Текст книги "Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!"

Автор книги: Николай Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Так, Ф. Рузвельт, несмотря на болезнь, остался руководителем организации бойскаутов штата Нью-Йорк. Он призывал ветеранов войны идти работать со скаутами, требуя, чтобы организация штата насчитывала по крайней мере 100 тыс. членов. Пребывание в рядах скаутов, объяснял ФДР, учит быть лучшими гражданами и готовит к защите родины. Стопроцентные патриоты развили тезис дальше, предложив принимать в скауты только выходцев из «коренных» американских семей, на что ФДР возразил: «Тысячи и тысячи скаутов – американцы во втором поколении». Из них-то и нужно отштамповать стопроцентных американцев.

Президентство в американском строительном совете принесло ФДР два титула – «царя» и «диктатора» строительной промышленности. То было громадное преувеличение. Ф. Рузвельт, естественно, не мог оказывать сколько-нибудь значительного влияния на дела строительства, его функции сводились к даче советов, имевших больше политическое, чем деловое значение. Он был президентом совета с 1922 года и в последующие шесть лет пребывания на этом посту пытался выполнить одну задачу: ввести зачатки планирования в хаос строительного бума 20-х годов. Его усилия заручиться поддержкой правительства натолкнулись на ледяной прием министра торговли Г. Гувера.

Республиканская администрация свято блюла традицию «меньше правительства в бизнесе и больше бизнеса в правительстве». Кое-кто заговорил даже о «социалистических идеях» ФДР, грозящих поставить частную инициативу под контроль вашингтонских бюрократов. Это было слишком. Рузвельт объяснил, что он выступает за частную инициативу, но упорядоченную, что создаст равномерную занятость в строительной промышленности, а с ней связаны в той или иной степени 11 млн. человек, работающих по найму. Нельзя, говорил он, действовать по принципу «каждый заботится о себе, а дьявол позаботится об остальных». ФДР стремился доказать, что реальный труд – а не банковские и биржевые махинации – создал благополучие Соединенных Штатов.

Несколько заявлений: «Наша великая республика была буквально создана руками предков. Если бы пуритане, отцы-основатели, расселились на плимутском берегу и открыли бы конторы по купле-продаже недвижимой собственности, бюро по планированию застройки городов и иные теоретические учреждения, вместо того чтобы рубить лес и носить воду, я убежден, что наш прогресс как нации значительно замедлился бы». Или: «Я считаю, что мы должны сделать все для того, чтобы возродить (я назову так за неимением лучшего термина) дух гильдий. Несомненно, что удивительное мастерство в период расцвета гильдий объяснялось всеобщим признанием высокого места в обществе мастера. Как же мы можем ожидать ныне, что способные юноши станут заниматься производительным трудом, если мы сами считаем, что клерк, зарабатывающий в неделю 10 долл., стоит выше на социальной лестнице, чем квалифицированный рабочий, получающий 60 долл.?.. Надеюсь, что нам удастся убедить колледжи привить юношам понимание: нужно больше ума, чтобы управлять двухтонным механическим молотом, чем механически складывать колонки цифр в конторских книгах».

Результаты подобного рода увещеваний были близки к нулю для бизнеса, но политически они являлись неоценимым вкладом для укрепления репутации ФДР как человека, озабоченного национальными судьбами. Он делал политику на бизнесе.

В 20-х годах Ф. Рузвельт выступает в поддержку известного в демократической партии Альфреда Смита. Католик по вероисповеданию и «мокрый» по убеждению (т. е. сторонник отмены «сухого закона»), он стремительно восходил на политическом горизонте США. ФДР прочно приковал себя к его колеснице и уже в 1922 году был среди тех, кто горячо ратовал за переизбрание Смита губернатором штата Нью-Йорк, что и было достигнуто беспрецедентным большинством голосов. ФДР много говорил о том, что «дорогой Ал» – его друг чуть ли не со времен битвы против Шихана, да и в 1918 году он приложил руку, чтобы Смит в первый раз прошел губернатором штата Нью-Йорк. В действительности в 1918 году ФДР вместе с Хоу заняли крайне уклончивую позицию. Однако в начале 20-х годов Смит, шедший от успеха к успеху, охотно верил «дорогому Франку».

С приближением выборов 1924 года ФДР стал крайне необходим Смиту. В этот год в США возникла сильная третья партия Лафоллета, сенатора от штата Висконсин. Партия называла себя прогрессистской и вела несколько миллионов недовольных. Хотя это движение окончательно подорвало слабые шансы на успех демократов, ФДР с готовностью взял на себя функции руководителя кампании по выдвижению Смита кандидатом в президенты. ФДР домогался еще большей известности, состязание с Лафоллетом давало возможность потрясать нацию самыми прогрессивными речами. Помимо того, ФДР становился незаменимым партийным организатором, по крайней мере в штате Нью-Йорк. Ч. Мэрфи умер незадолго до выборов 1924 года, и Таммани остро нуждалась в вожаке.

Таким образом ФДР оказался в авангарде избирательной кампании демократов. Современники усматривали в его неустанной работе на пользу А. Смита самопожертвование «дорогого Франка дорогому Алу», ибо болезнь лишала ФДР надежд на собственную политическую карьеру Замечание ФДР в частных беседах: «Если бы не эти костыли, я бы сам принял участие в деле» – приводилось как доказательство вышеупомянутого верного служения. А если кто еще сомневался, тогда приводились отказы ФДР баллотироваться в сенат или даже в вице-президенты. Ответил же ФДР Л. Стивенсону: «Не хочу быть вице-президентом. Председательствовать четыре года при нынешнем составе сената – неблагодарная и совершенно бесполезная работа». Биографы ФДР судят о нем несколько по-иному. Взвесивший все «за» и «против», Ф. Фрейдель замечает: «Эта кампания была повторением его маневра 1922 года. Тогда он поддерживал Смита в собственных целях – восстановить себя в качестве ведущего политического деятеля штата. В 1924 году Смит дал ему возможность сделать это в масштабах страны»9.

Появление мужественного Франклина Д. Рузвельта на костылях на трибуне конвента демократической партии вызвало неистовый восторг. Несколько минут бушевала овация. Когда она стихла, ФДР сильным, звучным голосом рассказал о достоинствах А. Смита, этого «счастливого воителя» политических битв (термин заимствован у американского поэта У. Уордсворта), которого любят за прогрессивные убеждения «все и вся в нашей стране». ФДР убедил конвент в том, что он прекрасный оратор, но Смит так и не был одобрен кандидатом. После почти ста туров голосования он поручил ФДР снять его кандидатуру.

Демократы выдвинули другого кандидата. На выборах в ноябре 1924 года переизбрали республиканца К. Кулиджа, президента с 1923 года после смерти У. Гардинга.

Хотя выборы 1924 года воссоздали ФДР как активного политика – выступление на конвенте было первой его большой речью после болезни, – он был далеко не удовлетворен только личным триумфом. Его успехи лишь подчеркивали плачевное положение демократической партии. В 1924–1928 годах он упорно доискивается причин, по которым она не могла завоевать большинство.

В декабре 1924 года ФДР писал: «В 1920 году, когда нас прокатили на выборах, я сказал друзьям, что, на мой взгляд, нация не изберет демократа до тех пор, пока республиканцы не ввергнут нас в серьезную депрессию с большой безработицей. Я думаю, что этот анализ верен и сейчас». В 1926 году ФДР говорил в одной из своих речей: «Наше так называемое процветание со времен мировой войны случилось вопреки, а не в результате усилий политиков. Мы держим большую часть мирового золотого запаса, что обеспечило нам легкий, слишком легкий кредит. Строительство, улучшение транспорта, увеличение всех видов производства стали настоятельно необходимыми из-за износа в военные годы. Добавьте к этому новые потребности: дешевые автомобили, радио, различные электроприборы, рост производства электроэнерии, распространение хороших дорог и последнее по счету, но не по значению – увеличение покупательной способности расширением кредита, и тогда станет ясно, что республиканская партия, стоящая у власти, повинна в том, что она пытается присвоить под лживыми предлогами достояние, принадлежащее другим, в данном случае – американскому народу».

Экономического кризиса руководству партии не следует ожидать сложа руки. ФДР носился с планами ее решительной реорганизации. Разномыслие павших духом лидеров партии пугало ФДР. Он полагал, что она воспрянет, апеллируя к теням ее основателей – Т. Джефферсона и Э. Джексона.

ФДР считал, что восстановление принципов Т. Джефферсона внесет спасительные улучшения в американскую жизнь. В декабре 1925 года Ф. Рузвельт писал: «Нам будет трудно внести раскол в ряды республиканцев, пока продолжается период материального процветания. Они поставили все на экономический бум, который, однако, является не следствием их усилий, а объясняется экономической обстановкой послевоенного мира. Мы приближаемся к временам, аналогичным периоду 1790–1800 годов, когда Александр Гамильтон вел дела федерального правительства прежде всего в интересах торговых палат, спекулянтов и узкого кружка внутри национального правительства. Он свято верил в аристократию богатства и власти – Джефферсон вернул власть в руки рядового избирателя, настаивая на основных принципах и просвещении массы избирателей. Нам сейчас нужна такая же кампания просвещения, и, возможно, мы найдем другого Джефферсона».

Если ФДР думал так, а приведенные и многие другие его суждения не оставляют сомнения в том, что его убеждение в призрачности «процветания» было искренним, тогда он был суровым реалистом. Именно в эти годы американская компартия указывала, что «процветание» строится на песке. «Небо было безоблачно, – писал У. Фостер, – и лишь немногочисленные недовольные и потерявшие доверие коммунисты заявили, что «процветание» – это карточный домик, построенный на развалинах, оставленных Первой мировой войной»10.

Рузвельт не читал изданий компартии. Он взывал к принципам Т. Джефферсона и настаивал на том, чтобы подготовить демократическую партию к тем критическим временам, когда «процветание» рухнет. Вся риторика ФДР, уместно умалчивавшего о том, что Т. Джефферсон был рабовладельцем, отражала его глубокую тревогу, как бы в грядущее черное море краха «просперити» не рухнула генеральная американская политическая традиция – святость частной собственности, на чем и зиждется там государственность.

Когда после неудачи движения Лафоллета на выборах 1924 года к Ф. Рузвельту обратились с просьбой продумать, не следует ли сторонникам Лафоллета вступить в блок с демократической партией, он категорически отклонил идею. ФДР писал: «Демократическая партия – единственная прогрессивная партия страны, но она не является и, надеюсь, никогда не будет радикальной партией в США, что совсем иное дело». И далее: «Мы, конечно, не можем развиваться, если каждый новый шаг не делается по твердой и испытанной почве. Слепо ринуться по пути, который некоторые наши радикальные друзья называют большой дорогой к Утопии, означало бы, что мы безнадежно погрузимся в зыбучие пески неразумных политических теорий и непрактичных доктрин правления. Это вовсе не будет прогрессом, а повлечет за собой лишь деморализацию. В результате мы добьемся только одного – столь же громадных страданий и несчастий для собственной страны, какие мы видели в некоторых других государствах, где были применены чисто теоретические концепции правления, прежде чем были проверены их разумность и возможность претворения в жизнь»11.

В этих воззрениях, и только в них, следует искать разгадку так называемого либерализма и прогрессивных убеждений Франклина Д. Рузвельта. Он горой стоял за незыблемость института частной собственности как основы американской государственности. Его преимущество перед толпой заурядных буржуазных политиков было в том, что он чутко реагировал на происходившее вокруг и своевременно приходил к четким выводам в интересах своего класса в целом. Что до прогрессивных взглядов, то как могло быть иначе?12 XX век стал тем временем, когда кондовые истины капитализма подверглись сокрушительным ударам со всех сторон.

ФДР прекрасно понимал, что противиться наступлению сил прогресса не только трудно, но просто невозможно. Он видел свою задачу в другом – попытаться оседлать гребень волны вместе с демократической партией, а чтобы удержаться там – реорганизовать ее.

Ф. Рузвельт писал: «Следует крепко запомнить, что без какой-то формы политической организации нельзя многого достигнуть»13. Во второй половине 20-х годов весь платный штат национального комитета демократической партии состоял из двух приятных дам, работавших в одной комнате. Рузвельт стремился разъяснить руководству демократической партии, что это нетерпимо.

С помощью Хоу ФДР подготовил и разослал циркулярное письмо активным работникам партии. Он предлагал: национальный комитет должен работать постоянно, а не от одной избирательной кампании до другой, установить тесную связь комитета с местными организациями, проводить частые встречи активистов партии и, наконец, добиться ее прочного финансового положения. Когда стали поступать положительные отклики на письмо, ФДР попытался двинуть дело дальше – созвать в 1925 году национальную конференцию демократической партии. Ввиду острого соперничества между отдельными лидерами идея не материализовалась.

ФДР заслужил репутацию политика политиков. Водители партийной машины демократов, пропустив его проекты мимо ушей как нереальные, взамен составили, как им казалось, реальный проект – провести ФДР в сенат, соблазняя его перспективой отстаивать дело партии на национальном форуме. ФДР отказался, частично боясь, что избрание в сенат не даст ему возможности долечиться, а главным образом не желая ввязываться в межпартийные распри в хорошо видном всем Капитолии. Хоу горячо одобрил поведение Франклина. В 1926 году, накануне конференции демократической организации штата Нью-Йорк, он пишет Франклину: «Я разузнал, что составлен план. Вас попросят произнести речь, а затем потребуют согласиться на выдвижение кандидатом в сенат единодушным воплем «Хотим Франклина!» Это, конечно, лишь возможность, но я надеюсь, что вы сумеете убедить их, что еще два года вы будете стоять на пороге смерти. Постарайтесь выглядеть бледным, усталым и издерганным, выступая на конференции, с тем чтобы не составило труда отделаться от них заявлением: по состоянию здоровья вы по крайней мере еще два года не сможете участвовать в выборах». Так ФДР и поступил.

Лето 1928 года. Конвент демократической партии. Вновь ФДР предложил кандидатуру А. Смита, которая на этот раз была одобрена. Появление Ф. Рузвельта на конвенте резко отличалось от прошлого, в 1924 году. Тогда он едва передвигался на костылях, теперь относительно легко шел, опираясь на трость и руку сына. После конвента ФДР уехал в Уорм-Спрингс, а партийные боссы стали готовить его выдвижение в губернаторы штата Нью-Йорк. В сентябре ФДР получил первые тревожные телеграммы от Хоу, который требовал не соглашаться. Элеонора разделяла мнение Хоу. Франклин признал, что они правы. Изворотливые партийные деятели подключили к делу дочь Анну. Она телеграфировала: «Вперед – и соглашайся». ФДР отвечает: «Тебя следует выпороть. Любящий отец». Смит бомбардирует Уорм-Спрингс телеграммами. Хоу комментирует: «Бойся данайцев, дары приносящих». И в другой телеграмме: «Если они ищут козла отпущения, то пусть сенатор Вагнер принесет себя в жертву». Франклин прибег к испытанному аргументу – здоровье не позволяет. Смит вызвал ФДР к телефону, в разговоре выяснилось, что Рузвельт обеспокоен и финансовыми делами – он по уши погряз в «Уорм-Спрингс фаундейшн», а избрание губернатором сократит его личные доходы. Если паралич ног был неизлечим, то финансовые затруднения поддавались исцелению. Смит переговорил с Дж Раскобом, одним из богатейших людей США, близким к Дюпонам, руководителем концерна «Дженерал моторз». Раскоб в 1923 году щедро финансировал избирательную кампанию демократов. Что произошло дальше, описывает Э. Линдли14. 1 октября Раскоб позвонил Рузвельту в Уорм-Спрингс. «Мягкий голос Раскоба звучал в трубке отчетливо, как колокольчик. Он просил его согласиться на выдвижение, чтобы помочь партии в национальном масштабе. Рузвельт: «Нужно заботиться об «Уорм-Спрингс фаундейшн». – «К черту «Фаундейшн», – бросил Раскоб. – Мы берем ее на себя. Сколько?» Рузвельт назвал цифру – 250 тыс. долл. Трубку взял Смит, просивший ФДР оказать ему «личную услугу» – баллотироваться. Рузвельт нехотя согласился. На следующий день случились два события: он получил чек от Раскоба на 250 тыс. долл.15, а в Нью-Йорке конференция демократической партии выдвинула его в губернаторы штата. «Я не знаю человека, который принес бы большую жертву партии, придя ей на помощь», – написал Раскоб Рузвельту.

Узнав о внезапном решении своего подшефного, Хоу ничего не оставалось делать, как воздеть руки к небу и отправить ФДР телеграмму: «В качестве поздравления раскопайте телеграмму, посланную мною, когда вы участвовали в первичных выборах на место сенатора» от штата Нью-Йорк в 1914 году. Слухи о выдвижении Рузвельта распространились с быстротой молнии.

Республиканские газеты указали, что Смит в ненасытной жажде власти, которой ему, впрочем, не видать, как своих ушей, бросает в огонь политической борьбы последний резерв – несчастного инвалида Рузвельта. Корреспонденты со ссылкой на друзей ФДР сообщали, что все, кто любит его, будут голосовать против, ибо не хотят, чтобы достойный человек нашел смерть под бременем губернаторства. Заботясь о «просвещении» избирателей, республиканцы распространили слух, что ФДР не может передвигаться и страдает вовсе не из-за полиомиелита, а от последствий сифилиса16.

Смит парировал: «Губернатору не нужно быть акробатом. Мы выбираем его не за умение делать двойное сальто назад или ходить на руках».

«Полупроцентный» губернатор имперского штата

I

В первом штате страны – Нью-Йорке – все грандиозно, включая название «имперский штат». Здесь подлинная столица Соединенных Штатов, финансово-промышленный мозг республики. Губернатор штата – весьма вероятный претендент на президентское кресло. Из шестнадцати президентов после гражданской войны 1861–1865 годов девять были губернаторами Нью-Йорка. За этот пост и вступил в борьбу ФДР в середине октября, хотя отчетливо понимал, что 1928 год сулит новую победу республиканцам в национальном масштабе.

Г. Гувер, кандидат в президенты от республиканской партии, ссылался на беспрецедентное процветание в минувшие годы, сулил американцу цыпленка в супе каждый день, а в гараже – пару автомобилей. С помощью бога и на путях традиционной политики республиканцев Гувер обещал «скоро изгнать бедность из страны».

В первые три дня 1300-мильной поездки по штату Ф. Рузвельт выступал с общими заявлениями, нападая на республиканцев и превознося достоинства А. Смита. ФДР считал особенно важным подчеркнуть, что религиозные вопросы – Смит был католиком – не должны подменять партийную борьбу. К вечеру третьего дня руководство партии спустило Рузвельта с небес федеральной политики на землю штата Нью-Йорк. Помощники ФДР получили телеграмму национального комитета партии: «Скажите кандидату – он баллотируется не в президенты, а в губернаторы. Пусть он ограничит свои выступления делами штата».

Рузвельт обратил оружие против своего прямого противника А. Оттингера, опытного политика, выдвинутого республиканской партией. Оттингер умело вел кампанию, не забывая, что Нью-Йорк – тигель национальностей с сильным еврейским электоратом. ФДР было нетрудно доказать, что в национальном вопросе обе партии одинаково беспристрастны – на пост заместителя губернатора демократы проводили еврея Г. Лимена, банкира, оказавшего значительную материальную поддержку А. Смиту.

Значит, «ограничить свои выступления делами штата». В подготовке тематически нацеленных речей Ф. Рузвельт нашел неоценимого помощника в лице 32-летнего Самуила Розенмана, рекомендованного Смитом. Юрист и необычайно пунктуальный человек, Розенман подобрал объемистые досье по всем вопросам, касавшимся штата: трудовому законодательству, сельскому хозяйству, финансам и т. д. Начало их сотрудничества было тривиальным. «Сэм, – сказал Ф. Рузвельт, – я сейчас бегу, мне нужно повидать кое-кого из местных политических братцев. Боюсь, что буду занят весь вечер. Сделаем так: вы набросаете, что, по вашему мнению, я должен сказать завтра вечером, и утром дадите мне. Затем мы просмотрим проект вместе». Увидав изумление на лице Розенмана, Рузвельт подбодрил его улыбкой и кликнул слугу, который мигом увез кандидата в кресле.

Розенман скрупулезно выполнил задание, написал речь. Подсунув рукопись под дверь спальни Рузвельта, Розенман отправился спать, далеко не убежденнный в успехе. Наутро ФДР нашел материал превосходным, хотя и суховатым. Он «оживил» речь. Вечером произнес. Аплодисменты. «Прекрасно, Сэм, хорошо сделано», – заметил после митинга ФДР. Так и пошло.

Они ездили по штату: впереди легковая машина кандидата, следом два автобуса. В одном корреспонденты, в другом помощники ФДР. Розенман неустанно трудился, подготавливая проекты речей, Рузвельт бегло читал их, подправлял и произносил. Избиратели тепло встречали Ф. Рузвельта. Почему? О чем он говорил?

«Вы знаете, – сказал ФДР задумчиво, – обстановка сегодня не слишком отличается от тех дней, когда я был в сенате в 1911 и 1912 годах. Альфред Смит, Боб Вагнер, Джим Фоли и я боролись за социальное и рабочее законодательство. Я помню, что нас именовали социалистами и радикалами в то время. Я помню, как была взбешена моя бедная мамочка, решив, что ее сын стал социалистом». Эти рассуждения стали его излюбленной темой, как бы его позднейшие программы ни именовались: социалистическими или коммунистическими. Что было «социализмом» в 1911 году, стало неоспоримым американизмом в 1928 году. Равным образом большая часть коммунистического и радикального нового курса 1933 года стала частью республиканской платформы 1944 года»1, – писал С. Розенман.

Ссылаясь на прошлую деятельность губернатора А. Смита, Рузвельт говорил: «Если его программа сокращения рабочей недели женщин и детей является социалистической, тогда мы все социалисты; если его программа улучшения больниц и тюрем штата является социалистической, тогда мы все социалисты. И если его программа заботы о здравоохранении, его громадная помощь народному образованию являются социалистическими, тогда мы все социалисты и с гордостью говорим об этом… Любого человека в общественной жизни, кто идет вперед и отстаивает улучшения, зовут радикалом. Демократическая партия в этом штате шла вперед и отстаивала улучшения, и она заслужила название радикальной здесь и в других штатах».

ФДР теперь стал отличным оратором. Его выступления были удачными не только по содержанию, но и по форме. Заканчивая, он неизменно просил обратить внимание на то, как он выглядит. Пуще всего он боялся, чтобы его приняли за инвалида. Водном городке зал, арендованный для митинга, не имел входа на сцену – чтобы попасть на нее, нужно было пройти через центральный проход между рядами кресел. ФДР не хотел вызывать сочувствия, он взобрался по пожарной лестнице снаружи здания и так проник на сцену. Карабкаться по лестнице было мучительно трудно. Франклин мог использовать только руки. Никто в зале ни о чем не догадался.

Успешная кампания ФДР в штате не могла спасти положение партии в национальном масштабе. Г. Гувер уверенно вел за собой страну. А. Смит, избравший в качестве основного лозунга кампании еще большее процветание, мог давать только обещания, республиканцы опирались на факты. При аналогичном подходе партий к материальным вопросам можно было бы провести различие в духовной сфере, акцентируя внимание на «прогрессе», как поступил Рузвельт. Смит не сделал этого. В результате кампания, не развившись, деградировала, и споры велись вокруг религии (республиканцы со всей серьезностью заявили, что, если католик Смит будет президентом, все браки протестантов США окажутся недействительными, дети от них будут признаны незаконными, а папа римский станет верховным арбитром страны) и «сухого закона» (республиканцы кричали, что демократы положат конец «благородному эксперименту» – запрещению употребления спиртных напитков в США, введенному 18-й поправкой к конституции в 1920 г., и тем самым погрузят морально чистых американцев в пьяное болото остального мира).

Предвыборная кампания демократов заходила в тупик Оставалось только шутить. ФДР в письме к другу: «Благодарю тебя за присланное ужасное фото моей лучшей половины. Она, очевидно, рассматривает муху на потолке, стараясь выяснить, можно ли одновременно быть «мокрой и сухой». Элеонора со вновь выработанным ригоризмом была «сухой» и начисто изгнала спиртные напитки из своего дома, что изрядно досаждало Франклину, умеренному любителю коктейлей.

Он со значительной тревогой наблюдал и за действиями Раскоба, теперь председателя национального комитета демократической партии. Появление миллионера на этом посту было трудно совместить с утверждениями, что демократы – партия «прогресса». Раскоб говорил слишком много, чтобы исправить складывавшееся неблагоприятное впечатление. ФДР обратился к другому миллионеру – Б. Баруху. Раскоб и Барух внесли самые крупные взносы в кассу демократической партии. В отличие от Раскоба, Барух, еврей из штата Южная Каролина, лучше понимал значение идей. Именно он отчеканил накануне кампании фразу: «Миру нужно выбрать между конструктивным радикализмом Вудро Вильсона и разрушительным радикализмом Ленина»2. Усилия ФДР и Баруха не привели к заметным результатам.

6 ноября состоялись выборы. Хотя демократы затратили на кампанию 7 млн. долл., всего на 2 млн. меньше, чем республиканцы, деньги были выброшены на ветер. Уже к середине дня выяснилось, что демократы проигрывают по всей стране. Что касается выборов губернатора штата Нью-Йорк, то стало запаздывать поступление данных от ряда округов. ФДР и его советники хорошо знали американскую политическую жизнь и недолго гадали о причинах задержки: на местах ожидали окончательного национального вердикта, чтобы «подправить» собственные результаты. Тогда Рузвельт пошел на крайнюю меру, по существу, блеф. Он связался по телефону с шерифами округов, откуда не поступали сообщения об итогах голосования.

«У телефона Франклин Рузвельт, – говорил он. – Я слежу за голосованием из отеля «Билтмор» в Нью-Йорке. Данные из вашего округа запаздывают, и мне это не нравится. Если это будет продолжаться, я займусь вами, вы лично отвечаете за то, чтобы не было мошенничества при подсчетах. Если вам нужно поддержать порядок или обеспечить правильный подсчет, сообщите мне сюда, и я попрошу санкции губернатора штата на использование частей национальной гвардии, чтобы помочь вам». Дополнительно шерифам было сообщено, что «сто юристов» выедут в округа для проверки правильности выборов (что потом и было сделано, злоупотребления оказались незначительными). Помогло!

Ф. Рузвельт был избран губернатором штата Нью-Йорк, получив 2 130 193 голоса против 2 104 629 голосов, отданных Оттингеру. Смит в том же штате получил на 100 тыс. голосов меньше Гувера, по всей стране преобладание республиканцев было громадным. Успех Ф. Рузвельта был исключением на выборах 1928 года, личной, а не партийной победой. Большинство в 25 тыс. голосов было ничтожным.

ФДР имел разумные основания в последующие два года шутливо именовать себя «полупроцентным» губернатором.

II

«Он не проживет и года», – заметил А. Смит о ФДР. Смит, четыре раза избиравшийся на этот пост, знал, что говорил. Исполнение обязанностей в Олбани, где находилась резиденция губернатора, требовало не только интеллектуального, но и большого физического напряжения. Население имперского штата уже тогда превышало 12 млн., а административная машина была крайне неуклюжей и требовала каждодневного присмотра. Легислатура находилась многие годы в руках республиканцев, не говоря уже о Таммани, проводившей собственную политику в Нью-Йорк-Сити.

Смит снял номер в одном из отелей Олбани, дабы руководить новым губернатором, и порекомендовал ему не производить никаких перемещений среди руководителей штата.

ФДР согласился с ним, а затем уволил двоих, на которых опирался Смит, – секретаря губернатора Б.Московиц и секретаря штата Р. Мозеса. Первая третировала ФДР в кампанию 1928 года, второй имел с ним столкновения. Взбешенный Смит расценил поступки Рузвельта как черную неблагодарность, но так и не понял, что неверно оценил личность своего преемника. Раскоб пригласил Смита занять место управляющего «Эмпайр стейт билдинг» в Нью-Йорке. ФДР остался в Олбани один.

В губернаторский дворец вселился новый хозяин, сорокашестилетний Ф. Рузвельт. К этому времени он давно сформировался как политик, приобрел те черты, которые отличали его и в бытность президентом. Окружающие по-прежнему были склонны видеть главным образом его чрезмерный оптимизм, бьющую через край жизнерадостность, он порой походил на бойскаута-переростка. Тяжкие испытания болезни, казалось, не подорвали его бодрости, хотя до конца жизни он не смог самостоятельно передвигаться.

Рузвельт не мог без посторонней помощи встать. Хоу ввел железное правило: ФДР никогда не переносили на людях, но, когда не было посторонних, его всегда носили, как ребенка. С мучительным трудом опираясь на чью-либо руку и на тяжелую трость, он мог в редчайших случаях сделать несколько шагов.

Родственник Рузвельта рассказывал: однажды в Гайд-парке «его мать и я стояли на веранде, смотря, как сын Эллиот и телохранитель Гас Генерин снесли его по ступенькам и посадили в автомобиль. Стоило им повернуться и отойти, он потерял равновесие – могучий торс был тяжелее парализованных ног – и упал с сиденья машины. Сомневаюсь, чтобы хоть один из тысячи таких же инвалидов, зависящих от других, не сделал бы упрека, пусть мягкого, тем, кто по небрежности бросил его. Но Франклин, лежа на спине и размахивая в воздухе сильными руками, только смеялся».

Ничто не могло вывести Рузвельта из себя, даже слабый намек на сочувствие к нему как инвалиду. «Без соплей!» – почти свирепо обрывал он сердобольного. «Чепуха, – говорил он, – взрослый человек может справиться с детской болезнью». Близкие находили, что после болезни ФДР как бы вторично родился, утратив свои прошлые неприятные качества – зазнайство и плохо скрытое высокомерие. Он стал человечнее. Раньше ФДР разбрасывался, теперь научился сосредоточиваться. Встречавшиеся с ним поражались обширным познаниям Франклина в самых различных областях. Он объяснял: «Вы, ходящие на двух ногах, проводите свободное время, играя в гольф, стреляете уток и т. д., в то время как все мои упражнения ограничиваются книгами».