Текст книги "Блюхер"

Автор книги: Николай Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

ПРИГЛЯНУЛСЯ ХОЗЯИНУ

Осенью 1932 года Блюхер почувствовал себя плохо: снова обострились старые болезни. По настоянию врачей в конце октября он уехал на лечение в Москву в Кремлевскую больницу.

В этот период произошло печальное событие – ушла из жизни жена Сталина Надежда Аллилуева.

10 ноября Блюхер увидел в «Правде» помещенный на первой странице портрет Аллилуевой в траурной рамке и сообщение от ЦК ВКП(б), которое кончалось следующими словами: «…в ночь на 9 ноября внезапно скончалась активный и преданный член партии тов. Надежда Сергеевна Аллилуева». Помещено было также письмо ЦК ВКП(б) – членов Политбюро, секретарей ЦК и их жен. В нем говорилось: «Память о Надежде Сергеевне, как о преданнейшей большевичке, жене, близком друге и верной помощнице товарища Сталина, будет всегда нам дорога». Подписи: Екатерина Ворошилова, Полина Жемчужина (жена В. М. Молотова. – Н. В.),Зинаида Орджоникидзе, Дора Хазан (Сермус) (жена А. А. Андреева. – Н. В.),Мария Каганович, Татьяна Постышева, Ашхен Микоян, Ворошилов, Молотов, Орджоникидзе, Куйбышев, Калинин, Каганович, Постышев, Андреев, Киров, Микоян, Енукидзе.

Блюхер совсем недавно познакомился с женой Сталина в Кремлевской больнице. В домашнем архиве Глафиры Лукиничны Безверховой-Блюхер есть фотография, на которой Василий Константинович запечатлен в больничном халате, рядом – Н. С. Аллилуева и ее дочь Светлана. Надежда Сергеевна показалась Блюхеру женщиной тихой и скромной, никак не проявлявшей себя супругой вождя.

Некролог в «Правде» о внезапной кончине Надежды Сергеевны Аллилуевой потряс его. Как это случилось?..

С некоторыми из подписавших письмо Блюхер находился в приятельских отношениях, как, например, с Постышевым и Енукидзе. Он связался по телефону с Павлом Петровичем Постышевым, но тот о причине смерти Аллилуевой толком сказать ничего не смог. Сообщил лишь, что Хозяин (так в начале 30-х стали заглазно называть Сталина) в связи со смертью Аллилуевой «страшно растерялся». Причиной растерянности была, естественно, неожиданная потеря жены, и главное – Аллилуева своей смертью посеяла определенные предположения насчет Сталина. Слишком загадочным был ее уход из жизни. Что будут думать и говорить о нем в стране и за рубежом?..

Сталин-человек боролся со Сталиным-вождем.

Вскоре в кремлевском окружении стало известно, что вождь остро поставил вопрос: «Могу ли я оставаться на своем посту? Как отнесутся к этой семейной драме люди, товарищи?» Блюхеру рассказал Авель Сафронович Енукидзе: Политбюро рассмотрело эту ситуацию и решило просить Сталина не уходить в отставку. Но Хозяин продолжал настаивать на своем, и Сергею Мироновичу Кирову пришлось долго уговаривать его не уходить со своего поста. В конце концов Сталин согласился, но поставил условие: не нужно сообщать народу истинную причину смерти Аллилуевой. И тогда из Кремля распространили информацию, что жена вождя скончалась от приступа аппендицита…

Но в это поверили немногие, большинство же полагало, что Аллилуева покончила с собой. Ходили слухи, что она не одобряла политику мужа по проведению в стране насильственной коллективизации, не раз укоряла его за то, что из-за коллективизации в деревнях царит голод, недовольные крестьяне восстают против советской власти. 8 ноября в доме Ворошилова было праздничное застолье по поводу 15-й годовщины Великой Октябрьской революции. И будто в присутствии большой компании Надежда Сергеевна завела с супругом спор на больную тему. Сталин осыпал ее грубой бранью, она в слезах убежала к себе на квартиру и там покончила с собой.

Пребывание на лечении Блюхер активно использовал для деловых и товарищеских встреч. Встречи были разные, с разными людьми: с чиновниками из Наркомата обороны, с друзьями, с которыми когда-то вместе работал.

Важной для Блюхера была встреча с Серго Орджоникидзе, с которым он сблизился еще в 1930 году через кавказских товарищей, в частности Бесо Ламинадзе и Авеля Енукидзе. Григорий Константинович рассказал о Кобе [51]51
  Коба– грузинское имя, в переводе на русский – «несгибаемый». С 1901 по 1913 год это имя было партийной кличкой революционера Иосифа Джугашвили. В январе 1913 года Джугашвили поместил в газете «Социал-демократ» статью против Троцкого, подписавшись псевдонимом «Сталин». С того момента он всю жизнь носил эту фамилию.


[Закрыть]. Блюхер впервые услышал от Серго историю происхождения партийной клички Сталина. Будучи учеником Горийского духовного училища, Сосо Джугашвили запоем читал книги. Однажды ему попался роман Александра Казбеги «Отцеубийца». Мальчик буквально проглотил его за три дня. Бесстрашный герой романа, немногословный Коба, стал его кумиром. С той поры он поклялся, что будет во всем следовать Кобе: приходить в трудную минуту на помощь друзьям, бороться с несправедливостью. Сосо стал называть себя Кобой и требовал от одноклассников, чтобы и они его так звали.

Рассказывая о Сталине, Орджоникидзе говорил:

– Человек сложный, с противоречивым характером. Обладая железной волей, он в то же время может поддаваться почти детским слабостям. К поставленной цели идет, ни перед чем не останавливаясь. Кого возненавидит – раздавит, кого полюбит – многое может простить… Вы, Василий Константинович, я думаю, ему приглянулись.

Несколько встреч было у Блюхера с наркомом обороны К. Е. Ворошиловым, начальником Главного политического управления Красной армии Я. Б. Гамарником, другими работниками военного ведомства.

Перед наркомом Блюхер ставил вопросы оборонительного строительства на Дальнем Востоке, создания новых формирований, прежде всего полнокровных частей укрепленных районов. Особой темой был колхозный корпус [52]52
  Постановлением Совета народных комиссаров СССР в марте 1932 года в составе ОКДВА появился Особый стрелковый колхозный корпус (ОСКК). Постановление поясняло, что ОСКК создается для того, «…чтобы укрепить безопасность советских дальневосточных границ, освоить богатейшие целинные и залежные земли, обеспечить население Дальнего Востока и армию продовольствием, значительно сократить ввоз хлеба и мяса из Сибири на Дальний Восток, развивать экономику Дальнего Востока». Структура корпуса – управление, три стрелковые и одна кавалерийская дивизии общей численностью 60 тысяч человек. Командиром-комиссаром нового соединения спецназначения утвержден Михаил Васильевич Калмыков.


[Закрыть]. Ворошилов держал на контроле выполнение постановления о создании первого в Советском Союзе и РККА стрелкового колхозного корпуса. Корпус наряду с боевой службой и учебой занимался и сельским хозяйством, снабжая армию и край основными продуктами питания, и вместе с тем способствовал тому, что на Дальнем Востоке оставались многие увольняемые в запас красноармейцы и младшие командиры с семьями, что было крайне важно для дальнейшего развития всей экономики края, для создания столь остро нужных ОКДВА собственных мобилизационных ресурсов.

В конце одной из бесед Ворошилов коснулся личной жизни Блюхера:

– Мне доложили, что ты, Василий, вроде в третий раз женился. На зеленой несовершеннолетке?..

В последние годы соратники, коллеги по работе, местные партийные и советские руководители, столичные начальники, члены правительства и ЦК обращались к Блюхеру на «вы», по имени-отчеству или по фамилии. Соответственно и он им отвечал тем же. И только один человек – Ворошилов – говорил ему «ты» и называл просто по имени. То ли это было знаком особого к нему расположения, то ли – высокомерия…

На вопрос наркома Блюхер отреагировал спокойно:

– Сердцу, Климент Ефремович, не прикажешь.

– А как же Кольчугина? У нее ведь сын от тебя.

– С ней мы расстались. От сына я не отказываюсь.

– Смотри, как бы не сломал ты себе шею из-за своего влюбчивого сердца.

С Гамарником беседы проходили в более мягком тоне. Блюхер близко узнал Яна Борисовича в начале года, когда тот приезжал на Дальний Восток для изучения положения дел в ОКДВА. Тогда они нашли общий язык, прониклись друг к другу доверием. И в первую их встречу, и теперь Блюхер и Гамарник говорили об угрозе Советскому Союзу со стороны японцев, захвативших Северный Китай, о необходимости укрепления границы. Начальник Главпура пообещал значительно пополнить этой осенью политорганы Дальневосточной армии молодыми, образованными кадрами.

Как и Ворошилов, Гамарник не обошел стороной отношения Блюхера с Глафирой Безверховой. Он не одобрил связь прославленного военачальника с молодой девушкой и предостерег от возможных последствий.

Последствия отношений Блюхера с молодой «простушкой» проявились через три года и едва не обернулись для Василия Константиновича и Глафиры трагедией. В книге «Воспоминания о муже – Маршале В. К. Блюхере» Глафира Лукинична поведала о том, как Гамарник потребовал от Блюхера, чтобы тот «убрал» ее.

Гамарник приезжал в Хабаровск летом 1936 года инспектировать ОКДВА. Встреча его с Блюхером носила официальный характер. После нее Василий Константинович пришел домой хмурым, озабоченным. Гамарник провел в Хабаровске совсем немного времени и вскоре уехал в Москву. Провожать высокого московского гостя, как это было принято, Блюхер не пошел, сказавшись больным. Но потом все же решил догнать его, чтобы, видимо, объясниться. Вернулся мрачным. Долго молчал, затем не выдержал, рассказал жене, что у него с Гамарником состоялся тяжелый разговор. Глафира Лукинична пишет в книге: «Гамарник предложил мужу убрать меня как лицо подставное („Объявим ее замешанной в шпионаже, тем самым обелим вас…“). На это Василий Константинович ответил: „Она не только моя жена, но и мать моего ребенка, и, пока я жив, ни один волос не упадет с ее головы“».

Надо сказать, что этот неприятный разговор Гамарника с Блюхером, к счастью, никаких негативных последствий не имел. Может, потому, что в наркоматовских верхах знали: Блюхер из тех, кто приглянулся Хозяину. Однако в душе его этот разговор оставил жгучую горечь. Со временем она ослабнет и, кажется, совсем пройдет; между Василием Константиновичем и Яном Борисовичем, как и прежде, будут доверительные отношения. И все же…

Из столицы Блюхер часто посылал письма Глафире. В одном из первых он писал: «…В этот приезд в Москву, как никогда раньше, я убедился, что друзей настоящих у меня куда меньше, чем я думал, а врагов оказалось неизмеримо больше, чем я считал. Неприятностей мне Москва наделала много и служебно-деловых, и личных, в последних не последнюю роль играла и ты (женитьбу Блюхера на юной девушке отрицательно восприняли как официальные высокопоставленные должностные лица в Наркомате обороны, так и многие его сослуживцы. – Н. В.).Каждый из моих больших и малых врагишков внес свою лепту, чтобы брызнуть и свою каплю грязи, а в результате получился довольно вонючий букет. Непонятно, зачем это нужно кой-каким людишкам. Что это: непонимание или зависть? Видимо, то и другое.

Не пойми эти строки за упадок, нет, грязные лужи я обхожу и плюю на них, в серьезных вопросах даю отпор, но обволакивающая клевета, жалобы и, прости за резкость, вонь все же дают себя чувствовать на каждом шагу. Ну, черт с ними… Мои силы укрепляет мысль, что Главный Хозяин верит мне…» Трагическая ошибка Блюхера, как потом он поймет, состояла в том, что он поверил в искренность отношения к себе вождя.

В следующем письме Глафире Блюхер сообщал: «24-го вечером был консилиум… Нервная система найдена в исключительно расшатанном состоянии с последствиями на зрение. Гемоглобин в крови 90 проц. – показатель хороший. Основной мой недуг – высыпание на теле и лице – приписывают кишечнику, который дает постоянное отравление организму, т. е. то же, что было и пять лет назад… Намечен сложный курс месячного лечения, требующий моего пребывания в больнице, на что я и дал свое согласие. За границу не поеду, нет ни желания, ни настроения. Самочувствие и настроение у меня отвратительное, ибо почти убежден, что мои „друзья“ готовят мне еще какую-то крупную гадость».

Кто были эти «врагишки», «людишки», «друзья», «брызгавшие» в Блюхера грязью и готовившие ему «крупную гадость»? Ни в архивных материалах, ни в воспоминаниях его современников ни одно конкретное имя не называется.

24 ноября 1932 года умерла мать Блюхера, Анна Васильевна. Для Василия Константиновича это был тяжелый удар. Поехать на похороны не было никакой возможности. В письме Глафире он писал: «…Я остро почувствовал ту большую утрату, которая принесла мне смерть матери… Отношения между людьми иногда складываются странно. Живет рядом близкий человек, а ты ходишь мимо и не замечаешь его, и боль утраты почувствуешь лишь тогда, когда этого человека вдруг не станет. Так произошло и со мной…»

9 декабря Блюхера под псевдонимом Всеволод Васильевич Сибирцев направили в Германию для более глубокого медицинского обследования. Но заметных результатов поездка в берлинский госпиталь не принесла – точного диагноза там не установили, и поэтому лечение в основном было таким же, что и в Кремлевской больнице.

Вернулся он в Хабаровск в январе 1933 года.

Через три месяца после кончины матери, 24 февраля 1933 года, умер Константин Павлович, отец Василия Константиновича. Он всю жизнь прожил в Барщинке; к сыну в Хабаровск переехать вместе с Анной Васильевной не захотел. Его похоронили дочь Александра Пятибратова и младший сын Павел на кладбище в Георгиевском-Раменье.

В связи с натянутыми отношениями с японцами правительство СССР постоянно укрепляло Дальневосточную армию не только новыми частями и подразделениями, современным оружием и новейшей техникой, но и опытными командирами и политработниками.

24 октября 1933 года помощником командующего ОКДВА был назначен И. Ф. Федько. Блюхер нашел в Иване Федоровиче Федько верного помощника. Когда встал вопрос о создании Приморской группы войск ОКДВА, Блюхер без колебаний предложил поставить во главе ее Федько. С ним Василий Константинович проработает рука об руку до 1937 года. С Приморской группы войск командарм 2-го ранга Федько уйдет на должность командующего Киевским военным округом, а в январе 1938 года будет назначен заместителем народного комиссара обороны Союза ССР.

В этот же период в ОКДВА был назначен начальником политуправления Л. Н. Аронштам. В Гражданскую войну он был комиссаром отряда, полка, дивизии. После войны – на различных военно-политических должностях. В Особую Дальневосточную армию пришел с Приволжского военного округа, где был членом Военного совета. Как прекрасно зарекомендовавший себя в качестве главного политработника ОКДВА, армейский комиссар 2-го ранга Лазарь Наумович Аронштам затем был выдвинут в политуправление РККА заместителем начальника ПУРа.

И Федько, и Аронштам, и многие другие сослуживцы по Особой Дальневосточной армии стали для Василия Константиновича Блюхера не только боевыми соратниками, но и настоящими друзьями до конца его жизни. Хотя будущее, к сожалению, преподнесет ему неожиданные сюрпризы относительно некоторых его «настоящих друзей»…

КТО СТОИТ ЗА УБИЙСТВОМ КИРОВА?

1 декабря 1934 года был убит первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии, член Политбюро ЦК ВКП(б), секретарь ЦК партии Сергей Миронович Киров…

По радио и в газетах сообщалось об обстоятельствах смерти Кирова. Он готовился к докладу по итогам ноябрьского Пленума ЦК ВКП(б), который должен был сделать на собрании партийного актива Ленинградской области. В приемной в это время находился некий Леонид Николаев, бывший служащий РКИ [53]53
  РКИ – Рабоче-крестьянская инспекция.


[Закрыть]. Когда Киров выходил из кабинета, Николаев выстрелил ему в голову из револьвера. Убийца был задержан. Смертельно раненного Кирова в бессознательном состоянии перенесли в кабинет, где ему была оказана первая медицинская помощь. Прибывшие профессора Добротворский, Джанелидзе, Гесс и другие застали Кирова без пульса и дыхания. Несмотря на предпринятые меры (впрыскивание адреналина, эфира, камфоры и кофеина, а также искусственное дыхание), вернуть Кирова к жизни не удалось…

Весть об убийстве Кирова застала Блюхера в поезде. В конце ноября он по вызову Наркомата обороны выехал в Москву. Василий Константинович по обыкновению взял с собой в столицу жену Глафиру; дети остались в Хабаровске с бабушкой Анной (матерью Глафиры) и няней Гашей. По рассказу Глафиры Лукиничны, за сутки до Москвы, в ночь на 2 декабря, порученец Блюхера Василий Некрасов вдруг открыл дверь в купе своим ключом и взволнованно сказал: «Товарищ командующий, товарища Кирова убили!» – «Что ты несешь?! Что говоришь?!» – вскинулся Блюхер.

Личное знакомство Блюхера с Кировым произошло в 30-м году на XVI съезде. В один из перерывов между заседаниями Блюхер оказался в кругу разговаривавших между собой Рыкова, Косиора, Енукидзе, Ворошилова и Кирова. Сергей Миронович выделялся среди них своей простотой, умением слушать собеседника и вовремя, не перебивая других, вступить в разговор. Руководитель ленинградских большевиков покорил Василия Константиновича доброжелательностью и обаянием.

Потом Блюхер виделся с Кировым в каждый очередной приезд в Москву на пленумах ЦК, заседаниях Верховного Совета СССР. Они вели искренние, заинтересованные обсуждения ситуации в партии – о «правых», «левых» уклонах, о положении дел в Красной армии и в целом в стране. В начале 30-х годов такие обсуждения среди партийных руководителей, правительственных чиновников, военачальников были еще возможны.

В начале года Блюхер приезжал в Москву на XVII съезд. Они встретились как добрые старые приятели. И как прежде вели доверительные разговоры.

Блюхер и тогда поехал в Москву всей семьей. Остановились в гостинице «Националь», в двух номерах: в одном – Василий Константинович с женой, в другом, напротив, – няня с детьми. Приходя с заседаний, Блюхер рассказывал Глафире о том, что происходит на съезде, о докладах, о выступлениях делегатов. Однажды сказал, что намечается рассредоточение власти из одних рук. Возможно, Хозяину придется потесниться. В генсеки, по всей видимости, будет выдвинут Сергей Миронович Киров. Поделившись своими предположениями, он предупредил жену, чтобы она, как всегда, об этом – никому ни слова.

В кулуарах съезда ходили разговоры, что в последние годы возвышение Сталина как генерального секретаря партии достигло опасного уровня. Работники аппарата ЦК и даже ближайшие сподвижники генсека, особенно из числа старой партийной гвардии, с трудом скрывали возмущение при его грубых окриках, резких выпадах, злой иронии. В Сталине все больше возрастало недоверие к людям, неадекватность в симпатиях и антипатиях к ним. Он становился все более замкнутым, все реже выезжал куда-либо, избегал выступлений перед массами, почти не общался с народом…

Вместе с тем к 1934 году Киров стал одной из центральных фигур в партии и государстве. В Политбюро все более повышается его активность, его горячо поддерживают Серго Орджоникидзе, Валерьян Куйбышев и другие, с ним вынуждены считаться Молотов, Каганович, Ворошилов, хотя они всегда являлись главной опорой Сталина. К началу 1934 года в Политбюро сложилась устойчивая группа: Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Косиор – составлявшая здоровое ядро партийной верхушки. Сталин не мог уже безраздельно доминировать, но, как умный и лукавый властолюбец, продолжал держать в своих руках все нити управления партией и страной.

Как мы теперь знаем, после XVII съезда ВКП(б) многие его делегаты, прежде всего те из них, кто был знаком с «завещанием» Ленина [54]54
  Речь идет о памятной записке, которую Ленин продиктовал своему секретарю 24 декабря 1922 года и в которой высказал сомнение в доверии Сталину. «С тех пор, как товарищ Сталин стал генеральным секретарем, он объединяет в своих руках огромную власть, и я не уверен в том, что он всегда сумеет употребить эту власть с необходимой осторожностью». 4 января 1923 года Ленин внес в свое «завещание» дополнение, в котором, указывая на «резкость» Сталина, рекомендовал во избежание раскола партии удалить его с поста генерального секретаря. «Завещание» было оглашено в мае 1924 года на заседании ЦК, где большинством голосов было принято решение не обнародовать его содержание на предстоящем XIII съезде партии. Зиновьев и Каменев убедили членов ЦК, что Сталина опасаться не стоит.


[Закрыть], считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу. Заменить его вполне мог Киров и из-за его огромной популярности, и в связи с его триумфом на самом съезде. В ходе выборов нового состава Центрального Комитета против Сталина голосовало около трехсот делегатов, тогда как против Кирова всего четыре человека. Съезд тем самым отчетливо выразил свое отношение к вождю. Тем не менее генеральным секретарем вновь был избран Сталин. А вот последствия голосования для большинства участников съезда оказались трагическими. Из 1966 делегатов с решающим и совещательным голосом (около 80 процентов из них вступили в партию до 1921 года) 1108 человек были арестованы по обвинению в контрреволюционной деятельности. Около 70 процентов членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на съезде, подверглись репрессиям. В число обреченных попал и Киров, который в глазах Сталина стал одним из главных его противников.

Хозяин после съезда сделал неприятное для себя заключение: в партии зреют серьезные силы, несогласные с его курсом и пытающиеся оказать ему решительное противодействие… Отсюда вывод: эти силы необходимо постепенно, без малейшего сомнения уничтожить.

Блюхер не верил, что убийство Кирова совершил террорист-одиночка. За спиной Николаева стоял кто-то всесильный, Николаев – только орудие в руках могучей организации. В беседах с товарищами проскальзывали догадки, что к покушению причастны ответственные работники органов государственной безопасности, и в первую очередь заместитель наркома внутренних дел Г. Г. Ягоды Я. С. Агранов и его ближайший человек И. В. Запорожец. Агранов давно в ОГПУ – НКВД, на протяжении многих лет занимает руководящие должности. На следующий день после убийства Кирова он занял место снятого с должности начальника Ленинградского УНКВД Ф. Д. Медведя. Запорожец – выдвиженец Ягоды и Агранова, в 1932 году по их рекомендации он был назначен первым заместителем начальника Ленинградского управления НКВД…

Говорили: при выборе исполнителя злодейского убийства организаторы остановились на Николаеве не случайно. Он в свое время работал в органах НКВД, затем в РКИ, и отовсюду был изгнан. Ему внушалось, что в неустройстве его судьбы виноваты руководители Ленинграда, и прежде всего Киров. М. В. Росляков, в то время член Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), рассказывал: была подброшена и грязная сплетня о близких отношениях Кирова с Мильдой Драуле, женой Николаева. Тем самым разжигалось в Николаеве чувство ревности, желание рассчитаться с «соперником». С апреля 1934 года до дня убийства Николаев всячески отлынивал от предлагаемой ему работы, но, очевидно, получил те 30 сребреников, которыми с древних времен оплачивают вероломство и предательство. В течение последних шести-семи месяцев Николаев дважды подбирался к Кирову, и органы НКВД дважды его отпускали безнаказанным.

Так кто же этот всесильный человек, которому подчинены и могучая организация, и ответственные работники органов государственной безопасности, и террорист-одиночка Николаев?..

Блюхер, оставаясь наедине с самим собой, размышлял: а знал ли Сталин о готовившемся покушении на Кирова? Может, знал, а может, догадывался. Организаторы убийства, вероятно, хорошо понимали, что вождь видит в Кирове опасного соперника, что растущий авторитет Мироныча, как называли в народе Кирова, начинает ставить под сомнение монополию руководства Сталина. И они ударили по Кирову. Ударили без промаха, будучи уверенными, что тяжелых последствий для них не наступит. Сталин не случайно с первого часа после убийства взял под свой пристальный контроль ведение разбирательства случившегося, подобрал верного человека – Ежова, которому вместе с Аграновым поручил провести «тщательное следствие»…

Блюхеру вспомнилось, как прошлым летом в один из выходных дней собрались он, Лаврентьев, Крутов, Дерибас, Западный на берегу Амура на даче УНКВД. Изрядно выпили и, как водится в таких случаях, повели разговоры на «горячие» темы: о высших руководителях страны, о закулисной жизни партии. Терентий Дмитриевич Дерибас привез свежий номер журнала «Большевик», в котором была опубликована статья Лаврентия Берии, восхвалявшая Сталина. Дерибас смеялся: «Представляете, какую реакцию эта статья вызвала у многих… Особенно у кавказских товарищей. Надо было видеть бурное возмущение Берией Авеля Енукидзе…» [55]55
  Для Енукидзе это возмущение в будущем обернулось трагедией. Немногим более двух лет спустя, в начале 1937 года, он был арестован как «враг народа».


[Закрыть]А Лаврентьев поведал об одном случае, рассказанном Кировым в кругу друзей: «Иду я со Сталиным по Кремлю, нам навстречу Иванов-Кавказский [56]56
  Владимир Георгиевич Иванов-Кавказский– партиец с подпольным стажем, активный участник революции, член ЦК, секретарь ЦК КП Грузии. В конце 30-х годов был арестован как «враг народа», расстрелян. Были репрессированы все его родственники: жена Елена, ее сестры – Мария и Тамара, их мужья – первый секретарь ЦК Армении Айказ Костанян, секретарь грузинского ЦК Михаил Кахиани.


[Закрыть], улыбаясь, приветствует нас и в адрес Сталина бросает: „Здорово, хозяин!“ Сталин ему не ответил, лишь ожег его злым взглядом. А мне сказал раздраженно: „Хозяин – это что-то байское. Дурак!“ Не поздоровится теперь бедному Иванову-Кавказскому…»

Эти откровенные намеки в отношении Сталина Блюхер тогда понимать не желал и позиции своей не скрывал. Дерибас с улыбкой и в то же время не без ехидства говорил: «У вас, Василий Константинович, мы знаем, трепетные чувства к Иосифу Виссарионовичу, а мы зубоскалим. Простите уж нас».

Сейчас к Сталину Блюхер относился несколько иначе. Он видел: восхваление вождя вышло за рамки разумного, обрело уродливые формы, а вождь принимает это как должное. Более того, Сталин безжалостно расправлялся с теми, чья популярность и авторитет приближались, как ему казалось, к его уровню, кто отказывался поддерживать его культ (например, жестоким репрессиям подверглись делегаты XVII съезда, проголосовавшие против Сталина). Блюхеру все чаще приходила мысль, что и Кирова убрали по его распоряжению. Не зря в Ленинграде и Москве ходили разговоры: «Мироныч стал жертвой своей популярности».

На прощании с Кировым Блюхер стоял в траурном карауле. Он сменял у гроба Сталина, Молотова, Калинина, Ворошилова, Орджоникидзе, Жданова, Микояна, Кагановича. Ему запомнился Сталин, стоявший у изголовья Сергея Мироновича. Лицо генсека было спокойно и непроницаемо. Казалось, он не на скорбной церемонии, а на заседании ЦК или партийного съезда и погружен в свои повседневные государственные думы…

На следующий день в газетах появилась директива Президиума ЦИК СССР, в которой следственным органам предлагалось вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком. Судебным органам – не задерживать исполнение приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайств преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению. Органам Наркомвнудела – приводить в исполнение приговоры о высшей мере наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по вынесению судебных приговоров.

После прочтения этой директивы Блюхеру подумалось: «А почему Президиум ЦИК не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению?..»