Текст книги "Истории СССР"

Автор книги: Николай Ващилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Медовый месяц, горькая Луна

Ил-18 ровно жужжал своими моторами, отгоняя тревогу и снимая нервную дрожь. Мы летели в свадебное путешествие. В иллюминаторах взбитыми сливками аппетитно проплывали облака, пробуждая мысли о прекрасном и разжигая аппетит. В летающей столовке стройные бортпроводницы в синих костюмчиках разносили завтрак. Как это было кстати! Я невыносимо хотел есть. Вспоминая гору еды на свадебном пиру, вспоминая туго набитый холодильник, заботливо нашпигованный моей бабушкой, я не мог себе объяснить, почему я ничего не ел. Не было аппетита?! Я нервничал, вступая в новую жизнь, скреплённую законным браком. Какой-нибудь безответственный женишок поел бы впрок. Неизвестно как там в новой жизни всё сложится. А я был ответственным. Я думал о своих новых обязанностях и едой пренебрегал. А зря.

В Одессе нас встречала дружная семья тёщиной закадычной подруги Хгалы. Они припёрлись всей семьёй, ответственно отнесясь к просьбе своей столичной подруги, ну и, конечно, не ущемляя свой провинциальный интерес. С типично одесским интерэсом нам удалось уплотниться в автотакси типа «Волга» всей компанией. Жила Хгала с семьёй в шикарном доме на Пушкинской улице в коммунальной одесской квартире. Когда я заметил огромную толпу, перегородившую всю улицу с облезлыми платанами, у меня помрачнело на душе. Я подумал, что там авария (дурной знак) и надо бы объехать. Но радостные крики открыли мне глаза на происходящее. Это соседи и соседи соседей встречали хгалкиных столичных молодожёнов. Мою новенькую жену понесли на руках, а на меня все повисли с объятиями, как на вешалку и я понёс их на второй этаж. Душное одесское гостеприимство разлилось по всему дому. Стол стоял в общей кухне, размерами напоминающими вокзал. На столе плотной батареей стояли бутылки Советского Шампанского одесского разлива и горы фруктов. Хгала не хотела падать лицом в грязь перед столичной публикой. Запенилось вино, заоралось «Горько» и я, наконец, опьянев с голодухи, всосался в свою молодую жену. Спустя немного времени фруктов на моём краю стола не осталось. Я смёл со стола всё. И яблоки, и вишни. Причём вишни я ел прямо с косточками. Тут Хгала, поднабравшись шампанским до общего градуса и ощутив родственную заботу и простоту, нерешительно спросила

– Так може борща с помпушками, Мыкола?

– А что, есть?

– Да Боже ж мой!

Спать мою новенькую жену положили с хгалкиными детьми, обосновав это тем, что ей нужно привыкать. Хгала с плохо скрываемой радостью пошла спать к соседям, а меня положила в одну кровать со своим мужем Юрой. Видимо у них, у одесситов, так принято. Всё лучшее-гостю! Юра, едва коснувшись подушки, заснул, крепко обнял меня и так продержал всю ночь, не дав мне узнать, где у них находится туалет.

Ослепительно белый пароход «Украина» отвалил от причала и понёс нас по синим волнам навстречу новой жизни в Ялту. Я предусмотрительно взял билеты в двухместную каюту второго класса и предвкушал новобрачное соитие. Но белый пароход разрезал своим носом штормовые волны и качался из стороны в сторону как качели. Моя новенькая, молоденькая жена не выдержала качки и начала, как говорят моряки, травить.

Чтобы не смущать свою леди, я пошёл на танцы. На верхней палубе на всё Чёрное море из репродукторов гремела ритмичная музыка и, крепко обнявшись, танцевали только два матроса. Пассажиры в лёжку попрятались по каютам. Теперь травить начал и я. Брачное соитие по метеоусловиям было отложено.

Ялта встретила нас низким пасмурным небом. Ай-Петри проколола собой тяжёлое облако. Прямо на причале нас встретили с баяном работники Дома отдыха ВТО. На своём автобусе привезли в Мисхор. После морской прогулки у меня снова появился зверский аппетит. Номер был простой, но уютный, с видом на море. Правда, от моря в окно сильно шумело. По разные стороны стояли две односпальные кровати с прикроватными тумбочками. Посреди комнаты мешался стол с графином. Узкий коридорчик вёл к туалету и ванной комнате, что в СССР считалось высшим шиком. Люди, которые по утрам принимали душ, с основанием относили себя к интеллигенции.

Устав от дороги, моя жена прилегла на кроватке и я вспомнил почему, собственно, мы с ней здесь оказались. Скинув брючки я бросился к ней. Моя сексуальная агрессия жену напугала и лицо её не скрывало желания позвать на помощь. Обнимая и поглаживая её груди я пытался её успокоить. Громкий металлический голос из репродуктора возвестил о начале обеда и благодарил за то, что все отдыхающие придут вовремя. Жена вскочила и выбежала из номера, как освобождённая из Бухенвальда. Быстро, натянув брючки я трусцой бросился её догонять. Бежал на запах жареного лука. Двухдневная свадебная голодовка давала себя знать.

Официантка нас определила за столик у окна. Положив себе салатов, мы уткнулись в тарелки. Когда принесли суп, появились наши соседи по столу, артисты кордебалета из Большого – Ира и Андрей. Вы, конечно, будете смеяться, но они тоже приехали в свадебное путешествие. Просто инкубатор какой-то. За соседним столиком сидела ещё одна новобрачная парочка из Москвы: Алла и Саша. Их родители были врачами и смогли достать им путёвки в престижный дом отдыха. Так любовь к свадебным путешествиям в творческой среде объединила нас на многие годы.

Уже на третьей минуте послеобеденного отдыха, когда я лелеял свои коварные замыслы новобрачного самца, мы страшно разругались с моей женой.

– Какие чудные ребята! Как нам повезло! – воскликнул я.

– Да, действительно, чудные! – поддержала меня жена. Особенно Саша! Какое лицо, какое остроумие!

– Что, что? – переспросил я. – Какое лицо? Какое остроумие? Ты должна смотреть только на меня.

– Вот ещё! И не подумаю! – возмущённо фыркнула она и повернулась лицом к стене

Я пошёл к морю. Пляж был узкий, тесный, усеянный отдыхающими. Крым традиционно был излюбленным местом отдыха москвичей, и народу здесь всегда было много. Я устроился на волнорезе и наблюдал за плавающей головой в тюрбане из махрового полотенца. Когда голова поравнялась со мной, я предложил ей свою руку. Крокодил, плавающей за ней на резиновом матраце, чуть мою руку не откусил. Он оказался её мужем. Развелось же этих брачующихся. Куда ж холостякам податься?

Дня три мы ходили молча, молча спали и загорали в разных концах пляжа. Потом наши новые друзья взялись нас мирить и принудили меня к покаянию. Мужчина должен уступать женщине во всём. Примирение решено было отметить в кондитерской в Ялте. Автобусом до Ялты доехать было просто. Ялтинская набережная приветливо простиралась вдоль моря, приглашая к прогулкам праздных отдыхающих. Мы выпили кофе с пирожными и уселись на скамейку, любоваться морем. Рассказывали друг другу о своих планах на предстоявшую жизнь. Ира с Андреем мечтали блистать на сцене Большого, Саша с Аллой закончили МГИМО и готовились к командировке в Африку, а нам предстояло закончить четыре курса, получить диплом ЛИАП и строить космические корабли. В головах ещё не рассеялся туман детских сказок. Пока все жили у родителей и мечтали о своём доме. Лунная дорожка звала нас в будущее. Мы поехали в Мисхор.

Вечерами сидеть на балконе нашего номера было большим удовольствием. Шум моря, гористый, поросший кипарисами берег в лунном свете дышали ароматом кальяна, восточными сладостями и танцами живота южных красавиц. Когда я, покаявшись и извинившись, с охапкой цветов и рахат-лукумом, совсем уж было подобрался к прелестям своей новобрачной жены, она мне бегло объявила, чтобы я к ней сейчас не приставал, так как у неё начались женские «дела». Ну и дела?!

После завтрака вся популяция причерноморских отдыхающих тащилась на пляж и лежала на подстилках, прижавшись друг к другу своими боками и подставив солнцу свободную часть своего тела. Изредка, уморённые жарой отдыхающие остужали свои тела, погружая их в прозрачные морские волны. Разомлев и проголодавшись, к двум часам все уползали с пляжа и перемещались к кормушкам и кроваткам. Я предпочитал сон в гамаке или шезлонге солярия на крыше нашего корпуса. В четыре часа накрывали полдник из фруктов и печенья с чаем. Мало кто им пренебрегал. После полдника устраивали прогулки в горы. Прелести этих мест многократно описаны классиками и мы старались уловить те же наслаждения от узеньких улочек Семииза, витиеватой резьбы стен Ливадийского дворца, восточных узоров Бахчисарая. Мы приезжали в гости к Антону Павловичу Чехову и пытались понять его мысли. Залитые солнцем виноградники манили налитыми гроздьями. Персиковые сады не позволяли пройти мимо. После ужина все собирались на танцы. Когда я спросил местного татарина, продающего фрукты, куда лучше пойти на танцы, он, подумав немного, посмотрев на меня, сказал

– Хочешь дурью помаяться, иди в «Сосны», там интеллигенция отдыхает. А хочешь, чтобы всё нормально получилось, тогда в «Живой ручей».

– Да не, я с женой.

– Тогда какие тебе танцы нужны?! Пускай жена тебе танец живота дома танцует, якше.

К концу медового месяца я познал свою жену и не нашёл в этом ничего необычного. По-моему она тоже. Но сочетание браком произошло и утвердилось.

Я разъехался со своими родителями и обосновался в коммунальной квартире на бульваре Профсоюзов у Исаакиевского собора. Жизнь в центре давала много преимуществ. Пять лет мы только и делали, что развлекались на досуге. Море приключений, океан событий. Непреложные занятия в институте, работа в студенческом научном обществе, тренировки профессионального спортсмена за зарплату и съёмки в кино были обычным рутинным делом. Зарабатывал я, как профессор. Напряжённо думать приходилось только о том, как попасть на модный спектакль, концерт или выставку. Куда поехать на каникулах и как протащить на спортивные сборы свою молодую жену. Как прогулять лекции, чтобы жена поехала со мной на съёмки. Какая компания ей нравится и где мы в этот раз будем встречать Новый год. Утренний кофе стал моей обязанностью под предлогом того, что я очень вкусно его готовлю. В студенческой столовке я никогда не питался. Придворным нашим кормильцем стал ресторан Дома архитекторов с изумительными кожаными панно на стенах и сочным бифштексом по-деревенски. Шведский стол в «Европе» и Метрополе, на худой конец чебуреки в «Кавказском». Женщина не должна торчать на кухне и стирать мужские носки – девиз моей избранницы. Взгляды на устройство семейного очага у нас были разные. Ей хотелось принимать комплименты поклонников, а мне отводилась роль подкаблучника, довольного этим. Меня такой расклад не устраивал. Поиски компромисса затянулись на пять лет. Слушались концерты, читались книги, писались рефераты, смотрелись фильмы, обсуждались спектакли. Мы спали, работали и в промежутках ели. Мы просто завтракали, ужинали и обедали. Всё как у А.П. Чехова. Люди обедали, просто обедали. А между тем, слагались наши судьбы, разрушались наши жизни.

Здравствуй, Дедушка Мороз!

Мело, мело по всей Земле, во все пределы… Я бубнил строки Пастернака, пробираясь через сугробы на Исаакиевской площади. Зима выдалась снежная. Дворники не успевали расчищать тротуары и они превратились в узкие тропинки. Мело по Невскому проспекту, мело по Садовой, мело по Исаакиевской. Я, поджимая пальцы в кулак в своих кожаных чешских перчатках и держа на предплечии опостылевшую спортивную сумку, совсем окоченев в своём «демисезонном» канадском пальто, решил зайти обогреться к Вовке Казалову. Он жил на Невском проспекте рядом с валютным магазином «Берёзка». Мне повезло, он оказался дома. Эля, его жена, обогрела меня горячим чаем и мы стали обсуждать планы на новогоднюю вечеринку. Звонок в дверь возвестил об очередном визитёре. В этот, как говорил Воха, файф-о-клок, он принимал посетителей, приторговывая шмотьём, сброшенным Вовке фарцовщиками для продажи. Это был молодой артист ленинградской эстрады Витя Чистяков. Витя только что окончил Театральный институт, и, отколовшись от своей группы драматических артистов, распределённых в Комиссаржевку, пробовал себя в жанре пародии. Успех у него был огромный и он уверенно вставал на крыло. На посиделках у Вохи с его участием народ валялся от его пародий в гомерических коликах. Витя зашёл прикупить чего-нибудь, чтоб обновить свой новогодний гардероб. Он уговаривал Воху пойти к ним на Новый год, который они собирались отпраздновать дома веселым артистическим капустником. Вовке предлагалось быть Дедом Морозом и прийти попозже в облачении, с ватной бородой и мешком с подарками. Эта идея Вохе понравилась, но смекнув, что он бросит друга в беде, он перевёл стрелку на меня. – А Колька, чем не Дед Мороз? Высокий, весёлый, добродушный. – Но его в нашей компании никто не знает, а ты для нас давно свой – протянул Витя, не скрывая своей ко мне антипатии. – Так вот людям и сюрприз новогодний будет. А Колька такой балагур, такой весельчак. И у него жена такая красотка – не унимался Воха. Новость о красотке-жене Вите понравилась и он неожиданно на всё согласился. Видимо баланс полов в компании не был уравновешен и он увидел в этом провидение. Костюм Деда Мороза я примерял в Учебном театре на Моховой. Там же на скорую руку гримёрши изготовили мне ватную бороду и щедро посыпали её блёстками. Моя жена была вне себя от восторга, от такого необычного светского праздника, да ещё в компании артистов. Артист в советском обществе был уважаемой фигурой. Почти как космонавт или военный. После традиционных домашних посиделок с родителями такой план сулил яркую, новую жизнь. Она старательно подбирала из своего не хитрого приданого праздничное платье. Будни зачётной недели, которая обычно длилась последние дни старого года, а с первого января начиналась экзаменационная сессия, мешали азартной и увлекательной подготовке к празднику. Этой подготовкой были наполнены наши дни и ночи. Когда всё пришилось и отгладилось, и мы сдали последние зачёты и свободно вздохнули полной грудью, когда городская суета достигла точки кипения, когда были одеты на себя все прелести гардероба советского студента, мы начали обсуждать главную часть новогоднего сценария – явление Деда Мороза. С любовью подобранные Витей у своей поклонницы в «Старой книге» литературные редкости были аккуратно завёрнуты и упрятаны в красный сатиновый мешок. Книга – лучший подарок! Народ тянулся к знаниям, народ тянулся к званиям! Мешок получился такой увесистый, что им можно было убить любого людоеда. Шуба, шапка и посох Деда Мороза были ослепительно красивы и не давали отвезти глаз от сказочного сверкания блёсток. Такое великолепие, по замыслу Вити, должно было предстать перед компанией в самый неожиданный момент – двенадцатый удар кремлёвских курантов. Тут-то у меня и возник вопрос, а как же я сам встречу новый год со своей новенькой женой, если должен буду стоять на лестнице за дверьми? – А что такого?! Войдёшь на пять секунд попозже и встретишь! – невозмутимо настаивал Воха. – Нет. Так не пойдёт. Первый Новый год с молодой женой я должен встретить жарким поцелуем под бой курантов. Тогда и вся жизнь будет такая же жаркая и счастливая – возражал я. – Предрассудки деревенские – возмутилась моя жена, предчувствуя крушения грандиозного плана. Посиделки с моими родителями её явно не устраивали. – Тогда тебя вообще не возьмут в компанию, Коля. Будешь дома с мамой сидеть – раздражался на моё упрямство Воха. – А где я буду ждать этого двенадцатого удара? – На лестнице. Будешь поздравлять припозднившихся Витькиных соседей – подкинула масла в огонь Элла. – А можешь посидеть у нас дома и приехать на трамвае к двенадцати. Мы же к одиннадцати собираемся, чтобы старый год достойно проводить. Да и стол девчонкам накрыть нужно. Салаты то все в кастрюльках привезут. А хочется, чтобы всё красиво было. Ну, как у людей. Оливье с горошком, селёдка под шубкой с кольцами лука. Понимаешь? – Так вы там трескать оливье будете, а я в трамвае народ смешить этой ватной шубой. Да ещё и жена молодая с вами. Нет, нет. Я отказываюсь. – Погоди, Никола. С женой и правда промашка вышла. Пускай она с тобой приезжает, как снегурочка. – Так у меня костюма снегурочки нет – заверещала жена. – Ничего, Наташа. Мы тебе мамину белую шаль накинем тебя все сразу за снегурку и примут. – Вы там так старый год проводите за этот часок, что участкового милиционера примите за Деда Мороза – не унимался я. – Ну не надо, Коля, так плохо о советских людях думать. Тем более о молодых артистах, работниках идеологического фронта. Мы тебя даже в темноте узнаем и от милиционера отличим. Новый год приближался со стремительной быстротой. Витька с женой снимали двухкомнатную смежную квартирку в хрущёвке на Омской улице. Мы сели на трамвай под номером 31 и поехали навстречу Новому 1969 году. Все авангардистские идеи, которые роились в Вовкиной голове как дикие пчёлы, я отметал без обсуждений. Мне стало ясно, что положение моё прескверное и менять его было поздно. Мысль о том, что меня «развели» не давала покоя. На улице становилось всё меньше прохожих. Они разбегались по своим уютным хрущёбам с набитыми авоськами. Из горящих, новогодними гирляндами окон, слышался гомон и смех. В морозном воздухе пахло советским счастьем. Мы долго искали третий корпус Витькиного дома, а когда нашли, Новый год уже наступал на пятки. За дверьми квартиры Чистяковых вкусно пахло капустными пирогами и докторской колбасой. Меня с мешком подарков отвели на верхнюю площадку лестницы, а сами позвонили в Витькину дверь. Дверь с шумом отворилась и с радостными приветствиями, звуками музыки и звоном тарелок приняла в компанию Воху, Элю и мою жену. Я остался на лестнице один с красным мешком подарков и бумажным пакетом с облачением Деда Мороза. Из за дверей по всей лестнице разносилась какофония вселенского веселья, крики и смех, аккорды и вопли. Меня окружала лестничная тишина. Из соседней квартиры выскочил озабоченный мальчик и пробежал мимо меня, будто я был в шапке-невидимке. Я начал переодеваться, хватаясь за перила лестницы, непрерывно поглядывая на часы. В голову лезли видения всяких непристойностей, вытворяемых с моей женой разнузданными актёрами. Облачившись в шубу и шапку, я аккуратно запихнул в мешок своё демисезонное полупальто. Приделав бороду и взвалив на плечи мешок, я прильнул к Витькиной двери. Звонкий смех моей жены выделялся из общего хора, как голос оперной солистки. Под звуки модной английской песенки «Мишель» шаркали по паркету подошвы. Звон вилок и тарелок, сменился перезвоном бокалов. Мимо меня с вытаращенными глазами пробежал, на секунду застыв, тот же соседский мальчик. Опомнившись и вне себя от такой прухи, он схватил меня за полу моей нарядной ватной шубы и стал настойчиво требовать подарки, мешая своим визгом прислушиваться к происходящему за дверьми квартиры Чистяковых. Разрушая иллюзию о светлом коммунистическом будущем, в детском сознании я сорвал маску бескорыстного добряка и грубо послал пацана к его матери. Оторопев и очнувшись от праздничного сна, он сник и поплёлся в свою квартиру с полным набором ощущений от соцреализма. В наступившей тишине музыка и шарканье слышались лучше. Образ, танцующей в чужих объятиях, моей новенькой жены во всех красках переливался в воспалённом воображении. Часы от непрерывного заглядывания и встряхивания показывали одно и то же время, умолкнув навеки. Мешок оттягивал плечо. От жары и нервяка меня пробил пот. Я уже готов был плюнуть на всё и скрыться опрометью от этого позора, как на всю страну грохнули перезвоном кремлёвские куранты. За дверью послышался дружный хор артистов – раз, два, три, четыре… двенадцать! С Новым годом! Я, как пожарный, стал непрерывно нажимать на кнопку звонка, но за радостными воплями его не было слышно даже мне. Когда возгласы отгремели и снова из громкоговорителей жалобно завыли «Битлы», мерное дребезжание моего звонка привлекло чьё-то внимание и дверь нехотя отворилась. На пороге стоял раскрасневшийся Витя и таращил на меня удивлённые глаза. Видно было, что он уже никого не ждал, и явно забыл, о чём мы договаривались. И так у них всё было хорошо. Мой маскарадный костюм Деда Мороза он уже путал с больничным халатом врача скорой помощи, ошибочно позвонившего в его квартиру. В полумраке гостиной мерцающий свет свечей выхватил фигуру моей жены в чьих-то цепких объятиях. Я сразу её узнал, хоть мы не так давно были знакомы. Она качалась в ритме «Гёлз», прильнув грудью к какому-то кучерявому артисту и он в ответ нежно гладил её ягодицы. Пронзённый взрывом ревности я замахнулся мешком с подарками и с яростью опустил его на головы подлых, коварных изменников. Не сбавляя темпа, я срезал артиста апперкотом и он с грохотом опрокинул своим телом новогодний стол. Многоголосый женский визг сопроводил яркую вспышку люстры-тарелки под потолком. Стало светло и тихо. Артист, обагрённый свёклой с селёдкой, лежал наполовину прикрытый крышкой стола. Витя, не моргая и не прикрывая округлённых глаз, медленно, но внятно продекламировал голосом Леонида Ильича Брежнева – Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты! Потом Витя, взглянув на застывших от ужаса девушек, пропел голосом Клавдии Шульженко – Ты подарки нам принёс, весельчак горбатый?!