Текст книги "Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 года - Быль и небыль"

Автор книги: Николай Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Почему это произошло

Нападение на Гавайские острова, как молния, поразило американских командующих на месте военных действий, но схватка с Японией не могла быть неожиданной для правящих кругов США. Пёрл-Харбор, или "День позора", как назвали его в Соединенных Штатах, был лишь логическим развитием и только очередным звеном в американо-японских отношениях. Рост межимпериалистических противоречий давно вел дело к такому исходу.

Еще в 1918 году В. И. Ленин, говоря о взаимоотношениях между Соединенными Штатами и Японией, подчеркивал: "Экономическое развитие этих стран в течение нескольких десятилетий подготовило бездну горючего материала, делающего неизбежной отчаянную схватку этих держав за господство над Тихим океаном и его побережьем. Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно"{84}.

В. И. Ленин считал, что в данном случае виновниками предстоявшего вооруженного конфликта явятся как Токио, так и Вашингтон: "Вы знаете, что война между Японией и Америкой уже готова, она подготовлена десятилетиями, она не случайна; тактика не зависит от того, кто первый выстрелит. Это смешно. Вы прекрасно знаете, что японский капитализм и американский одинаково разбойны"{85}. Последующие события подтвердили справедливость ленинского анализа.

По большому счету Соединенные Штаты пожинали плоды своей политики в отношении Японии с конца XIX – начала XX века. В те времена Вашингтон в высшей степени благосклонно относился к Японии, больше того, серьезно поощрял ее империалистическую экспансию. Заодно с США выступала Англия, подписавшая в 1902 году договор с Японией, направленный против России. Опираясь на английскую поддержку, Япония решительно укрепила свои позиции в Корее и Южной Маньчжурии и смело вступила в конфликт с Россией.

В ходе русско-японской войны 1904-1905 годов за спиной Японии уже открыто стояли Соединенные Штаты. Политическая, экономическая и финансовая поддержка Вашингтона и Лондона дала возможность Японии возобладать над Россией. Однако в ближайшие годы, уже в первую мировую войну, выяснилось, что японские империалисты отплатили черной неблагодарностью своим англоамериканским покровителям. Те вскармливали японский милитаризм против России, а Япония вознамерилась овладеть Китаем, стать ведущей силой на Дальнем Востоке и Тихом океане, а на первом этапе – захлопнуть перед США "двери" в Китай, сведя на нет традиционную американскую политику "открытых дверей" и "равных возможностей" в Китае.

После завершения первой мировой войны США ужесточили свою позицию в отношении Японии. Под сильнейшим американским нажимом на Вашингтонской конференции девяти держав в 1921-1922 годах японские империалисты были вынуждены расстаться со значительной частью своей добычи военных лет. Япония вернула Китаю занятую ею территорию, "арендованную" в свое время Германией. Японские представители поставили свои подписи под обязательством уважать суверенитет, независимость, территориальную и административную неприкосновенность Китая, уважать принципы "открытых дверей" и "равных возможностей" в этой стране. Англо-японский договор 1902 года ушел в прошлое.

США вместе с ведущими странами Западной Европы позаботились о том, чтобы ввести в надлежащие рамки японские морские вооружения. На конференции был подписан договор пяти держав (США, Англия, Япония, Франция, Италия), установивший тоннаж их линейных кораблей в пропорции 5 : 5 : 3 : 1,75 : 1,75. Ряд других соглашений на взаимной основе запрещал укрепление островных владений США, Англии и Японии. Вашингтонская конференция вызвала яростное недовольство японских милитаристов, резко усугубила их империалистические противоречия с Соединенными Штатами, которых в Токио считали главным виновником отступления и унижения Японии.

Зарницы на Дальнем Востоке

На первый взгляд Япония в те годы представлялась сплоченной, туго связанной железной дисциплиной нацией, руководители которой четко знали, как добиться своих целей. Западные политические наблюдатели были склонны усматривать в различных акциях японской политики отдельные проявления некоего обширного "зловещего плана" и, никогда не ставя под сомнение его реальность, расходились лишь в оценках существа замыслов японских империалистов. Исследователи, как водится, размышляли, вскрывали сложные мотивы и т. д., в то время как японская государственная мысль была много проще.

Противоречия в курсе японской политики, а они, собственно, и служили отправной точкой для рассуждений о "сатанинской мудрости" Токио, порождались прозаическими обстоятельствами – особенностями тогдашнего государственного устройства Японии. Номинально правителем страны являлся император, назначавший премьер-министра и членов кабинета, не считаясь с парламентом. Он также контролировал армию и флот через соответствующих начальников штабов, подчинявшихся непосредственно трону.

На деле замещение высших правительственных постов производилось по совету старейших политических деятелей, ранее генро, а в описываемый период – своего рода коллегии бывших премьер-министров. Военный и военно-морской министры состояли на действительной службе. В своем официальном качестве они, а следовательно и кабинет, отвечали за снабжение вооруженных сил, но вопросы стратегии оставались в руках генерального штаба армии и главного морского штаба. Кабинет в целом обычно не информировался военщиной об их планах. Больше того, если военный и военно-морской министры того желали, они угрозой отставки могли привести к падению любой кабинет. Стабильность правительства обеспечивалась постоянным конфликтом между командованием армии и флота, непрерывно фрондировавших друг против друга в интересах достижения "национальной гармонии" и лучшего служения императору.

С начала 20-х годов страну лихорадило, милитаристы вовсю развернули свою деятельность и пропаганду. Бесчисленные легальные и тайные организации, предварительно ,дав клятвы в верности трону, громко требовали от очередного правительства динамической политики, мало считаясь с реальными возможностями Японии. Они порывались пойти войной на державы, имевшие несчастье соседствовать с Японией или в какой-то мере заинтересованные в делах Дальнего Востока и Тихого океана. Советский Союз, Китай, США, Англия – все они именовались врагами.

Политические экстремисты имели влиятельных покровителей в Токио, в сущности, они только забегали вперед. За кулисами их деятельность направляли подлинные хозяева страны – клика монополистов "дзайбацу", мечтавшая о покорении обширных районов планеты и эксплуатации их богатств. Финансовый капитал, естественно, подкармливал яростных и алчных шовинистов. Те в меру сил и возможностей отрабатывали полученное. Острые приступы политического безумия щедро вознаграждались.

Отставной генерал-лейтенант Кохиро Сато порадовал своих соотечественников книжкой "Если Япония и Америка начнут войну", нашумевшей в 20-е и 30-е годы. Он открыл читателям, что Америка отравлена "золотым ядом", ненавидит Японию, чинит препятствия ее справедливым устремлениям. Но боевой дух самураев возобладает "над материальными ценностями, развратившими Соединенные Штаты". Исход войны решают мужество или трусость: в японском фольклоре установлено, что когда-то 50 японских пиратов завоевали 10 китайских провинций, а несколько тысяч самураев, высаженных в США, смогут нанести решительное поражение американцам. "Моя идея заключается в том, – писал Сато, – что если отряды таких воинов, презирающих смерть... будут брошены,на Сан-Франциско, то это будет в высшей степени интересно"{86}. Мнение ветерана русско-японской войны, который теперь собирался самурайским мечом поразить Америку, можно было скинуть со счетов, если бы речь шла только о бредовых идеях престарелого мемуариста. Появление книжонки Сато, однако, было возможно лишь в обстановке военного психоза, нагнетающегося сверху{*5}.

Не кто иной, как премьер-министр Японии в конце 20-х годов Гиити Танака 21 июля 1927 года обратился к императору с обширным меморандумом, предлагая проводить политику "железа и крови". Меморандум, ставший известным миру уже к концу 1927 года, гласил: "Если мы в будущем захотим захватить в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить Соединенные Штаты, то есть поступить с ними так, как мы поступили в русско-японской войне. Но для того чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские страны и страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами".

Танака лихо расправился на бумаге с великим северным соседом. "В программу нашего национального роста, – внушал он, – входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить наши мечи с Россией на полях Монголии в целях овладения богатствами Северной Маньчжурии. Пока этот скрытый риф не будет взорван, наше судно не сможет пойти быстро вперед"{87}.

Милитаристы только горестно недоумевали, почему правительство медлит с претворением в жизнь столь прекрасной программы. Они торопили, убиваясь по поводу того, что Япония запоздала к разделу мира. Как-то японский представитель на сессии Института тихоокеанских отношений, проводившейся в Гонолулу, с трогательной откровенностью пожаловался американцам: "Япония нехотя, но хорошо усвоила уроки Запада... Однако ныне, когда она поднаторела в игре захватов, другие державы, большинство которых завладело всем необходимым им, внезапно преисполнились добродетелей и говорят, что пора прекращать эту игру", причем главный виновник – Соединенные Штаты, "эгоистично надоедающие всем и неразумно вмешивающиеся в естественные чаяния Японии"{88}.

Державам, которых токийские экстремисты объявили "врагами" Империи восходящего солнца, оставалось только гадать, какая из них окажется первой под ударом на деле, ибо на словах им всем доставалось, пожалуй, поровну. Последовательность японской агрессии, казалось, прояснилась в 1931 году. Япония захватила Маньчжурию, а вслед за тем вышла из Лиги Наций. Запад ограничился беззубыми протестами, а по существу ликовал – Япония вышла широким фронтом на границу с СССР. Стремительное развертывание в Маньчжурии Квантунской армии, казалось бы, убеждало, что война против СССР не за горами. В канун оккупации Маньчжурии в ней было 11,5 тысячи, а в 1935 году – 164 тысячи человек. Квантунской армией командовали отъявленные милитаристы, многие среди них были ветеранами русско-японской войны 1904-1905 годов, бесчинствовали в составе интервенционистских войск на советском Дальнем Востоке в 1918-1922 годах. Они рвались к реваншу.

Советскому Союзу пришлось заняться укреплением своих дальневосточных рубежей. Была сделана попытка образумить японские правящие круги. В декабре 1931 года мы предложили Японии подписать пакт о ненападении. Год думали в Токио и наконец ответили: время для этого "не созрело".

Тем временем официальная пропаганда назойливо растолковывала самим японцам, что Империя восходящего солнца только обороняется. В бесчисленных речах тогдашний военный министр Садао Араки призывал к новым усилиям в "умиротворении" Азии. Его красноречие лежало в основе "шедевра" японской кинематографии, вышедшего на экраны летом 1933 года. Звуковое кино только делало первые шаги, и пропагандисты до конца использовали его возможности.

Внушительно и скорбно звучал голос диктора, читавшего одну из речей Араки: "Можем ли мы ожидать, что воды Тихого океана будут столь мирны, как сегодня? Святая миссия Японии – установить мир на Востоке... Лига Наций не уважает этой миссии... Осада Японии всем миром под водительством Лиги Наций во время "маньчжурского инцидента" показала это. Но придет день, когда мы заставим весь мир уважать наши национальные добродетели".

На экране появлялась карта – Япония в центре "нового порядка" в Азии, окруженная ее провинциями – Китаем, Индией, Сибирью, странами Южных морей. "Сограждане! – проникновенно спрашивал диктор словами Араки. – Неужели обстановка в Азии так и не претерпит никакого улучшения? Умоляю вас от всего сердца – давайте вместе приступим к делу!" Под торжественные звуки марша наплыв текста: "Свет идет с Востока!"

Подразумевалось, что зритель уходил с сеанса, потрясенный до глубины души чудесами кинотехники и отчаянным положением Японии.

Политический террор, установившийся в стране с 1930 года, представал в глазах обывателя в ином свете. Еще в ноябре 1930 года молодой "сверхпатриот" Сагойя тяжело ранил средь бела дня премьер-министра Осати Хамагути, виновного, по словам убийцы, в подрыве военной мощи страны. Сагойя отправили в тюрьму, а премьер-министр скончался в августе следующего года. В военных штабах вызревали бесконечные заговоры. 15 мая 1932 года в официальную резиденцию премьера Инукаи, прозванного "богом конституции", вошла группа взволнованных молодых людей и застрелила его. Отвратительное убийство 75-летнего старика и еще несколько убийств, случившихся в тот же день, у многих вызвали симпатии не к жертвам, а к преступникам. Когда убийцы предстали перед судом, зал заседания превратился в форум, на котором молодые фанатики произносили речи о верности трону. Суд формально приговорил виновных к пожизненному заключению. Но председательствующий отечески посоветовал им беречь здоровье в узилище. И не зря: к 1940 году все "герои 15 мая" оказались на свободе.

Полиции в 30-е годы удалось обезвредить множество заговорщиков, некоторые из них попали под суд. Такая участь постигла организацию "солдат бога", планировавшую убийство поголовно всех членов правительства и установление военной диктатуры. В уже заготовленном манифесте, захваченном полицией, говорилось: "Солдаты бога отрицают все институты, построенные на социализме и либерализме... солдаты бога стремятся к уничтожению лидеров финансовых групп, лидеров политических партий, предателей в окружении императора и их наймитов, препятствующих прогрессу империи. Они произведут реставрацию империи и установят власть императора во всем мире". Заговорщики не успели провозгласить свой манифест, с этой задачей отлично справился суд, весьма и весьма торжественно огласивший его. Итог: "солдат бога" пожурили в судебном заседании, приняли во внимание их "патриотические мотивы" и отпустили восвояси.

Наконец, 26 февраля 1936 года взбунтовалась группа "молодого офицерства", поднявшая части первой дивизии и третьего полка императорской гвардии, расквартированные в Токио. В мятеже приняло участие около полутора тысяч офицеров и солдат. Они захватили военное министерство, штаб-квартиру полиции, несколько других официальных зданий и выпустили обязательный в таких случаях манифест в верности трону и заявление: "Яснее света, что наша страна стоит на пороге войны с Россией, Китаем, Англией и Америкой, которые собираются уничтожить нашу древнюю землю. Если мы не поднимемся сейчас и не уничтожим нечестивых и неверных тварей, окружающих трон и препятствующих истинным реформам, престиж императора будет повержен... Мы, дети нашей бесценной страны богов, приступаем к делу с чистыми сердцами. Пусть дух предков императора поможет нам в нашем подвиге".

Пока изумленные токийцы знакомились с манифестом, около 300 "детей бесценной страны богов" окружили дом премьер-министра Кэйсукэ Окада, убили его зятя и четырех полицейских. Окада, наверное, помнивший о судьбе своих предшественников, спрятался в чулан, где просидел два дня. Ему удалось ускользнуть из собственного дома, окруженного стражей мятежников, смешавшись с толпой плакальщиков, сопровождавших гроб с телом зятя на кладбище.

Банды офицеров рыскали по городу в поисках ненавистных им деятелей. Мятежники ворвались в дом лорда-хранителя печати, бывшего премьера Макото Сайто. Его жена мужественно попыталась прикрыть своим телом мужа. Как объяснил один из мятежников на суде, "мы не хотели наносить вреда никому, за исключением ее мужа. Поэтому мы были вынуждены оттаскивать ее, подсовывая оружие под ее тело. Мы стреляли много раз, пока не решили, что старик мертв. Тут вошел солдат и попросил разрешения выстрелить в Сайто, мы дали и ему возможность произвести несколько выстрелов. Мы хотели, чтобы окончательно убедиться в смерти Сайто, перерезать ему еще глотку, но отказались от этой мысли, так как женщина намертво вцепилась в тело. Затем мы собрались у ворот дома и троекратно возгласили "банзай!" в честь императора". На теле Сайто оказалось сорок семь пулевых ран, у его жены, оставшейся в живых, прострелены обе руки. Неслыханное зверство в доме виднейшего государственного деятеля у всех на виду в самом центре столицы страны.

Так "с чистыми сердцами" бесчинствовали заговорщики, прикончив десяток людей, среди них несколько крупных государственных деятелей. Военное министерство в официальном заявлении о мятеже, пожалуй, уважительно именовало террористов "партией, поднявшейся, дабы очистить национальную конституцию". Против бандитов три дня не принимали никаких мер. Только 29 февраля от имени императора им предложили разойтись, что они нехотя сделали. На этот раз пятнадцать человек все же были расстреляны. Высокопоставленные генералы, в том числе Араки, связанные с заговором, отделались легким испугом – переводом в резерв.

"Молодое офицерство" не смогло возобладать над "группой контроля" в командовании армии. Входившие в нее милитаристы не видели необходимости в мятежах, они считали, что дело шло к установлению безраздельного главенства военщины над правительством. На их взгляд, легальный путь взятия власти давал возможность до конца использовать ресурсы нации на войну. Безответственные бунты и заговоры крайних экстремистов, однако, облегчали им путь к вершинам государственного правления, в стране поддерживалась постоянная напряженность.

События 26 февраля, как лакмусовая бумажка, проявили политическую обстановку в Японии, они позволили компетентным японистам сделать ценные выводы, Талантливый ученый-востоковед, выдающийся советский разведчик Рихард Зорге{*6} отмечал: "События 26 февраля были преданы забвению в связи с началом японо-китайской войны, однако они стали неоценимым пособием для нас с точки зрения понимания внешней политики Японии и ее внутренней структуры"{89}. Блестящий публицист Р. Зорге даже в подцензурной "Франкфуртер цайтунг" сумел тонко передать обстановку тех лет в Японии. Он иронически отмечал неистовые усилия японских деятелей, "постоянно воюющих друг с другом за "лучшую историю"... Воспеваются подвиги, совершаемые с помощью обнаженного меча или ружейного приклада, самопожертвование мелких отрядов "камикадзе" – смертников... Начинает казаться, что читаешь самурайскую легенду"{90}.

Летом 1937 года Япония напала на Китай. Случилось это при первом правительстве князя Фумимаро Коноэ, сохранившего на Западе, несмотря на это, репутацию умеренного политического деятеля. Военные действия в Китае, развернувшиеся на громадных пространствах, против ожидания потребовали определенных усилий. Кампания оказалась не легкой прогулкой, а вылилась в затяжную войну. В какой-то мере бои в Китае поглотили энергию японских экстремистов, однако атмосфера в Токио не разрядилась. Милитаристы горько жаловались, что мир никак не подходит к пониманию "чистых помыслов" Японии.

Иосуке Мацуока, приобретший порядочный вес в политических кругах японской столицы, в октябре 1937 года высказался в большой статье:

"Экспансия Японии, равно как американская, столь же естественная, как и рост ребенка. Только одно может остановить рост ребенка – смерть... Но Япония не окажет этой приятной услуги и не умрет"{91}.

Под аккомпанемент изысканных объяснений, облеченных в формулировки, предназначенные для внешнего мира, и грубой милитаристской пропаганды, обрушенной на страну, все новые и новые контингенты японских войск отправлялись за море, на Азиатский материк.

12 декабря 1937 года самолеты японского флота в ясную солнечную погоду потопили на Янцзы американскую канонерку "Пэнаи", принимавшую на борт эвакуировавшихся сотрудников посольства США в осажденном Нанкине. Американские дипломаты – свидетели наглых действий японских милитаристов были вне себя. "То было тревожное время для нас в посольстве США в Токио, негодовал задним числом Э. Лейтон, – посол Грю, помнивший, как после потопления броненосца "Мэн" в гавани Гаваны началась испано-американская война, ожидал от Вашингтона объявления войны и приказал персоналу посольства собирать вещи. В последующие дни в военном атташате кипела лихорадочная деятельность, мы старались выяснить факты и оценить их последствия. Было постыдно слушать, как наши интеллигентные друзья выражали свое искреннее и единодушное мнение: случившееся – "китайская пропаганда!"{92}.

Хотя, по свидетельству Лейтона, Грю объяснял Вашингтону, что конфликт нельзя больше урегулировать "бумажными пулями", правительство США не прибегло даже к ним. Оно приняло японские извинения и тем кончило дело. Иначе и быть не могло: США встали на путь "невмешательства" в войну в Китае. Этот образ действия американским политикам представлялся верхом государственной мудрости – попытаться защитить интересы США руками других, а основное бремя отпора японской агрессии возложить также на других, предпочтительно на Советский Союз.

В то время только СССР оказал китайскому народу действенную помощь против беспощадного врага. Вслед за подписанием 21 августа 1937 года договора о ненападении с Китаем СССР в последующие два года открыл ему кредиты на 250 миллионов долларов. С октября 1937 по сентябрь 1938 года Китай получил из СССР 985 самолетов, 82 танка, более 1300 орудий, 14 тысяч пулеметов, боеприпасы, оборудование и снаряжение. Коль скоро Япония блокировала побережье Китая, грузы из СССР перевозились по "дороге жизни", Синьцзянскому тракту в 3 тысячи километров от Алма-Аты через Синьцзян до Ланьчжоу. Срочные грузы доставлялись воздухом{93}.

В. И. Чуйков, впоследствии Маршал Советского Союза, был военным атташе СССР в Китае и главным военным советником при Чан Кайши. Он отмечал, что потерянные китайской армией тяжелая техника и самолеты были более чем компенсированы присланным из СССР. Но дело не только в этом. "В первый период войны, – писал В. И. Чуйков, – летчики-добровольцы из СССР приняли на себя главный удар японских воздушных армад. Более 200 советских летчиков отдали жизни за свободу и национальную независимость китайского народа"{94}.

По мере развертывания японской агрессии Советский Союз был вынужден принимать все новые меры безопасности. 1 июля 1938 года советские армии на Дальнем Востоке были преобразованы в Дальневосточный Краснознаменный фронт. Решение как нельзя своевременное!

"Что следует ожидать от исхода войны с Китаем? – спрашивал Р. Зорге на страницах "Франкфуртер цайтунг" в конце ноября 1938 года. – На то, что будет положен конец дальнейшей военной активности и даже дальнейшему еще более усиленному вооружению, едва ли можно рассчитывать, сколько бы этого ни хотелось. Ведь уже сегодня общественности напоминают о том, что действительные противники Японии – Советский Союз и Англия"{95}.

Японская военщина связывала свои неудачи в войне в Азии с советской помощью китайскому народу и предприняла против СССР ряд провокаций. С 1936 года на границе с СССР было отмечено 231 нарушение, из них 35 крупных столкновений с применением оружия. Хищнический лов рыбы с нарушением советских территориальных вод, всегда вызывавший пограничные конфликты, в 1938 году приобрел неслыханный размах. Под прикрытием эсминцев, разведывательно-дозорных шхун и подводных лодок в советских территориальных водах по-разбойничьи промышляли не менее 1500 японских судов. 19 июля 1938 года в Токио банда хулиганов напала на советское полпредство{96}.

Милитаристы попробовали крепость советских границ в июле – августе 1938 года у озера Хасан, выдвинув смехотворные претензии на советские земли. Когда японскому дипломату М. Сигемицу в НКИД СССР показали подлинные карты, приложенные к международным соглашениям и удостоверявшие границу, он бросил: "По моему мнению, в этот критический момент говорить о каких-то картах неразумно. Это только осложнит дело". Красная Армия нанесла сокрушительное поражение обнаглевшим самураям и выбросила уцелевших агрессоров за пределы советских границ. Квантунской армии пришлось долго зализывать раны.

28 ноября 1938 года доселе малоизвестный генерал Хидэки Тодзио произнес трескучую речь. Незадолго перед этим Тодзио назначили заместителем военного министра, и политические комментаторы справедливо расценили, что генерал точно сформулировал точку зрения командования армии. Тодзио сообщил, что Япония должна вооружаться и вооружаться, дабы быть в состоянии "вести войну на двух фронтах": во-первых, против СССР, во-вторых, в Китае. Поскольку Англия и США также не желают усиления Японии, нужно "держаться на страже" и в отношении этих стран.

"Нью-Йорк таймс", изложив речь Тодзио, выделила только ее начало, подчеркнув в заголовке: "Тодзио предсказывает войну против СССР"{97}. На то у редакции газеты были серьезные причины.

Мацуока: "Эра демократии прикончена!"

Если бы противоречия между США и Японией развивались в "вакууме", тогда война между ними вспыхнула бы куда раньше 1941 года. Но американо-японские отношения составляли лишь часть всего комплекса международных отношений. В 30-е годы ясно обнаружилось стремление японского империализма напасть на Китай и Советский Союз и поставить под свой контроль Дальний Восток. Хотя при этом ущемлялись и американские интересы, на взгляд Вашингтона это облегчало борьбу с опаснейшим империалистическим противником: Япония брала на себя роль жандарма на Дальнем Востоке, а в затяжной войне против СССР Япония ослабла бы. И чем больше она увязала бы в вооруженной борьбе на Дальнем Востоке, тем легче становилась бы для Соединенных Штатов задача ее конечного разгрома. Все это заслуживало всяческого поощрения с точки зрения империалистических интересов США. Отсюда "невмешательство" Соединенных Штатов в агрессию против китайского народа, заботливое снабжение Японии стратегическими материалами, необходимыми для ведения войны, а главное – страстное ожидание антисоветскими кругами США нападения японских милитаристов на Советский Союз.

В глазах американских империалистов "антикоминтерновский пакт", созданный в 1936-1937 годах и прямо направленный против Советского Союза, служил верной порукой тому, что японская агрессия на советском Дальнем Востоке не будет изолированной, сольется с "крестовым походом" Германии и Италии против СССР с запада. Но "антикоминтерновский пакт" не был военным союзом. Усилия дипломатии европейских держав "оси" с 1937 года были направлены на то, чтобы зафиксировать в новом договоре обязательства сторон поддерживать друг друга в войне. Договоренность между Берлином и Римом была достигнута заключением в мае 1939 года "Стального пакта" между Германией и Италией. Камнем преткновения оставалась Япония.

Токийские политики всегда были готовы подписать военный союз против Советского Союза, но дипломаты европейских фашистских держав настоятельно требовали, чтобы Япония приняла на себя обязательство воевать в любом случае, то есть и если возникнет война с Англией или Францией. Против этого возражали МИД Японии и командование японского флота. Неуступчивость моряков вызвала сильнейшее озлобление в армии, где иные офицеры стали поговаривать, что флот – "враг страны No 1", а крайние экстремисты в армейских мундирах выражали готовность расправиться с изменниками, свившими презренное гнездо в военно-морском министерстве. Все это дошло до сведения командования флота, которое поздней весной 1939 года приняло контрмеры. Военно-морской министр и его заместитель окружили себя многочисленной охраной, в здании министерства установили пулеметы, поблизости постоянно дежурил батальон морской пехоты. Часовые в министерских подъездах и у здания отныне имели не только пистолеты, но для большего впечатления и мечи. Флотоводцы были готовы с оружием в руках отстаивать свою точку зрения.

Самая воинственная часть японской армии – квантунцы – решила продемонстрировать свою правоту. Естественно, решающим в их глазах доводом – силой оружия. В начале мая 1939 года японские войска развязали военные действия против Монгольской Народной Республики, попытавшись для начала захватить участок монгольской территории восточнее реки Халхин-Гол. СССР пришел на помощь союзной Монголии. Масштаб боев быстро расширялся, что и было целью Квантунской армии. В ее штабах рассчитывали, в случае если сражение на Халхин-Голе окажется победоносным, нанести молниеносный удар по советскому Дальнему Востоку. Было спланировано вторжение в Уссурийскую и Амурскую области, район Хабаровска и – ни больше, ни меньше – захват советского Приморского края!

Агрессоры просчитались. Переброшенные в Монголию советские войска с участием монгольских частей быстро ликвидировали первоначальные успехи Квантунской армии. 1-я советская армейская группа под командованием комкора Г. К. Жукова нанесла ряд серьезных ударов по японским войскам, а в заключительной операции в конце августа окружила и наголову разбила развернутую в районе Халхин-Гола 6-ю особую японскую армию. В этой операции с обеих сторон участвовало свыше 800 самолетов, более 1000 орудий, много больше 1000 танков и 132 тысячи человек личного состава.

Японцы потеряли на Халхин-Голе до 61 тысячи человек{98}. Было уничтожено много японской военной техники, одних самолетов 660, примерно в два раза больше, чем потребовалось для разгрома американского Тихоокеанского флота в Пёрл-Харборе, захвачено в виде трофеев более 200 орудий, среди них тяжелые, доставленные из Порт-Артура. Японские потери на Халхин-Голе превысили потери Японии в людях и технике за первый год войны в Китае. В сражении на Халхин-Голе Г. К. Жуков с полной очевидностью доказал и несостоятельность Японии как военного союзника в борьбе против СССР.

Катастрофическое поражение японской армии в монгольских степях принудило поджигателей войны в Берлине и в Токио по-новому взглянуть друг на друга. Результаты раздумий в правительственных ведомствах Германии и Японии – Советский Союз могучая военная держава. Гитлеровское руководство сообразило, что начинать поход за мировое господство с войны против СССР явное самоубийство. В такой обстановке Германия предложила Советскому Союзу подписать договор о ненападении. Коль скоро западные державы сорвали многолетние попытки СССР создать фронт коллективной безопасности в Европе и, несомненно, стремились "канализировать" гитлеровскую агрессию на Восток, СССР согласился на подписание такого договора. Тем самым наша страна выводилась из-под непосредственного удара в Европе.