Текст книги "Важный разговор [Повести, рассказы]"

Автор книги: Николай Печерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава двенадцатая
КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ

Вечером заведующего фермой Трунова и Ванятину мать вызвали на заседание правления колхоза. Народу в конторе – с верхушкой. Колхозники стояли даже возле дверей, дымили папиросами, ловили ухом долетавшие из глубины дома голоса. Возле палисадника стояли две машины. На одной приехал прокурор, а на другой, болтали, сам секретарь райкома партии.

Три раза Ванята наведывался к конторе. Уже давно смерклось, а там все заседали и заседали. Ванята потолкался возле дверей и пошел домой. Он включил в горнице свет и только сейчас вспомнил, что еще не обедал и не ужинал.

На столе, накрытый полотенцем, лежал пирог. Ванята отрезал краюху, налил остывшего чаю и начал ужинать. Пирог был со свежими, вызревшими в саду тетки Василисы вишнями. Что-то очень знакомое и приятное напомнил ему вкус этих сладких, с терпкой горчинкой вишен.

Как и когда все это было? Чудак – вчера это было! Вот – он, а вон парторг Платон Сергеевич. Они грызут черный сухарь, пьют чай и едят сладкие с горчинкой конфеты!

Ванята ел пирог и, вспоминая вчерашнюю встречу с парторгом, грустно улыбался. Ну и чудак же этот Платон Сергеевич! В самом деле чудак!

Ванята допил чай, бросил с ладони крошки в рот, измерил глазом пирог на столе, улыбнулся еще раз своим воспоминаниям и отхватил от пирога большой румяный ломоть.

Он шел к дому Платона Сергеевича, нес на согнутой руке легкий сверток и повторял про себя – чудак, ну в самом деле чудак!..

Собирался дождь. Тучи крыли небо черной барашковой шубой. Лишь изредка блеснет туманный, размытый круг луны, и снова ползет из края в край черная густая темнота.

Окно в доме парторга оказалось открытым. На подоконнике спал большой серый кот. Он услышал шаги, пулей слетел на землю и сгинул в темноте. Ванята положил пирог на подоконник, прикрыл плотнее раму, захлопнул форточку и пошел домой.

Видимо, Платон Сергеевич прикармливал от щедрот своих этого серого нахала. Когда Ванята отошел в сторону, возле окошка послышался густой категорический рев. Кот рвался к еде.

Ванята рассмеялся. Странно, но этот пустой, незначительный случай как-то сразу успокоил его. «Ничего, подумал он. – Если Платон Сергеевич сказал значит, так и будет!»

Ванята шел и вспоминал все, что случилось с ним за последние дни в Козюркине. Остро, как ножом по сердцу, ударила вдруг мысль об отце. Неужели правда это? Нет, сто раз нет! Теперь он уже ученый – не станет зря подымать шум-гам. И так перед Платоном Сергеевичем стыдно… Он подождет немного, пока мать успокоится, и тогда уже возьмется за дело. Может, и Платон Сергеевич придет на подмогу. А пока надо написать Грише Самохину. Чего он умолк, этот Гриша? Наверно, нечего писать, потому и молчит… Эх, Гриша, Гриша Самохин! Хороший ты друг, а все-таки трепач…

Ванята пошел через огороды, чтобы сократить дорогу, но запутался и снова вернулся на большак. Он устал и хотел спать. Теперь он вставал с зарей. Веки слипались, а в ушах стоял глухой, протяжный шум. Будто где-то там, за темным перелеском, шел скорый поезд.

Ванята приплелся домой, сел на минутку к столу, положил голову на согнутую руку и, сам того не заметив, уснул.

Разбудил Ваняту скрип половицы. Он поднял глаза и увидел мать. Он окончательно проснулся и пришел в себя.

– Ну, что там, мам? – спросил он.

Мать разулась, оставила туфли у порога и пошла по коврику в нитяных, намокших возле пальцев чулках.

– Худо, сына!

– Говори же ты!

Мать села рядом, помедлила минуту и тихим, упавшим голосом сказала:

– Ой, Ванята, плохо… заведующей фермой меня, дуру, поставили!

Ванята вздохнул шумно и глухо, как мехи в кузнице.

– Правда, что ли? – все еще не веря неожиданной новости, спросил он.

– Я ж тебе говорю… и просила их, и плакала… все одно – назначили. «Назначаем, говорят, и точка…»

Мать заглядывала в глаза Ваняты, нервно покусывала тонкую бледную губу.

– Чего же ты молчишь, сына?

А Ванята не знал, что тут говорить, и вообще, что обсуждать.

– Ладно уж тебе! – строго сказал он. – Чего переживаешь? Это ж – оргвопрос!..

Чтобы успокоить человека, порой нужна целая лекция, а иногда достаточно и одного слова. Мать улыбнулась, прильнула щекой к Ванятиному плечу. Видимо, думала, что с таким человеком, как Ванята, не пропадешь. И вообще приятно, если в доме не мочалка, а серьезный и рассудительный мужчина.

Часы пробили двенадцать. Мать охнула и начала разбирать постели.

– Ложись, Ванята. На ферму пойдем завтра, – сказала она.

– Чего я там не видел? Мы ж на свекле!

– Парторга упросила. Всю вашу компанию дали. Там же такое на ферме – ужас!.. Утром всех зови. Ладно, что ли?

Ванята натянул одеяло к подбородку, положил под щеку кулак.

– Ладно, – сказал он. – Разбуди только пораньше.

Мать щелкнула выключателем, пошелестела простынями и затихла. Тикали, считая людские радости и грехи, часы, пробуя голос, чиркнул где-то в углу сверчок.

Ночь пролетела, как одна минута. Закрыл глаза Ванята – и вот уже оно, утро. Из каждой щелочки струились в избу солнечные лучи. Мать причесывалась возле зеркала. Волосы ее горели легкой, пышной волной. Казалось, расчесывала она не волосы, а светлое золотое солнце.

– Жаль тебя было будить, – сказала она. – Вставай, пора уже…

Ванята не стал завтракать. Выпил с ходу кружку чая, схватил ломоть пирога – и на улицу. Там светло и радостно. За плетнями цвели оранжевым цветом тыквы, мерцали меж листьев гроздья черной смородины; возле погреба с продуктами трое колхозников обжигали паяльной лампой кабана. Синее пламя шипело на всю улицу. В другой бы раз он завернул туда, подождал, пока зарумянится кабаний бок и ему дадут на пробу кончик хрустящего уха, а возможно даже, подарят пузырь. Бросишь в него несколько горошин, надуешь, встряхнешь – на всю улицу гром.

Но сейчас Ваняте было не до этого. Первым делом он забежал к Марфеньке, затем вместе с ней пошел к Пыховым. Пыхов Гриша делал возле крыльца зарядку поднимал над головой и опускал тяжелый ноздреватый камень. Рядом лежал белый пес с черными ушами. Он тявкнул для приличия на гостей и снисходительно продолжал наблюдать за хозяином.

– Пыхов Гриша, здравствуй, – сказала Марфенька. – Собирайся скорей. Ким где?

Пыхов Гриша поднял еще раз камень, опустил на землю и стал избочась. На руках и груди у него, как у заправского йога, заиграли мускулы.

– Спит Ким, – сказал Гриша. – Он бастует. Отец взял к себе прицепщиком Ваньку Сотника. Ну, он и бастует. Не встану вообще, говорит.

Вместе с Гришей Ванята и Марфенька пошли к Пыхову Киму. Забастовщик спал лицом вверх. Уголок верхней губы его вздувался быстрым круглым пузырьком и снова падал – пых-пых!

– Ким Пыхов, вставай! – сказала Марфенька. – Ну!

На лице Кима не дрогнула ни одна жилка.

– Не встанет! – сообщил Гриша. – Я его знаю.

Пыхов Гриша в самом деле знал брата и видел его насквозь.

Когда Гришу отправили в первый класс, ушел тайком в школу и Пыхов Ким. Учитель с трудом выдворил самозванца и сказал, чтобы и духу его в классе не было. Ким обиделся, но все равно решил не сдаваться и не уступать брату, который почему-то родился на год раньше его.

Когда Гриша садился дома за уроки, Ким устраивался напротив и вместе с ним грыз гранит науки. Так они вместе научились читать. Была между ними только одна небольшая разница: Гриша читал книгу как все люди, а Ким – шиворот-навыворот.

Долго потом пришлось маяться учителю. Отвернется на миг, а у Пыхова Кима уже букварь вверх ногами. Хоть убей его!

Не забывал Ким первой науки и сейчас. Он с удовольствием читал на досуге книги запрещенным методом, а в классе без труда списывал из тетрадок ребят, которые сидели сзади него.

Марфенька и Ванята принялись изо всех сил будить Кима. Они толкали Кима под бока, дергали за ногу, подымали на попа. Ким сидел на кровати, не раскрывая глаз, а когда от него на минуту отступали, снова валился на бок.

Но в мире нет ничего невозможного. Пыхов Гриша помозговал и нашел все-таки выход. Он подошел к кровати, наклонился к Киму и голосом суровым и решительным прокричал:

– Пыхов Ким, к доске!

Ким моментально вскочил. Ошалелым взглядом начал искать классную доску и учителя. Но потом Ким все понял. Он не обиделся, а только чуть-чуть поворчал на брата. И вообще Ким не стал волынить и сразу согласился идти на ферму. Видимо, понял, что спорить теперь с отцом и Сотником не имело смысла, и добровольно прекращал забастовку.

– Я ему покажу, этому Сотнику! – пообещал для отвода глаз Пыхов Ким. – Он еще узнает!

Ким влез в рубашку, всунул ноги в старые, растоптанные кеды и сказал:

– Я в момент. Только умоюсь.

Ванята, Марфенька и два Пыховых отправились к остальным ребятам. Вскоре вся бригада была в сборе. Сзади всех плелся правнук деда Егора Сашка Трунов.

Они шли на ферму полевой тропкой. Справа и слева колосилась, желтела на глазах пшеница, летели наискосок юркие длиннохвостые касатки. Вдалеке среди хлебного разлива маячил высокий серый памятник. Ванята был на ферме только ночью и памятника этого не заметил.

– Кому это? – спросил он Марфеньку.

– Саше, – тихо, почти шепотом, сказала Марфенька. – Пять танков он подбил. На этом месте…

Она посмотрела на Ваняту и еще тише, почти одним дыханием, добавила:

– Пойдем… цветочки ему положим.

Марфенька свернула на узенькую боковую тропку, пошла по ней, раздвигая колосья руками. Тропка покружила по полю и вскоре привела к памятнику.

Саша стоял на высокой каменной глыбе. Он был похож на мальчишку в своей распахнутой на груди гимнастерке, с короткой челкой волос над крутым упрямым сводом лба.

– Он здешний? – спросил Ванята.

– Нет, никто не знает. Спрашивали, а он уже ничего не мог сказать. Только сказал «Саша», и все… Может, это и не его имя. Может, это его девушка. Но мы все равно Сашей зовем. Это наш Саша…

Марфенька наклонилась, сорвала белую с желтым сердечком ромашку.

– Ты рви, – сказала она. – От каждого надо подарок…

Ванята набрал букет из ромашек и сизых степных колокольчиков, положил возле серого тяжелого камня. Все постояли немного у Сашиной могилы, помолчали и снова двинулись в путь.

Ферма была уже рядом. Румянились на солнце черепичные крыши, на водокачке татакал мотор. Возле коровника мелькнул белый материн платок. Ванята поднял руку, помахал.

Мать стояла возле коровника и ждала ребят. Ванята подошел к ней строгим, степенным шагом, вытянул по швам руки и, сдерживая радость, сказал:

– Всю бригаду тебе привел. Всех, до одного…

А на ферме уже дым стоял коромыслом. Стучали топорами плотники; колхозники, закрыв носы платками, сваливали в яму белую, едкую, как горчица, известку. Двери коровников, которые будут сейчас белить, стояли настежь. Телята бродили в длинном, огороженном слегами загоне, грелись на теплом солнце.

Ванята подошел на минутку к загородке, протянул белому с рыжей звездочкой на лбу теленку комочек серой ноздреватой соли. Теленок облизал соль и Ванятины пальцы, преданно смотрел на него круглым фиолетовым глазом.

Наверно, он помнил темную ночь, мокрый холодный дождь и мальчишку, который спасал телят от беды. Помнил, но не мог, конечно, ничего сказать.

Глава тринадцатая
КОЛЬЦО

Болезнь редко валит человека с первого раза. Вначале она походит вокруг да около и только потом принимается за дело. Ванята почувствовал приближение плутовки еще с утра… Все тело его разламывала усталость, а в ушах стоял глухой, протяжный гул.

Ванята догадывался, откуда все пошло. Вчера днем, тайком от всех, вздумал он полезть в старый, заброшенный колодец на огороде тетки Василисы.

Колодец стоял в конце огорода среди капустных грядок. На деревянном, потрескавшемся от времени и зноя вороте висела, теперь уже без всякой надобности, веревка с ржавым крючком на конце.

Воду из колодца не брали уже полгода. В селе провели водопровод, поставили возле дворов чугунные колонки с короткими тугими рычажками.

Председатель колхоза несколько раз предлагал тетке Василисе засыпать от греха колодец, но она не разрешала и однажды прогнала прочь пришедших с лопатами землекопов.

– Идить, идить, хлопчики! – сказала она. – Не вашего це ума дело. Ишь чого придумали! Та я вас!..

Немногие в Козюркине знали, почему добрая и сговорчивая тетка Василиса заупрямилась, не желает сравнивать с землей старый, никому не нужный колодец.

Среди этих немногих были Ванята и его мать. Как-то вечером, когда они сумерничали в избе, тетка Василиса открыла давнюю, видимо, не дававшую ей покоя тайну.

На второй год войны в Козюркино ворвались на танках фашисты. Муж тетки Василисы партизанил в лесах. Она хотела податься туда же, но не успела. Пока то да се, чужаки уже были в Козюркине, шастали по избам, искали партизан и спрятанное оружие.

В дом тетки Василисы заявился длинноногий фриц с автоматом на груди.

– Партизан где? – картавя, спросил он. – Давай партизан!

Тетка Василиса стояла возле окна, нахмурив брови, смотрела на фашиста с белыми черепами на петлицах.

– Я тоби зараз дам партизана, собачий сын! – глухо сказала она. – Иди геть з хаты!

Фашист изучал русский язык по словарику. «Собачьего сына» там, видимо, не было. Он похлопал глазами, стараясь вникнуть в смысл чужой речи, и принялся шарить в доме. Заглянул в шкаф с зеркалом на дверце, подошел к высокой кровати с белыми шарами на спинке. Она была застелена легким розовым покрывалом. Еще девушкой тетка Василиса просиживала над ним целые вечера, вышивала тонкой иглой знакомые с детства цветы – пунцовые гвоздики, голубые веточки журавлиного гороха, букетики фиалок…

Фашист бросил покрывало на согнутую руку, поглядел, что можно взять в избе еще. И тут он заметил на пальце тетки Василисы золотое обручальное кольцо. Фашист хотел отобрать его, но тетка Василиса с криком выбежала во двор и, не раздумывая, сняла с пальца обручальное кольцо, швырнула его в глубокий, вырытый мужем перед самой войной колодец.

– Ось тоби, гадюка, кольцо! Ось тоби!

Фашист выругался по-своему и ушел с покрывалом в руке.

После войны по просьбе тетки Василисы в колодец лазил один смельчак. Кольца он не нашел. Только перемазался весь в глине и долго щелкал зубами, стараясь согреться и прийти в себя.

В этот злосчастный колодец и решил полезть Ванята. Может, ему удастся разыскать кольцо и отдать его тетке Василисе. Вон ведь как переживает!

Ванята подошел к темному, осевшему срубу, заглянул вниз. Колодец был глубокий и темный, как шахта. Даже в жаркие дни где-то возле дна серебрился на деревянных венцах дымный, колючий иней.

Ну и что такого! Чего бояться? Он опустится по веревке, разыщет кольцо и вернется наверх. Если на то пошло, у него уже есть опыт. Возле школы, в том селе, где жил раньше, висел на перекладине канат. Ванята запросто взбирался по нему на самую верхушку. Посидит там, скрестив ноги, посвистит для фасона – и вниз. Даже Гриша Самохин завидовал!

Ванята готовился к экспедиции тщательно, с умом. Он нашел в сарае моток проволоки, сделал несколько крючков, соединил их вместе на деревянном держаке. Воды в колодце было по колено, не больше. Бояться абсолютно нечего. Подумаешь, посидеть полчаса в холоде. В крайнем случае, наденет свитер. Да и свитера не надо. Не мерзляк!

Ванята деловито размотал веревку, сделал на конце тугой толстый узел. Веревка была еще хоть куда. Только побелела вся на солнце и кое-где чуть-чуть потерлась. Не только Ваняту, кого хочешь выдержит!

Ванята прицепил к ремню грабли-самоделки, взялся за веревку и посмотрел еще раз в колодец. И тут храбрость его как ветром сдуло. Закрыв глаза, стоял он возле сруба и не дышал. Потом опомнился, стал ругать сам себя.

«Эх, ты, мочала, мочала! Чего же ты стоишь? Лезь!»

Несколько раз брал он в руки веревку и снова отходил прочь. И все же решился. Прижал веревку к груди, подтянулся, перебросил ноги через венец сруба и начал медленно спускаться вниз. Все дальше уходило в вышину небо, все ближе и ближе кружочек черной, пахнущей прелью воды.

Холод обнимал Ваняту со всех сторон. Будто окунулся он в ледяную речку. Жаль, что не надел свитера. Ну ничего – не подниматься же назад! Сойдет и так…

И вот Ванята внизу. Уперся ногами в ребристые брусчатые стенки и, не выпуская веревки из левой руки, начал водить граблями по вязкому, илистому дну. Воды оказалось меньше, чем он думал. Руку замочил только до локтя. Если свалится, тоже не страшно. Чудак! Только зря переживал…

Вскоре грабли наткнулись на что-то твердое, глухо звякнули. «Нашел!» Ванята осторожно потянул грабли вверх. На крючках оказалась полукруглая ржавая ручка от ведра. Ванята сбросил ее и снова начал шарить граблями. Нет, ничего больше не попадалось на крючки. Только какая-то серая волокнистая тряпочка и размокшее птичье крыло. Наверно, воронье…

Ванята устал. Он прислонился спиной к срубу, уперся ногами в другой край черных серых брусков. Законно! Хоть сто лет сиди вот так! Даже поспать и то можно!

Он отдохнул и снова начал поиски. Но нет, видимо, кольца не найти. Давно закрыло его илом, а может, и вообще кто-то вытащил тайком и зажилил. Все ведь могло случиться! Надо вылезать. А то в самом деле замерзнешь тут и пропадешь ни за что ни про что.

Ванята бросил грабли в воду, посмотрел еще раз для очистки совести вокруг. И тут увидел он, как сверкнуло что-то между двумя разъехавшимися в стороны брусками. «Кольцо! Ну конечно же кольцо!» Он запомнил эти бруски, когда опускался в колодец. Тогда была между ними длинная косая щель. Дерево затрещало под ногой Ваняты. Посыпались и булькнули в воду комки глины. Кольцо, видимо, застряло где-то между брусками, а потом юркнуло вниз и улеглось на черном сыром дереве, будто на полочке. Все еще не веря своему счастью, Ванята наклонился и протянул руку к «полочке». «Кольцо! В самом деле, кольцо!»

Вмиг ушли страхи и сомнения. Ванята спрятал кольцо в карман и полез наверх. Но, видимо, не рассчитал он свои силы, забыл, что опускаться легче, чем карабкаться вверх. Он поднялся на метр или два и снова уперся ногами и спиной в стенку сруба. Где-то далеко вверху синел пятачок неба и мерцала крохотная, видимая лишь из колодца звезда.

Неужели не выберется? Нет, нет, нечего паниковать! Главное, делать все по порядку, с расстановкой и умом.

Откуда-то издалека, будто с того света, донеслись вдруг до Ваняты голоса.

– Пузы-ырь! Эй, Пузы-ырь!

Видимо, пришел во двор кто-то из ребят. Скорее всего, Пыхов Ким и его брат Гриша. Они обещали зайти сегодня и порыбачить с ним на речке. Ваняте сразу стало легче от этих далеких, едва слышных голосов. Ну чего он трусит, чудак!

– Эге-ге-гей! – закричал в ответ Ванята.

Но там, наверху, не услышали. Ребята покричали еще немного и ушли.

Ванята собрал остаток сил и, охватив ногами гибкую, пружинистую веревку, стал карабкаться вверх. Чудо это или не чудо, но он выбрался из колодца, снова очутился на земле – там, где жили люди, шелестели листьями деревья, светило яркое, чистое солнце.

Ванята снял рубашку, подставил спину лучам. Солнце жгло изо всех сил, но он никак не мог согреться. Будто где-то за пазухой лежал белый нетающий кусок льда.

Ванята вошел в избу, надел другие штаны и рубашку. Стало чуточку теплее. Он завернул кольцо в носовой платок, спрятал в карман и помчался в тракторную бригаду. Тетка Василиса оказалась на месте. Она сидела возле полевого домика, чистила картошку и бросала в широкое, наполненное водой ведро.

Ванята подбежал к тетке Василисе, развернул платок и подал ей на ладони обручальное кольцо.

– Вот, тетя Василиса, берите… кольцо ваше! Я ведром из колодца вытащил. Оно само в ведро попалось… Берите, тетя Василиса!

Тетка Василиса, не понимая еще, что произошло, взяла двумя пальцами кольцо из ладони Ваняты и вдруг закричала, затрясла седой головой:

– Ой боже ж мий! Ой хлопчики ж вы мои риднесеньки! Та у меня ж кольцо! Та це ж мое обручальне! Та це ж мий муж подарив!

Трактористы, которые что-то ремонтировали возле старого, замызганного вагончика на колесах, бросили свои дела, помчались к тетке Василисе. А она, не в силах сдержать нахлынувших воспоминаний, кричала на все поле:

– Та риднесеньки ж вы мои! Та я ж умру зараз! Ой хлопчики ж вы мои!

Смущенно переминались с ноги на ногу трактористы. Опустив глаза, молча стоял Ванята. Тетка Василиса держала на раскрытой ладони кольцо. По лицу ее, спотыкаясь на морщинках, текли слезы.

Глава четырнадцатая
ГОРЬКИЙ САХАР

Тихо шаркают по щербатой кирпичной стене малярные кисти. Вверх – вниз, вверх – вниз. Тут и Ванята, и Марфенька, и Пыховы. Возит кистью и Сашка Трунов. Он белит высокие деревянные стояки, которые бегут один за другим по коровнику.

Сашка белит своим способом. Наквасит сверху известкой, подождет, пока она стечет кривыми ручейками вниз, а потом начинает заглаживать, подлизывать кистью потеки. И получается совсем не так, как показывала мать: в одном месте густо, а в другом – пусто. Не столб, а полосатая, выпрыгнувшая из учебника зоологии зебра.

Вместе со школьной бригадой белят две доярки. Те самые, что приходили к тетке Василисе в первый день приезда Пузыревых. Одна пожилая – тетя Луша, с цыганскими серьгами в ушах, а вторая совсем молоденькая – Вера.

Тетя Луша ушла вся в работу и не видит вокруг себя ничего. Вера уже несколько раз появлялась возле Сашки, что-то говорила ему и, кажется, даже смазала его сгоряча по уху. Но Сашка выводов не делал. Только отойдет Вера, он снова начинал валять дурака.

Мать уехала на грузовике за краской для окон, и Сашка пользуется случаем. Ребятам Сашка объявил бойкот. Даже Пыхову Киму, который уже подходил к нему и хотел что-то рассказать. Наверно, про Ваню Сотника, который работает у отца прицепщиком, и про то, как он объявлял забастовку.

Ваняте не хотелось связываться с Сашкой. Но все же не утерпел, подошел к нему и сказал:

– Ты слышал, что Вера говорила? Ты чего!

Сашка промычал что-то и отвернулся. Катись, мол, и не лезь не в свое дело. Тоже бригадир нашелся!

Ванята плюнул в Сашкино ведерко с известкой и ушел. Приедет мать, все равно заставит переделывать. И вообще скажет, чтобы взялся он наконец за ум. Вчера в конторе Сашкиному отцу приказали работать в полевой бригаде. Говорили что-то и про Сашку. Но это пока не пошло им впрок. Трунов укатил вечером жаловаться в область, а Сашка – вон он чего… Ванята окунул кисть в ведерко и, бросив косой взгляд на Сашку, снова начал шаркать по стене вверх – вниз, вверх – вниз.

Работалось ему плохо. Снова, как и вчера, когда он выбрался из колодца, по всему телу волнами пошел противный колючий озноб. Ванята хотел уже было отпроситься и пойти домой, но потом передумал. Первый раз по-настоящему помогает матери – и такой конфуз.

Вскоре приехала мать. Привезла в банках сурик и рыжую охру для рам и перегородок. Она зашла в коровник и поглядела, как работают ребята. Сашкину мазню мать тоже заметила. Подошла и начала что-то объяснять этому халтурщику и бузотеру. Напоследок она взяла Сашкину кисть, провела несколько раз по стояку.

– Теперь понятно? – спросила она.

Сашка стоял, раскорячив ноги, делал вид, будто ему не все понятно и надо посмотреть и поучиться немножко еще.

Марфенька работала рядом с Ванятой. Они вкалывали без передышки целый час и теперь отдыхали на перевернутых вверх дном телячьих кормушках.

– Видал, какой паразит? – спросила Марфенька.

– Ага. Чего вы не врежете ему?

– Уже били, – сказала Марфенька. – Не помогает, он сразу отцу жалуется…

– А вы – темную ему. Набросьте на голову пиджак – и…

Марфенька слушала Ваняту, склонив голову. В чистых голубых глазах ее стояли печаль и раздумье. Она сдунула со щеки волосы, тихо и рассудительно сказала:

– Нет, я темную не могу. Я ж девчонка!

– Ну и что?

– Просто так. Вам так все можно, а нам… Когда я еще не родилась, все думали, что я рожусь мальчишкой. Меня Пашкой хотели назвать. Правда, здорово?

Ванята не успел изложить Марфеньке свою точку зрения на сложный, запутанный мальчишками и девчонками вопрос. За окном коровника послышался скрип телеги и густой, протяжный альт тетки Василисы.

– Та хлопчики ж вы мои! Та де ж вы там? Та йдить же обидать. Та боже ж ты мий!

Бригада повалила из коровника на волю. Под деревьями стоял сбитый на скорую руку стол из досок, суетилась возле зеленого ведерного термоса тетка Василиса.

Есть Ваняте не хотелось. Он как-то весь размяк, раскис. Перед глазами плыла волокнистая дымная пряжа. Ванята через силу ел борщ и пшенную с луковой подливой кашу. Он даже пытался шутить с ребятами, улыбался сидевшей рядом Марфеньке. Главное, чтобы мать не заметила. Она и сама вон как измоталась!

Ванята не спасовал, дотянул до конца работы. Вымыл в кадушке кисть, поставил в угол ведерко для извести и втихомолку, чтобы не увидела мать, выскользнул из коровника.

Сначала ребята шли шагом, потом, когда за бугром засинела речка, помчались во весь дух. Ванята тоже бежал. Спотыкался на кочках, падал и снова мчался вперед.

Он разделся еще на ходу и первым бросился в речку. Вода была теплой и почему-то пахла арбузными корками.

– За мно-ой! – крикнул он.

Вслед за Ванятой бухнули с берега братья Пыховы. Поеживаясь, вошел в речку узкоплечий, длиннорукий Сашка. Потом из-за кустов вышла в черных мальчишеских трусах Марфенька. Подбежала к обрыву, оттолкнулась ногой и юркнула в самую глубину.

Вода разошлась быстрыми волнистыми кругами и вновь сомкнулась. Ванята смотрел влево, вправо. Но нет, не было ее, Марфеньки, нигде. Двадцать, тридцать счетов-секунд – и вот забурлила рядом с Ванятой вода, запрыгали пузыри, и мокрая Марфенькина голова показалась из речки.

Она торопливо вытерла ладонью лицо и засмеялась.

– Лови-и-и!

Марфенька подняла руки и снова ушла «солдатиком» в глубину. Ванята нырнул, открыл глаза. Что-то быстрое, белое мелькнуло в стороне и пропало. Но он все-таки поймал Марфеньку за голое скользкое плечо, запятнал и, разгребая воду руками, ушел к самому дну. Перед глазами замерцали песчаные взгорья, полосатые двустворчатые ракушки.

Ванята вынырнул у самого берега. Ого, почти всю речку пронырнул! Он выбрался на песок, начал выкручивать на себе мокрые трусы. Над селом, из-за крыши клуба, подымался навстречу заходящему солнцу молодой месяц. Надо же столько купаться. Полдня – не меньше!

Из степи пал на реку зябкий, сквозной ветер. Качнулись, зашуршали листьями деревья. Ваняте стало холодно. Мелко застучали зубы, кожа на теле съежилась острыми шершавыми пупырями.

– П-пошли! – крикнул он барахтавшимся в воде друзьям. – Н-на работу завтра!

И вот опустел берег. Остались на песке только следы от босых ног да желтая, сорванная и забытая кем-то кувшинка. Ванята бежал домой через огороды, помахивая рукой, согреваясь и прогоняя прочь болезнь.

Зря он все-таки лазил в колодец без свитера. Вон ведь как корежит всего!

В избе уже горел свет, озабоченно стучала швейная машинка. Наверно, мать шила обещанный Ваняте комбинезон.

Мать повернула голову навстречу Ваняте.

– Что-то долго ты? Ужинать станешь?

– Неохота. Чаю разве. Глаза послипались.

Мать оборвала нитку, растянула на руках синий комбинезон.

– Ничего? – спросила она. – Садись. Сейчас я каши тебе…

Поставила перед Ванятой миску с гречневой кашей, подвинула ближе кружку с чаем.

– Что ж это у тебя так нехорошо получилось? – спросила она. – А я и не знала до сих пор…

Ванята опустил ложку, удивленно посмотрел на мать.

– Обратно чего-нибудь набрехали?

– Нюсю-агрономшу встретила. Рассказала, как свеклу прорывал. Говорит, простила тебя на первый раз, не хотела перед ребятами позорить. Думаешь, испортить один рядок свеклы – это тебе пустяк? Так и весь колхоз по ветру расшвырять можно. Эх ты, сын… А еще рабочий комбинезон просишь!

– Так я ж, мама…

– Лучше молчи! Пей вон чай. Только сахара нет. И не проси! В поле наш сахар остался.

Мать посмотрела сверху вниз на сгорбившегося, притихшего Ваняту, толкнула пальцем в плечо.

– Возьми уж кусочек… Мою долю бери!

Ванята склонил голову, отпил несколько маленьких горячих глотков и поставил кружку на стол.

Он как-то снова весь раскис и обмяк.

– Я пойду, мам. Спать охота…

Потащился к своей кровати, повесил рубашку на спинку стула и лег. Он уснул в ту же минуту. Все погасло вокруг – и комната, и мать в белой с черными горошинами блузке, и комбинезон с блестящими, как звездочки, пистонами на карманах.

Он просыпался несколько раз, видел сквозь жаркую, туманную пелену мать возле окошка, слышал, как стрекотала швейная машинка. Потом снова наступила темнота. Он долго плавал в этой жаркой, густой темноте и вдруг, к удивлению своему, очутился в поле, на том самом месте, где прорывал недавно свеклу.

Снится это ему или в самом деле так?