Текст книги "Иван Ефремов"

Автор книги: Николай Смирнов

Соавторы: Ольга Еремина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Раскопки в Каменном овраге

После быстрых, каменистых рек Становика Нева казалась особенно величественной. Исполинские мосты обнимали её, покрытую толстым льдом. Местами лёд был изломан и торчал острыми глыбами, отсвечивая сине-зелёным, как кристаллы горного хрусталя. Ниже моста Лейтенанта Шмидта река была свободна ото льда, по стальной воде шла быстрая рябь. Низкое небо пронзал золотой шпиль Адмиралтейства.

Ленинград, стынущий на морозном ветру, «был прекрасен особенной, хмурой красотой». [105]105
  Цитата из рассказа «Афанеор, дочь Ахархеллена».


[Закрыть]

В душе Ивана боролись разные желания. Прожить бы несколько дней, ничего не делая, просто гуляя по улицам, встречая улыбкой красивых женщин. Иногда он мечтал путешествовать по свету, иметь любовниц всех рас, воспринимая каждую женщину как чудо.

Хотелось не спеша, с наслаждением читать новые книги, твердить звучные стихи.

Что же предстоит? Сразу с головой кинуться в работу. Только на обработку собранных данных и написание подробного отчёта может уйти несколько месяцев. Как бы совместить одно и другое?

Ксения встретила его ласково, но сурово заявила, что больше его в такие длительные экспедиции не отпустит. Жена не должна оставаться одна, без мужа! Иван с грустью слушал её слова. Женщина, которая не живёт своей, полной и богатой жизнью, которая всё своё счастье полагает только в мужчине? Чеховская «Душечка» – такой ли должна стать женщина новой эпохи? Скорое расставание становилось неизбежным.

С нескрываемой радостью спешил Иван в гости к верному другу – Алексею Петровичу Быстрову, преподавателю Военно-морской медицинской академии. Он был сыном священника, за что получил прозвище Алёша Попович. В небольшой квартире жили Алексей Петрович с женой Тильдой Юрьевной, сестра жены с мужем и дочкой.

Ирма Викторовна Исси, племянница Быстрова, вспоминала: «Если разговоры велись на общие темы, мне разрешалось присутствовать с условием полного молчания. Для меня не было ничего интереснее экспедиционных впечатлений, артистически рассказываемых И. А. или О. М. [106]106
  Ольга Михайловна Мартынова, сотрудница ПИНа.


[Закрыть]Взрослые засиживались до глубокой ночи, и моим родителям стоило больших трудов извлечь меня из дядиной комнаты и уложить вовремя спать. Вообще, от тех лет на меня до сих пор веет романтикой путешествий, высокой дружбы, любви к людям и ко всему прекрасному». [107]107
  Исси И. В.О моём дяде, Алексее Петровиче Быстрове. – http:// iae.newmail.ru/Bvstrow/issi.htm


[Закрыть]

В Палеонтологическом институте – большие изменения. Главное – ушла Александра Паулиновна Гартман-Вейнберг, «железная леди» палеонтологии, заведовавшая отделом позвоночных, тем самым, где числился Ефремов. Вслед за ней институт покинули несколько приближённых к ней сотрудников. В основном это были люди, которых наука совершенно не интересовала. Александру Паулиновну пригласили в Москву, в университет, на почвенно-географический факультет. Очень скоро Ивану предстояло с ней встретиться – не как сотруднику, а как сопернику на палеонтологическом поле…

Вакансии в ПИНе оставались открытыми недолго. Внимание Ивана привлекла одна новая коллега – её звали Елена Дометьевна Конжукова. Строгая, серьёзная, она держалась подчёркнуто независимо, в суждениях её слышались тонкое знание биологии, глубокий интерес к проблемам любимой Ефремовым науки.

Кстати, поговаривали, что Академию наук будут переводить из Ленинграда в Москву, что ПИН назначен к переводу одним из первых. Эта новость заставила Ивана задуматься: надо срочно получать диплом. И так ситуация сложилась, мягко говоря, нестандартная: сотрудник Академии наук первого разряда – и при этом не имеет диплома об окончании высшего учебного заведения! В том, что знаний у него достаточно для квалифицированного выполнения своих задач, Иван не сомневался. Но необходимость оценки в ведомостях отменить было нельзя.

Величественное здание Горного института, выходящее фасадом на набережную Невы, хранит лучшие традиции геологов и горных инженеров России. Не только замечательные специалисты привлекали сюда Ивана, но и сокровища, хранящиеся в великолепных залах музея и в библиотеке. Это был настоящий храм науки, и шутки студентов, казалось, только подчёркивали сосредоточенность мысли, которая ощущалась в атмосфере института.

Лето и осень 1933 года Иван проводил в Ленинграде за учёбой и обработкой собранных материалов, вынашивая мысль об организации экспедиции в Монголию – американцам (сотрудникам Американского музея естественной истории) в 1929 году удалось сделать замечательные находки, но они проскакали галопом по Европам, взяли лишь то, что лежит на поверхности. Вот бы поставить серьёзные исследования в пустыне Гоби!

Были планы более детально изучить «динозавровый горизонт», направить в район Урумчи Джунгарскую экспедицию. Но в центре внимания оказалась Волга.

В 1930–1931 годах Ленинградский центральный геологоразведочный институт (ныне – ВСЕГЕИ) вёл раскопки в Татарии, на правобережье Волги. Находки были такими интересными, что Палеонтологический институт не мог пройти мимо этих мест. Монголия оставалась мечтой, а постановка раскопок в междуречье Свияги и Волги стала насущной необходимостью.

Итак, на сезон 1934 года запланированы работы на Волге. Начинается подготовка, составлены сметы и список участников экспедиции. Но у геологов возникает предложение, от которого Ефремов не может отказаться: ему предлагают исследовать верховья Чары. Там тоже должен пройти один из участков будущей железной дороги, в одном из самых недоступных и малоисследованных мест Забайкалья. Но это-то и прекрасно! О Чаре Иван слышал от тунгусов Усть-Нюкжи: на топографической карте в этом месте находилось в буквальном смысле белое пятно, только несколько неуверенных линий обозначали направления рек и горные хребты. Естественно, что геологических исследований в месте, которое даже на карту толком не нанесено, ранее не проводилось. Неужели настоящий геолог откажется от возможности – в XX веке, когда, казалось бы, исследована каждая пядь земли, – стать первопроходцем!

Но палеонтологическая экспедиция тоже должна состояться.

Подготовка двух экспедиций одновременно требовала предельного внимания. Только благодаря опыту Иван справился с этой задачей.

Весной, когда сошёл снег и земля немного подсохла, отряд Волжско-Камской палеонтологической экспедиции выехал в междуречье Свияги и Волги. Добирались поездом до Казани, оттуда пароходом на противоположный, обрывистый берег, в городок Тетюши. (Впечатления от Волги отразились позже в первых главах романа «Лезвие бритвы».)

Любопытные ребятишки возникали и на обнажённых волжских откосах, и на склонах оврагов, которые обследовали палеонтологи.

– Откудова вы? Из самого Ленинграда? – удивлялись пронырливые мальчишки, взявшиеся показать приезжим Сёмин овраг. – А о прошлом годе сюда из Москвы приезжали, да, копали туточки. Тётенька такая сухая, всё под зонтиком сидела. У ей палка с железным концом, она палкой машет, показывает, куда кости складывать.

Иван сразу узнал в портрете Александру Паулиновну Гартман-Вейнберг.

В Сёмином овраге Ефремов обнаружил прошлогодний раскоп. Здесь можно было получить хорошие результаты, но стоило поискать другое место.

Иван хорошо знал нрав Александры Паулиновны и её неприязненное отношение к нему. Она, бесспорно, относилась к тем людям, которые обладают врождённой способностью к внушению. Даже слабую способность можно усилить различными приёмами – для подчинения себе других людей. Спустя более четверти века Ефремов напишет: «Я знал одну учёную женщину, заведовавшую лабораторией, привлекательную и развратную, которая умело использовала внушение для самых разных целей». [108]108
  Цитата из романа «Лезвие бритвы».


[Закрыть]Неприязнь к Ефремову порождалась его противостоянием воле бывшей начальницы.

У Ивана созрела идея. В 35 километрах к западу, недалеко от реки Свияги, находился тот самый Каменный овраг, где студент Носов нашёл в верхнепермских песках крупный скелет. Хрупкие кости рассыпались, однако местный краевед Князев успел его сфотографировать. Снимок был опубликован в журнале «Природа», и палеонтологи сделали вывод: скелет принадлежал хищному ящеру. Местонахождение получило название «Ишеевское». В 1930–1931 годах здесь вёл раскопки Ленинградский центральный геолого-разведочный институт, но значительных находок сделать не удалось.

С одной стороны от дороги стоял глухой, старый лес, с другой – невысокие голые холмы, изрезанные оврагами. Идёшь среди холмов – и видишь, как за поворотом торчит, будто из-под земли, блестящий железный гвоздь. Подходишь ближе, постепенно открывается взору небольшая татарская деревня. Гвоздь оказывается обитым жестью шпилем небольшой мечети с жёлтым полумесяцем на верхушке.

Итак, Каменный овраг. Заложив шурфы, Иван уточнил: костеносный слой находится под пятиметровой толщей с одним или двумя слоями плотного известняка.

Сухая Улёма, что вытекает из лога, недаром так названа: летом она совершенно пересыхает. В лесостепном Поволжье, которое несколько лет терзают засухи, вода не будет мешать исследователям.

Если раскапывать самый край оврага, это даст только разрушенные от воздействия атмосферы скелеты. Надо пробиться вглубь, туда, где скелеты лежат нетронутыми, попытаться вскрыть костеносные слои крупными площадками.

Иван, предвкушая крупные находки, решил нанять местных татар. Люди, ещё не оправившиеся от недавнего голода, измучившего всё Поволжье, согласны были работать за макароны. Раскопки велись кирками и лопатами. Сначала рабочие не вполне понимали, что от них требовалось, но постепенно дело наладилось.

Сняты известняки и мергеля, покрывающие красные рыхлые пески. В них обнаружены три скелета крупных пресмыкающихся – диноцефалов, черепа и множество отдельных костей пресмыкающихся и земноводных. Кости в рыхлых песках настолько хрупки, что на воздухе быстро разрушаются. Пески разбирали осторожно – большими ножами и шильями. Небольшие кости очищались, просушивались, пропитывались клеем и лаком. Глубокими траншеями со всех сторон обкапывали целые скелеты и крупные кости. Затем по контуру обделывался монолит. Чтобы песок не рассыпался, поверхность монолита пропитывалась клеем, после чего он заделывался в деревянный ящик, заливался гипсом и упаковывался. Вес ящиков доходил до двух тонн. Дальнейшая работа с ними велась уже в препараторской мастерской института.

Несмотря на то что кости залегали гнёздами, было добыто большое количество костей пресмыкающихся южноафриканского типа, и работа путём вскрытия больших площадок полностью себя оправдала. Но к этому выводу руководство института пришло уже после препарировки.

…По вечерам Иван, ненадолго уходя от суеты лагеря, гулял вдоль кромки прекрасной дубравы, недалеко от которой разбили палатки. Поле и дубрава были полны звуков и запахов. Вскрикивали птицы, устраиваясь на ночлег, пел соловей; по полю пробегал лёгкий прохладный ветерок, а из глубины нагретого за день леса веяло теплом. В траве, где светились белые цветы земляники, шелестело, попискивало и стрекотало. Всходила луна. Иван невольно вспоминал, как эта же самая луна в ледяном молчании поднималась над округлыми вершинами гольцов, а вокруг неё ярко сиял морозный нимб. Тайга казалась безжизненной, и только совы, облюбовавшие соседние лиственницы, смотрели на путешественников круглыми светящимися глазами.

Собравшиеся у костра пекли в золе картошку, пели, и звонкие молодые голоса словно открывали дверь в новую, чистую жизнь.

Вскоре из Ленинграда приехал Юрий Александрович Орлов. Оставив его на хозяйстве, Ефремов поспешил в Ленинград: его властно звала Сибирь, манила недоступная красавица Чара.

Ксения печалилась: муж опять оставлял её одну на несколько месяцев. Отвечая на упрёки, Иван вспоминал медведя, прикованного во дворе отцовского дома. Говорил: «Пойми, медведь не должен сидеть на цепи!» Ксения отступала, но горькое чувство сохранялось, пока его не развеивал ветер дальних дорог.

Верхне-Чарская экспедиция

«Полевая геологическая практика была обязательной для студентов, закончивших III курс университета. Заведующий кафедрой исторической геологии профессор Павел Александрович Православлев беседовал с каждым из нас, спрашивая, куда и почему хотел бы поехать студент. У меня было большое желание поехать в Восточную Сибирь; геопрактика в этой области представлялась мне более разносторонней. Павел Александрович предупредил, что, может быть, не совсем по желанию, но ему удастся подыскать поездки для всех. Два дня спустя он направил меня к академику В. А. Обручеву, а тот после краткой беседы к И. А. Ефремову. Иван Антонович в то время ещё не вернулся с палеонтологических раскопок в долине Свияги. Только в четвёртый или пятый визит я увидел спускавшегося по лестнице статного, молодого мужчину, и мы оглядели друг друга. «Вы – Иван Антонович Ефремов?» – спросил я. «А вы Нестор Иванович Новожилов», – утвердительно ответил он и пригласил подняться в его кабинет. Так мы познакомились». [109]109
  Воспоминания Н. И. Новожилова, коллектора Верхне-Чарской экспедиции, сотрудника ПИНа с 1935 по 1973 год, были опубликованы в журнале «Студенческий меридиан».


[Закрыть]

Экспедиции была поставлена следующая задача: геологическое маршрутное исследование Верхне-Чарской котловины – 100-километрового отрезка долины реки Чары от истоков до порожистой части с целью выявления признаков нефти и других полезных ископаемых.

«…Все обернулись к окну… Хорошо, ясно, как на ладони, виднелись все корабли: стройная «Марианна», длинный «Президент» с высоким бугшпритом; «Пустынник» с фигурой монаха на носу, бульдогообразный и мрачный; лёгкая, высокая «Арамея» и та благородно-осанистая «Фелицата» с крепким, соразмерным кузовом, с чистотой яхты, удлинённой кормой и джутовыми снастями, – та «Фелицата», о которой спорили в кабаке, есть ли на ней золото». [110]110
  Цитата из рассказа А. Грина «Корабли в Лиссе».


[Закрыть]

Если посмотреть в раскрытую дверь сарая, увидишь огородик с грядками редиски и капусты, коровник, чуть ниже по склону – ещё сарай, где должен был быть склад продуктов и снаряжения. Но там пока пусто, и томительные дни ожидания груза приходится проводить в сарае, лёжа на жёстких топчанах.

Если не смотреть на Ивана Антоновича, кажется, что он читает по книге – не рассказывает наизусть, на память, а именно читает. Пятнадцать названий записано в полевой книжке Нестора Ивановича, среди них – «Борьба за огонь» Ж. Рони-старшего, «Конец сказки» Джека Лондона, «Дитя из слоновой кости» Райдера Хаггарда, «Горизонт» Роберта Кэрса, любимые произведения Александра Грина – «Алые паруса» и «Корабли в Лиссе». Польза была обоим: Иван Антонович сохранял то, что имел, а Нестор Иванович приобретал то, чего не знал.

Сюда, в Могочу, начальник экспедиции Ефремов, старший коллектор Новожилов и петрограф Арсеньев приехали из Иркутска в конце июня, подыскали базу недалеко от вокзала. База – громко сказано: простой бревенчатый сарай рядом с коровником и отхожим местом во дворе одного из частных домов. От мысли снимать комнату в жилом доме пришлось отказаться: безбожно донимали клопы.

Трое мужчин шутили: внизу у нас будет гостиная, а вверху, под крышей – дортуар. Освещения в сарае не было, и жильцы занимались «сычиным спортом» – во время дождей, когда было темно, и в сумерках пытались двигаться и находить нужное в полутьме. Дожди лили каждый день, и члены отряда с тоской смотрели на барометр-анероид.

Во дворе жил пёс Алёшка, без его присутствия не обходилось ни одно дело.

Старший коллектор был ровесником начальника отряда, и между ними установилось взаимопонимание – но без панибратства. Новожилов с глубоким уважением относился к знаниям и полевому опыту товарища, называя его Симбой – «Львом».

Дни проходили за днями, а груз не прибывал. Нестор Иванович вспоминал: «Питались хлебом и длинной сочной редиской, которую я покупал утром и вечером у огородника-китайца прямо из грядок. Днём пили чай или молоко. Иван Антонович любил хорошие конфеты и просил покупать ему в вагонах-ресторанах проходящих поездов «сливочную коровку».

Ждали коллекторшу с деньгами и продовольственным багажом из Иркутска. Каждый день ходили на станцию встречать иркутский поезд – напрасно. Наконец из Иркутска сообщили, что груз отправлен полностью – тремя партиями. С помощью транспортного отдела ГПУ удалось получить две партии.

Иван ругался, называя порядки на железной дороге «кабаком».

Прибыла коллектор Лесючевская – с ничтожной против обещанной суммой денег.

В Иркутске забыли укомплектовать экспедицию накомарниками – и Лесючевская купила в местном магазине тюль шириной восемь метров. Сарай сотрясался от хохота, слушая рассказ, как она волокла этот тюль по городу.

Было решено отправить Л есючевскую и Арсеньева на телеге с грузом в посёлок Тупик, откуда должен начаться сплав. Ефремов и Новожилов оставались ждать третий груз.

Телеграммы летели из Могочи в Иркутск и Москву, оттуда – в Могочу.

Наконец выяснилось, что третий груз благополучно проследовал Иркутск, но до Могочи не добрался: пропал, исчез, потерян железной дорогой – или кем-то украден? Это так и осталось невыясненным.

Новых средств институт не давал, Иван Антонович проявлял чудеса изобретательности, подыскивая замены снаряжению.

Нужно было два листа железа, чтобы изготовить печки для палаток. Новожилов отправился с отношением к начстройучастка. Тот ответил, что железа выделить не может, но дал совет: подите, мол, к складу и украдите! Увы, будущий горный инженер и выдающийся палеонтолог оказался бездарным вором.

В сарае лежали полученные продукты – мука, крупы, сахар. Однажды, закончив пересчитывать снаряжение, Ефремов и Новожилов легли спать в три часа ночи. Вдруг кто-то начал тихо ломать крышу. Охраняя свою «факторию», владельцы продуктов держали пистолеты заряженными. Симба начал стрелять через крышу – и грабитель, скатившись в огород, удрал через забор. Утром оказалось, что доски крыши изрядно пробиты стрельбой – прямо-таки решето.

Однако не ждёт, тает короткое забайкальское лето… Можно было бы вернуться, но Ефремов знал: в 1935 году Палеонтологический институт переводят в Москву, а на 1937 год намечен XVII Международный геологический конгресс, на котором непременно будет секция палеонтологов. Предстоит колоссальная работа: перевезти в Москву экспонаты музея и на новом месте смонтировать их, провести подготовительную работу по приглашению гостей, обработать собранные палеонтологические материалы, чтобы представить их коллегам. Другой экспедиции в Сибирь могло не случиться. Иван шестым чувством ощущал, что в третий раз, как в сказке про Ивана-царевича, чудо-юдо должно быть самым страшным – о двенадцати головах, но Иван-царевич обязательно победит его.

Новожилов писал: «Как-то в августе мне вспомнилось об университете, и стало ясно, что я надолго отстану от курса, а уехать к началу занятий и оставить партию без коллектора-геолога недопустимо и к тому же самому остаться без практики не лучше. Мы обсудили эту проблему. Иван Антонович начал с того, что отпустить меня не может… Столковались вот на чём: 1) Иван Антонович прочтёт мне некоторые лекции из программы 4-го курса и что лучше эти лекции иллюстрировать фактическими разрезами, когда будем уже в пути к месту работы, 2) пока не разделимся, я буду вести съёмку вместе с ним, 3) по возвращении в Ленинград он, кроме отзыва о геопрактике, даст справку о прочитанных мне лекциях из программы текущего курса…»

И практика началась.

Ефремов и Новожилов отправились на Тупик – пешком. Пройдя за день по извилистой горной дороге 47 километров, они решили заночевать в зимовье, которое значилось на карте. Подошли к дому, мечтая о горячем чае и постели – и вдруг из темноты:

– Стой! Кто идёт? Стрелять буду!

– Зимовать! – ответил без колебаний Иван Антонович.

Ответ обескуражил хозяина: он первый раз слышал, чтобы к нему шли зимовать!

Оказалось, в темноте путники прошли мимо зимовья и приняли за ночлег золотоскупку. Сторож ужасно нервничал – пришлось быстро уйти, но возвращаться назад не хотелось, и ночевали на улице.

(В 1935 году Новожилов написал целую поэму о могочинском сидении и пути на Тунгир – оригинал с вклеенными фотографиями и рисунками автора хранится в семейном архиве И. А. Ефремова и Т. И. Ефремовой.)

В конце августа маленький отряд: Ефремов – начальник партии, петрограф А. А. Арсеньев, сотрудник треста «Восток-нефть» старший коллектор Н. И. Новожилов, студентка четвёртого курса Ленинградского горного института О. Н. Лесючевская, которая исполняла обязанности и художника, и старшего коллектора, – воссоединился в Тупике, том самом, где Иван Антонович два года назад ждал большой воды, чтобы отправиться в Усть-Нюкжу. В этот раз Тупик буквально плавал в остатках наводнения – дожди в горах не прошли даром, и Лесючевская с Арсеньевым дожидались друзей, сидя на крыше.

Наняв трёх рабочих, построили карбаз, погрузили на него дополнительно лёгкую лодку. Иван Антонович предложил дать кораблю имя, выбрали то, которое придумал начальник: «Аметист». Новожилов на борту написал это имя голубой краской, быстро поставили мачту, приснастили парус, из платка сделали вымпел.

В полдень 4 сентября карбаз поплыл по сливу струй – вниз по шумному Тунгиру, затем по широкой Олёкме, правому притоку величественной Лены. Команда дружно распевала сочинённый там же «Верхне-Чарский гимн». Каждый знал, что вместо 80 тысяч рублей, положенных на экспедицию по смете, у отряда на всё про всё только четыре тысячи, что наступает осень, а впереди их ждёт тяжелейший путь. Но весело было на карбазе – весело не от бездумности и беспечности: душа звенела от радости долгожданного труда, от сознания, что мы, люди, можем преодолеть любые трудности.

Камертоном для каждого в дружном коллективе был Ефремов. Нестор Иванович вспоминал, как описывал Грин одного из своих любимых героев – лоцмана по имени Битт-Бой: «Теперь нам пора объяснить, почему этот человек играл роль живого талисмана для людей, профессией которых был организованный, так сказать, риск.

Наперекор умам логическим и скупым к жизни, умам, выставившим свой коротенький серый флажок над величавой громадой мира, полной неразрешённых тайн, – в короткой и смешной надежде, что к флажку этому направят стопы все идущие и потрясённые, – наперекор тому, говорим мы, встречаются существования, как бы поставившие задачей заставить других оглядываться на шорохи и загадочный шёпот неисследованного. Есть люди, двигающиеся в чёрном кольце губительных совпадений. Присутствие их тоскливо; их речи звучат предчувствиями; их близость навлекает несчастья. Есть такие выражения, обиходные между нами, но определяющие другой, светлый разряд душ. « Лёгкий человек», «лёгкая рука»– слышим мы. Однако не будем делать поспешных выводов и рассуждать о достоверности собственных догадок. Факт тот, что в обществе лёгкихлюдей проще и ясней настроение; что они изумительно поворачивают ход личных наших событий пустым каким-нибудь замечанием, жестом или намёком, что их почин в нашем деле действительно тащит удачу за волосы. Иногда эти люди рассеянны и беспечны, но чаще оживлённосерьёзны. Одна есть верная их примета: простой смех – смех потому, что смешно и ничего более: смех, не выражающий отношения к присутствующим». [111]111
  А. Грин «Корабли в Лиссе».


[Закрыть]

Нестор Иванович уже ощущал, что судьба его неожиданно поворачивается: с 1935 года студент-геолог поступил работать в Палеонтологический институт – и покинул его только в 1973-м, выйдя на пенсию.

В Усть-Нюкже, в колхозе, Иван Антонович рассчитывал взять в аренду оленей. Не удалось. Тогда команда сплавилась до устья Хани, где была фактория, откуда вьючной тропой через отроги хребта Удокан планировалось выйти в район Верхней Чары, – но в Хани олени были слишком дороги. По слухам, якуты кочевали где-то не очень далеко. Арсеньев вызвался было найти у них вьючных лошадей, но надеяться на это не стоило.

Ефремов принял, возможно, единственно верное решение: пробиться к Чаре кружным путём, через Якутию, сплавившись ещё ниже по Олёкме, затем поднявшись по реке Токко. Говорили, что оленей там гораздо больше.

Пока стояли в посёлке, удалось захватить съёмкой низовья речки Хани.

Ниже Хани Олёкма бурлила порогами, которые по низкой осенней воде считались непроходимыми. Длина порожистого участка составляла 170 километров.

Как переоборудовать карбаз – неуклюжее судно, этот «утюг на воде», для плавания в порогах?

«Аметиста» надо было разгрузить для надстройки бортов и двускатной носовой кровли. «Груз перетаскивали по косогору, работали все. Оставалась самая тяжёлая ноша – 80-килограммовый ящик с сахаром; нужно было нести его вдвоём, но Иван Антонович подставил спину и приказал взвалить ящик; нёс его он как будто без усилий». [112]112
  Воспоминания Н. И. Новожилова.


[Закрыть]

По команде Ефремова отряд взялся нашивать борта и укреплять нос, вдобавок обтянув его брезентом, и 3 октября партия двинулась вниз – туда, где Олёкма с рёвом прорывается на север через отроги хребта Удокан, где вода бьётся о скалы – «чёртовы зубы» и бушуют пороги Болбукта, Олдонгсо и Махочен.

«Поверхность воды начала вспучиваться длинными и плоскими волнами. Карбаз – тяжёлый плоскодонный ящик с треугольным носом – стал медленно поворачиваться и нырять. Под носом захлюпала вода. Рёв приближался, нарастая и отдаваясь в высоких скалах. Казалось, самые камни грозно ревели, предупреждая пришельцев о неминуемой гибели.

Лоцман подал команду, гребцы заворочали тяжёлыми вёслами. Карбаз повернулся ныряя. Река входила в узкое ущелье, сдавившее её мощный простор. Гигантские утёсы, метров четыреста высотой, надменно вздымались, сближаясь всё больше и больше. Русло реки напоминало широкий треугольник, вершина которого, вытягиваясь, исчезала в изгибе ущелья. У основания треугольника высокий пенистый вал обозначал одиночный большой камень, а за ним треугольник пересекался рядом острых, похожих на чёрные клыки камней, окружённых неистово крутящейся водой. Ущелье вдали было заполнено острыми стоячими волнами, точно целый табун вздыбленных белых коней протискивался в отвесные тёмные стены. Налево в каменную стену вдавался широкий полукруглый залив, искривляя левую сторону треугольника, и туда яростно била главная струя реки, взмётывая столбы сверкающих брызг. <…>

Карбаз взлетел на гребень высокого вала – за камнем вода падала в глубокую тёмную яму. Карбаз рухнул туда. Раздался тупой стук днища о камень, рывок руля едва не сбросил Никитина и лоцмана с мостков, но оба крепко упёрлись в бревно и пересилили. Судно слегка повернуло и неслось теперь под тупым углом к берегу, отклоняясь к грозным каменным клыкам. Карбаз, заливаемый водой и пеной, отчаянно дёргался, прыгая на высоких волнах» – так Ефремов описал прохождение олёкминских порогов в рассказе «Тень Минувшего».

В кипящей воде порогов «Аметист» разгонялся до 40 километров в час. Кораблекрушения удалось избежать только благодаря капитану.

На Олёкме началась посменная геологическая служба – выезд на лодке для описания обнажений и сбора образцов. Местность вокруг не баловала геологов ярко выраженными обнажениями. Чаще всего берега были покрыты крупной и мелкой галькой, многочисленные заливы забиты плавником – деревьями и ветками, которые река несла с верховьев. На берегах путешественника поджидали топкие болота с ледяной водой, горелый лес и проклятие путника – ёрник. Этот берёзовый кустарник высотой от метра до двух, где кусты состоят из множества отдельных тонких стволов, переплетающихся между собой, делал долины и рек, и ручьёв практически непроходимыми.

Поэтому геологи так ценили обнажения, по которым можно было выделить отдельные горизонты и сделать нужные замеры.

Выезжали по очереди: один день – Ефремов с Новожиловым, другой – Арсеньев и Лесючевская. Как правило, обрывы высотой до 30 метров состояли из отложений четвертичного периода: сверху плотными известняками с прослоями песчаников и глинистых сланцев. Внизу громоздилась осыпь – хаос рыхлых кусков, гальки, песка – продуктов выветривания. Не раз учёные могли сорваться и упасть с крутых, почти отвесных склонов. Но судьба благоволила им.

Этот труднодоступный район был исследован геологами впервые. [113]113
  Авторы благодарят гидрогеолога А. Б. Егорову за предоставленные материалы.


[Закрыть]

Как только появлялась возможность, Иван Антонович со свойственной ему обстоятельностью читал Новожилову обещанные лекции, попутно проводя практические занятия по тектонике, геоморфологии и фациям, с описанием разрезов и всеми сопутствующими наблюдениями и документацией.

Ударили морозы.

В отчёте Ефремов писал: «Ввиду особенно раннего ледостава в текущем году партии удалось только круглосуточным плаванием с густой шугой доплыть к 16 октября до якутского посёлка Кудукёль, расположенного на левом берегу Олёкмы, всего в 100 км от устья, где карбаз и вмёрз окончательно. Несмотря на то, что в последние дни плавания по Олёкме шуга пошла сплошной массой, при дружной и упорной работе всей партии от начальника до рабочего карбаз всё же доплыл до первого жилого якутского посёлка.

При этом плавании пришлось много льда прорубить под носом карбаза и зачастую проталкивать его в густой шуге, напиравшей со всех сторон, особенно в узких протоках реки или на тихом плёсе.

Из-за отсутствия тёплой одежды (главное обуви) выстоять на руле больше 172–2 часов не было возможности».

Ранняя якутская зима заставила плыть даже по ночам. Греться приходилось, ломая баграми лёд перед носом карбаза. Но уныния не было: «Верхне-Чарский гимн» по-прежнему звучал бодро. Когда же в Кудукёле, маленьком посёлочке, рассечённом пополам глубоким оврагом, удалось наконец договориться с проводником и раздобыть оленей, настроение и вовсе поднялось, и маленький отряд отважно двинулся от Олёкмы к неведомой речке Токко.

Переход оказался весьма тяжёлым. Взятые в посёлке олени не отличались силой и крепостью. На нарты погрузили по 150–200 килограммов – такой груз был бы велик даже для хороших оленей на наезженной дороге. На мягком, ещё не слежавшемся снегу нарты глубоко проваливались, и оленям приходилось помогать почти на каждом, даже небольшом, подъёме.

По склонам высились острые тёмные ели, стройные кедры, сбросившие хвою лиственницы. Дикой, суровой казалась эта местность. Лишь однажды отряд оказался в небольшой берёзовой рощице – даже в пасмурный день она казалась светлой и живо напомнила Ефремову родные места.

На перевале из долины Олёкмы в речку Тяню (правый приток Токко) глубина снега достигла двух метров. Тут от каждого члена отряда потребовалась недюжинная выносливость: пришлось тропить дорогу, идя впереди оленей. Несмотря на это, часть Ленско-Алданской плиты была захвачена топографической и геологической съёмками.

Иван Антонович вёл отряд настолько спокойно и уверенно, что казалось, будто он идёт по знакомой местности. Если бы не твёрдое знание, что начальник здесь впервые, Нестор Иванович готов бы был подумать иначе. Не раз – когда издалека доносился волчий вой, когда, засыпая палатку, кружила метель, или морозная луна светила нестерпимо ярким светом – Новожилов вспоминал слова Ефремова: стыдно человеку склоняться перед мощью природы.