В этот день мы семьей до сумерек играли в волейбол. После ужина собрались в холле, расставаться не хотелось – не заметили, как пришла ночь. Позже я пошла посмотреть, все ли в порядке у ребят, и… нашла Севу и Нину, играющими в карамболь. Вира спала тут же на диване. Ребята попросили не уносить ее: „Нам с ней лучше, уютнее“.

Утром Сева с Ниной ушли заниматься к учителю. Муж еще спал. В детской я кормила сына, дверь в холл была открыта. Вдруг вихрем мимо двери к спальне пронеслись четверо мужчин в темных гражданских костюмах, и, словно тень, вырос на пороге наш охранник Лемешко; встал, преградив выход из комнаты. Пронзила ужасная догадка…

Отняв от груди сына, я положила его на кровать (в комнате была нянечка Настенька), подошла к двери и в этом своем ужасе и страхе впилась взглядом в глаза Лемешко. Он отстранился. Я быстро вошла в нашу спальню, успела дойти до середины комнаты. Мгновенно двое схватили меня под руки, вывели. Помню сидящего на постели мужа, в белье, опершегося обеими руками о край кровати, ноги скрещены, голова опущена… Двое других, стоявших слева от кровати, обыскивали верхнюю одежду мужа… И опять в проеме двери детской возник Лемешко».

Блюхер понял: это конец. Для полной убежденности спросил хозяйничавших в спальне двоих работников НКВД: кто они и что им от него надо. Один назвался комбригом госбезопасности Федоровым [69]69
  Н. Н. Федоров– начальник 2-го управления Особых отделов ГУГБ НКВД СССР.


[Закрыть], другой – старшим майором госбезопасности Радованским. Федоров предъявил ордер на арест. «Ордер № 1901. 19 октября 1938 года, – пробежал глазами бумагу маршал, – выдан комбригу госбезопасности Федорову на производство ареста и обыска Блюхера Василия Константиновича. Народный комиссар внутренних дел СССР Ежов»…

Обыск в комнатах длился больше часа, были изъяты личные вещи маршала, документы, письма, ордена, оружие…

Всех, кто находился в доме, выводили во двор по отдельности. Пять черных машин ждали у подъезда. Для детей и прислуги в отдалении стоял автобус.

Глафира Лукинична вспоминает: «Первым вывели Василия Константиновича. Он был одет в форменные брюки, на ногах сапоги, в нижней белой рубашке с подтяжками. Шел нетвердым шагом. Потом арестовали меня. Наша пятилетняя дочь Ваира взяла меня за левую руку и, весело припрыгивая, напевала песенку… Вдруг, уже у выхода, ребенка словно ударило током. Она дико закричала, обняла мои колени, вцепилась в них, мои слезы лились на ее головку. Оторвать ее от себя у меня не хватало сил, оторвали они. Меня посадили в машину, стоявшую у подъезда, подогнав ее к впереди стоящей, в которой уже был муж. Последним вывели Павла».

Через час кортеж автомобилей помчался к железнодорожному вокзалу, где работники НКВД подготовили для Блюхера, его жены и брата служебный вагон маршала. Василия Константиновича, Павла и Глафиру рассадили по разным купе. Об этих часах начинавшегося дня – 22 октября 1938 года – Глафира Лукинична Безверхова-Блюхер напишет по прошествии многих лет: «Там (на Адлерском вокзале. – Н. В.)мы расстались навсегда. Последнее, что я слышала, это покашливание мужа, доносившееся из соседнего купе…»

А детей отправили в сочинский приемник милиции, откуда потом их распределят по детским домам.

В то время, когда в Сочи комбригом Федоровым был арестован маршал Блюхер, в Москве Берия отдал распоряжение начальнику отделения Особого отдела Главного управления госбезопасности НКВД старшему лейтенанту госбезопасности Н. А. Иванову: «В ближайшее время нужно арестовать всех родственников Блюхера».

К Берии была вызвана вся «команда» Иванова – оперуполномоченные Васильев, Головнев, Кащеев, Щербаков, Филиппов. Комиссар государственной безопасности 1-го ранга лично инструктировал каждого, как следует действовать при аресте опасных государственных преступников.

У Блюхера к этому времени родственников было немного: родители и обе сестры – Александра и Елизавета давно умерли. Поэтому Ежов подписал ордера на арест только Покровской, Кольчугиной и Багуцкой. Ордера на уже арестованных, но пока еще не доставленных из Сочи на Лубянку Павла Блюхера и Глафиру Безверхову были оформлены раньше. Санкция прокурора на все аресты отсутствовала, в том числе и на арест самого маршала, но заместителя наркома внутренних дел СССР это не смущало.

Арест родственников Блюхера люди Иванова в первую очередь начали в Москве.

22 октября, на исходе дня, в квартиру номер 4 в доме на Чистых прудах, 12, где жила Галина Кольчугина с десятилетним сыном Василием, пришла группа оперативных работников НКВД во главе с лейтенантом госбезопасности Н. Р. Васильевым, который предъявил Кольчугиной ордер на ее арест. Через час она оказалась во внутренней тюрьме на Лубянке, а ее сын – в детском приюте…

Всю ночь Галину Кольчугину допрашивал начальник отделения Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР Иванов. А утром он представил Берии протокол допроса и доложил, что Кольчугиной, как шпионке и участнице контрреволюционной организации, предъявлено обвинение по статье 58–1, 58–10, 58–11. Она во всем созналась…

Кольчугина показала: «Я полностью признаю себя виновной в тех обвинениях, которые мне предъявлены следствием.

Контрреволюционную работу я начала проводить с 1926 года. В то время я работала в советском консульстве в Китае в отделе, который возглавлялся троцкистом Мусиным… Постепенно Мусин прививал мне троцкистские контрреволюционные взгляды и вовлек в антисоветскую работу… В конце 26-го года я познакомилась в Ханькоу с Таировым, а он познакомил меня, в свою очередь, с Блюхером, за которого в январе 1927 года вышла замуж. Блюхера я уже знала как двурушника, как человека чуждого и враждебного интересам советской Родины по его связям и деятельности в Китае…

Возвратившись в Советский Союз вместе с Блюхером, я прожила с ним до 1932 года, фактически же моя связь продолжалась до самых последних дней…

Со всей откровенностью заявляю следствию, что Блюхер на всем протяжении нашего совместного проживания вел активную подрывную работу против партии и Советского правительства. Он изменник своей Родины, что я докажу фактами в своих подробных показаниях…»

По свидетельству заключенных А. А. Розенблюм и С. А. Ариной-Русаковской, находившихся с Галиной Кольчугиной в одной камере, она все время была в подавленном состоянии. По словам Ариной-Русаковской, Кольчугина плохо отзывалась о Блюхере за то, что он ее бросил, сильно переживала за сына, все время твердила: ей надеяться не на что…

Через несколько дней Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Галину Александровну Кольчугину к высшей мере – расстрелу…

22 октября, примерно в то же вечернее время, в которое люди Иванова нанесли «визит» Кольчугиной, на улице Большая Спасская, 41/2, у квартиры номер 25, где жила Лидия Багуцкая – жена Павла Блюхера, появилась группа оперативных работников во главе с сержантом госбезопасности Филипповым. Арест хозяйки квартиры группа провела с помощью домоуправа Михайловой. Оперы произвели в комнатах тщательный обыск, были изъяты обширная личная переписка, фотографии, две сберегательные книжки на имя Багуцкой Лидии Фоминичны общим вкладом 2800 рублей, часы, маузер в коробке, пистолет в кобуре, охотничьи ружья, шашки, кинжалы, бинокли. Многие из этих вещей принадлежали маршалу Блюхеру.

Вскоре Багуцкая оказалась во внутренней тюрьме на Лубянке…

23 октября Берия вызвал к себе старшего лейтенанта Иванова: в красной папке с литерами «В. Б.» нет справки об антисоветской деятельности капитана Блюхера Павла Константиновича – основания для уже произведенного ареста. Старший лейтенант тут же протянул шефу лист бумаги: вот она. Берия углубился в чтение. Это была «сфабриковка» с грифом «Совершенно секретно» на Блюхера П. К., составленная и подписанная Ивановым. В ней сообщалось, что Блюхер П. К. является активным участником антисоветского военного заговора, в который вовлечен своим братом, бывшим командующим Дальневосточным фронтом Блюхером В. К. Являясь командиром авиационного звена при штабе ВВС фронта, Павел Блюхер подготавливал перелет к японцам своему брату Блюхеру В. К. Вывод: Блюхер П. К. подлежит аресту. Лаврентий Павлович посмотрел на Иванова одобрительным взглядом и поставил на справку резолюцию: «Арестовать. Л. Б. 23.Х-38 г.», затем спросил: «В Ленинград прошла команда на арест Покровской?» – «Вчера утром», – доложил старший лейтенант.

На второй день после ареста Блюхера, 24 октября, в Ленинграде работниками УНКВД по Ленинградской области была арестована и этапирована в Москву Галина Покровская. Оснований на ее арест у НКВД не было: никаких материалов, свидетельствовавших о ее преступной деятельности, к моменту ее задержания не имелось. К тому же более десяти лет она была в разводе с Блюхером. Тем не менее Покровской предъявили обвинение по статьям УК РСФСР 17, 58 пп. 8, 11.

Следствие велось более четырех месяцев. На допросах Галина Павловна дала признательные показания, что помогала бывшему мужу в его антисоветской, шпионской деятельности в пользу Японии. 10 марта 1939 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорит ее, как и Кольчугину, к расстрелу.

24 октября в 17 часов 10 минут сочинский поезд прибыл на Курский вокзал. Арестованных В. К. Блюхера, П. К. Блюхера и Г. Л. Безверхову-Блюхер везли с вокзала в разных машинах. Доставили во внутреннюю тюрьму НКВД СССР, поместили в отдельные камеры.

С арестованными работали разные следователи. С Глафирой Лукиничной – молодой оперуполномоченный из отделения Иванова младший лейтенант госбезопасности И. И. Головлев. Он сразу же выписал бумагу, где говорилось: «Рассмотрев следственный материал по делу… и приняв во внимание, что гр. Безверхова-Блюхер Глафира Лукинична достаточно изобличается в том, что, являясь женой бывшего командующего Дальневосточным фронтом Блюхера В. К., была осведомлена о проводимой им антисоветской заговорщической деятельности и содействовала ему в ней, постановил: признать гр. Безверхову-Блюхер Г. Л. в качестве обвиняемой по ст. 58–12 УК. В целях исключения уклонения от следствия и суда избрать меру пресечения – содержание под стражей во внутренней тюрьме НКВД СССР».

Первый допрос ее состоялся в кабинете Берии. «Он стоял за столом, – вспоминала спустя пятьдесят лет Глафира Лукинична, – среднего роста, в пенсне, мне показался полным, рыхлым, глаза светлые, навыкате, выражение лица брезгливое. Кричал, спрашивал, насмехаясь, о муже, требовал рассказов, начиная с нашего знакомства с Василием Константиновичем».

Через день еще допрос.

« Вопрос. Вы арестованы и обвиняетесь в антисоветской деятельности. Признаете ли себя виновной?

Ответ. Я себя виновной в антисоветской деятельности не признаю. Никогда никаких преступлений против Советской власти я не совершала, и мне неизвестно, чтобы их совершал мой муж, вами арестованный. Больше показать ничего не могу». (Из протокола допроса обвиняемой Г. Л. Безверховой-Блюхер от 28 октября 1938 года.)

В тюрьме на Лубянке Глафира Лукинична пробыла семь месяцев, в течение этого времени на допросы ее вызывали не часто. Затем объявили решение Особого совещания: за недонесение об антисоветской деятельности мужа она приговаривалась к восьми годам лишения свободы.

ДЕЛО Р-23800

Дело Р-23800 из Особого фонда Центрального архива МГБ СССР пролежало на архивных полках более полувека. И лишь в конце 80-х годов XX века гриф «Совершенно секретно» был снят и историки, а также представители прессы получили возможность ознакомиться с ним в полном объеме.

Начинается оно с ордера № 1901 от 19 октября 1938 года, выданного комбригу государственной безопасности Федорову на производство ареста и обыска Блюхера Василия Константиновича. И здесь же расписка: «Арестованного – одного, принял. Начальник приема арестованных… Подпись (неразборчиво)». Далее – протоколы обысков в Сочи в пансионате «Бочаров Ручей» и в Москве, в квартире, где жил Блюхер с семьей.

Протокол от 22 октября 1938 года

На основании ордера № 1901 от 19.10.1938 г. произведен обыск у гр. Блюхера В. К. в г. Сочи, пансионат «Бочаров ручей».

Взято для доставления в Главное управление государственной безопасности НКВД СССР:

1. Ордена Ленина № № 48, 3698 – 2 шт.

2. Ордена Красного Знамени № № 45, 10, 1 и 11 – 4 шт.

3. Орден Красной Звезды № 1–1 шт.

4. Медаль 20 лет РККА № 5657 – 1 шт.

5. Чекистский значок № 773 – 1 шт.

6. Значок депутата Верховного Совета СССР № 61 –1 шт.

7. Значок ОСОАВИАХИМ – 1 шт.

8. Звездочка красная именная – 1 шт.

9. Часы металлические наручные № № 618, 562 272 – 2 шт.

10. Часы карманные из желтого металла № 7417 – 1 шт.

11. Часы наручные из желтого металла № 996 737 – 1 шт.

1. Партийный билет ВКП(б) № 0 000 079 – 1 шт.

2. Депутатский билет Верховного Совета СССР № 61 – 1 шт.

3. Членский билет ЦК ВКП(б) № 3–1 шт.

4. Членский билет ЦИК СССР № 86 – 1 шт.

5. Билет Тагильского городского Совета № 6–1 шт.

6. Медкарточка № 103 – 1 шт.

7. Орденская книжка № 028642 – 1 шт.

8. Билеты проездные к орденской книжке № 028642 – 1 шт.

9. Купоны денежные к орденской книжке № 028642 – 1 шт.

1. Браунинг калибра 6,35, № 478833 – 1 шт.

2. Маузер калибра 7,65, № 755438 – 1 шт.

3. Патроны боевые калибра 6,35 и 7,65–15 шт.

Протокол от 22 октября 1938 года

На основании ордера № 1921 от 22.10.1938 г. Главного управления государственной безопасности НКВД СССР произведен обыск у гр. Блюхера В. К. в доме № 2, кв. № 102, ул. Серафимовича.

При обыске присутствовали: комендант Богатскова Ф. С.

Взято для доставления в Главное управление госбезопасности:

1. Маузер в деревянной кобуре № 2196 – 1 шт.

2. Пистолет с запасной обоймой № 12155 – 1 шт.

3. Обойма для парабеллума – 1 шт.

4. Патроны для маузера – 4 шт.

5. Диаптар за № 238 – 1 шт.

6. Ленты узкие – 6 шт.

7. Кинопленки – 4 куска.

8. Альбом с фотографиями – 1 шт.

9. Дневники на трех тетрадях.

10. Переписка разная – 1 пачка.

11. Катушки для фотопленки – 4 шт.

12. Документ на иностранном языке и записка Сангурского.

13. Справка «Совершенно секретно» – 1 шт.

14. Удостоверение на имя Блюхера В. К. за № 66.

15. Крест китайский за № 1551.

16. Брошка, сломанная, желтого металла – 1 шт.

Обыск проводили сотрудники НКВД – Васильев, Голованов, Ванин, Ненахов.

Долгое время ничего или почти ничего не было известно о том, что происходило с маршалом Блюхером со дня ареста и до дня его смерти. Теперь завеса неизвестности снята.

Блюхер был арестован 22 октября 1938 года в Сочи. Специальным поездом доставлен в Москву. 24 октября в 17 часов 10 минут его с Курского вокзала привезли на Лубянку во внутреннюю тюрьму НКВД СССР. Поместили в камеру № 93 и присвоили ему тюремный номер «11».

Первый допрос состоялся 25 октября в комнате № 418 на четвертом этаже тюрьмы с 11 часов 05 минут до 17 часов 20 минут. Вели его перекрестно первый заместитель народного комиссара внутренних дел Союза ССР комиссар государственной безопасности 1-го ранга Берия и начальник отделения Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР старший лейтенант Иванов.

За восемнадцать дней пребывания Блюхера в застенках НКВД его допрашивали двадцать один раз. Семь допросов арестованного № 11 провел лично Берия, одиннадцать – Иванов, три – оперуполномоченные ОО ГУГБ НКВД И. И. Головлев и Д. В. Кащеев.

Допросы велись длительные, изнуряющие, нередко с истязаниями; в день по два, а то и по три раза, часто глубокой ночью.

Вот отдельные выписки из этого страшного календаря. Десять допросов официально зарегистрированы в особом реестре дела Р-23800 (по датам, времени суток, кто проводил допросы и в какой комнате), остальные одиннадцать только упомянуты.

«25. Х. 1938 г. Допрос проводили Берия, Иванов. Комната № 418, время: 11 ч. 05 мин. – 17 ч. 20 мин.

28. Х. 1938 г. Допрос проводил Иванов. Комната № 422, время: 13 ч. 40 мин. – 15 ч. 50 мин.

28. Х.1938 г. Допрос проводил Берия. Комната № 418, время: 0 ч. 05 мин. – 4 ч. 20 мин.

4. XI. 1938 г. Допрос дважды проводил Иванов. Комната № 422, время: 13 ч. 10 мин. – 14 ч. 15 мин., 2 ч. 35 мин. – 3 ч. 10 мин.

6. XI.1938 г. Допрос дважды проводил Берия. Комната № 422, время: 11 ч. 25 мин. – 17 ч. 10 мин.; 19 ч. 45 мин. – 22 ч. 35 мин.

9. XI.1938 г. Допрос проводил Иванов. Комната № 422, время: 10 ч. 35 мин. – 16 ч. 10 мин. Допрос проводил Берия. Комната № 422, время: 18 ч. 45 мин. – 20 ч. 45 мин. Допрос проводил Головлев. Комната № 422, время: 20 ч. 45 мин. – 22 ч. 45 мин.».

Как проходили допросы?

«Мною лично из кабинета следователя приходилось забирать заключенных в шоковом состоянии, которые были избиты до неузнаваемости. Это – следующие заключенные, которых я знала по фамилиям: Цвейк (из Коминтерна), Вейцер (бывший Нарком внешней торговли), Крестинский (из Наркоминдела), Беталло Калмыков (бывший секретарь ЦК Кабардино-Балкарской республики), Веншток (бывший нач. тюремного управления НКВД), Блат (бывший Нарком Белоруссии), Каминский (бывший Нарком здравоохранения), Блюхер и его жена, Берзин (бывший начальник Дальстроя)… Заключенных били пряжками поясных ремней, специальными ременными плетьми, им заливали в рот нашатырный спирт…» (Из свидетельств бывшего врача Лефортовской тюрьмы А. А. Розенблюм.)

«Это был один из выходных дней. Я явился в кабинет, где находился Блюхер (допрос до этого вел Иванов. – Н. В.) – Кабинет этот был смежным с кабинетом Берии. Придя в кабинет, я увидел, что Блюхер находился в нем вместе с вахтером. Мне бросилось в глаза, что, очевидно, накануне Блюхер был избит, так как голова у него перевязана. Я сел за стол и пытался задать несколько вопросов о его службе на Дальнем Востоке. Он отвечал неохотно и резко. Видя, что Блюхер не расположен разговаривать, я взял газету и стал читать. Так, молча, мы просидели в кабинете около шести часов…» (Из показаний бывшего работника ОО ГУГБ НКВД СССР Д. В. Кащеева.)

«Со мною вместе в камере находилась арестованная Кольчугина-Блюхер… Из бесед с Кольчугиной-Блюхер я узнала об очной ставке ее с маршалом Блюхером. Кольчугина-Блюхер сказала, что Блюхер был до неузнаваемости избит и находился почти в невменяемом состоянии. Он наговаривал на себя чудовищные вещи. Блюхер был в растерзанном виде; он выглядел так, как будто побывал под танком…» (Из свидетельств одной из узниц тюрьмы НКВД С. А. Ариной-Русаковской.)

«Блюхера я не допрашивал, но один раз видел его в период пребывания под стражей… Иванов предложил мне привести арестованную Кольчугину-Блюхер к нему в кабинет для очной ставки с Блюхером. Я выполнил это приказание. Когда я привел Кольчугину-Блюхер в кабинет, где находился Блюхер, Иванов спросил ее, подтверждает ли она свои показания о письме Рыкова. Кольчугина-Блюхер ответила утвердительно, и я тут же по указанию Иванова увел ее в свой кабинет. Блюхер в связи с этими показаниями Кольчугиной-Блюхер ничего не ответил… Это был единственный случай, когда я видел Блюхера. Помню, что у Блюхера под глазом был синяк…» (Из показаний бывшего работника ОО ГУГБ НКВД СССР Л. К. Щербакова.)

«Помню очную ставку с Блюхером… На очной ставке он был с кровоподтеками под глазами и вид у него был изнуренный». (Из свидетельств одного из заключенных тюрьмы НКВД, бывшего офицера для поручений маршала Блюхера С. А. Попова.)

О чем думал Блюхер в эти адские восемнадцать дней? Об этом никто никогда не узнает. Как вел он себя на допросах? Об этом можно судить по его ответам на вопросы следователей и из собственноручно написанных показаний. В деле есть лишь один протокол допроса от 28 октября 1938 года на двадцати шести страницах, подписанный Берией и Ивановым и засвидетельствованный постранично Блюхером и Федько (Федько расписался на тех страницах, где речь идет о его очной ставке с Блюхером. – Н. В).Остальные протоколы то ли не велись, то ли уничтожены.

« Вопрос. Когда и кто впервые втянул вас в правотроцкистскую организацию?

Ответ. Разговоров об организации „правых“ я не помню. Правда, между мной и Лаврентьевым – участником „правой“ контрреволюционной организации – существовала дружба. Это было, кажется, в начале 1932 года.

Вопрос. А письмо от Рыкова вы получали?

Ответ. Я уже говорил, как это было. В 1934 году я получил письмо от Рыкова; оно было адресовано всем командующим, копия которого была у меня и мною переписана.(Текст, выделенный курсивом, дописан рукой Блюхера. – Н. В.)

Вопрос. Нет, было еще письмо от Рыкова в 1930 году.

Ответ. Такого письма не было, не помню.

Вопрос. Не было или не помните письма от Рыкова в 1930 году?

Ответ. Не было».

(Из протокола допроса В. К. Блюхера от 28 октября 1938 года.)

«Мое вступление в связь с „правыми“ произошло в 1930 году. Этому предшествовал целый ряд имевшихся у меня колебаний по основным принципиальным вопросам политики партии как следствие моей политической неустойчивости и плохой партийности.

Эти антипартийные суждения находили себе выражение при введении нэпа, во время профсоюзной дискуссии, в период коллективизации. Были колебания в вопросе политики в Китае 1925—26 годах и частным практическим вопросам…

Эти мои настроения, естественно, приводили меня к дружбе и связям с людьми, становившимися на путь открытой борьбы с партией. Таким наиболее отчетливым выражением моего отхода от линии партии была сначала дружба по возвращении из Китая с Ломинадзе, а затем и прямая связь с ним в 1930 году, когда он предложил мне поехать на Кавказ в качестве командующего отдельной Кавказской армией.

Эти же мои политические колебания и неустойчивость, ставшие известными Рыкову, позволили Рыкову в 1930 году написать мне антипартийное и антисоветское письмо, которое я от партии скрыл, в котором говорилось о его желании видеть меня во главе вооруженных сил…

По возвращении в 1930 году на ДВосток со мной пытался установить дружбу, связь Перепечко, бывший 1-м секретарем ДВкрайкома… В том же году, с приездом Дерибаса на ДВосток в качестве начальника управления ОГПУ по ДВостоку, я вскоре сдружился с ним, поделился с ним своими настроениями… Постепенно связи эти расширились. Сначала с Крутовым, председателем крайисполкома, потом в 1931 году с приехавшим на ДВосток Бергавиновым, с которым у меня установились особенно тесные связи… После Бергавинова на ДВосток первым секретарем приезжает Лаврентьев, с которым у меня сразу же восстанавливается завязавшаяся дружба еще на Украине в 1929 году, когда он был членом РВС округа и начальником политического управления округа…

Дерибас, Крутов, Бергавинов, Лаврентьев и Илья Слинкин привязывали меня к себе еще и тем, что широко использовали мое честолюбие, подчеркивая всюду (на заседаниях, конференциях, съездах) мою исключительную роль на ДВостоке и в гражданской войне, создавая этим мне широкий авторитет в рабоче-крестьянских массах и в армии. Они же спустя рукава смотрели на мое бытовое и моральное разложение, и не только смотрели, но и скрывали от Цека и Наркома обороны, информируя центр не как о моем моральном разложении, а как о временных пьяных срывах…» (Из показаний В. К. Блюхера, написанных его рукой, от 6 ноября 1938 года.)

Сейчас трудно представить, чего стоили Блюхеру его собственные показания. Он признает свое вступление в связь с «правыми» еще в 1930 году, признает, что скрыл от партии полученное от Рыкова антисоветское письмо. Но «вступление в связь» с «правыми» называет не иначе как установлением дружбы с людьми, вставшими на путь борьбы с партией, с людьми, которые привязывали его к себе, используя его честолюбие и подчеркивая всюду его исключительную роль на Дальнем Востоке и в Гражданской войне…

Против Блюхера как врага народа свидетельствовали родные, близкие, друзья, единомышленники.

Вопрос. Что вы можете сказать о вашем бывшем муже В. К. Блюхере?

Ответ. Во время нашей супружеской жизни я видела, что хотя Блюхер был коммунистом, но коммунистических взглядов он не разделял… Он часто хвалил Троцкого и летом в 1923 году в Ленинграде спорил с моим двоюродным братом Вознесенским Михаилом Александровичем, отстаивая свои троцкистские позиции… Еще в 22-м году в Чите он резко отрицательно говорил о военном командовании в Москве, заявляя: «Посмотрю-посмотрю, возьму и плюну на все, и поеду в Харбин». Я говорила: «И что ты там будешь делать?»