Текст книги "Лахтак"

Автор книги: Николай Трублаини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Г л а в а  X

        Проснувшись, Степа не сразу открыл глаза. Одеяло приятно согревало, в ногах и руках еще чувствовалась усталость.

        «Меня словно избили», – подумал юнга.

        Полежав еще минутку, мальчик приподнялся.

        В кубрике он не увидел никого, кроме больного Карсена. Из столовой через фанерную перегородку слышалось несколько голосов. Оттуда в кубрик заглянул Шелемеха.

        – А, товарищ юнгидр, проснулись? – весело спросил кочегар. – Там профессор Запара собирает своих ассистентов. За кормой лед треснул. Здоровенная полынья и совсем новое течение. Я думаю, что миль пятнадцать в час. Предлагаю запаковать тебя в батометр и опустить на дно для исследований.

        – Нет, ты серьезно? Новая полынья? – вскочил Степа.

        – Да, да! – стараясь говорить густым басом, уверял Шелемеха. – Запара уже с час ожидает тебя. Будить не хотел, а теперь говорит: «Хватит ему пухнуть от сна», – и послал меня к тебе.

        Степа тут же бросился в столовую. Там он застал всех в сборе. Гидролог что-то разглядывал в своем блокноте.

        – Дмитрий Петрович! Вы меня звали? Новая полынья? Я сейчас...

        – Да, да! – сказал Запара, не отрываясь от блокнота.

        – А ты выскочи на палубу, – посоветовал Соломин. – Такая щель!.. Чудо! И погода чудесная...

        – С тех пор как начал плавать, только второй раз наблюдаю такую, – серьезно сказал механик.

        Запара приложил палец ко лбу и нахмурился. Степа не заметил, что у некоторых его товарищей смеялись глаза, а что другие были слишком уж серьезны. Он схватил шапку, меховую куртку и, на ходу одеваясь, бросился на палубу.

        Когда юнга скрылся за дверями, в столовой раздался громкий хохот. Услышав его, Кар высунулся из своей каюты. Он не знал, в чем дело.

        А юнга, открыв наружные двери, остановился в изумлении. Резкий ветер залепил ему лицо снегом. Вокруг гудела полярная вьюга. Над дымовой трубой завывал ветер, мачты содрогались, а натянутые тросы звенели. Преодолевая ветер, Степа с трудом закрыл двери.

        «Тоже мне шутки!» – рассердился юнга. Он постоял с минуту на палубе. Ветер продувал сквозь мех и пробирал до костей. Но вот в Степиной голове возникла идея... «Погодите же!» – сказал он, мысленно обращаясь к шутникам.

        С выражением испуга на лице, весь в снегу, юнга влетел в столовую.

        – Вахтенный напал на медведя! Медведь! Медведь! Быстрее!

        Услышав крик, все вскочили с мест и бросились к оружию. Вершомет и Соломин с ружьями, остальные с ломами и топорами выбежали на палубу. За столом остался только Торба. Подняв руку, механик покачал пальцем перед носом и сказал, обращаясь к юнге:

        – Меня не купишь! – Лицо его сияло.

        – Ай-я-яй! – услышал Степа и, обернувшись, увидел в дверях капитанской каюты Кара.

        Штурман покачал головой, усмехнулся и, притворив двери, исчез в каюте.

        С палубы возвращались взволнованные охотники.

        Степа сел возле механика, ожидая защиты, если команда начнет ругаться.

        Но, кроме Лейте, никто не сердился. Только старый боцман начал отчитывать юнгу, говоря ему, что так пугать нельзя.

        – Таких молодцов, как ты, я бы порол. Понимаешь? Ты знаешь сказку про пастуха, который кричал: «Волк!» Два раза кричал. Два раза к нему прибегали на помощь, и оказывалось, что он обманывал. А когда волки действительно напали и он закричал, никто не обратил на это внимания. Подумали – снова врет.

        – Во-первых, – ответил Степа, – теперь побои отменены, а во-вторых...

        – Правильно, – кивнул головой боцман.

        – ...во-вторых, – продолжал юнга, – нужно было слушать, что я кричал. Вот механик понял и сидел спокойно. В-третьих, если один раз обманут, что лед треснул, второй раз обманут, то на третий раз, когда он в самом деле треснет, никто не поверит. В-четвертых, я не собираюсь больше обманывать. Наконец, пятое – физкультура – вещь очень полезная и нужно уметь не только плавать и нырять, но и бегать.

        – Прошу без намеков, – притворно обиделся Лейте.

        – А как же вы, Дмитрий Петрович, обманули меня? – спросил Степа Запару.

        – Я, Степочка, не хотел. На самом деле я предлагал сказать, что остров затонул, но со мной не согласились.

        – Эх ты, чучело! – обратился к юнге Шелемеха. – Ты же спал тридцать шесть часов. А твоя очередь кашу варить на камбузе. Нужно же было тебя каким-то образом разбудить? Мы уже думали, что у тебя сонная болезнь или летаргический сон.

        – Да, браток, – вмешался в разговор Торба, – рекорд побил: тридцать шесть часов проспал.

        – Да ну? – Юнга недоверчиво обвел глазами всех присутствующих. Посмотрел на часы и календарь: было восемь часов утра, а на календаре – двадцать девятое число, а он лег в пятом часу вечера двадцать седьмого.

        Юноша еще раз обвел товарищей пытливым взглядом. Сзади всех сидел Эльгар. Норвежец, по-видимому, догадывался, о чем разговор, потому что тоже смотрел на календарь и, когда глаза юнги встретились с его глазами, сощурился и еле заметно кивнул головой: «Нет».

        – А знаете, какой сон снился мне все эти тридцать шесть часов?

        – Какой?

        – Снилось, что наш старший помощник освободил меня на целых три дня от дежурства на камбузе и назначил дежурить того, кто шутит с календарем.

        – Молодец, Степа! Правильный сон ему приснился! – сказал Кар, подходя к столу.

        Капитан обратился к Торбе:

        – Как вы думаете? Мне кажется, совершенно верно.

        – Ну конечно!.. – И механик закашлялся. – Но только в том случае, если он скажет нам, кто именно сорвал листок календаря.

        – Пускай, – решил Кар, – угадывает до трех. С таким расчетом: если сразу угадает – на три дня освобождается от дежурства; если со второго раза – на два дня, с третьего – на один. Не угадает – пойдет дежурить.

        – Хорошо, – согласился механик. – Ну, начинай.

        – Шелемеха, – крикнул Степа, показывая пальцем на кочегара, – марш на камбуз! – Он был уверен, что угадал.

        Но общий смех всех моряков, в том числе и Шелемехи, показал ему, что он ошибся. Пришлось думать еще раз. Степа внимательно осмотрел всех. «Соломин, не иначе. Что-то смотрит в сторону».

        – Васька, – показал Степа на матроса.

        Снова конфуз. Не угадал.

        – Что-то не совсем удачный у тебя сон, – издевался Лейте. – Ты с ним и одного дня не заработаешь.

        – Лейте, – с отчаянием в голосе сказал Степа.

        – Не угадал! Пропало! – закричал Шелемеха. – Календарь испортил...

        – Стой, стой! – выскочил вперед Ковягин, прикрывая рот Шелемехе. – У меня есть предложение: пусть попробует еще раз. Если угадает, я буду дежурить за него. Не угадает – он за меня. Все равно я должен его сменять.

        – Хорошо, – согласился Степа.

        У него появилась уверенность, что это Ковягин.

        Никто не протестовал. Все стихли. Юнга собрался уже назвать того, кто внес предложение, но на всякий случай еще раз оглядел всех. Его глаза снова встретились с глазами Эльгара. Норвежец, по-видимому, давно ожидал этого. Он едва заметно повел бровями, показывая на Торбу.

        – Гм... гм... – замычал Степа, думая: «Не может быть. Оскандалюсь, пожалуй...» И, набравшись смелости, крикнул: – Механик!

        Все зааплодировали.

        – Угадал! – сказал механик, смеясь больше всех.

        Недоволен был только Ковягин.

        День начался весело.

        – Товарищи, – сказал Зорин, вставая на стул. – Есть предложение выпустить стенгазету и посвятить ее нашей встрече с норвежцами. Капитан обещал пригласить норвежцев к нам в гости.

Г л а в а  XI

        В редколлегию выбрали Зорина, Запару и Степу. Каждого моряка обязали написать заметку.

        – Как же мы назовем нашу газету? – спросил Зорин, перед тем как поручать Ковягину рисовать заголовок. – Прежняя называлась «Моряк Севера», но теперь, мне кажется, нужно изменить название.

        – У меня есть проект, – воскликнул механик.

        – Как?

        – «Вестник гидрологии и болтологии».

        – Не подходит.

        – «Побежденная Арктика», – предложил Степа.

        – Какая же она побежденная, если нас затерло льдами и носит по морю! Лучше уже «Побежденный «Лахтак».

        – Сам ты побежденный! – возмутился Соломин.

        – В истории были прецеденты, – начал Запара. – Когда Нансена затерло во льдах, они издавали газету «Фрамсия». Когда льды раздавили «Челюскина» и челюскинцы очутились на льду, они издавали газету, которую назвали «Не сдадимся!».

        – Хорошее было бы название и для нас, – позавидовал Зорин.

        – Назовем «К победе», – посоветовал Степа.

        Чтобы не откладывать дело, согласились на этом.

        Все, кроме вахтенного, кока и норвежцев, засели писать статьи и заметки.

        Едва ли не больше всех должен был сделать Кар. На его долю выпало перевести всю газету на английский.

        – Для этого малоприветливого капитана Ларсена вряд ли стоит столько трудиться, – сказал он Зорину.

        – Но все-таки он не такой грубиян, чтобы не перевести нашу газету своей команде. Кроме того, я надеюсь, что среди норвежцев не только он знает английский.

        – Но почему же он, в таком случае, не прислал этих людей с Карсеном и Ландруппом?

        – Это справедливо, но будем надеяться, что он переведет.

        Передовую написал Кар. Она называлась «Будем смелыми». Капитан призывал своих товарищей не терять энергии, не отступать перед задачей покорения льдов и привести «Лахтак» в свой порт целым и невредимым.

        Зорин назвал свою статью «Предлагаем союз и дружбу». Он рассказывал о приключениях «Лахтака», о дружбе штурманов и матросов, механиков, машинистов и кочегаров, об их стремлении любой ценой вывести пароход из льдов. От имени экипажа «Лахтака» Зорин предлагал норвежским морякам союз и дружбу, чтобы общими усилиями вырваться из ледяного плена.

        Запара написал об изучении морских течений в районе острова.

        Степа и Шелемеха вдвоем сочинили «Что кому снится». Вот что было опубликовано под этим заголовком:

        К а п и т а н у. Что «Лахтак» стал похож на «Красина», ломает лед и движется со скоростью десяти миль в час, прямиком в Архангельск.

        С т а р ш е м у  м е х а н и к у. Что на него напал белый медведь. Он рассказывает медведю одну из своих «историй», и зверь начинает плакать. Плачет до тех пор, пока не тонет в собственных слезах. После этого на механика нападает морж. Он рассказывает моржу одно из своих «веселых приключений», и тот так смеется, что лопается от хохота. Механик спасается, но меняет фамилию на Торба-Мюнхаузен.

        Л е й т е. Что он переплыл Полярное море и за это его назначили комиссаром над всеми боцманами, которые плавают в Арктике.

        З а п а р е. Что «Лахтак» занесло на полюс и гидролог открыл там второй Гольфстрим.

        В е р ш о м е т у. Белый медведь величиной с пароход.

        П а в л ю к у. Что ему позволили поселиться в бочке на фок-мачте и он каркает оттуда, как полярный ворон.

        Э л ь г а р у. Что у него вырос хвост длиной в два метра и он приманивает этим хвостом моржей.

        К а р с е н у. Что он боксирует на дне морском с моржом и побеждает.

        Торба написал, как выразился Шелемеха, целую новеллу. Называлась она так: «Записки старого моряка про изменника, или Законченная история рыжего медведя».

        Новелла была очень короткая. Вот она:

        «Когда мы вывели рыжего медведя на продажу в третий раз, меня назначили следить за тем, как он будет удирать от покупателя. Покупали его двое. Один – маленький, с огромным, похожим на помидор носом. Другой – высокий, кривой на один глаз, глухой на одно ухо, хромой на одну ногу. Повели они Рыжего, а я – за ними. Прошли сквер – не вырывается медведь... Прошли площадь – идет спокойно. Они оба держат его за две веревки, и я слышу, как высокий удивленно говорит маленькому: «Не вырывается». А тот отвечает: «Уже привык». Вот подходим мы к большим воротам, а на них надпись: «Зоологический парк». Защемило у меня сердце. Поворачивают прямо в ворота. Я к ним: «Подождите, ошибка вышла. Вы приобрели чужую собственность». А маленький мне: «Тише, гражданин. Хватит обманывать людей, а не то милиционера позову. Знаем вас!» – «Откуда, – спрашиваю, – знаете?» – «Боцман Лейте и матрос Котовай рассказали». Вошли в сад, и больше я Рыжего не видел. Но зато узнал, что есть изменники, готовые на все. За точность не ручаюсь, потому что случилось это давно. Поэтому перед судом, даже перед товарищеским, отвечать не могу».

        – Ладно, – сказал Зорин, – поместим. Старик кусается потому, что не дали ему тогда рассказать о своих приключениях.

        На другой день газету вывесили. Для заметок Эльгара и Карсена оставили место. Степа взялся втолковать норвежцам, что они тоже должны написать.

        Когда норвежцы увидели сделанные Ковягиным карикатуры, они долго смеялись. Прочитать же газету они, конечно, не могли. Впрочем, Эльгар долго и очень внимательно рассматривал ее. Потом, когда норвежцы отошли от газеты, между ними начался оживленный разговор. Особенно много говорил Эльгар. О чем они говорили, для наших моряков осталось тайной. Но, когда Степа снова начал уговаривать их дать заметки, оба решительно отказались.

Г л а в а  XII

        Три дня билась в лихорадке метель. На четвертый день ветер стих, и солнце, поднявшись над горизонтом, заиграло миллионами блесток на заснеженных просторах. Высокие снеговые наметы поднимались на ледяном поле возле торосов. Холмы острова, покрытые белым снегом, словно ватой, еще никогда не были видны так ясно.

        На вахте стоял Павлюк. От острова оторвалась черная точка и быстро двинулась к пароходу. «Гости», – подумал кочегар и пошел известить об этом Лейте, который был вахтенным помощником капитана.

        Через час на палубу поднялся гость.

        – Все тот же Ландрупп, – буркнул себе под нос Лейте и поспешил навстречу норвежцу.

        Ландрупп вежливо поздоровался.

        – Кэптен... кэптен Хар... – сказал он.

        – Не Хар, а Кар, – поправил гостя Лейте.

        – Кэптен Гар. Кэптен, – повторил норвежец.

        Лейте нахмурился и повел Ландруппа к капитану. Норвежец вежливо кивал всем, а Эльгару и Карсену, вышедшим ему навстречу, пожал руки.

        Увидев Кара, Ландрупп низко поклонился, сказал что-то приветственное и подал бумажку.

        Это было письмо от капитана Ларсена. Норвежский капитан благодарил за заботливое отношение к его матросам, извинялся за доставленные ими хлопоты и просил отпустить Эльгара и Карсена, если они уже могут идти. Под конец Ларсен просил Кара выбрать когда-нибудь свободный часок и посетить их лагерь.

        – Я не сказал бы, что это письмо заканчивается очень вежливо, – высказал свое мнение Торба, когда Кар перевел механику его содержание. – Да уж ладно! На все на свете не надивишься. Что же вы ответите?

        – Напишу, что, мол, благодарю за приглашение, но ввиду того, что мы уже сделали приготовления, просим всю команду к себе. А вот как быть с нашими норвежцами, Дмитрий Петрович? Как по-вашему, могут ли они уже идти?

        – Эльгара жаль отпускать, а Карсен сможет уйти только дня через четыре.

        – Ну хорошо, так и напишем. Кстати, давайте пошлем к их команде делегатов от нашей команды. Пусть посмотрят, как там дела, и торжественно пригласят их к нам. Как вы думаете, товарищи?

        – Кого же мы пошлем? – спросил Лейте.

        Кар засмеялся:

        – Того, кто знает английский язык. Ясно?

        – Меня? – спросил старый моряк.

        – Конечно, а в придачу юнгу.

        – Ему сегодня дежурить на камбузе.

        – Ковягин заменит. Он же проиграл свою очередь.

        Кар сел писать письмо Ларсену, а посланцы начали снаряжаться в дорогу. Оделись легко, но тепло. Взяли с собой немного пищи и оружие. Именно из-за оружия чуть было не вышел конфликт с Вершометом, потому что на пароходе оставалась только одна мелкокалиберка.

        Впрочем, после долгого разговора Степа все-таки выпросил ружье Вершомета.

        Тем временем два норвежца вели вполголоса какой-то очень серьезный разговор. Внимательный наблюдатель заметил бы, что Эльгар говорил очень взволнованно, Ландрупп в чем-то его убеждал, а Карсен был чрезвычайно спокоен и все кивал головой, словно соглашаясь и с тем и с другим. Наконец, по-видимому, договорились, и Эльгар, вздохнув, кивнул головой в знак согласия.

        Кар закончил письмо и передал его Лейте. Потом позвал Ландруппа и постарался объяснить ему, что команда «Лахтака» посылает делегатов к команде «Исбёрна», чтобы передать письмо капитану Ларсену.

        Было неясно, понял ли норвежец. После каждой фразы он приветливо кивал головой, но, когда Лейте предложил ему идти вместе с ним и Степой, Ландрупп начал тревожно озираться.

        – Он думает, не арестовываете ли вы его, – пошутил Торба.

        Как бы то ни было, все трое спустились на лед и двинулись к острову.

        Вершомет с завистью посмотрел вслед уходящим, свистнул и сказал товарищам:

        – Послезавтра иду на остров охотиться.

        Советские моряки и норвежец, то погружаясь по колена в снеговые сугробы, то скользя на голом льду, с которого ветер сдул весь снег, приближались к острову.

        – А идти довольно легко, – удивился Лейте.

        – Мороз небольшой, ветра нет, – ответил ему юнга.

        Ландрупп был очень весел, что-то говорил и напевал, но, когда его спутники смотрели в сторону, поглядывал на них тревожно и испытующе.

        Подошли к берегу. Степа узнал то самое место, где в полярную ночь Запара, Вершомет, Павлюк и он впервые сошли на остров. Над ледяным припаем возле берега выступали скалы. Правда, они выглядели не так страшно, как в полярную ночь. Менее чем за полкилометра от берега высились покрытые снегом холмы. Из-под снега выглядывали обломки плавника, потому что летом волны выбрасывают сюда дерево, вынесенное в море сибирскими реками.

        Когда прошли мимо скал и вышли на берег, Ландрупп удивил своих спутников: он начал с ними прощаться. Как ни объяснял ему Лейте, что они должны идти вместе, норвежец пожимал плечами, словно ничего не понимая, и качал головой, что, очевидно, должно было означать «нет».

        – Странный ты человек, по правде говоря, – уговаривал его Лейте, забывая, что лоцман его не понимает.

        Наконец Ландрупп в последний раз пожал плечами и молча ушел.

        Советские моряки двинулись за ним.

        – Не понимаю! – сказал Лейте. – Или он нас боится, или там в лагере есть какая-то тайна, или просто человек не понимает, чего мы хотим.

Г л а в а  XIII

        Ландрупп шел вдоль берега на запад. Вдали чернел на льду «Лахтак», украшая однообразный арктический ландшафт. Его мачты долго привлекали внимание Лейте и Степы. Самый старый и самый молодой из моряков «Лахтака» любовались мачтами и бушпритом своего судна.

        – Когда же наконец весь этот лед растает? – спрашивал юнга.

        – Должен растаять до августа. А если не растает, значит, придется отложить дело до будущего года.

        – А скоро он начнет таять?

        – Через месяц-полтора. Но если налетит хороший штормовой ветер, то сразу все сокрушит и развеет... Плохо, что остановились между айсбергами. Здесь лед может стоять еще долго после того, как в море его уже разломает.

        – Что же мы будем делать в этом случае?

        – В таких случаях стараются использовать ледовый якорь, разбивают лед ломами и пешнями[29]29
  П е ш н я – деревянная палка с железным наконечником.


[Закрыть] . А если это не помогает, тогда его взрывают, если есть чем. Не помогут взрывы – ждут ледокола или остаются во льдах до следующего лета.

        – На ледокол нам рассчитывать, к сожалению, не приходится.

        – Ясное дело! Немой пароход. Кто про нас знает? Я уже думал: нужно было бы запретить радистам покидать пароход во время полярных рейсов, если на пароходе больше никто не разбирается в радио.

        – А я думаю, что нужно научить радиоделу всех штурманов. Пусть хоть и медленно, но передают. Случилось какое-нибудь несчастье с радистом – штурман может его заменить.

        Они пересекли большой, высокий мыс и завернули за холм. Пароход скрылся из виду. Берег острова круто повернул на север. Вдоль западного побережья виднелись большие полыньи.

        – Откуда здесь столько их? – удивился Лейте. – Еще не время им так густо появляться среди льдов. А может быть, весна уже скоро?

        Лейте принялся расспрашивать норвежца, далеко ли до лагеря, но тот ответил знаками, что, мол, ничего не понимаю.

        Через некоторое время начали попадаться следы лыжников и пешеходов. Моряки решили, что норвежский лагерь недалеко.

        Но, когда внезапно встретился совсем свежий след, норвежец остановился и несколько минут, о чем-то раздумывая, озирался по сторонам.

        – Ищет чего-то, – догадался Степа.

        – Думаю, что их лагерь должен быть вот за этим холмом. По крайней мере, оттуда мы должны его увидеть, – сказал Лейте.

        Ландрупп неожиданно свернул в сторону, приглашая спутников за собой. Теперь он шел не по следу, а пробивался через глубокий снег, оставляя берег в стороне.

        Тем временем солнце начало спускаться за ледяной горизонт.

        Наступал вечер. Следовало ожидать ясной ночи, потому что на безоблачном небе уже всходила луна.

        – Как-то нам придется сегодня ночевать в гостях? – пробормотал Лейте.

        – Что вы говорите? – спросил юнга.

        Но Лейте не ответил.

        Ландрупп повел их в овраг, который, по-видимому, во время оттепели заливала вода. Овраг, извиваясь, заворачивал за холм, за которым старый моряк надеялся увидеть норвежский лагерь.

        Минут через сорок Ландрупп вывел их из оврага и повел дальше по склону холма. Потом они вышли на другую сторону, где увидели несколько выступавших из земли больших скал.

        – Что за чертовщина? – сердился Лейте, но послушно шел за норвежцем.

        Подойдя к скалам, увидели наконец лагерь экипажа «Исбёрн». Этот лагерь стоял примерно в километре от них, ближе к морю. Он был наполовину спрятан за склоном холма. Из-за холма выглядывали две палатки и половина хижины; другую половину закрывала скала.

        – Уф! – обрадовался Лейте.

        Ландрупп остановился. Он показал на лагерь и что-то долго говорил, помогая себе жестами, что, мол, не следует выходить из-за скал.

        – Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! – лаял он и ляскал зубами, делая при этом страшное лицо.

        – Злые собаки? – спросил Лейте. – Это неважно. Мы их прикладами разгоним. – И он показал, как будет бить собак прикладом.

        Но норвежец решительно замахал головой.

        – Ну, а что же?

        Ландрупп показал, что они должны посидеть здесь, за скалами, пока он сходит в лагерь, привяжет собак и вернется за ними.

        – Ну и морока! – рассердился старый моряк. – Неужели такие проклятые псины? Гм!.. Ничего не поделаешь. Валяй!

        Норвежец понял, что с ним согласились, и, оставив советских моряков за скалами, поспешил в свой лагерь.

        Делегаты «Лахтака» уселись на каком-то плоском камне.

        – Мне уже есть захотелось, – сказал юнга.

        – Рано, рано... Был бы с нами механик, он бы начал уверять, что смолоду мог ничего не есть целыми неделями, а теперь...

        – А теперь его желудок требует еды как можно чаще, – закончил юнга, и оба моряка рассмеялись.

        – Ну, давай поужинаем, а то кто знает, как и чем будут нас угощать хозяева.

        Достали «первую порцию», которую держали за пазухой, чтобы она не замерзла. Это были сухари и банка мясных консервов.

        Пока ели, стало темно. Мороз становился чувствительным. Луна светила ярко.

        Норвежец не возвращался что-то слишком долго.

        – Что они там, собак ловят? – удивлялся Лейте. – Интересно, что это за собаки? На скольких островах я ни бывал, нигде особенно злых собак не видел. Может быть, у них люди как собаки, – философствовал боцман.