Текст книги "Кто сильней себя"

Автор книги: Николай Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Восьмой отряд! В следующий раз запирайте своих питомцев. – И вдобавок пошутила: – По рапорту тридцать четыре, а тут вас все сорок набралось. Непорядок, честное слово!

Когда заиграла музыка и малыши пошли с линейки, цыплята пристроились к Наде Курочкиной, замаршировали вдогонку. Ох, что тут было! Весь лагерь чуть не лопнул от хохота. Даже начальник улыбался в открытую, глядя на это шествие. И только Галя осталась недовольна событием, потому что её подвели.

Потом она сказала ребятам, и уже не в первый раз:

– Предупреждаю! Если присутствие цыплят отразится на дисциплине, я буду вынуждена отдать их юннатам четвёртого отряда.

Между прочим, такие Галины слова прозвучали не зря. Как ни следила Надя за цыплятами, а всё ж бывало разное.

То окажутся на крыше умывалки.

То в тумбочке у девочек.

А то даже в кувшине от цветов, который на веранде.

Может, кому-нибудь это и смешно, только не цыплятам, сами понимаете. А главное, с этих вот неумных забав всё и начинается. Неумные забавы к добру не ведут. Сейчас вы в этом полностью убедитесь…

Бесславный конец пирата

В то время Вася Груднев жил как не в своей тарелке. У него не осталось единомышленников, а был только синяк под глазом, и всё. Галя, конечно, спрашивала: откуда он взялся и за что? Но Вася, конечно, помалкивал в тряпочку. Про старшего Головина, который ему фонарь подвесил, знали немногие, и они тоже держали язык за зубами. Во-первых, не любили ябедничать. А во-вторых, Вася всем насолил, и никто теперь не старался его защищать.

«Плохо дело, – грустил в своём штабе Одинокий Пират, – прямо скажем, дальше некуда. Но почему они разбежались от меня? Почему не хотят подчиняться? Главное, атаман я хороший и смелый. И всё придумывал, и им даже не нужно было думать самим. Так в чём же фокус? И как быть, если я остался Последний Пират из Могикан?»

Подвернулась Васе одна неплохая мысль: попросить, чтобы приняли куда-нибудь. В команду или в самодеятельность. Или просто в любую игру, где все сообща. Но тут же громогласно ответил себе:

– Ну уж, фишки! Кланяться, унижаться? Этому не бывать!

Подвернулась ещё одна мысль: удрать из лагеря, как Вовик Тихомиров. Чтобы всем стало страшно и стыдно. Чтобы опять оказаться у людей на виду.

– А что, – сказал Вася, – годится. Пускай ответят за обиду. Пускай меня съедят кровожадные тощие волки всем назло.

И он вообразил ужасную-преужасную картину. Стаю голодных волков! Нет, лучше стая тигров… Они ещё голодней – три дня никого во рту не держали… И они видят мальчика Васю, упитанного на тридцать пять килограммов и триста граммов чистого мяса. То есть когда без костюма и обуви, только живой вес… У тигров, понятно, текут слюнки… Они рычат и крутят хвостами… Их в полном количестве ровно пять штук, и они кидаются на Васю, рвут на куски… По семь кило… А триста граммов никому остаётся… Этот довесок Васиного тела потом кладут в чёрный-пречёрный гроб, и тогда гремит музыка и салют, и все плачут, и рыдают, и вспоминают Васю Груднева, какой он был человек, пока его не сожрали…

– А мама? – вдруг по-настоящему ужаснулся Вася. – А папа? Ой-ёй-ёй!

В этот неописуемый миг у него защекотало в носу и так далее… Он вскочил с ящика, на котором сидел, и бросился из кустов на солнце, к живым людям. Они как раз строились на обед.

– Васька, что за пироги! – Миша Мороз закричал. – Ты опять нас подводишь, всю звёздочку!

Вася встал в строй и сказал командиру:

– Не ори. Тебя терзали когда-нибудь голодные тигры?

– Нет, – удивился Миша, – ни разу.

– Вот и не ори, – повторил Вася. – На худой конец я ещё жив…

Миша удивился сильнее, хотел что-то спросить, но тут подошёл главный санитар Боря. Он с ходу велел Васе показать ладошки. А как их увидел, так сразу заважничал.

– Ну и ну, – говорит, – что же это такое?

– Руки.

– Вижу, что не грабли. А какие?

– Обыкновенные.

– Нет, – возражает Боря, – чумазые. Иди давай, отмывай!

Тогда Вася отозвал главного санитара на шаг и говорит ему:

– Тихо, Бетховен! Я скоро в Австралию побегу.

– Куда?

– В Австралию, не понимаешь? Где бумеранги и сумчатые звери.

– А зачем?

– Вот балда! Надо. Понимаешь теперь?

Боря не совсем понял и растерялся и не прогнал Васю в умывалку. Пожалуй, он подумал, что в Австралию можно и с грязными руками, коль на то пошло. А в столовой Боря сел рядом со своим бывшим атаманом и завёл потайной разговор.

– Вась, а как ты туда побежишь?

– Ногами, – отвечает Вася шёпотом. – Как ещё бегают в путешествие?

– А по воде? Австралия-то за океаном.

– Другие добираются, и я доберусь. Чепуха!

– А ты знаешь дорогу?

– Спрошу у прохожих, покажут. Не ломай мне аппетит!

Но Боря не отстаёт, всё допытывается:

– А вдруг они по-русски не понимают?

– Бу-бу-бу! – это Вася с набитым ртом.

– Что? Ты умеешь по-австралийски? Сказани что-нибудь.

В ответ Вася сперва подавился, потом прожевал и зашипел:

– Бетховен, ты балда! По-австралийски – балда сумчатая, утконосая! Я не понимаю, выдать меня хочешь? Растрезвонить хочешь, что ли? Гром и молния тебе на язык! Заткнись, пока не поздно!

Ну, после таких грозных выражений Боря, конечно, умолк и углубился в тарелку. Вернее, не прямо в тарелку, а, как говорится, углубился в еду. Ложкой. Потом вилкой, когда принесли второе. И так он ел и размышлял по ходу дела, что Вася, наверно, прав. Нельзя трезвонить про Австралию. Другие подслушают, побегут толпой. Поднимется давка на дороге, и кто-то опередит, и на всех бумерангов не хватит. Беда!..

– Атаман, – совсем потихоньку сказал Боря, – я нечаянно. Не злись.

Вася только хмыкнул на это.

– Давай помиримся, атаман. И за старое ты меня прости, ладно?

Вася ещё разок хмыкнул.

– Кто старое помянет, тому в глаз…

– Понятно, Бетховен, – вдруг усмехнулся Вася. – Чего хитрить? Говори честно: в Австралию захотелось?

И Боря сказал честно:

– Ага, захотелось. Во, какой ты умный, сразу угадал!..

– Беру, – сказал Вася, – чёрт с тобой.

– Только надо скорей! – обрадовался Боря.

– Знаю, знаю. Вот допьём компот…

Из столовой они вышли снова единомышленниками, как раньше. А за пазухой у каждого был хлеб, по многу кусков. Между прочим, Боря сомневался, что этот хлеб нужен, когда есть пряники и печенье. Зато Вася нисколько не сомневался и даже доказывал:

– Настоящий путешественник, во-первых, всегда ходит с консервами. А во-вторых, с чёрными сухарями, могу спорить! Я, например, ни разу не видел, чтобы кто-то шёл в дальние страны без сухарей.

Это было действительно так: путешественника без сухарей Вася не видел. Впрочем, он не видел его и при сухарях, если признаться. Вот сухари без путешественника Вася видел, но это уже другой разговор.

Скоро все отмывали ноги, чтобы стали чистые на время отдыха после обеда. Вася и Боря не отмывали, потому что развешивали хлеб на сучках одной сосны. Тут надо сказать, что сухари у них так и не получились. Сперва был дождик, и всё размокло. А на второй раз налетели птицы и всё склевали. Но в тот день будущие путешественники ни о чём таком не загадывали. Весь тихий час они мечтали про кенгуру и бумеранги, про то, как славно заживут среди туземцев. Вот это жизнь! Без утомительной постели в два часа дня. Без линейки и строя. Без воспитателей и тому подобного. Да что там! Ведь даже ноги можно не мыть среди туземцев Австралии. Ну, разве не стоит ради всего этого туда махнуть?

Под конец тихого часа Вася немножко задремал. И в дрёме ему привиделось, будто купил билет и залез куда-то. Там было темно и душно. Тогда Вася выглянул и понял, что оказался в сумке у кенгуру. Потом взревел мотор, кенгуру начал скакать огромными шагами, а навстречу выбежали тигры… Те самые, пять штук! Они набросились на Васю… Они его разорвали и съели… Но это просто так, а удивительно было другое. Вася будто бы всё понимал, и присутствовал тут же, и смотрел, как его подъедают. А потом вдруг один из тигров сказал: «Где ещё триста граммов? Главное, семью пять – тридцать пять, а триста граммов куда пропало?» И вот тут Вася обмер и остолбенел. Он хотел объяснить лютому зверю, что не виноват, не брал, такое деление в школе не проходили… Но тигр сказал: «Ах так! Ах вот ты как!» – и с этими словами…

– Ты чего? – растормошили Васю ребята. – Мычишь, стонешь, будто какое привидение. Заболел, что ли?

В это время затрубили подъём, все подскочили с кроватей, и Вася никому ничего не сказал. Зато про себя он подумал, что жить в Австралии не так-то просто.

– Бетховен, – обратился он к Боре попозже, – может, нам в Африку лучше? Это ближе, быстрей добежим и вообще.

– Ладно, – ответил Боря, но без особой радости, – давай в Африку. А чего делать там?

– Поднимем борьбу за независимость!

– Ну ладно. Понятно… А ты участвуешь в «Колобке»?

После полдника затевалась игра с таким названием, и все октябрята в ней, конечно, участвовали. Придумали эту игру пионеры второго отряда, которые были шефами у малышей. Пионеры сказали, что надо бежать, как в русской народной сказке, по Колобковому пути. Ну, вы знаете: от дедушки ушёл, от бабушки ушёл… Того повстречал, потом другого… Вот и нужно было найти Колобка, выручить из беды, чтобы Лиса не съела. А после съесть его самим, потому что Колобок в игре был настоящий, на кухне испекли, только ростом не меньше мячика.

Игра получилась удивительно полезная, смешная, интересная. Каждый мог проявить себя, кто в чём. Две команды мчались разными дорогами, находили Зайца, Волка, Медведя. Они были, конечно, не натуральные, а шефы в масках. Но они задавали хитрые вопросы, заставляли петь, танцевать, соревноваться в спорте. Только потом они говорили, куда бежать, чтоб догнать наконец Лису…

Ну и вот. Пока всё это происходило, Вася Груднев забыл про Африку, что ему туда надо. А когда вспомнил, оказалось поздно – уже в постели очутился и засыпал не хуже других. На следующий день все ходили на могилу неизвестного героя, и кино смотрели, и к маскараду готовились, так что Вася опять не успел. Только утром третьего дня он спохватился и сказал Боре:

– Бетховен, кончай развлечения. Африка не ждёт.

– А как же сухарики? – замялся Боря.

– Никак. Будем питаться дичью. Жарить на костре.

Тогда Боря сказал:

– Я свой костюм не доделал. Мушкетёрский. Со шляпой…

– Сам ты шляпа, – возразил Вася. – В Африке можно ходить Даже без штанов.

Боря замялся сильней, стал увиливать и сманивать в другое путешествие, куда поближе. Например, к озеру или на горелую горку. Тут Вася всё понял и закричал. Он кричал, что Бетховен опять предал, что он трус и тому подобное. Драки, правда, не получилось, но в результате, каждый в обиде на каждого, они разошлись по сторонам. Боря – направо, Вася – в Африку своим путём.

Со стрелами и луком, с неразлучным кольтом выбрался он через потайной лаз. Посмотрел вокруг: где Африка? Не видно. И спросить дорогу не у кого, как назло. Знать бы хоть: в каком направлении? Но и этого Вася не знал. Вспомнил, что на глобусе Африка ниже Европы, по крайней мере. Ну, и побежал под уклон, авось правильно. Оказалось – нет. Горка кончилась, за ней встала другая… А на полдник сегодня обещан клюквенный морс…

– Фу ты, ну ты! – хлопнул себя по лбу путешественник. – Как же я без карты? Карту надо, чтобы туда попасть.

С этими словами он повернул обратно. Может, надеялся, что в библиотеке не найдётся атлас по географии, и тогда Африка, само собой, отпадает. Может, припомнил ещё, что кроме морса нынче купальный день. Впрочем, гадать не нужно. До библиотеки Вася всё равно не дошёл. Как только он снова пробрался в лагерь, тут и грянула беда. Причём настоящая беда. Похуже всякой Африки, то есть невероятных выдумок про неё. А получилось так.

В кустах возле забора шмыгал единственный цыплёнок. Наверно, Тим, раз далеко от дачи и один. Вася увидел его и вообразил, должно быть, про дичь и про охоту. Ничего не соображая в азарте, схватился за лук. Вытащил стрелу. Положил стрелу как надо. Прицелился!

Нет, не зря говорилось, что неумные забавы к добру не ведут. Проклятая стрела без промаха угодила в Тима. Всё!..

Гуляли там поблизости октябрята. Гуляли, гуляли и вдруг слышат: в кустах кто-то ревёт, и стонет, и рыдает. Кинулись на звук, чтобы кому-то помочь. Подскочили и видят: сидит на земле Одинокий Пират, а перед ним лежит цыплёнок. Вася плачет безутешно, а цыплёнок уже не шевелится, потому что мёртвый совсем.

Сперва ребята остолбенели и просто глазам не поверили. Потом думали накинуться на Ваську и как следует проучить.

А потом ни у кого язык почему-то не повернулся. Лишь Коля Смирнов выдавил:

– Это Тим… Ты его убил…

– Я-а-а-а! – пуще прежнего взвыл Вася. – Ма-ма-а-а!..

Тут на него напала истерика с икотой, даже страшно смотреть.

Но вскоре прибежала Галя, увела несчастного в лазарет, и его продержали там до обеда. Ночью Надежда Петровна много раз приходила в палату, чтобы увидеть, как Вася спит. А спал он плохо: всё время ворочался, и всхлипывал, и бормотал какие-то горестные слова.

Ну, что ещё можно добавить в этом трудном месте? Каждому ясно: такая история оставила след. Цыплят Галя передала пионерам четвёртого отряда. Надя Курочкина возненавидела Васю почти на целую неделю. И многие другие ребята шарахались от него, пока не узнали с лучшей стороны. Сам он, вылечившись, навеки поломал опасные стрелы и долго жил втихомолку, стесняясь людей. И хотя потом всё наладилось, а Вася даже прославился по-хорошему и наконец сплотился со своим отрядом, тем не менее это страшное происшествие он никогда с тех пор не забывал.

Головин, который сам по себе

Когда выбирали редколлегию, все сразу догадались, что лучше Эльвиры туда не найти. С таким именем да ещё в очках, она была очень серьёзная и положительная. Правда, любила кричать «Какой ужас!» надо не надо и слишком часто. Зато всё остальное у неё как раз подходило для редактора отрядной летописи, не сомневайтесь. В общем, Эльвиру назначили. И вот однажды она записала в дневнике октябрятской группы «Ручеёк» такую вещь: «Сегодня Вовик Тихомиров сделался октябрёнком в белой рубашке. Кто-то подарил Вовику рубашку, а то у него была одна. Он сказал пять правил. Один раз ошибся. Тогда Галя прикрепила ему звёздочку. Все радовались и думали, как хорошо!» А через несколько дней появилась такая запись: «Сегодня исключили Головина Валеру. Какой ужас! Как ему жить?»

Ну, про это разговор долгий. А сперва закончим нужное про отрядный дневник. Потому что и с ним была путаница, нешуточная история. Ведь когда Эльвиру приставили сочинять, она взяла да накатала на первой странице:

«Нашу вожатую зовут Галя. Она мне нравится. Нашу воспитательницу зовут Надежда Петровна. Она добрая. На обед нам давали холодный борщ. После обеда Вася Груднев дрался с Костей Быстровым, но мы ещё не купались».

Галя посмотрела заметку, исправила на свой лад и сказала: – Давай-ка условимся. Сначала ты будешь составлять черновик. Я его проверю, сделаю, а уж потом ты перепишешь начисто. Идёт?

– Идёт, – сказала Эльвира, не споря.

И в дневнике всё пошло как по маслу. «Провели сбор на тему… провели читку книги…» и тому подобное. А Надежда Петровна вдруг намекнула Гале:

– Вы знаете, мне больше по душе черновики Эльвиры…

Галя, конечно, удивилась, и они пошли к старшей пионервожатой спросить, как она думает. Пионервожатая думала, что лучше сочинять о мероприятиях. Тогда Надежда Петровна обратилась прямо к начальнику. Он подумал, подумал и собрал педсовет. Все вожатые и воспитатели принесли дневники своих отрядов, чтобы читать вслух. И тут случилось невообразимое! Заметки были похожи друг на друга, будто списаны с одной. Вожатые даже засмеялись такому совпадению. А начальник не засмеялся и сказал:

– Плакать надо. Я не понимаю: для чего это делается?

И вот начался у них разговор про лицо дневников: пускай оно будет самобытное, возрастное и творческое. Что это означает, понять нелегко. Но Галя, конечно, поняла и сказала потом Эльвире:

– Знаешь, пиши как вздумается. Я ошибки исправлю, а остальное на твоей совести. Пиши.

Эльвира страшно испугалась, что «на совести». Она хотела в тот же миг отказаться от поручения. Тогда Галя растолковала по-простому, Эльвира успокоилась и в конце концов написала:

«Сегодня исключили Головина Валеру. Какой ужас! Как ему жить?»

А ведь правда: как жить человеку, если его за человека не считают и гонят в шею из октябрят? И как это получилось, что он докатился и достукался, – вот вопрос.

Ну, раньше Валерку в отряде почти не замечали. Потом он взял камень и больно попал камнем в спину. Хотя спина была только Гришина, все другие ребята закричали в один голос:

– С ума сошёл! Ты что делаешь! А если мы тебя так?

– Плевать! – ответил Головин. – Я никого не боюсь. Вот позову старшего брата!..

Потом произошёл ещё случай. Сидели Вовик и Вера в игрушечном домике. Был на детской площадке такой расписной терем-теремок из фанеры. Там скамейки и даже окна и двери, чтобы в них выглядывать, входить и выходить. Там хорошо, спокойно, и Вовик гостил там у Верочки, как взрослый сосед. Они вели с хозяйкой серьёзные соседские разговоры.

Верочка жаловалась:

– Вы не поверите, у моей Кати третий день хронический насморк. Я просто выбилась из сил. Болеет, болеет! Наказание с ребёнком…

Вовик вздыхал в ответ протяжно, как паровоз.

– Охо-хо, – говорил. – Маленькие детки – маленькие бедки. Погодите, вырастет – ещё не то будет.

– Ах-ах! А что же будет, скажите на милость?

Вовик пояснил:

– Женится. Внуки пойдут. Сама на гулянку, а внуков-то вам…

В это время проходил мимо теремка Головин. Он сунул свой нос в окошко и в чужие дела, хотя его не просили. Услышал про женитьбу, засмеялся громко, закричал на весь мир:

– Целуются, целуются!

Некоторые девочки, развесив уши, поверили. Они, развесив уши, прибежали смотреть, но ничего такого, конечно, не увидели. Головин бессовестно врал. Вовик полез к нему драться, потому что обидно за Верочку. За себя-то не стал бы, а вот за неё – да. Через минуту на площадке творилась неразбериха, и гвалт, и суматоха.

Примчался Боря Филатов, спросил:

– Кого бьют? Чего сразу не позвали? Эх вы!

Прилетела Эльвира:

– Целуются? Вовик? С Валеркой? Ужас какой!

Наконец подошёл Ромка Давыдов.

– Как не стыдно, – сказал. – Они самые слабые в отряде, Вовик и Вера. Как не стыдно! Ты вот попробуй кинься на меня.

Головин, понятно, на командира не кинулся, но ответил нахально:

– Ха, слабые! Зато обнимаются крепко. Любовники они!

– Испорченный грубиян! – закричали ребята. – Не смей говорить!

– Плевать, – снова ответил он. – Подумаешь, недотроги. Плевать!

А когда появилась Галя и стала во всём разбираться, Головин даже ей сказанул, совсем обнаглев:

– Ладно, знаем. Не покрикивай больно-то. Сама целовалась с нашим физруком…

Что после этого было, описать невозможно. Потому что как будто ничего не было, а только молчание одно. Зато такое молчание – гробовое! Галя без звука пошевелила губами, сморщилась и пошла, пошла прочь очень быстрым шагом. Тут уж Ромка Давыдов размахнулся да как треснет Головина по голове – только звон полетел! Некоторым тоже захотелось стукнуть. Но вдруг Юля Цветкова его заслонила.

– Не надо, – сказала, – руки марать. Не сравнивайтесь с ним, ребята. А ты, – сказала Головину, – уйди! Смотреть на тебя противно.

Нахальный Головин на этот раз ни гу-гу не проронил. Он поплёлся, как вопросительный знак, – горбатый и жалкий. По пути всё оглядывался, хотел что-то сказать, но никто больше не обращал на него внимания.

Ну, а Галя и Надежда Петровна, когда раскусили Валерку, стали следить за ним в оба. Вернее, в четыре глаза следили за его поведением, но толку не получалось. Он всюду опаздывал, не хотел заправлять постель. Он спорил с некоторыми на полдник, чтобы выиграть и съесть чужое. А потом он вообще украл, но про это и вспоминать неохота…

И вот как-то раз Галя сказала воспитательнице:

– Мне кажется, с Валериком уже ничего не поделаешь. Поздно.

– В десять лет? – удивилась Надежда Петровна. – Зря вам так кажется, Галочка. Неисправимых нет, и в это нужно хотя бы поверить.

– Я верю, – сказала Галя. – Но в семье не без урода. Откуда же в нашем обществе берутся жулики, предатели, мерзавцы? Не из детства ли?

А в самом деле – откуда? Галя и Надежда Петровна долго рассуждали, но так и не нашли единственный ответ. А про Валерку решили, не сомневаясь, что на него влияет отрицательный брат из первого отряда. Этот брат, между прочим, был тоже Головин, только по прозвищу Башка и взрослый. Он уже умел курить в туалете и грубить воспитателям почём зря. Его хотели выгнать из лагеря, но приехала мамаша и плакала у начальника, и тогда Башку оставили до конца смены. Вот к нему-то и бегал Валерка, чуть что. Даже просто так убегал, без всякой причины. Со старшими ему казалось полезней.

Между прочим, в один нехороший день оба Головина поймали Васю Груднева в подходящем месте. Помните, когда Вася был ещё Одинокий Пират, то налетел на Валерку с кинжалом? Так вот за это Башка ему сильно надавал. Помните, Вася ходил с фонарём и всё раздумывал, что ему делать в жизни дальше? Как раз тогда он и в Африку хотел, и Тима подстрелил. Ну, да это известно, повторять не стоит. Здесь важно другое: к чему разговор? Получив урок, Вася здорово изменился, многое понял. А вот Головин, хоть кол ему на голове теши, всё тянул да тянул плохую комедию.

Он жил в отряде, но сам по себе, то есть каким-то уродливым отщепенцем. Даже в своей звёздочке ни с кем не играл, не водился от души, и ребята с ним не водились. Конечно, Головину было плохо, но он всего этого не понимал и не пробовал исправиться. Ну, а если какое-нибудь задание или обязанность, то уж здесь он всегда отлынивал.

Однажды приступили к уборке территории, а Головин – бежать. Миша его перехватил, говорит запросто:

– Эй, бери веник, шуруй от веранды до клумбы. Это будет твой участок. Ясно?

– Сам шуруй, – вдруг отвечает Валерка. – Я приехал отдохнуть от школы, а не работать здесь.

Миша немного остолбенел, спрашивает, не понимая:

– Как же так? Все работать, а ты бездельничать лодырем?

– Я вас не заставляю.

– Но мы же соревнуемся! – Миша кричит. – Звёздочку подводишь!

А Валерка на это:

– Плевать! Я не дворник. А для уборки есть подметательные нянечки. Им за это деньги платят.

Остальные трудились рядом и всё слышали и просто ахнули от возмущения. Ну и фрукт! Проучить бы его! Максим закричал, что настала пора. Боря закричал, что пора настала. Даже тихий Коля Смирнов хотел вмешаться руками для воспитания лодыря.

Но в этот напряжённый момент возникла, как всегда, наблюдательная Галя. Она сказала:

– Так. Спокойно, мальчики! Пусть Валерий отдыхает. Если у него нет чувства долга и совести, пусть отдыхает. Только с одним условием, – сказала Головину. – Ты будешь сидеть и смотреть, как работает твоё звено. Уходить, читать или заниматься чем-то посторонним нельзя. Сидеть и смотреть. Согласен?

Валерка ухмыльнулся, ответил, что согласен, и развалился на веранде, как цыганский барон.

– Ха, – сказал Боря, – я бы тоже мог!

– Нет, не смог бы, – возразила Галя.

Тут она хорошенько растолковала, что безделье очень невыносимо, что оно – самый страшный приговор. Во-первых, скука до потери сознания. Во-вторых, совесть заговорит и будет её угрызение, а это больней, чем даже кулаком. Скоро Головин сам попросит работы, а в наказание не сразу получит. Вот тогда-то он прочувствует, пожалеет и поймёт…

– Правильно, – сказали ребята, Подумав, – пожалеет. – А Валерке крикнули, не подавая хитрого вида: – Сиди, сиди! Мы за тебя потрудимся, а ты ленись давай во все лопатки. Посмотрим.

Ну, что же. Первый день Валерка ленился на веранде и – хоть бы хны. Второй день – опять хоть бы хны вместо работы. Весь отряд смеялся над ним, показывал пальцами, а он сидел, как упрямая колода, посмеивался в ответ. Возможно, ему было тошно и стыдно и совесть уже говорила что-то, но только не вслух. Когда же наступил третий день, Валерка снова занялся бездельем, зато не выдержали ребята.

Во время уборки подскочили они к лодырю – кто с веником, кто с решимостью, – и Миша Мороз как закричит:

– Головин, в конце концов! Ты кто такой? Ты октябрёнок или нет?

Сперва он грустно посмотрел на ребят. Потом посмотрел куда-то в противоположную сторону. А потом вдруг захихикал и говорит:

– Наверно, я Братец Кролик…

– Врёшь! – возмущаются люди. – Тунеядец, вредитель – вот ты кто!

– Сами вредители, – говорит Валерка. – Зачем на мне опыты испытываете? Сами сказали, чтоб не работал. Вот и увидим, кто кого.

– Выходит, ты один против всех?

– А чего? Хотя бы и так. Плевать мне на вас!..

Между прочим, голос у Валерки дрожал и слёзы напрашивались, но этого никто не заметил сгоряча. Вася стукнул Валерку веником, другие чуть не лопнули от гнева. Миша Мороз еле перекричал свою звёздочку. А потом он сказал культурно и тихо, потому что командир:

– Головин, ты доконал наше терпение. Мы долго прощали, но теперь всё.

– Ой, страшно! – зафыркал Валерка. – Чего вы мне сделаете?

– Увидишь. Звёздочку отберём!

– Я другую достану…

– А мы носить не позволим! Из октябрят выгоним!

Любой на месте Головина молча притих бы и не задирался дальше. Куда там, когда такая опасность на носу! Но этот глупый мальчишка нисколько не сдержался. Он даже ляпнул в ответ:

– Пожалуйста, выгоняйте. Проживу и без вас, не заплачу. Мне ваша звёздочка как пятая нога…

Тут, конечно, случилась немая сцена. Ребята разинули рты и долго не могли их закрыть от неожиданности и недоумения. А вечером, когда все надели рубашки со звёздочками, чтобы стоять на отрядной линейке, Валерку окружили командиры с Ромкой Давыдовым во главе. Они были жутко серьёзныё. Ромка выразительно сказал:

– По решению совета и членов совета!..

В тот же момент Миша как рванёт Валеркин значок! На рубашке у него получилась дырка, а из глаз вовсю брызнули слёзы. Он завопил:

– Отдай! Не твоя!

– Молчи уж! – сказали ребята. – Ты недостойный. Беги прочь!

И тогда Валерка побежал…

На линейке он не появился. Можно представить, что он думал и как переживал! Всунуться в октябрятский строй с дыркой вместо звёздочки было просто немыслимо. И Валерка пришёл в отряд только перед сном.

А утром как раз наступил день, то есть особенный день – родительское воскресенье. Мамы, и бабушки, и некоторые папаши радостно ворвались в лагерь с мешками наперевес. Началась всеобщая срочная поголовная кормёжка. Ух, и поработали все!.. Какие похитрей, те, конечно, прятались в кусты, потому что врачи и воспитатели оказывали сопротивление. Сознательные малоежки, правда, сдавались и относили продукты в отрядный шкаф. И всё же многие добились расстройства желудка. Ну, да это известно, и не в этом суть. Главное, что заодно с другими родителями прикатила к Валерке и Башке их мама Головина. И она заварила такую кашу!..

Сперва без лишних слов она воткнула братьям в рот по пирожку. Потом спросила:

– Ну, как вы здесь? Никто не обижает?

– Они меня исключили! – мгновенно заревел Валерка. – Сорвали звёздочку… Они презирают меня…

– Ах какая потеря! – засмеялся Головин-Башка.

– Не расстраивайся по пустякам, – сказала и мама. – А за что исключили-то, расскажи.

Тогда Валерка стал объяснять: мол, принуждали быть подметалой. Мол, за правду, которую про вожатую сказанул. Под конец он всё же одумался, заговорил по совести:

– Я бы извинился, да никто слушать не захотел. Я бы исправился, но они не просят. Мама, мам! Ты сделай так, пожалуйста… Все октябрята, а я никакой… Ты сделай так, чтобы меня снова приняли, мама.

– Безобразие! – внезапно крикнула она. – Да ты ни в чём не виноват. Сидите здесь, а я пойду и наведу порядок!

Что ж, братья остались на скамейке подъедать гостинцы и ждать. А мамаша Головина сорвалась и на всех парусах отыскала Галю.

– Вы придираетесь! Я буду жаловаться! – шумела она.

– Позвольте, – сказала Галя, когда удалось сказать, – я Валеру не исключала. Я даже не знала, ребята сами…

Но Головина ничего не слушала.

– В том-то и дело! – кипятилась ещё хуже. – Только и знаете, что в работу запрягать! А это – это вы просто мстите ребёнку!

– Батюшки! Да за что?

– Он вас уличил!

– В чём же? – спросила Галя и покраснела без причины.

Ну, дальше пошла такая беседа, что продолжать её понадобилось у начальника лагеря. Взамен праздника, радостей и веселья в родительский день получилось полное следствие. Причём противное: как влипли в грязь. Всем было стыдно, хотя и не каждому по заслугам. В штаб вызывали Валерку и старшего Головина, который невесть что наплёл про Галю. Потом вызывали командиров звёздочек и Ромку Давыдова. Из разных ответов и рассказов начальнику скоро стало ясно, кто виноват, а кто замешан зря. И воспитатели поняли историю с Валеркой, и вожатые, какие были в штабе. Только мамаша Головина будто ничего не понимала.

– О господи! – всё твердила она. – Ну, ошибся ребёнок… У него тоже своя гордость есть… Прикажите звёздочку отдать. Всё равно это фикция.

Вот так да, ввернула словечко! Означает оно обман, вымысел, что-то не существующее на свете. Выходит, Головина хотела сказать, будто октябрятские дела – никому не нужная выдумка? Воспитатели, услышав такое, поразились, конечно. Но вместо того чтобы отчитать мамашу или вообще выставить из штаба вон, они начали доказывать ей, как она заблуждается.

Там ещё много было взрослых разговоров и споров. А из ребят лучше всех выступил в штабе Ромка. Удивительно: он ведь троечник и в начале смены жил молчаливо. Юля даже говорила про него, что безвольный растяпа. Но вот прошло, время, свои тройки Ромка, видать, не вспоминал и больше не робел, как у себя в школе. Он постепенно сделался хорошим командиром группы, и воля у него появилась, и всё, что надо. Потому он смело сказал, когда потребовалось:

– Да, мы сами исключили Валерку. Наш октябрятский совет.

Старшая пионервожатая сказала на это:

– Но у вас нет права исключать, разве не знаешь?

А Ромка сказал:

– Он – недостойный.

– Но у вас нет права, – повторила вожатая.

– Пускай дадут. Нельзя, чтоб в отряде были недостойные.

– Нужно не отделываться от них, а воспитывать, Давыдов.

Тут Ромка немного подумал и произнёс целую речь:

– Бывает, натворил – и можно извиниться. Бывает, поступил нечаянно – и можно воспитать. Валерку воспитывали, воспитывали, а он – никак. Ну и что делать? Папин знакомый дядя Лёша работал на грузовике и совершил уличную катастрофу. Его посадили в милицию. Он, вообще, добрый, сразу понял ошибку, извинился, а его – всё равно. Папа сказал: есть проступки, за которые надо нести ответственность и кару. Кара – это такое сильное наказание, понимаете? Чтобы облегчить свою совесть и вину искупить. Вот и Валерка…

Ромка ещё не закончил такое прекрасное выступление, но тут зашумела мамаша Головина и спутала его остальные мысли. Тогда старшая пионервожатая сказала: