355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Яковлев » 1 АВГУСТА 1914 » Текст книги (страница 8)
1 АВГУСТА 1914
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 14:54

Текст книги "1 АВГУСТА 1914"


Автор книги: Николай Яковлев


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Пролог кампании 1915 года

7—8 февраля, Восточная Пруссия. Ревут орудия, немцы идут на двусторонний охват 10-й русской армии, стоявшей на 170 километровом фронте перед Мазурскими озерами. Гинденбург надеется развить его в глубокий прорыв. В занесенных снегами лесах, на безымянных высотах и глухих болотах вспыхнули жестокие бои. Армия в относительном порядке отошла, немцам удалось отрезать в Августовских лесах только ХХ-й русский корпус. Русское командование попыталось вызволить попавшие в беду войска, но из-за ошибок в управлении это не удалось.

Воины XX корпуса десять дней бились в лесах. Они приковали к себе силы, которые немцы намечали для развития наступления, и своим стойким сопротивлением сорвали его. Корпусу пришлось испить горькую чашу до дна. Потеряв надежду на выручку извне, ХХ-ый корпус попытался вырваться из кольца и выйти к Гродно. Остатки корпуса, расстреляв все патроны и снаряды, 15 февраля 1915 года бросились в последнюю отчаянную атаку буквально с голыми руками. Волна русских солдат сбив пехоту противника, докатилась до огневых позиций немецких батарей, стрелявших сначала беглым огнем, гранатой на удар и, наконец, картечью. Бойцы ХХ-го корпуса падали чуть ли не у колес вражеских орудий.

Корпус нашел гибель в Августовских лесах. Германский генерал, руководивший боем, обратился к кучке израненных и контуженных русских офицеров, затащенных в плен: «Все возможное в человеческих руках, вы, господа, сделали: ведь, несмотря на то, что вы были окружены (руками он показал полный охват), вы все-таки ринулись в атаку, навстречу смерти. Преклоняюсь, господа русские, перед вашим мужеством». И отдал честь.

Известный тогда немецкий военный корреспондент Р. Брандт писал 2 марта 1915 года в «Шлезише Фолькцайтунг»: «Честь ХХ-го корпуса была спасена, и цена этого спасения – 7000 убитых, которые пали в атаке в один день битвы на пространстве 2-х километров, найдя здесь геройскую смерть! Попытка прорваться была полнейшее безумие, но святое безумие – геройство, которое показало русского воина в полном его свете, которого мы знаем со времен Скобелева, времен штурма Плевны, битв на Кавказе и штурма Варшавы! Русский солдат умеет сражаться очень хорошо, он переносит всякие лишения и способен быть стойким, даже если неминуема при этом и верная смерть!»

Бои в Восточной Пруссии с августа 1914 года до ранней весны 1915 года, когда русские войска были в третий и последний раз вытеснены отсюда, отличались невиданным упорством. Немцы ожесточенно дрались в обороне и не считались с потерями в наступлении. «Восточная Пруссия далась русскому солдату нелегко, – писал очевидец журналист B.В. Муйжель. – Если на войне каждая пядь пройденной земли полита кровью, то в Восточной Пруссии эта кровь лилась широкой и страшной рекой. Упорство врага – упорство, победа над которым венчает неувядаемой славой русское войско, – поставило вопрос о занятии Восточной Пруссии едва ли не на почву личного дела каждого участвовавшего в этом кровавом шествии».

Уходя в феврале – марте 1915 года из Восточной Пруссии, русские оставляли бесчисленные дорогие могилы. Струганные белые кресты, торопливые надписи химическим карандашом: «Здесь погребено столько-то нижних чинов и столько-то офицеров N-ского пехотного полка. До скорой встречи, товарищи!»

Писавшие трезво смотрели на свою судьбу – многие из них тоже отошли в братские могилы.

Восточная Пруссия познакомила русские войска с коварством врага. Вступив на территорию Германии, они расплачивались за все полноценной монетой – никаких реквизиций. Публицист Муйжель рассказывал, как офицеры делали все возможное, чтобы не утеснить мирных жителей: «Понимаете, у них дети, сестры, все такое… Конечно, война,-я понимаю, а все-таки по-человечески… Они, дураки, думают, что пришла чуть не татарская орда, боятся, так, понимаете, такое дело…

Так шла армия восточных варваров, эта некультурная дикая орда, среди которой, как известно с детства каждому Фрицу, есть племена, питающиеся сырым мясом, а при случае не прочь полакомиться человечинкой, носящие общее название: солдат –казак», – саркастически заканчивает публицист.

Русские войска действовали в районах, где многие годы готовились к войне. Среди жителей была развернута агентурная сеть, устроены скрытые телефонные линии.

Эскадрон втянулся в деревушку, полуразрушенную снарядами. «Жителей не видно, – рассказывал русский офицер, – кто не убежал, отсиживался в подвалах. Спешились мы, ходим по этим подвалам, вытаскиваем засевших. Откровенно говоря, я немного опасался засады и осматривал лично сам. Вдруг вижу – старуха. Старая, как гриб сушеный, – юрк в какую-то дыру. Я за нею; что же вы думаете? Подвал уже разрушен. Вместо дома развалины, и пол провалился. Этакий немного фантастичный верхний свет. Гора мусора от разрушения. Слышу – старуха моя говорит с кем-то. Я ближе, но за мусором все же прячусь –черт его знает? Погибнуть так, зря, в каком-то подвале – обидно! Смотрю: что же вы думаете? Телефончик! Самый настоящий телефончик с черной трубкой и всем прочим. И моя старушка изволит сообщать о том, что вошла кавалерийская часть, очевидно, передовая, в количестве одного эскадрона и т.д. и т.д., словно она сама-была драгуном! Вот как у них дело обставлено!»

А когда русским приходилось отходить, в спину отступавшим били пулеметы, укрытые в домах «мирных» жителей, где задолго до войны были залиты цементные площадки. Восточная Пруссия вполне оправдала свою репутацию осиного гнезда военщины.

Русские уходили из Восточной Пруссии, подавленные превосходством врага, особенно в артиллерии. «На одну «очередь» нашей батареи, – писал офицер, участник тех трагических боев, –немцы отвечают десятью: шрапнелью и гранатами по нашим окопам, а «чемоданами»– по резервам и штабам. Но иногда тяжелый снаряд попадал и к нам… Я никогда в жизни не забуду впечатления от разрыва этих «чемоданов». Сидишь себе в грязном, холодном окопе. Слышишь где-то у немцев тупой звук далекого выстрела, потом ухо улавливает звук приближающегося снаряда, режущий воздух,и хрипящий звук «хрр-о-о» где-то высоко в небе, все увеличивающийся, ближе, ближе и все ниже!.. На мгновение этот звук замирает… с ним вместе замирают наш слух и наше дыхание… И затем: «Тра-а-ах!» – взрыв. Трясется земля! Дух захватывает от сотрясения воздуха! Видишь огромный столб земли, дыма и огня, высоко поднявшийся к небу, разрушивший все, что было живого и не живого на месте взрыва… Впечатление от рук, ног и прочих частей человеческого тела, разбросанных после взрыва этого снаряда,– невыносимо для человека, оставшегося в живых. Душу раздирающие крики и стоны тяжело раненных снарядом людей завершают его страшный эффект!»

Израсходовав людские резервы и материальные средства, германское командование было вынуждено констатировать, что его оперативные предположения сорваны в самом начале – русский фронт местами отодвинут, но нигде не прорван. Больше того, оправившись, Северо-Западный фронт контратаковал с величайшей энергией. Гвардия отбросила немцев к Августовским лесам, а у Нарева сибирские дивизии снова взяли Прасныш, захватив до десяти тысяч пленными.

Сильнейшие атаки врага против русской крепости Осовец, прикрывшей пятидесятикилометровый участок меду 12-й и 10-й русскими армиями, были отбиты с исключительно тяжелыми потерями блокадного германского корпуса. У Осовца германцы столкнулись с глубоким построением обороны – за предпольем следовали три оборонительных позиции: первая – на расстоянии около 10 километров от крепости. Дальше второй оборонительной позиции в четырех-пяти километрах от Осовца враг так и не прошел. Безрезультатные штурмы фортов Осовца посеяли в германских войсках глубокое уныние, опрокинув уже сложившееся представление о том, что крепости в эту войну берутся в несколько дней. Осовец несокрушимым бастионом стоял на пути врага более полугода. К концу 1915 года, имитируя русских, стали применять глубокое построение обороны и на Западном фронте.

С глубоким отчаянием Фалькенгайн подводил итоги: «Немецкие силы дошли до пределов боеспособности. При своем состоянии… они не могли уже сломить сопротивления скоро и искусно брошенных им навстречу подкреплений». Фронт снова стабилизировался, Алексеев, назначенный сюда главнокомандующим вместо Рузского, деятельно крепил оборону. Как русское, так и германское командование были вынуждены признать, что их планы не удались. В результате этих боев, отмечает А. Зайончковский: «Больше всех оказались в выигрыше французы и англичане, так как отвлечение на Восточный фронт 4 германских корпусов явилось крайне благоприятным фактором для Антанты. Подготовлявшийся против нее удар был отведен на русскую сторону. Англичане получили время для работ по дальнейшему развитию своих вооруженных сил, а французы могли заняться накоплением крупных артиллерийских запасов для будущих операций».

В январе – марте австрийцы, кладя дивизию за дивизией, пытались снять блокаду с Перемышля. Наступая по пояс в снегу, враг нажимал от Карпат с яростью отчаявшегося – комендант Перемышля доносил по радио об истощении запасов в крепости. Все было тщетно. 8-я армия Брусилова, отбив натиск, в свою очередь перешла в наступление немедленно, но верно преодолевая чудовищные трудности, стала подниматься к перевалам.

22 марта 1915 года по всему миру разнеслась весть – Перемышль пал! В плен пошли 9 генералов, 2 500 офицеров, 120 тыс. солдат, было взято 900 орудий. Антанта еще не знала таких побед. Главнокомандующий французской армией Жоффр поспешил отпраздновать ее, распорядившись выдать всем чинам от солдата до генерала по стакану красного вина.

На русские обращения, когда же западные союзники помогут русской армии, Жоффр, как обычно насупив брови, изрек: «Мы их скоблим понемногу и тем препятствуем переброскам германских сил на ваш фронт. Поверьте, я чувствую, сколь дорого обходится русскому народу эта война, но я опасаюсь, что вы не в состоянии оценить значение тех потерь, которые мы сами несем. Мы теряем в этих боях цвет нации, и я вижу, как после войны мы очутимся в отношении национальной культуры перед огромной пропастью (он подкрепил последние слова жестом своих толстых рук). И не знаю, чем эта пропасть будет восполнена.

Что будут представлять собой новые поколения?»

Посему Жоффр озаботился, чтобы тогдашнее поколение сначала как следует вооружилось и подготовилось и только потом ринулось на «гуннов»– немцев. Генерал Иванов думал не о будущем, а сразу хотел использовать победу у Перемышля. Осаждавшие крепость войска были брошены в Карпаты, дабы, наконец, выйти на Венгерскую равнину и устремиться к Будапешту. Далее рисовались самые заманчивые перспективы – обход всей линии Краков, Познань, Торн. Ставка, естественно, с радостью, согласилась.

Перевалить Карпаты русские войска могли. Понукаемые Ивановым, они к середине апреля овладели перевалами на Бескидском хребте. Чем дальше 8-я армия втягивалась в Карпаты, тем большая тревога охватывала Брусилова. Его сосед справа – 3-я армия уже с февраля сообщала о грозных признаках подготовки сильнейшего наступления врага. Разведка доносила о том, что против X корпуса 3-й армии у Горлице встают на позиции бесчисленные тяжелые батареи. Парки в тылу забиты снарядами. Враг боялся, не мог к не смел допустить русского прорыва крупными силами через Карпаты.

Болея за свою армию, Брусилов понимал, что случится с ней и соседом справа в результате неминуемого наступления врага у Горлице в тыл всему Карпатскому фронту: «Так как, невзирая на его (командующего 3-й армией) требование, ему подкрепления не посылались, а у него резерва не было, то нетрудно было предвидеть, что его разобьют и моя армия, спустившись в Венгерскую равнину без огнестрельных припасов, должна будет положить оружие или погибнуть. Поэтому я только делал вид, что хочу перейти Карпаты… Я не стал добиваться дальнейших успехов на моем фронте, наблюдая лишь, за тем, чтобы держаться на своих местах с возможно меньшими потерями. Я об этом своем решении не доносил и войскам не объявлял, но выполнял этот план действий как наиболее целесообразный при данной обстановке».

Собиралась страшная гроза, а Ставка разбиралась в происходившем на горизонте не лучше, чем слепой в красках. Она пребывала в сладостном ожидании – вот-вот Брусилов доложит о том, что христолюбивое воинство за Карпатами!

Только истонченная линия Х-го корпуса в несовершенных окопах отделяла их мечты от катастрофы.

Враг наседает

11-я германская армия под командованием Макензена была специально создана для прорыва у Горлице. В нее вошли три ударных германских корпуса, взятых с французского фронта, не считая австрийских частей. Фалькенгайн гордился тем, что в армию «назначены многочисленные офицеры, точно усвоившие на Западном фронте наиболее яркие из новых приемов войны». План наступления, утвержденный кайзером, предусматривал таранный удар – задавить русских артиллерией и заставить уйти из Галиции. Только на фронте X корпуса, на который обрушился главный удар немцев, враг выставил 50 тяжелых батарей, не считая многих сотен полевых. А во всей третьей армии, состоящей из семи корпусов и державшей фронт в 200 километров, было четыре тяжелых орудия! 1 мая на тридцатикилометровом участке: прорыва у Горлице германская артиллерия открыла ураганный огонь.

Как исполинская гнусная тварь, германские войска наползали на русские позиции – «когтистыми лапами» была пехота, а «хвост» – тяжелая артиллерия – находился вне пределов огня нашей полковой и дивизионной артиллерии. Вражеские батареи с безопасной дистанции методически разрушали первые линии траншей. Когда воронки, перекрывая друг друга, превращали позиции в страшное месиво, громыхающая гадина трусливо вытягивала лапы – немецкая пехота совершала осторожный бросок и с лихорадочной поспешностью закреплялась. Следовала неизбежная русская контратака, ее отбивали сравнительно лег ко, с помощью уже выдвинувшейся немецкой легкой артиллерии, а тем временем подтягивался «хвост» – придвигался на несколько километров, и все начиналось с начала. Русские полки снова терзал огненный ураган.

Немецкие снаряды шипели в русской крови, а отвечать было нечем – у пушкарей третьей армии не больше 5 – 10 снарядов в день на орудие, которых было трагически мало. Кайзеровские генералы не жалели стали, русские – людей..

Случился горлицкнй прорыв – отвратительный зверь прогрыз окровавленную дыру в русском фронте. То были неописуемо тяжелые дни для нашей армии: массами гибли солдаты, надламывалась психика уцелевших. В кромешном аду безысходного отступления перед бездушной силой русская армия попятилась, но не дрогнула, управление не было утрачено. Войска безоговорочно повиновались боевым командирам, но поредевшие взводы, роты, а иногда и батальоны вели безусые прапорщики и подпоручики, уже в 1915 году заместившие выбитых кадровых офицеров; таких на полк теперь приходилось пять-шесть человек. Зеленая молодежь, вчерашние гимназисты, реалисты, семинаристы с бездумной отвагой стремились подражать павшим или искалеченным старшим товарищам.

Подчиненные… В ротах по четыре-шесть солдат старого состава, унтер-офицеры – зеленые выпускники полковых учебных команд. Юные командиры как могли организовывали контратаки. Они понаслышались, что в бой подобает идти с сигарой во рту, тупой шашкой, подозрительно смахивающей на театральный реквизит, если есть-в белых перчатках и только впереди нижних чинов.

В прекрасные дни мая, задыхаясь от отвратительной вони меленита и дешевого табака, многие впервые взяли в рот папиросу на фронте, юноши в хаки вели толпы солдат в сплошную черную стену разрывов. Вытягивая мальчишечьи шеи, они что-то кричали, наверное очень воинственное, слова не были слышны в грохоте и визге снарядов. Роты и батальоны безвозвратно исчезали в кромешном мраке смертоносной стены.

Для глаза грамотною военного этот наивный героизм был сущей нелепицей. Сердца профессионалов закрыты эмоциям, их обескураживал не ужас происходившего, а понимание бессмыслицы массового избиения недостаточно обученного личного состава. Генерал А.Л. Брусилов, 8-я армия которого находилась южнее 3-й, во избежание окружения был вынужден отдать приказ на отход. Горлицкий прорыв заставил его оставить Карпаты.

Он пока не видел возможности остановить отступление перед лицом технически превосходящего врага, больше того, «за год войны обученная, регулярная армия исчезла; ее заменила армия, состоявшая из неучей. Только высокие боевые качества начальствующего персонала, личное самопожертвование и пример начальников могли заставить такие войска сражаться и жертвовать собой во имя любви к Родине и славы ее. Более чем в каких-либо других войсках в данном случае можно было сказать: «Каков поп, таков и приход». Впрочем в тех жутких контратаках среди солдатских гимнастерок мелькали черные фигуры – полковые батюшки, подоткнув рясы, в грубых сапогах шли с воинами, ободряя робких простым евангельским cловом и поведением, достойным сану, молнии взрывов отражались в тусклой позолоте поднятых над головами крестов. Они навсегда остались там, на полях Галиции, не разлучившись c паствой.

Ставка и командование фронтом приказывали ни в коем случае не отрываться от противника. В результате 15 дней по нашим войскам молотила тяжелая артиллерия. Неповоротливое русское командование, вместо того чтобы приказать отскочить от Горлице и планомерно занять подготовленный рубеж, стремилось подпирать трещавший и выгибавшийся фронт. Подкрепления давались по частям по мере подхода и расходовались в бессчетных контратаках. Даже не было сделано попытки нанести удары по флангам группировки Макензена, таранившей русский фронт.

При абсолютном превосходстве врага в тяжелой артиллерии и жесточайшем снарядном голоде у русских последствия было нетрудно предвидеть. Хотя и устилая путь трупами, немцы ползли на Восток. 3 июня оставлен Перемышль, 22 июня – Львов. Русские армии откатывались к границам России. Галиция эвакуирована за два месяца. Техническое превосходство врага подавляло. В разгар этого горестного сражения в русских войсках обнаружилась постыдная нехватка всего – винтовок, чтобы вооружить пополнение, сапог, чтобы обуть солдат.

Поражения оскорбили и ожесточили армию, виновников не надо было разыскивать, их имена были на устах – придворная камарилья, старший генералитет, оказавшиеся неспособными обеспечить войска. Благостная бездарность высшего командования била в глаза. Оставшиеся в живых рядовые и офицеры-фронтовики знали, что они до конца и даже больше исполнили свой долг. Людендорф сквозь зубы признал: «Фронтальное оттеснение русских в Галиции, как оно бы ни было для них чувствительно, не имело решающего значения для войны… К тому же при этих фронтальных боях наши потери являлись немаловажными», точнее, тяжелыми. Младшие офицеры и солдаты, отражая атаки, все чаще использовали воронки от германских снарядов, особенно тяжелых. Они группами укрывались в них и частым огнем нередко отбивали наседавшего врага. В тяжелых боях на кровавых полях Галиции в русских войсках родился групповой боевой порядок, пришедший на Западный фронт спустя почти два с половиной года, к концу 1917 года, в сражении при Камбре.

В эти тяжкие дни среди тех, кто готовился встать в ряды действующей армии, все же оставалось немало молодежи, восторженно готовой отдать свою жизнь в схватках с врагом. Советский генерал-лейтенант М.Н. Герасимов (в Великую Отечественную – командарм) свои неоконченные мемуары «Пробуждение» начал с Года 1915, весной которого он на всю жизнь одел военный мундир. В шестьдесят с лишним лет боевой генерал восстановил на страницах книги первые месяцы военной службы в крепости Новогеоргиевск, где пробыл с полгода, его роту готовили стать артиллеристами.

Хотя «солдатский вестник» приносил жуткие слухи с фронта, молодые солдаты были полны боевого задора, прилежно изучая положенное им. «Сегодня, – писал М.Н. Герасимов в дневнике 30 мая, – мы, облаченные в черные штаны и такие же мундиры с красными кантами и с начищенными до блеска артиллерийскими пуговицами, в черных фуражках, высокая тулья которых тоже была оторочена красным кантом, принимали присягу. Лакированные козырьки фуражек придавали нам строгий и внушительный вид… Принятие присяги было обставлено и выполнено очень торжественно. Слова клятвы священник читал проникновенно, отлично пел хор, красиво стояли офицеры, держа фуражки перед собой на согнутой левой руке. В общем получалось, что принятие присяги не пустая формальность, а очень трогательный обряд. После принятия присяги священник произнес небольшое, но прочувствованное слово, обращенное к «защитникам нашей великой Родины, христолюбивому воинству».»

Марш «под звуки большого, хорошо слаженного оркестра» перед «бородатым стариком-генералом, стоявшим в окружении блестящей свиты» – комендантом крепости, генералом от кавалерии НЛ. Бобырем. Герасимов с товарищами взбудоражены: «солдатский вестник» передает – надвигается гроза на Варшаву и крепость. Немцы идут. Молодые солдаты видят, как с утра до темноты десятки вражеских самолетов ведут усиленную разведку крепости, иногда сбрасывают бомбы. «Огонь крепостных орудий не в состоянии не только поразить их, но и просто отогнать, хотя все небо усеяно белыми облачками от разрывов снарядов». Видимо, вблизи крепости орудуют и шпионы. Отправившись по делам в местечко неподалеку, молодые люди поспешили в лавчонку гостеприимного хозяина, у которого красавица дочь. Лавка закрыта, окна забиты. Старик полицейский сумрачно прогоняет их. Приятель Герасимова: «Шпионы, ясное дело.

Хорошо еще, что мы не втюрились. Вот вам и Берточка. Суламифь с Соломоном – он посмотрел на меня».

Слухи, слухи, слухи разбивают недавние иллюзии еще до встречи с врагом. Говорят, что «начальник обороны южного отдела крепости генерал-майор Кренке перешел к немцам, унося с собой массу сведений о крепости, планы, чертежи и прочее. Вот вам и высший офицер русской армии! А сколько еще немцев сидит у нас в армии!» Все не так. Начальник инженеров крепости полковник Короткевич с группой офицеров выехал на автомобиле осматривать передовые укрепления .Они напоролись на наступавшую немецкою роту. Короткевич убит, погиб еще офицер, двое ранены, один попал в плен. Как молния по гарнизону слух – инженеры «изменили». Что до генерал-майора А.К. Кренке, то он отошел из крепости вместе с войсками. Но у почти стотысячного гарнизона Новогеоргиевска подорвано доверие к высшему командованию.

Подорвано стихийно в солдатской массе и по знанию фактов среди начальствующего состава действующей армии. Как заметил А.А. Брусилов в своих «Воспоминаниях» о событиях 1915 года: «Повторяю: я славы не искал, но проливая тогда солдатскую кровь во имя Родины, теперь я имею право желать, чтобы хотя бы история достойно оценила моих самоотверженных героев – солдат и офицеров. В память погибших воинов я пишу эти строки, а не для прославления своего имени. Мир праху дорогих усопших боевых товарищей! Мне было обидно за мою дорогую армию… Конечно, эти записки увидят свет, когда я уже сойду с арены, до славы земной мне будет весьма мало дело, но скрывать свои переживания от будущей России не считаю себя в праве ввиду того, что карьеризм, личные интересы, зависть, интриги загубили общее русское дело. Да не будет так в будущем!» Тягостные известия кругами расходились по необъятной стране. Вести из Галиции были вдвойне, втройне обидны: ведь именно здесь в 1914 году побеждал русский солдат. 11 июня 1915 года французский посол Палеолог записывает: «В течение последних нескольких дней Москва волновалась, серьезные беспорядки возникли вчера и продолжаются сегодня. Движение приняло такие размеры, что пришлось прибегнуть к вооруженной силе. На знаменитой Красной площади, видевшей столько исторических сцен, толпа бранила царских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отречения императора, повешения Распутина и пр.».

Описанное послом в Москве повторялось так или иначе во всех городах и городках России. Происходившее тогда очевидцам запомнилось на всю жизнь. Спустя сорок лет, советский генерал-лейтенант НЛ. Соколов-Соколенок писал о настроениях во Владимире: «В домах и на улицах города все более открыто и безбоязненно обсуждались причины неудач на фронте, и чаще всего говорящие связывали их с бездарностью руководства царских генералов, .не щадили несостоятельность и самой царской семьи. Людям было непонятно, как могло случиться, что считавшийся лучшим в мире суворовский русский солдат оказался вдруг без патронов, а передовая русская артиллерия – без снарядов».

Фронтовые неудачи больно ударили по моральному духу всей армии. Люди, еще вчера рвавшиеся в бой, начинали прозревать, понимая бессмысленность войны во имя царя и союзников. A.M. Василевский, к лету 1915 года получивший по собственному горячему желанию вместо рясы священника (он экстерном окончил семинарию) погоны прапорщика, находился в запасном батальоне в уездном городе Ростове Ярославской губернии. Он, стремившийся поскорее схватиться с врагом, был поражен настроениями офицеров, которых в батальоне насчитывалось около сотни.

Пришло предписание назначить командира маршевой роты. «Собрали всех офицеров, – пишет A.M. Василевский,– и предложил» всем желающим отправиться на фронт назвать свои фамилии. Я пылал от нетерпения сражаться, но претендовать на столь высокий пост не мог и молча ожидал, что вот сейчас в ответ на предложение поднимется лес рук, а прежде всего со стороны офицеров, ранее нас прибывших в батальон. К великому моему удивлению, несмотря на неоднократные обращения командира батальона к «господам офицерам», ничего подобного не произошло. В зале воцарилась мертвая тишина. После довольно резких упреков в адрес подчиненных старик полковник сказал: «Ведь вы же офицеры русской армии. Кто же будет защищать Родину?» По-прежнему молчание. Со слезами на глазах комбат приказал адъютанту приступить к отбору командира роты путем жребия. Сгорая от стыда за себя и за находившихся в зале офицеров, я и еще несколько человек, имевших звание прапорщика, заявили о своей готовности».

Потрясение, которое испытал молодой А.М. Василевский, понятно: уже тогда «запали мне в сердце» теории Драгомирова, учившего, как известно, что на войне главное человек и дух его, а материя и техника лишь нечто второстепенное. Теперь «решающее значение нравственного фактора», – пишет Василевский, – рассыпалось у него, прапорщика, на глазах. С сокрушенным сердцем он отправился на фронт, «однако верность этим принципам (Драгомирова) навсегда осталась у меня неизменной», рассказал маршал Советского Союза Василевский в воспоминаниях «Путь в Коммунистическую партию» («Вопросы истории», 1968, № 8), в которую он вступил в 1938 году.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю