Текст книги "1 АВГУСТА 1914"

Автор книги: Николай Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Земгор, союзники и прочее

Еще до войны с Японией в 1904 – 1905 гг. возникла в основном благотворительная организация «Союз земств», во главе которой встал князь Г.Е. Львов. Из недр ее сущности вышел «кадетизм», хотя сам Львов настаивал, что его интересует только дело, а не политика. Царская бюрократия косо смотрела на «Союз», не без оснований усматривая в нем покушение на власть. Земцам удалось продлить свое существование до первой мировой войны участием в борьбе с голодом, эпидемиями, помощью переселенцам на Дальний Восток.

Они воспрянули духом в августе 1914 года, учредив Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам. Устоять перед инициативой земцев было нельзя, и царь высочайшим повелением разрешил существование «Союза» наряду с правительственным «Красным Крестом». Не отстал от новых веяний и городской «Союз», где заводилами были московские купцы, объединенные в городской думе (Милюков: «Первопрестольная была родиной кадетизма – и таковой оставалась после перехода центра политической деятельности в Петербург, вслед за Думами»). В «Союзе городов» верховодил M.В. Челноков.

Поражения 1915 года разомкнули уста буржуазии, принявшейся громогласно заявлять, что только она способна «спасти» Отчизну. Для указанного «спасения» в июле 1915 года обе организации слились, образовав «Союз земств и городов» («Земгор»). Помимо уже проводившейся работы – создание и обслуживание госпиталей, эвакопоездов, бань и т.д. – «Земгор» с треском, шумом и похвальбой объявил, что он мобилизует на войну всю мелкую кустарно-ремесленную промышленность и завалит армию снаряжением – повозками, обмундированием, шанцевым инструментом, продовольствием и прочим, и прочим.

Невероятную суету и шумиху «Земгора» перекрыл густой голос крупного капитала. С мая 1915 года Рябушинский выступил за мобилизацию промышленности. На 9-ом съезде представителей промышленности и торговли в конце июня 1915 года в Петрограде он настоял принять решение о создании районных комитетов для объединения работы фабрик и заводов на войну. Общее руководство ими и согласование с деятельностью правительственных органов было возложено на Центральный военно-промышленный комитет, во главе которого встал Гучков. В ЦВПК вошли Рябушинский, Коновалов, Терещенко и другие воротилы монополистического капитала, представители «Земгора», городских дум и пр.

Деятели военно-промышленных комитетов прежде всего пеклись о том, чтобы «дисциплинировать» рабочих. При комитетах решили учредить «рабочие группы», что «горячо поддержали меньшевики. Большевики резко выступили против соглашательства с буржуазией. Массы прислушивались к голосу большевиков, и к глубочайшему разочарованию Гучкова затея провалилась. Только в 36 из 239 областных и местных ВПК удалось учредить эти «рабочие группы».

Патриотические восторги буржуазии не могли ввести в заблуждение царскую бюрократию. Министр внутренних дел Маклаков, черпавший вдохновение из донесений разведывательной агентуры, завалил царя грудой докладных, основная мысль которых была предельно проста – «Родзянко – только исполнитель, напыщенный и неумный, а за ним стоят его руководители – г. г. гучковы, кн. Львов и другие, систематически идущие к своей цели». Впрочем, сами руководители «общественности» не очень придерживали языки. Пламенные призывы к мобилизации страны перемежались у них достаточно ясными заявлениями о дальнейших намерениях.. «Нам нечего бояться, – просвещал Рябушинский, – нам пойдут навстречу в силу необходимости, ибо наши армии бегут перед неприятелем». На совещании промышленников в Москве в августе он позвал: необходимо «вступить на путь полного захвата в свои руки исполнительной и законодательной власти». На съезде «Земгора» в сентябре Гучков без обиняков разъяснил: эта организация «нужна не только для борьбы с врагом внешним, но еще более – для борьбы с врагом внутренним, той анархией, которая вызвана деятельностью настоящего правительства».

Свалка в высших эшелонах власти и денег в Петрограде и Москве пробудила специфический интерес далеко за пределами русских границ. По осени 1915 года в Россию приехал из США таинственный визитер-профессор С. Харпер, считавшийся тогда ведущим американским экспертом по нашей стране. С начала века Харпер многократно бывал в России, завязал прочные связи в буржуазных кругах. Теперь встречи с давним знакомцем Львовым, «моими близкими друзьями» – секретарями князя Щепкиным и Алексеевым, а «в Москву я отправился, – продолжает Харпер, – главным образом для изучения «общественных организаций», ибо движение, как представлялось мне, предвещало возникновение либеральной (читай буржуазной – Н.Я.) России после войны».

Надо думать, эмиссар Вашингтона, а Харпер был вхож в окружение президента США В. Вильсона и государственный департамент, немало приободрил русских «общественных» деятелей. Он впоследствии писал: «Работая в земстве и других подобных организациях, в кооперативах и на распределительных пунктах вблизи фронта,тысячи русских либералов нашли, наконец, возможность работать в интересах общественной пользы. Конечно,, многие у них занимались этими делами, чтобы избежать службы в армии, но эта практика в России была распространена не шире, чем в других странах. Новая работа оказалась суровым испытанием для тех интеллектуалов, которые постоянно критиковали бюрократические методы работы и требовали участия в государственных делах.

В целом они, казалось, справлялись с делом лучше, чем пресловутая безрукая бюрократия. Естественно, они вносили элемент политической борьбы в свою деятельность. Впоследствии многих наблюдателей ожидало разочарование в способности этого класса проводить практическую политику, когда после февральской революции 1917 года он нес полную ответственность за управление страной. Но в описываемое время на большинство из нас производило благоприятное впечатление, как интеллектуалы разрешали повседневные проблемы своей работы». Разумеется, дабы не обидеть собственных бизнесменов, Харпер везде заменяет термином «интеллектуал» слово, имевшее тогда широкое обращение – «буржуй».

Наверняка американского визитера очень обрадовала поездка на фронт (с разрешения генерала Алексеева). Гражданин нейтральной страны получил возможность побывать на передовой в компании генерала Куропаткина, встретиться с боевыми окопными офицерами. «Из долгих бесед с ними и другими я вынес впечатление – вооруженные силы тесно связаны с общественными организациями, и те и другие имеют общие причины для недовольства коррумпированной и неумелой бюрократией». Харпер определенно с удовлетворением писал о непорядках в России, недовольстве режимом и т. д. Все же он попадал и не раз в неудобное положение, когда читал лекции для офицеров и произносил короткие речи перед солдатами. Проантантовскому благодетелю «было довольно трудно, – писал он, – объяснить позицию Америки в отношение войны. Для себя лично я решил проблему, объявив, что, как многие другие отдельные американцы, я не был нейтрален».

Хотя режим клонился к упадку – как иначе можно объяснить свободу, с которой американец вел описанные разговоры не только в тылу, но и на фронте, – власть еще не была настолько дряблой и дремлющей, чтобы выпустить окончательно бразды правления. Уже с ранней весны в пику «общественности» создаются различные правительственные комитеты для обеспечения топливом, по военным перевозкам и другие. 20 июня царь утвердил «Положение об Особом Совещании для объединения мероприятий по обеспечению Действующей Армии предметами боевого и материального снабжения». Представительство в нем Думы было очень скромным. Поливанов, вступив на пост военного министра, а ему и надлежало быть председателем Совещания, переработал положение (увеличил представительство Думы, ввел членов от «Земгора» и Военно-промышленного комитета) и провел проект через Думу.

17 августа измененное положение было утверждено,и начало действовать «Особое Совещание для объединения мероприятий по обороне Государства». Было учреждено еще три «Особых Совещания» – по перевозкам, топливу и продовольствию. Все они обросли бесчисленными комитетами. Структура руководства военной экономикой оказалась необычно громоздкой. Ввиду упорядоченной неразберихи монополисты могли диктовать цены и, в сущности, были не очень стеснены в своих действиях. Итог – первоначальное намерение правительства возобладать над капиталом по мере развертывания деятельности этих органов, пожалуй, привело к обратным результатам.

В годы войны развитие государственно-монополистического капитализма в России пошло гигантскими темпами. Хотя в рамках Особых совещаний моголы финансового капитала с политической точки зрения были подчинены царской бюрократии, кучке помещиков, в области экономических отношений крупная буржуазия могла сказать и говорила веское слово. Было бы глубоко ошибочно утверждать о недоразвитости государственно-монополистического капитализма в России. В руках российской крупной буржуазии были все рычаги для постановки народного хозяйства на службу войне, если бы к тому было желание.

По общим экономическим показателям Россия отстала от передовых промышленных стран. Но в то же время российская буржуазия доказала свою оборотистость, умение налаживать производство, когда непосредственно затрагивались ее интересы. Примерно на протяжении тридцати лет до начала первой мировой войны (с 1885 года) Россия занимала первое место в мире по темпам экономического роста. Если в период 1885 – 1913 годов промышленное производство в Англии увеличивалось в год на 2,11%, в Германии – на 4,5, в США – на 5,2, то в России –на 5,72%.

Картина русской экономики была в высшей степени противоречивой. Во много раз, например, уступая США по общему объему производства, Россия в то же время далеко оставила их по концентрации производства. Если в России в 1910 году на предприятиях с числом рабочих более 500 было 54% всех занятых, то в США – 33%. Высокая степень концентрации в русской промышленности шла рука об руку с введением передовой технологии. По важнейшему признаку крупной промышленности – энерговооруженности рабочего Россия превосходила континентальную Западную Европу, хотя и уступала США и Англии. На 100 промышленных рабочих в России (без горной промышленности) приходилось 92 л. с, в Германии – 73 л. с, во Франции – 85 л.с., в Англии – 153 л.с. и в США – 282 л.с.

Когда в горячке Года 1915 Россия начала широко и бессистемно раскидывать заказы на вооружение и снаряжение в союзных и нейтральных странах, то это сначала вызвало величайшее изумление в западных деловых кругах, ибо марка, во всяком случае русской военной промышленности, стояла очень высоко. В начале 1915 года в Париже собрались представители французской артиллерии, частных металлургических и химических заводов для выяснения, чем Франция может помочь России. Некоторые из присутствовавших работали до войны в Донецком бассейне, других районах нашей страны.

– Мы удивляемся, – говорили участники совещания, – что вы обращаетесь к нам за содействием. Одни ваши петроградские заводы по своей мощности намного превосходят весь парижский район. Если бы вы приняли хоть какие-нибудь меры по использованию ваших промышленных ресурсов, вы бы нас оставили далеко позади .

В России, у знавших возможности отечественной промышленности, бездумное обращение за рубеж, влекшее за собой фантастические расходы, вызывало горечь. Из Франции, например, начали поступать снаряды… из чугуна! А.А. Маниковский в ответ на недоуменные вопросы с фронта пишет в Ставку «А что я могу поделать: ведь вопль был такой и гг. французы так сильны у нас, что в конце концов Особое совещание, несмотря на мои протесты, и дало заказы (хотя и немного) на это дерьмо. Ну, вот оно понемногу и начинает поступать. Я буду очень рад, если авторитетный голос Ставки прозвучит по этому поводу в виде внушительного свидетельства, что фронты не удовлетворены этим суррогатом…»

Отвратительнейшая черта правящих классов России – преклонение перед иностранщиной – привела к тому, что началось лихорадочное размещение заказов в США. Американская реклама сделала свое дело: свято верили, что за океаном сотворят чудеса. Заказали 300 тыс. винтовок фирме Винчестер, 1,5 млн. – Ремингтон и 1,8 млн. – Вестингауз. Только первая из них выполнила заказ в установленный срок – к марту 1917 года, но, вероятно, под германским влиянием отказалась от продолжения работы. Что касается двух других, то к этому, обусловленному сроку они выполнили всего 10% заказа. Провалились первоклассные заводы США.

Если и удалось хоть что-то получить от этих фирм, то только усилиями русских инструкторов, посланных в США, носившихся со своим «нейтралитетом», под видом приемщиков. Был учрежден особый технический отдел во главе с выдающимся специалистом – конструктором Залюбовским. Он уехал в Америку ввиду срочности дела, бросив работу в России – строительство нового оружейного завода. Профессор Артиллерийской академии Сапожников, помогавший на месте американским заводам, указывал, что причинами постоянных неудач медленного налаживания военного производства было «долгое упорство американских заводчиков в нежелании следовать указаниям опытных приемщиков в деле установления нового для завода производства. При этом сыграли немалую роль как ложно понимаемая коммерческая сторона дела (стремление к нецелесообразной экономии) , так и уязвленное самолюбие, а также несомненная доля германского влияния, искусно организованного и щедро оплачиваемого».

Еще большие разочарования постигли русские ведомства, попытавшиеся нападать в Соединенных Штатах производство артиллерийских орудий и снарядов.

«За эти три года войны, – писал Е.З. Барсуков, – Россия выдала заказов одной только Америке на 1 287 000 000 долларов.

Главную массу, до 70%, составляли артиллерийские заказы; по этим заказам Россия влила в американский рынок почти 1 800 000 000 золотых рублей и притом без достаточно положительных для себя результатов. Главным образом, за счет русского золота выросла в Америке военная промышленность громадного масштаба, тогда как до мировой войны американская военная индустрия была лишь в зачаточном состоянии.

Во время войны усилиями заказчиков, и в первую очередь

Россией, американской промышленности привит был ценный опыт в военных производствах и путем безвозмездного инструктажа со стороны русских инженеров созданы в Америке богатые кадры опытных специалистов по разным отраслям артиллерийской техники.

Теперь уже должно стать ясным, что контролирующие ведомства царской России, урезывая кредиты на развитие русской военной промышленности, экономили народное золото для иностранцев».

Тысячи русских инженеров и техников отправились в другие страны ставить военное производство. Только в американском штате Коннектикут их работало около двух тысяч человек. Всех их ждали самые срочные дела в самой России.

Ориентация на зарубежную промышленность не оправдала надежд скудных умом царских сановников, но она– была неизбежна. Отечественная буржуазия, кричавшая на всех перекрестках о своем патриотизме и никогда не забывавшая набивать карманы, отнюдь не употребляла сверхчеловеческих усилий для налаживания военного производства. Исполинская гора Военно-промышленных комитетов родила мышь. В середине ноября 1915 года Маниковский в письме в «Новое время» засвидетельствовал, что от Военно-промышленных комитетов не получено ни одного снаряда. Эти комитеты «мобилизовали» около 1300 предприятий средней и мелкой промышленности, которые выполнили за войну примерно половину полученных заказов, что составило 2—3% от общей стоимости заказов военного ведомства.

Военно-промышленные комитеты нужны были буржуазии не для налаживания военной экономики, а как форум для вторжения в политику.

Еще более плачевны итоги трудов «Земгора» по обеспечению армии. Даже очень скромные заказы «Земгору» на 74 млн.рублей ретивые «патриоты» сумели выполнить только на 60%. А им поручались вещи самые простые – изготовить 31 тыс. кирок, получено 8 тыс., вместо 4,7 тыс. полевых кухонь сделано 1,1 тыс., проволоки требовалось 610 тыс. пудов,выработано 70 тыс. пудов. Высшее достижение земцев – поставка 100% заказанной рогожи.

Военное производство развивалось помимо, а иной раз, вопреки безмерно шумевшим Военно-промышленным комитетам и «Земгору». Тем не менее, их мифические достижения были на устах очень многих. Почему?

Буржуазия умело и назойливо пропагандировала усилия «Земгора» в санитарном и бытовом обслуживании армии. Складывалось твердое впечатления, что буржуа раздеваются до исподнего, дабы помочь страждущим и увечным воинам. Статистика безжалостно разрушает прекрасный мираж: по осень 1916 года «Земгор» собрал 12 млн. рублей на благороднейшие цели, а 560 млн. рублей ассигновало государственное казначейство. Сколько миллионов прилипло к рукам бескорыстных земцев сказать трудно, во всяком случае так и не удалось выяснить,во сколько раз увеличился числившийся за ними должок – около миллиона рублей государственных средств, в которых они не отчитались еще за русско-японскую войну.

Попытки довести эти данные до всеобщего сведения успеха не имели – ни одна буржуазная, а следовательно, имевшая тираж, газета не бралась их печатать. О чем хлопотал преимущественно «Земгор»? Секрета, правда, в основном для посвященных не составляло. Даже последний премьер маразматического царского правительства князь НД. Голицын высказывал уверенность, что «у союзов готов состав временного правительства, и отделы союзов соответствуют существующим министерствам». И еще одно обстоятельство – «Земгор» уподобляли окопам, в которых укрывались от войны сынки состоятельных классов. Нелепые и претенциозные трусы – «земгусары».

Как тогда с известным лозунгом буржуазии о войне «до победного конца? Он имел смысл для тех, кто выкинул его только в отношении такой России, где власть безраздельно принадлежит буржуазии. Победа императорской России, с точки зрения буржуазии и ее идеологов, создавала бы невероятные препятствия для оттеснения от власти царизма. Отсюда в высшей степени сложная тактика буржуазии и ее партий, имевшая в виду создать затруднения царизму в ведении войны. Расхожее положение «чем хуже, тем лучше» становилось рабочей доктриной буржуазии.

Мы видели ее применение на практике в сфере мобилизации ресурсов страны на войну. Хотя буржуазным партиям декларировать это положение в идеологии было по понятным причинам очень сложно, иные влиятельные кадеты считали возможным толковать о «патриотическом пораженчестве». Г. Катков, которого совершенно невозможно заподозрить в очернительстве противников большевиков, сквозь зубы признает: «В мировоззрении кадетов прослеживается направление, которое нельзя квали-

фицировать иначе, как «патриотическое пораженчество» в отличие от «революционного пораженчества» большевиков и некоторых других социалистов. Ощущение того, что поражение в войне очистит загнившую политическую атмосферу России,было очень сильным. Как иначе можно объяснить, что в сборнике очерков профессора истории Московского университета видного кадета Кизеветтера, вышедшем в 1915 году, внутренняя обстановка в России в разгар Крымской войны в 1855 году характеризовалась следующим образом:

«С началом войны гипноз колосса на глиняных ногах быстро спал. Вся мыслящая Россия была как бы поражена электрическим ударом. Истинный патриотизм, которого боялись правители, далекие от народа, громко воззвал в душах лучших сынов нации. Севастопольская трагедия виделась им как искупительная жертва грехов прошлого и призывом к возрождению. Искренние патриоты связывали свои надежды с поражением России от внешнего врага. В августе 1855 года Грановский писал: «Известия о падении Севастополя заставили меня разрыдаться… Если бы я был здоров, я бы вступил в ополчение не потому,что я желаю победы России, а потому, что я жажду умереть за нее».

Любой читатель в 1915-1916 годах не мог не провести параллель между настроениями, господствовавшими в России в Крымскую войну, и чувствами интеллигенции в момент выхода очерков Кизеветтера.

Если иметь в виду все это, тогда понятна служебная роль самых, пессимистических оценок Года 1915 российской буржуазией. Конечно, нет никаких причин для радости по поводу того, что сделали с Россией враги и союзники в том году, но равным образом нет оснований утверждать, что реальные возможности страны успешно продолжать войну были подорваны и будущее уже утонуло в беспросветном мраке.