Текст книги "Очерк православного догматического богословия. Часть II"

Автор книги: Николай Протоиерей (Малиновский)

История изобличает доктрину ο папской непогрешимости и примерами неустойчивости в правой вере римских епископов. Многие из пап обнаруживали по отношению к догматам шаткость и нетвердость убеждений, то покровительствуя еретикам, то даже прямо разделяя еретический образ мыслей, то издавая самопротиворечивые буллы и декреты. Так, п. Гонорий придерживался монофелитства. За это в числе других еретиков он был осужден VI-м Всел. Собором (суждение повторено было и VII Всел. Собором). Папа Вигилий был отлучен от общения с церковью на V-м Всел. Соборе за то, что одобрял еретические сочинения несториан, отвергавших богочеловечество Христа Спасителя. Папа Зосима был привлечен пелагианами на свою сторону. Собор Базельский удостоверяет, что папа Евгений IV «виновен был в симонии; позволял себе клятвопреступнические, отступнические и еретические мнения и отрекся от веры». Были папы безбожники. Так, Иоанн XXII открыто проповедовал «по внушению «диавола», что нет вечной жизни и душа уничтожается вместе с телом, как свидетельствуют о.о. Констанцского собора. Папа Лев X и все Евангелие Христово называл «доходною баснею ο Христе». Сюда же можно отнести те декреты, которыми папы отменяли и осуждали постановленное и одобренное авторитетом римской же кафедры. Защитники папства такие случаи находят возможным примирить с папской непогрешимостью, усвояя их папе, как частному богослову. {стр. 122} Как частный учитель, как частный богослов, говорят, папа может ошибаться и ошибается, но он непогрешим, когда говорит ex cathedra. Ho такое различие между кафедральными и некафедральными определениями мнениями одного и того же лица странно само по себе. Даже возможна ли такая двойственность в убеждениях и воззрениях человека, имеющего здравый ум, – и при том по отношению к христианской истине? Но даже если бы она была возможна, то спрашивается, когда папа говорит ex cathedra и когда произносит частное суждение? По этому вопросу в католицизме было много споров и предлагаемо решений, но вопрос остается и доселе неразрешенным, и именно потому, что папскую непогрешимость невозможно примирить со свидетельствами истории. На вопрос: когда папа непогрешим? обычно отвечают: тогда, когда он изрекает свои определения ex cathedra, а на вопрос: когда же папа говорит ex cathedra? объясняют, что папу надобно мыслить поучающим верующих с высоты апостольского престола в тех только случаях, когда в своих определениях он не допускает ошибки. Общечеловеческое мышление осуждает такое кружение мысли.

§ 136. Протестантское учение ο церкви, как духовном, невидимом обществе

Протестантство в своем учении ο церкви, в противоположность католицизму, превратившему церковь в мирское царство с папой во главе, вовсе отвергло необходимость и значение всей видимой, человеческой стороны церкви, отвергло не только папство, но и богоучрежденную иерархию, отвергло самое понятие ο церкви, как богоустановленном видимом посредстве в деле учительства и руководительства верующих ко спасению и раздаянии благодатных даров в таинствах через иерархию. Вместо отвергнутого учения оно предложило учение ο церкви, как духовном, невидимом обществе верующих или оправданных (святых). Частнее особенности протестантского учения ο церкви выясняются из лежащего в основе протестантской {стр. 123} вероисповедной системы начала – учения об оправдывающей вере.

Человек оправдывается единой личной верой в Искупителя. Через веру он прямо и непосредственно соединяется со Христом и Духом благодати; Дух Св. непосредственно научает человека истине (через Писание и независимо от него), так что верующий не имеет нужды в особых внешних учителях; дары оправдывающей и спасающей благодати также непосредственно изливаются в душу верующего, почему нет надобности ни в особых посредниках (иерархии), ни в посредствующих священнодействиях (таинствах) для сообщения даров благодати. Понятно отсюда, что весь внешний строй церкви, видимая сторона церкви, являлись излишними, не могли иметь того значения, какое усвоено им волею Основателя церкви. Иерархия в церкви с властью учить, священнодействовать и управлять если и существует в церкви, то существует jure humano, ради порядка, а не jure divino. Таинства не могут иметь и не имеют усвояемого им значения проводников благодати; они не безусловно необходимы для спасения, – их и не столько, сколько признают. Отвергнув существенное (догматическое) значение за видимостью церкви, протестантство не отвергло вообще бытие церкви на земле. Истинная церковь существует, только она есть духовное, невидимое общество. Ее образуют и в состав ее входят все те, которые истинно веруют и имеют Духа Святаго. По определению символических книг лютеранства, церковь есть «собрание святых и право верующих» (congregatio sanctorum et vere credentium), имеющих в себе Духа Св., Который сердца их обновляет, освящает и ими управляет Conf. art. VII et VIII), а еще короче, – просто «общение святых» (communionem sanctorum, – «Бол. катих.» II ч. III, 47). Но так как нельзя знать, кто из живущих на земле верующих свят и кто не свят, – Бог знает избранных Своих, то истинная церковь невидима (eссlesia invisibilis). Эта-то невидимая церковь и есть церковь истинная, церковь святая. Правда, в настоящей жизни члены церкви, т. е. «истинно верующие и имеющие Духа Святаго», смешаны с греш{стр. 124}никами, находящимися во внешнем общении с первыми. Но эти мнимые христиане, «лицемерные и злые люди», не делаются через такое общение членами истинной церкви, – они «лишь мертвые члены церкви», а не члены ее на самом деле. На самом деле принадлежат к ней только оправданные, освященные Духом Святым, рассеянные среди грешников, почему об истинной церкви, так проявляющейся в мире, нужно говорить, что она «сокрыта под толпою» людей нечестивых, принадлежащих к известному исповеданию.

Очевидно, такое понятие ο церкви, не подлежащей никакому внешнему наблюдению, в существе дела равно отрицанию церкви, – церковь является чем-то мечтательвым, воображаемым. Если церковь действительно существует, то должны быть какие-либо видимые признаки церкви. В ответ на такое возражение и недоумение против учения ο невидимой церкви в протестантстве явилось такое определение невидимой церкви: «церковь есть собрание святых, в котором правильно проповедуется евангелие и правильно совершаются таинства» (Conf. aug. p. Ι, VII, 1). По этим признакам, учат протестанты, можно гадать или не сомневаться в бытии истинной церкви на земле, как общества святых: где чисто проповедуется слово Божие и согласно с этим словом совершаются таинства, там наверное есть церковь. Но так как слово Божие всегда имеет некоторый плод (Ис 55, 10–11), а чистая проповедь евангелия может быть и среди папистов и вообще везде, куда бы ни было занесено евангелие, то везде может быть и истинная церковь, даже если бы в таких местах верующие не имели возможности приступать к таинствам. Но где нет этой проповеди, там не может быть верующих, не может быть и таинств, следовательно, нет и истинной церкви. Вообще, главный признак истинной церкви – правильное проповедание евангелия. Что же касается таинств, как признака истинной церкви, то они составляют менее существенный признак, по сравнению с словом. Проповедь слова и вера в него могут существовать вне христианского общества, где нет совершения таинств, – вне видимой церкви, почему церковь истинно верующих может суще{стр. 125}ствовать и вне церкви истинной. Истинная церковь таким образом находится в церкви видимой и вне ее, подобно тому, как душа живет в теле и вне тела.

Все протестантское (символическое) учение ο церкви покоится на ложном начале – на учении об оправдывающей вере, в связи с которым стоит и падает. И само в себе оно заключает несообразности и противоречия откровению.

Прежде всего, разделение Земной церкви на какие-то два различные общества – общество видимое и общество невидимое есть разделение произвольное; можно и должно различать церковь Небесную от Земной, из которых одна действительно видима, a другая невидима, можно говорить ο видимой и невидимой сторонах единой церкви Земной, но нельзя без самопротиворечия мыслить ее ни видимой только, ни невидимой.

Далее, совершенно неосновательно протестантское отрицание существенного значения за видимостью церкви. Церковь основана для приведения ко Христу духовно-телесных существ, а не бесплотных духов. Сын Божий совершил дело спасения людей видимым образом, видимо же сошел и Дух Святый на церковь, чтобы пребывать в ней до скончания века. Отсюда, если дело спасения людей должно быть продолжаемо, то продолжаемо видимо, и если продолжаемо церковью, то видимость ее должна иметь существенное значение. И. Христос учредил действительно видимую церковь, видимое апостольство и преемственную от них видимую иерархию, видимые священнодействия (таинства) для сообщения в видимых знаках невидимой благодати. В учении Спасителя и апостолов ясно показано и значение для спасения видимой стороны церкви, – значение столь существенное, что видимая принадлежность к церкви, видимое исповедание веры, видимое участие в таинствах составляют условия спасения человека и примирения его с Богом. Отрицание такого значения за видимостью церкви, утверждение, что спасение достижимо без принадлежности к видимой церкви и без пользования таинствами, следовательно, есть дерзкое осуждение дела Христова, осуждение Самого Бога. Оно последовательно может приводить и приводит к прямой враждебности по отношению к видимости церкви во{стр. 126}обще и всякой внешне проявляемой церковности, или же – к религиозному безразличию и даже неверию.

Наконец, существование на земле такой церкви, которая состоит из невидимого общества одних святых, с исключением из нее грешных людей, бесцельно. И. Христос пришел на землю спасти погибших и церковь основана Им, чтобы освящать и вообще вести ко спасению грешных людей. Откуда и как без церкви могли бы быть и праведные? Поэтому церковь есть общество освящаемых (Евр 2, 11), а не святых. Вот почему церковь, до тех пор, пока существует настоящий мир, заключает и будет заключать в себе членов грешников с их несовершенствами и недостатками. Церковь давно уже отвергла заблуждение новатистов и донатистов в учении ο церкви, повторяемое протестантством.

 
Англиканское учение ο церкви. – Учение ο церкви немецких реформаторов XVI в. оказало влияние на учение ο том же предмете и церкви Англиканской, не обладающее, впрочем, необходимой определенностью. Так, в ХІХ-м члене веры англиканства дается такое понятие ο церкви: «видимая церковь Христова есть собрание верных, в котором в чистоте проповедуется слово Божие и таинства совершаются надлежащим образом, т. е. согласно с установлением Христовым во всем том, что необходимо требуется для них». Это определение церкви является заимствованным из «Аугсб. исповедания» (VII-го чл.). Указывая лишь на два общепротестантских признака церкви, оно умалчивает ο том, составляет ли необходимый и существенный признак видимой церкви богоустановленное священноначалие. Правда, Англиканская церковь имеет три степени церковной иерархии, но в ее вероизложениях не находится точно и ясно выраженного учения ο богоустановленности и сакраментальном характере иерархического служения. Но где нет богоучрежденной законной иерархии, не признается и ее безусловной необходимости, там нет и церкви. Далее, в приведенном члене англиканского исповедания говорится лишь ο «видимой» (visibilis) церкви, которая определяется как общество верных (fadelium), однако без разъяснения, разуметь ли под ними «Святых и истинно верующих», или же вместе и «лицемерных и злых». He дается в членах веры разъ{стр. 127}яснения и того, что же должно разуметь под невидимой церковью, существование которой предполагается уже тем, что существует церковь, именуемая видимой. Наконец, англиканством разделяется общепротестантское учение ο вседостаточности в деле веры св. Писания. В членах говорится: «св. Писание содержит все необходимое для спасения; но чего в нем не сказано, или чего нельзя доказать на основании его, то не может быть предписано никому, как член веры, или как нечто необходимое для блаженства» (VI чл.). «церковь ничего не может узаконить такого, что противно слову Божию писанному… Как не должна она определять что-нибудь вопреки ему, так точно, помимо его, она не должна принуждать верить во что-нибудь, как необходимое для спасения» (XX чл.). Церковь, таким образом, не последний судья, а есть кто-то еще иной, кто может судить ο правильности ее решений и ο согласии их со словом Божиим. Этот последний судья – личное убеждение верующего. Ясно, что если Вселенская церковь может впасть в противоречие со св. Писанием, то ей нельзя усвоять, англиканством и не усвояется, свойства непогрешимости (XIX чл.). Ο Вселенских Соборах в одном из членов веры утверждается, что «Вселенские Соборы, так как все они состоят из людей, которые не все руководятся Духом и словом Божиим, могут заблуждаться и действительно заблуждались, даже в вещах, относящихся до веры. Посему то, что определяется ими в качестве необходимого для спасения, не имеет ни силы, ни авторитета, если нельзя показать, что эти определения заимствованы из св. Писания» (XXI чл.). Должно впрочем заметить, что на самом деле Англиканской церковью всегда признавались и признаются первые четыре, или даже шесть Вселенских Соборов в качестве истинных выразителей учения Вселенской церкви; не усвояется ею непогрешимого авторитета лишь VII-му Всел. Собору.
 

III. О таинствах как средствах освящения человека

§ 137. Понятие ο таинствах. Богоустановленность и число таинств.

Господь Иисус Христос, основав церковь, как видимое орудие для освящения человека, даровал ей особенные, видимые посредства, через которые сообщается лично и непосредственно {стр. 128} каждому верующему благодать Божия, усвояющая спасение Христово. Это суть особые священнодействия, числом семь, называемые таинствами.

I. Слово «таинство» (μυστήριον, от μύω – закрываю глаза, сжимаю рот) обозначает идею таинственного, сокровенного, недоступного другим. В св. Писании это слово встречается часто, но употребляется не для обозначения священнодействий, называемых таинствами, а в других смыслах, напр., для обозначения тайн царства небесного (Мф 13, 11), тайн веры (1 Тим 3, 9; 1 Кор 13, 2); тайны боговоплощения (1 Тим 3, 16), тайны искупления (Кол 1, 26; Еф 3, 9) и др. Но в церкви христианской с первых веков христианства (со времен Климента Ал. и Оригена) оно стало входить в употребление (а на западе со времен Тертуллиана – sacramentum) и для обозначения таинств в собственном смысле. Православной церковью под именем таинств разумеются такие священнодействия, Самим И. Христом для спасения верующих установленные и законной иерархией совершаемые, которые в видимом знаке заключают и под видимым знаком сообщают невидимую благодать Божию, и притом так, что в каждом таинстве низводятся на верующих известные, определенные дары благодати (Прав. исп. 99; Кат. 10 чл.; Посл. вост. патр. 15). Существо таинств, таким образом, состоит в том, что благодать Божия в них так соединена с внешним знаком или видимой стороной, что дары благодати подаются посредством видимой стороны или видимого образа, а не непосредственно Богом при принятии или по принятии этого знака. Такая нераздельность внешнего и видимого священнодействия с благодатной силой Божией для нас совершенно непостижима. Наименование этих священнодействий таинствами, следовательно, вполне соответствует их непостижимому существу.

Такое же понятие ο существе таинств содержит и церковь р.-католическая. Но в отделившихся от нее протестантских обществах подверглось искажению и даже отрицанию общецерковное учение ο существе таинств. Реформаторы XVI в. решительно восстали против учения ο том, что в таинствах не{стр. 129}обходимо сообщается благодать под видимым знаком. Такое представление ο таинствах не мирилось с основным учением протестантства об оправдывающей вере, по силе и вследствие которой необходимо даруется человеку спасающая благодать непосредственным действием Божиим на душу человека. Следуя началу оправдывающей веры, оно поставило восприятие благодати через таинства в совершенную зависимость от внутреннего настроения лиц, принимающих таинство, или даже вовсе отвергло значение таинств, как проводников благодати. Проводится такое воззрение, хотя не в одинаково крайнем виде, в главнейших формах протестантства – лютеранстве и реформатстве.

Первые представители реформации – Лютер и Меланхтон – и в самом начале своей реформаторской деятельности, отвергнув значение таинств, как орудий благодати (ex opere operato), утверждали, что таинства суть только напоминания (μνημόσυνα) ο нашем благодатном состоянии, видимые печати (σφραγίδες) нашего пребывания в церкви Христовой, знаки (signa) нашего общения со Христом, назначенные для укрепления и воспитания нашей веры, но не содержащие в себе благодати оправдания (Conf. aug. I, 13). Благодать даруется человеку не через таинства, а через веру и под условием веры, непосредственным действием Божиим на душу человека. «Не таинство, а вера в таинстве оправдывает» – было одним из первых положений Лютера. Такое понимание таинств приводило современников реформации к тому, что таинства вовсе не нужны, что можно спастись и без них, – только была бы вера. Это вынудило виновников реформации видоизменить свое первоначальное воззрение на таинства. Они стали защищать неразрывную связь их с благодатью. Это последнее воззрение на таинства вошло и во все символические книги лютеранства. Сущность его состоит в следующем. Таинство не есть простой, бессодержательный знак; оно само по себе свято и содержит освящающую силу независимо от душевного расположения приемлющего его. Такое значение оно приобретает вследствие своей связи со словом Божиим, которое, в виде божественной заповеди совершать то или другое таинство, присоединяется в таинстве к видимому знаку и за{стр. 130}ключает в себе обетование благодати (обещание прощения грехов). Это слово, утверждал Лютер, есть самая важная часть таинств, ибо оно есть главное орудие благодати. Потому-то, что оно всегда соединяется с таинствами, – и таинства постоянно приносят нам благодать, являются ее орудиями, или иначе – заключают сами в себе и по себе (объективно) освящающую благодатную силу. Но так как свою благодатную силу таинства получают от слова, то они не сообщают каких-либо особенных благодатных даров по сравнению со словом, но сообщают то же самое прощение грехов, какое получается и через слово (Бол. кат. IV. 52–53). Очевидно, что и видоизмененное лютеранское воззрение на таинства осталось не менее далеким от учения церковного, чем и первоначальное. Ибо если слово и независимо от таинств – такой же проводник и таких же даров благодати, как и в таинствах, то таинства не суть необходимые средства освящения человека. Сами по себе, независимо от слова, они и не имеют значения. Если и есть какое преимущество их пред словом, то оно, по мысли Лютера, состоит в том, что в них прощение грехов предлагается не всем вообще, как в слове, но каждому отдельно. Следовательно, принятие таинств каждым человеком важно потому, что укрепляет веру человека в собственное спасение, в получение им именно благодати оправдания. Вот и все преимущество таинств перед словом. Но в ком нет достаточной личной веры, для того таинство, действительное само по себе, вследствие соединенного с ним слова, остается простым внешним знаком, не сообщающим благодати. Таким образом, и при видоизмененном воззрении на таинства все дело спасения и оправдания человека по-прежнему приурочивается единственно к его личной вере.

Подобных же воззрений на таинства держится и реформатство, но только реформатское учение ο таинствах устойчивее лютеранского и более последовательно. Так, Цвингли отказывается признать за таинствами значение даже средств укрепления нашей веры. В таком воззрении, по его мнению, еще слишком много усвояется таинствам самим по себе в ущерб для веры. Если таинства имеют значение восполнителя слабой веры, {стр. 131} то нельзя говорить, что человека спасает только вера, – но вера и таинства. Он утверждает, что таинства суть не более, как только условные знаки союза людей между собой. Принимая таинства, человек тем самым дает внешнее свидетельство своей твердой христианской веры и вместе убеждает в бытии в нем этой веры целое христианское церковное общество. Кальвин готов был усвоять таинствам значение проводников благодати, однако лишь для тех, кто от века предопределен ко спасению. Но кроме предопределенных ко спасению есть еще люди, лишенные спасения, и эти последние, будучи исключены из участия в божественной благодати, не могут быть в то же время лишены участия во внешних таинствах. Отсюда, – если, бы благодать была неразрывно связана с совершением таинства и действовала на каждого приступающего к нему, в таком случае легко могло бы случиться, что непредопределенный, так сказать, против воли Божией восхитил бы божественную благодать. Ввиду этого Кальвин по необходимости должен был отделить действия благодати от таинств. Он утверждал, что для тех, кто не принадлежит к числу предопределенных, «крещение, напр., есть только внешнее омовение без всякого внутреннего благодатного воздействия». В символических книгах реформатства говорится, что таинства суть знаки и печати (signa et sigilla) благодати Божией ο Христе, установленные свыше для назнаменования и напечатления ее в совести избранных Божиих и для взаимного засвидетельствования ими своей веры, благочестия и повиновения Богу (Heid. kat. qu. 65–69; Genev. cat. De sacram.; Helv. I, 19–23 et cet.).

Отвергнув богопреданное учение о существе таинств, протестанты отвергли богоустановленный способ сообщения благодати, усвояющей людям спасение Христово, – отвергли самую благодать, сообщение которой Господу угодно было соединить с совершением таинств. Англиканская церковь, по-видимому, не приняла протестантского взгляда на существо таинств. В «Катихизисе» англиканском дается такое определение таинства: таинство есть «внешний и видимый знак внутренней и духовной благодати, данной нам, установленный Самим Христом, как средство, {стр. 132} через которое мы получаем ее, и залог, уверяющий нас в том». Понимание таинств в смысле действительных (объективных) средств, низводящих благодать, вполне православно [7

[Закрыть]].

II. Таинства суть божественные, а не человеческие установления. Богоустановленность есть существенный признак, входящий в понятие ο таинствах. Бог – единственный источник и раздаятель благодатных даров; потому никто другой, кроме Самого Господа, не мог установить таких средств облагодатствования человека, как таинства. Частнее, как освящающая благодать Св. Духа подается от И. Христа, так Им же установлены и те священные действия, через которые она подается, – отчасти до Его воскресения, отчасти по воскресении в течение четыредесяти дней, когда Он являлся ученикам Своим и беседовал с ними, яже ο царствии Божии (Деян 1, 3). Нельзя признавать правильным разделение таинств на учрежденные Самим И. Христом и на установленные апостолами. Апостолы сами себя признают не установителями, но только слугами Христовыми и строителями таин Божиих (1 Кор 3, 5; 4, 1). Они не вводили и не установляли ничего такого, на что не имели повеления от Господа.

Почему же Господу угодно было спасительные действия благодати соединить в таинствах с видимыми действиями, когда Дух Божий, идеже хощет, дышет? Так как спасение человека Богу угодно было совершить через воплощение Сына Божия, видимо же, как бы в огненных языках, ниспослан церкви и Дух Св., то божественная любовь изменила бы прием в Своих действиях на человека, если бы предложила средства для усвоения человеком спасения Христова чисто духовные, если бы не установила таинств. И если воплощение Сына Божия мы {стр. 133} признаем проявлением премудрости Божией (1 Кор 3, 7), то не иными должны нам представляться и избранные той же божественной премудростью способы усвоения людям спасения Христова – таинства, в которых непостижимым для нас образом соединяются благодать с чувственным знаком, земное с божественным. И действительно, избрание Богом духовно-чувственных средств для сообщения людям благодати искупления находится в полном соответствии с двухсоставностью человеческой природы и ее потребностями. «Если бы ты был бестелесен», говорит св. Златоуст, «то Христос сообщал бы тебе дары бестелесно; но так как душа твоя соединена с телом, то духовное сообщает тебе через чувственное» (на Мф Бес. LXXII, 4). Как существо духовно-телесное, человек имеет и нужду в исцелении и освящении не только души, но и тела. Важное значение имеет установление Богом духовно-чувственных средств облагодатствования и для убеждения человека в несомненности дарования ему благодати. Если бы было такое разделение между благодатью и чувственным знаком в таинствах, – когда бы, напр., благодать давалась одним достойным, прочие же принимали бы только видимый знак (как учат протестанты), – ни один человек не мог бы с уверенностью сказать, что он получил благодать. Α подобная неуверенность и сомнение в действительности получаемых даров осуждали бы верующего с мнительной совестью на постоянные нравственные мучения. Наконец, через видимые посредства сообщения благодати достигаются в церкви и другие важные цели: верующие видимо освящаются в члены церкви Христовой и отделяются от неверующих, что способствует теснейшему соединению их между собой в единое тело Христово, ощутительно напоминается им об истинах веры и обязанностях членов церкви и открывается возможность приготовления к достойному восприятию благодати искупления.

III. «Веруем», учат восточные патриархи, «что в церкви есть евангельские таинства, числом семь. Ни менее, ни более сего числа таинств в церкви не имеем. Число таинств сверх семи выдумано неразумными еретиками. Седмеричное же число {стр. 134} таинств утверждается на священном Писании, равно как и прочие догматы православной веры» (Посл. вост. патр. чл. 15). Таковы именно таинства, содержимые и преподаваемые в православной церкви: крещение, миропомазание, покаяние, причащение, священство, брак, елеосвящение. В каждом из таинств преподаются известные, определенные дары благодати. Если бы освящение человека благодатью совершалось через сообщение в каждом из таинств благодати не в определенном, частном виде освящения, то надлежало бы быть одному какому-либо таинству, а не различным. Все же таинства в совокупности, обнимая всю жизнь человека, соответствуют главнейшим нашим нуждам и потребностям в духовной жизни, равно и нуждам целой церкви Христовой.

Что таинств церковных установлено И. Христом именно «семь», не более и не менее, – такая формула ο числе таинств явилась в церкви сравнительно в позднейшее время (к XII в. на западе и к XIII в. – на востоке). Однако, неосновательно утверждение протестантов, что будто бы седмеричное число таинств не в откровении данная истина, а есть следствие исторического развития в церкви обрядности (измышлено будто бы Петром Ломбардом). В Писании содержатся более или менее ясные свидетельства ο всех семи таинствах. И если прямо в Писании не сказано, что «таинств семь», то точно так же нигде не сказано и того, что таинств только два или три. Церковь всегда имела и всегда признавала семь священнодействий, сообщающих особенную благодать, – следовательно, считала их таинствами, хотя по обстоятельствам времени и не формулировала долго в кратких и точных выражениях своего всегдашнего учения. Все семь таинств признаются и в неправославных обществах, еще в древности отделившихся от кафолической церкви. Так, у несториан и евтихиан существует семь таинств. To же число таинств неизменно признавалось и признается и церковью западной. Такое согласие относительно числа таинств христиан, разномыслящих относительно других предметов веры, показывает, что вера в седмеричное число таинств основана на апостольском предании, а не позднейшее нововведение в церкви.

{стр. 135}

Верование всего христианского мира в седмеричное число таинств реформацией XVI в. объявлено заблуждением. На самом деле И. Христос установил в Своей церкви, будто бы, не семь таинств, а только два – крещение и евхаристию, с которыми и соединил обетование благодати; прочие же таинства суть простые обряды, возведенные церковью на степень таинств, – правда, благочестивые и полезные, но не имеющие богоустановленного видимого знака и обетования благодати. Но такое учение ο числе таинств образовалось в протестантстве независимо ни от св. Писания, ни от Предания, a вытекает из одностороннего учения ο существе и назначении таинств. Сила таинств, по смыслу протестантского учения, заключается в том, что они служат знаками и свидетельствами благодати Божией, дарующей прощение грехов в зависимости от веры в слово Божие, и укрепляют веру в возвещаемое словом обетование благодати. Но если назначение таинств – укреплять веру в прощение грехов, то отсюда последовательно вытекло сокращение числа таинств. Так, брак уже не мог быть в числе таинств, ибо не соответствует цели таинств, – не может служить залогом прощения грехов. Миропомазание являлось излишним, ибо в крещении даровано уверение в прощении грехов; оно было бы повторением крещения. Причащение делает излишним елеосвящение, когда, в случае близкой смерти человека, бывает нужда уверить в прощающем милосердии Божием, а уврачевание от болезней подается по силе веры, без всякого таинства. Священства, как таинства, быть не должно, ибо священство есть достояние всех и каждого верующего. Покаяние на первых порах протестантство расположено было удержать в числе таинств, но потом воспоминания ο р.-католических злоупотреблениях тайной исповеди и разрешительной властью (особенно индульгенциями) привели протестантов к тому, что они и таинство покаяния стали отвергать.

Учение ο числе таинств немецких реформаторов XVI в. усвоено и церковью Англиканской. «Два таинства», говорится в «Членах веры», «установлены Христом, нашим Господом, в евангелии, а именно: крещение и вечеря Господня. {стр. 136} Те пять, которые обычно называются таинствами, а именно: миропомазание, покаяние, священство, брак и елеосвящение, – не должно считать таинствами евангелия, так как они возникли частью от превратного подражания апостолам, частью же суть состояния жизни, дозволенные в Писании. Они не имеют одинаковой природы таинств с крещением и вечерей Господней, ибо не имеют какого-либо видимого знака или обряда, установленного Богом» (XXV чл.).