Текст книги "Иван Ефремов"

Автор книги: Николай Смирнов

Соавторы: Ольга Еремина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Вихри Гражданской войны

Шёл 1919 год. 13 августа деникинцы заняли Херсон. Тюрьмы переполнились, начались обыски, аресты и казни. В первый же день расстреляли 18 человек. Среди них был молодой типографский рабочий Леонид Хаенко – он печатал большевистские прокламации. Затем схватили и повесили Георгия Полякова – член подпольного ревкома разместил в своём доме подпольную типографию и готовил восстание против деникинцев. Шашками изрубили белые юного подпольщика-студента Фёдора Солонаря.

Город был подавлен, глухо роптал. На Херсонщине действовали партизаны.

Осенью стали доходить слухи о боях на Дону, о наступлении Красной армии. С холодами в Херсоне появились беженцы, а вместе с ними – страх, вши и тиф.

Родственница, на попечение которой оставались дети Варвары Александровны, заразилась тифом и вскоре умерла в больнице. Двенадцатилетняя Надя и братики-погодки Ваня и Вася остались одни в чужом городе, занятом деникинцами, не зная, где мама и жива ли она, не имея возможности связаться с отцом.

Голодной и холодной была зима 1920 года. Детям ничего не оставалось, как начать продавать вещи. Они долго совещались, что можно снести на рынок, что нельзя, а потом надо было суметь продать вещь так, чтобы за неё дали хотя бы половину настоящей цены, а затем купить продукты так, чтобы не обманули хитрые торговцы. А чтобы еду приготовить, дрова нужны… Верно, и вовсе бы пропали ребята, если бы в феврале в город не вернулись красные.

На этот раз советская власть установилась всерьёз и надолго.

Ребята не знали, что вскоре в Херсон приехал народный комиссар просвещения РСФСР Анатолий Васильевич Луначарский. Он хорошо понимал, что сейчас одна из самых важных задач всего юга – ликвидация детской беспризорности. Нужно было искать педагогов, открывать школы, определять беспризорников в колонии, которые приходилось создавать на пустом месте, а тех, кто живёт у себя дома, но лишился родителей, спасти от голода, который часто толкал детей на воровство.

В дом к Ефремовым неожиданно пришли «дяди из наробраза» – записали детей в тетрадочку, откуда родом и кто родители, и стали снабжать талонами в столовку. Кулеш, сушёная рыба, кипяток с леденцом – неплохая еда! Жить можно.

Пришла весна, затем лето. Жизнь в городе понемногу налаживалась. Но тут пришла новая беда: разбитых деникинцев сменил барон Врангель. Против него выступила Первая конная армия.

Городские мальчишки распевали:

 
Будённый – наш братишка,
С нами весь народ.
Приказ: «Голов не вешать
И глядеть вперёд!»
 

21 сентября был создан Южный фронт под командованием Михаила Васильевича Фрунзе, в Херсоне разместилась 6-я армия красных. В соседнем доме появились бойцы – но не простые. Главным их оружием были не винтовка, не шашка и даже не пулемёт. Их инструменты – гаечные ключи, главное оружие – баранка и педали. Во дворе стояли фырчащие авто.

Отложив приключения в дебрях Африки, Ваня стал пропадать на автобазе. Машины здесь были самые разные, многие с цепной передачей. Они часто ломались, и требовалось быстро понять причину и суметь изготовить нужную деталь – запчастей практически не было. Ваня всегда был готов подать нужный инструмент, подержать что-нибудь или привинтить. Однажды на автобазу зашёл сам командарм, Константин Алексеевич Авксентьевский. Увидев мальчика, строго взглянул на него. Представим себе, как это могло быть.

– А ты что здесь крутишься? – строго спросил командарм.

– Помогаю, – смело ответил Ваня.

Командарм с улыбкой кивнул на разобранный мотор:

– Неужто смыслишь в технике?

– А то! – гордо ответил Ваня.

– Мальчишка смышлёный, – вступился за Ваню механик, старый питерский рабочий, который мог сделать из железа всё что угодно. – Все дни у нас старается. Одни они втроём живут. Почитай, что при живых родителях сиротами остались. Может, его к нам на довольствие поставить?

Командарм зорко оглядел мальчика:

– Как тебя зовут?

– Ваня.

– Разве так положено отвечать командарму? Так как тебя зовут?

– Иван Ефремов, – выгянувшись, звонко произнёс мальчишка.

Командарм обернулся к начальнику автобазы:

– Приказываю зачислить Ивана Ефремова во вторую роту, выдать обмундирование и поставить на довольствие.

Главными покровителями подростка стали механик автороты Сергей Баячко и Гавриил Прожога, водитель «даймлера», в кабине которого и обосновался Ваня.

14 октября 6-я армия остановила наступление Врангеля на правом берегу Днепра, а 28 октября в наступление перешёл весь Южный фронт. Вместе со второй ротой автобазы 6-й армии из Херсона выступил и красноармеец Иван Ефремов. Бойцы пели:

 
Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней…
 

С этой песней красноармейцы подошли к Перекопу.

Белая армия, разбитая в степях, готовилась к обороне по Турецкому валу высотой в десять метров, с тремя линиями проволочных заграждений. Мощные укрепления были возведены у Чонгарских переправ. Белые защищали последний оплот барона Врангеля – Крым. Главный удар командующий Южным фронтом Михаил Васильевич Фрунзе решил нанести именно на Перекопском направлении. В ударный кулак входила и 6-я армия.

Жесток и страшен был штурм перекопских укреплений. Невозможным казалось форсировать Сиваш.

Иван видел, с каким героическим напряжением работали водители, подвозя снаряды и эвакуируя раненых, как слаженно работали механики, приводя в порядок пострадавшие машины. Он знал, что укрепления, которые невозможно было прорвать, взяты, что враг бежит от Красной армии по крымским степям.

17 ноября Крым был полностью освобождён.

До весны бойцы 6-й армии вели относительно спокойную жизнь: охраняли черноморское побережье и гонялись за бандами по Херсонской и Одесской губерниям. Красноармейцы были веселы: война закончена, скоро по домам – налаживать мирную жизнь. Ивана в автороте полюбили, научили его разбираться в автомобилях и водить машину. Подросток порой не доставал до педалей, но понимал – он сейчас отвечает за себя сам, и ни разу не потерял управления.

13 мая 1921 года произошло долгожданное событие – 6-я армия была расформирована, бойцы уволены в запас.

Не мальчик, а высокий тринадцатилетний подросток в военной форме, с тощим мешком за плечами, добрался до Херсона. От соседей он узнал, что сестру и брата забрал в Петроград отец.

Железные дороги были разбиты Гражданской войной, поезда часто останавливались – не хватало топлива. Много дней Иван провёл в «телячьем» вагоне. Было голодно и весело, пассажиры – в основном демобилизованные солдаты и матросы – шутили, пели песни. На станциях бегали за кипятком, дружно делили скудные запасы. Жизнь виделась просторной светлой дорогой, на которой просто не может быть непреодолимых препятствий.

Глава вторая
ОТРОЧЕСТВО (1921–1924)

Оглядываясь на прожитую жизнь, я удивляюсь, как много я успел сделать и как много мне пришлось пережить. Наверно, и жизнь мне кажется такой длинной оттого, что слишком рано я был предоставлен самому себе. В том возрасте, когда мальчики ещё учатся в школе, я уже вынужден был работать…

Г. Р. Хаггард. Копи царя Соломона

Возвращение в Петроград

С Троицкой – налево, в Щербаков переулок, затем ещё раз налево – на набережную Фонтанки. Вот оно, знакомое здание училища, теперь – 23-я единая трудовая школа. [19]19
  Номер был присвоен школе в 1919 году. Ныне это общеобразовательная школа № 206 (этот номер был присвоен ей в 1940 году).


[Закрыть]Массивное трёхэтажное здание с высокими окнами отодвинуто вглубь двора, по бокам – двухэтажные флигели, присоединённые к главному зданию светлыми переходами. Давно, ещё до Бердянска, Ваня проходил здесь вместе с отцом, который тогда с гордостью сказал:

– Вот, Иван, подрастёшь – в лучшем заведении учиться будешь!

И действительно, Петровское коммерческое училище, основанное на деньги купеческого сословия в 1880 году, недаром получило золотую медаль на Всемирной выставке в Париже. Купцы и промышленники последней трети XIX века, часто малообразованные, энергией и неукротимостью выбившиеся в люди, не жалели денег на образование своих детей. Здесь всё было лучшим: лучшие учителя, великолепно оборудованные кабинеты географии, истории, естествознания и рисования, лаборатории химии и физики. В поместительных шкафах, где нижние дверцы были деревянными, а верхние стеклянными, хранились чучела птиц, препараты в колбах, образцы минералов, наглядные пособия. Особенным богатством отличалась физическая лаборатория.

До революции в училище готовили купцов-приказчиков, банковских и конторских служащих. Сейчас сюда ходили дети со всей округи. От квартиры Ефремовых на Троицкой улице до школы – минут семь, не больше.

Высокая тяжёлая дверь, широкая лестница с гладкими деревянными перилами на чугунном узорчатом ограждении. Учебный год ещё не начался, в школе пусто и тихо. Иван оглядывается – со стула в углу поднимается старый швейцар, помнивший ещё открытие Петровского училища, без удивления оглядывает высокого тринадцатилетнего подростка в гимнастёрке, украшенной обильными, неумело пришитыми заплатками:

– Чего изволите?

– Записаться хочу.

– Сюда, пожалуйста.

Дверь налево вела к директору. Он и несколько педагогов жили в квартирах при школе.

– В Бердянске и Херсоне учились, стало быть… Три класса гимназии окончили. А йотом воевали. Запишем вас в школу второй ступени, [20]20
  Школой второй ступени в 1918–1934 годах в советской России и затем в СССР называлась средняя общеобразовательная школа в составе шестых – девятых (с 1923 года – пятых – девятых) классов.


[Закрыть]в шестой класс. Вы, вероятно, многое забыли… Ну что ж, догонять придётся!

– Догоню! – весело отозвался Иван.

Возбуждённый, выбежал он на Фонтанку и быстрым шагом направился в сторону Невского проспекта. Постепенно мысли его упорядочивались: учиться-то он будет, это бесспорно, но ведь надо что-то есть. Не зря у него сначала мелькала мысль, что учёбу вообще придётся бросить. Отец постоянно помогать не сможет: он сейчас служит на своей бывшей лесопилке в Вырице простым работником при конторе. Стало быть, надо искать заработок.

Иван знал, что при университетах и институтах созданы рабфаки – рабочие факультеты, где студентам платят стипендию, но чтобы там учиться, надо было иметь рабочий стаж. Стажа у Ивана не было, да и возраст ещё не подходил. Придётся как-то исхитряться. Обратиться за помощью к отцу казалось просто невозможным, надо было обеспечивать себя самому.

Петроград был совсем не тем городом, который запомнил, прощаясь шесть лет назад, маленький Ваня. Тогда приезжих ошеломляли шум и суета. По мощённым булыжником улицам громыхали ломовые телеги, проносились извозчичьи пролётки, проезжали грузовики и легковые автомобили, звенели и грохотали трамваи. Казалось, даже громады домов раскачиваются в такт напряжённому жизненному ритму.

В голодающем, малонаселённом Петрограде 1921-го, пережившем войну и блокаду империалистов, было тихо. В домах – много свободных квартир: их обитатели покинули страну или уехали в деревни, туда, где легче было добыть пропитание.

Заводы стояли, тихо было и в порту. На бирже труда каждый день выстраивалась огромная очередь – люди надеялись получить хоть какую-то работу.

Но на Сенной было по-прежнему оживлённо: именно сюда сходился народ в поисках заработка, здесь и торговали чем придётся. В толпе сновали беспризорники. Тут Иван узнал, что подзаработать можно на разгрузке вагонов.

Школа и работа

По Загородному проспекту, мимо Пяти Углов, мимо знакомого с раннего детства Витебского вокзала – туда, где несколько узких улочек подряд носят названия малых городов самого сердца России. Там, за Рузской, Можайской, Верейской и Подольской, – улица Серпуховская. Каждый раз, приезжая в Ленинград, известный учёный и писатель Ефремов навещал Серпуховскую и стоял, склонив голову, у одного из тесно поставленных домов с дворами-колодцами. Сюда, к Василию Александровичу, мудрому наставнику, прибегал он по вечерам, принося исписанные задачами тетрадки, здесь его всегда ждала поддержка старшего мудрого друга.

Когда в школе начались занятия, Иван узнал, что теперь уроки проводятся не так, как в старых гимназиях. Если строится новый мир, то и учиться дети должны по-новому. Не существовало стабильных программ. Педагогика находилась в поиске новых форм обучения, одни методы вводились, другие отменялись. Распространение получил бригадный принцип обучения: на уроке класс делился на несколько бригад по пять человек, они готовили заданную тему так, чтобы мог ответить любой из бригады. Учитель спрашивал одного, а оценка ставилась всем ученикам.

Часто устраивались диспуты: обсуждали законы диалектики, спорили о том, каким должен быть человек нового мира, каково будет устройство коммунистического общества.

Проверяли знания детей по тестам, которые приходили из отдела народного образования, причём время ответов было строго ограниченно. Были и обычные уроки.

Иван чувствовал, что ни тесты, ни бригадная система не дают возможности углубиться в предмет. Он привык беречь каждую минуту, чтобы успеть и учебник почитать, и денег на жизнь заработать, и поспать. Горько было ощущать, как драгоценные часы и минуты уходят в ненужных спорах с одноклассниками, в попытках объяснить тему товарищам, которых ни математика, ни русский язык особенно не интересовали.

Все ребята в школе имели прозвища, это было в порядке вещей. Царь Иван Пёстрый – так ребята окрестили Ивана Ефремова за многочисленные заплаты на одежде. Вот на этого «царя» и обратил внимание старый учитель математики Василий Александрович Давыдов – и решительно вмешался в его судьбу. Он предложил подростку смелый эксперимент – учиться экстерном, окончить два класса за один год.

Чтобы справиться, требовалась полная самоотдача – ведь приходилось ещё зарабатывать на жизнь. Тогда, возможно, впервые Иван узнал, что такое длительное – в течение многих месяцев – напряжение всех сил. Это был тот опыт, который могучим толчком вывел его на более высокую орбиту, помог осознать, что граница его сил ему ещё неведома. Казалось, что он уже на пределе, что нет никакой возможности справляться одновременно с синтаксисом, алгеброй и немецким языком, с бесконечными дровами и необходимым самообслуживанием, но наступал миг высшего напряжения – и после него то, что казалось раньше немыслимым, превращалось в привычное. Василий Александрович всегда был рядом, ироничной, но доброй улыбкой снимал многие сомнения, делился собственным жизненным опытом.

Большую радость доставляло Ивану общение и с другими учителями – талантливыми, пытливыми, влюблёнными в своё дело.

Природоведение вёл Виктор Михайлович Усков, автор многих учебников, известный популяризатор науки. Могучий и весёлый грузин Давид Николаевич Чубинов (Чубиношвили) организовал при школе зоологический сад в миниатюре – живой уголок природы.

Виктор Феликсович Трояновский блестяще преподавал физику. Молодой учёный Александр Игнатьевич Андреев, [21]21
  А. И. Андреев впоследствии стал членом-корреспондентом Академии наук СССР.


[Закрыть]знаток Петровской эпохи и истории Сибири, вёл курс истории.

В голодном и холодном Петрограде тринадцатилетний подросток все свои силы отдавал учению. Но мечты о далёких прекрасных странах не оставляли его. Порой он забирался в громадную пальмовую оранжерею Ботанического сада, сидя на чугунной скамейке, вдыхал влажный тёплый воздух, грезил о тропиках. Тогда же он начал писать – ни много ни мало – книгу про Атлантиду. Он не любил вспоминать о своих первых литературных опытах. Однако спустя десятилетия Атлантида вернётся к Ефремову…

Величественные пальмы оранжереи навевали ему мысли о громадных существах, бродивших по Земле в незапамятные времена. В Публичной библиотеке Иван нашёл диапозитивы с изображением этих чудовищ и решил показать в школе – устроить для всех урок палеонтологии.

В классе с Иваном училась Оля Садовская – милая девочка, которую он называл Олюшкой. Иван увлёк идеей палеонтологического урока её брата Мишу, двумя годами старше. Договорились, что Миша будет показывать диапозитивы, а Ваня – рассказывать. В его сознании сразу всплыли образы, волновавшие его в детстве: таинственные пещеры, учёный в крылатке, спуск в жерло вулкана… На необычный урок собралась почти вся школа, устроителям бурно аплодировали.

1970 год. «Узкое» – санаторий Академии наук. Уютная столовая. Иван Антонович с женой только сели за стол, как к ним, раскрыв руки в радостном приветствии, подошёл незнакомый мужчина:

– Здравствуй, Ваня! Сколько же лет мы с тобой не виделись?!

– Миша?! Неужто ты?!

Так спустя 46 лет Ефремов встретил своего школьного товарища – Михаила Александровича Садовского, академика, директора Института физики Земли.

В очерке «Путь в науку» Иван Антонович рассказал, как ему приходилось работать в школьные годы:

«Я начал с разгрузки дров из вагонов на товарных станциях Петрограда. В одиночку удобнее всего выгружать «швырок» – короткие поленья по пол-аршина в длину. «Шестёрку» (НО см) один далеко не отбросишь, завалишь колёса вагона, и придётся перебрасывать её дважды. За разгрузку вагона в 16–20 тонн швырковых дров платили три рубля. Если втянуться в работу, то за вечер можно было заработать шесть рублей – примерно треть месячной студенческой стипендии. Но после такой работы домой приходил далеко за полночь, в беспокойном сне виделись бесконечные дрова, а на следующий день я почти ни на что не годился. Кроме того, такая работа требовала усиленного питания, потому что надо было жить и питаться не как студенту, а как грузчику, расходуя гораздо больше денег, чем зарабатывал.

Когда я сообразил, что не могу учиться в таких условиях, то перешёл на выгрузку дров с баржей. Отапливающийся дровами Петроград снабжался ими не только по железной дороге, но и по реке. Деревянные баржи подходили прямо к домам по многочисленным протокам-речкам, пронизывавшим весь город. Снимали решётку набережной, прокладывали доски, и дрова катали прямо на тачках во дворы. Тут можно было заработать в день рубля четыре и не уставать так сильно, как на выгрузке дров в одиночку. Катала дрова артель, поэтому работа шла с роздыхом и при ловком обращении с тачкой не была слишком тяжела.

И всё же при том напряжении, какого требовало учение за два класса сразу, так работать можно было только летом, и то эпизодически. Когда я стал регулярно засыпать над задачниками и видеть во сне белые булки, которые никак не удавалось съесть, я понял, что снова надо менять род работы.

И тут я нашёл товарища. Вдвоём мы стали ходить по дворам, пилить, колоть и укладывать дрова в обширные ленинградские подвалы, использовавшиеся как сараи. На этой работе можно было в любое время сделать перерыв и даже кое-что соображать по прочитанному из учебников, когда работа не требовала особого внимания. Так я прожил бы кустарём-дровяником, если бы не подвернулась вакансия шофёра в одном из артельных гаражей. Затем произошло повышение в должности до шофёра грузового автомобиля системы «Уайт» с цепной передачей, модели 1916 года. [22]22
  Машина американской компании «White Motor Согр», один из самых распространённых грузовиков в России 1920-х годов.


[Закрыть]

С таким трудом найденную работу пришлось, однако, тут же оставить, чтобы сдать выпускные экзамены». [23]23
  Ефремов И. Л. Путь в науку // Ефремов И. Л. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 7. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2009. С. 268–269.


[Закрыть]

Зимой 1924 года, через два с половиной года после зачисления в школу, на общем собрании учеников Иван Ефремов получил удостоверение об окончании полного курса первой и второй ступени и прошёл следующие предметы: литература, арифметика, алгебра, геометрия, тригонометрия, естествознание, физика, химия, география, обществознание, политграмота…

Высокий двусветный зал в стиле классицизма, огромные люстры, ровные ряды стульев. Бывшие одноклассники и учителя радостно поздравляют Ивана. А у него в сладкой тревоге бьётся сердце: его ждёт дальняя дорога, такая дальняя, которую из его знакомых преодолел только один человек – Дмитрий Афанасьевич Лухманов.

На подступах к палеонтологии

«На роду написано», «судьба распорядилась»…

Октябрьская революция отменила эти расхожие выражения.

Ну что было бы написано на роду у Ивана Ефремова? Учиться в коммерческом училище, наследовать отцовскую лесопилку, стать купцом или промышленником.

А сейчас Иван, как Иван-царевич, стоит на распутье и понимает: только он сам будет выбирать дорогу. Точнее, не выбирать готовую, а прокладывать свой собственный путь. Чтобы определить направление, нужно ясно видеть цель. Какова же цель?

Подростки в тринадцать-четырнадцать лет глубоко в душе ощущают своё предназначение. Но часто «белый шум» поверхностной социальной адаптации мешает осознать это. Под влиянием повседневности, чужих мнений и ложных советов мы теряем ощущение подлинности, забываем то знание, которое было нам дано в зерне нашего духа. И счастье тому, кто не дал заглушить внутренний голос, вовремя прислушался и распознал верные сигналы, идущие из тонких миров.

Вот кончилась Гражданская война, мирная жизнь налаживается, и у Ивана всё устроилось: он сам себе зарабатывает на жизнь, учится в школе – ради чего? Что впереди? К чему стремиться?

И всплыла из глубины полузабытая детская мечта о необыкновенных животных, населявших древнюю Землю, о дальних дорогах, тяжёлых поисках и прекрасном счастье первооткрывателя.

И другая мечта бередила душу, мечта, взлелеянная на азовских волнах, – стать бесстрашным моряком, покорителем океанских просторов, лихим морским бродягой с трубкой в сурово сжатых губах.

Каждый из нас по-своему прокладывает путь. Кто-то выжидает удобного случая, ищет обходные тропы… Иван видел цель и шёл к ней прямо, кратчайшим из возможных в тот момент путём.

Две прочитанные книги – «Вымершие животные» Эдвина Рея Ланкастера и «Превращения животного мира» Шарля Депере – расширили представление Ефремова о палеонтологии. Книга Ланкастера была прекрасно иллюстрирована изображениями скелетов и реконструкций древних животных, в ней же рассказывалось о раскопках профессора В. П. Амалицкого на севере России. Депере рассматривал основные теоретические положения палеонтологии, писал об изменчивости видов в пространстве и времени, о причинах вымирания и появления новых форм. Читать Депере было сложнее, чем Ланкастера, – требовалась широкая биологическая подготовка.

В 1922 году Ефремов написал робкое письмо профессору Горного института Николаю Николаевичу Яковлеву, председателю Русского палеонтологического общества. Просил принять, выслушать и помочь советом. Иван тогда ещё не знал, что Яковлев считался среди студентов сухарём. Он был крайне неразговорчив и даже экзамены у студентов принимал молча. Подавал студенту камень – и тот должен был рассказать всё, что знает об этом камне. Молча выслушивал ответ. Если студент пребывал в замешательстве, подавал второй, затем третий камень. На этом экзамен заканчивался.

Профессор ответил Ефремову, при встрече внимательно выслушал и написал записку в библиотеку при Геологическом комитете. Иван зажал её в руке и, лишь пройдя несколько кварталов, остановился. Чёткие буквы гласили: «Дать этому щенку книги и пускать в читальный зал». Парня словно ударили в грудь. Он задохнулся, охваченный весёлой злостью: «Вы ещё услышите обо мне, господин профессор!»

Иван стал постоянным посетителем геологической библиотеки. Ему и вправду сначала казалось, что книги решат судьбу, ответят на все его вопросы. Но толстые тома на меловой бумаге, многие на иностранных языках, были непонятны, немы для подростка.

Однажды в лавке букиниста Иван нашёл учебник по палеонтологии, изданный в 1905 году. Автором его был Алексей Алексеевич Борисяк. Учебник стоил дорого, но Ивану так хотелось поскорее окунуться в науку, что он заплатил, примчался домой и тут же принялся читать. Он буквально проглотил книгу, но ясно ощутил, что не понял чего-то главного. Какая-то тайна была скрыта за сухим перечнем геологических эпох, описаниями беспозвоночных и позвоночных.

Надо найти автора, встретиться с ним!

Ивану помог справочник «Наука и научные работники»: Горный институт, Васильевский остров, 21-я линия.

Идя на встречу с пятидесятилетним профессором, Иван, конечно, не мог догадываться, что ему предстоит почти полтора десятилетия проработать под его руководством…

«Огромная профессорская квартира. Не кабинет, а целый зал! Из-за необъятного стола поднялся и пошёл навстречу Ефремову среднего роста хрупкий и неестественно прямой человек в очках с толстыми стёклами. Был Борисяк близорук, бледен и сед, а деревянная прямота его корпуса, как позже узнал Ефремов, объяснялась тем, что профессор носил специальный корсет из-за болезни позвоночника. Неожиданно сильный, почти трубный голос как-то не вязался с типичной внешностью кабинетного учёного. Вежливо расспрашивая юного посетителя, Алексей Алексеевич присматривался к нему, поднимая на лоб очки. Правда, Борисяк был очень внимателен и даже обещал привезти из Германии «Справочник по палеонтологии» Циттеля, но заронить «священный огонь» в душу Ефремова не смог. Всё, что тогда говорил профессор, казалось академичным и холодным. От его слов минералы не начинали светиться и не оживали тёмные кости доисторических ящеров». [24]24
  Брандис Е., Дмитревский Вл. Через горы времени. Очерк творчества И. Ефремова. М.; Л., 1963.


[Закрыть]

В начале 1923 года, сидя в читальном зале, он задумчиво листал подшивку журналов «Наука и её работники». В тяжёлое для страны время журнал печатался на серой бумаге, но продолжал издаваться.

Внимание Ивана зацепил заголовок: «Северо-Двинская галерея Российской Академии наук». [25]25
  Сушкин П. П. Северо-Двинская галерея Российской Академии наук // Наука и её работники. 1922. № 5. С. 3–6. Сам Ефремов говорил о статье П. П. Сушкина в журнале «Природа» (Сушкин П. П. Эволюция наземных позвоночных и роль геологических изменений климата // Природа. 1922. № 3–5. С. 3–32).


[Закрыть]Автор – профессор П. П. Сушкин. Юноша с жадностью начал читать:

«Конец 1922 года в Российской Академии наук отмечен событием, которое надолго оставит свой след в истории русской геологии. После долгих перипетий Академии удалось получить здание для помещения в нём Геологического Музея. Потребность в таком здании назрела уже более 10 лет тому назад. Из-за тесноты помещения, коллекции музея, постоянно возраставшие, становились всё более трудно доступными и для специалистов. Пришлось надолго отказаться от просветительной работы, закрыв для публики доступ в музей. В 1914 году была намечена постройка нового специального здания, был проведён кредит на постройки – но из-за начавшейся войны планы эти рухнули. В настоящее время они воплотились в жизнь в ином виде: Академия получила часть зданий бывшего таможенного ведомства (по Тучковой набережной, д. 2) и приступила к спешному приспособлению их под помещение Геологического Музея и перевозке коллекций».

Написанная живым, выразительным языком статья читалась легко, и Иван мгновенно проглотил четыре страницы. Затем начал сначала, смакуя каждое название древних обитателей Земли.

Описав значение пермской эпохи для истории наземной жизни, Сушкин перечисляет находки Амалицкого:

«Из панцырноголовых рептилий примитивная Kotlassia —новый род, близкий к американской Seymouria, небольшое животное, ещё сильно напоминающее стегоцефалов, и затем в изобилии найден Pareiasaurus– громадное, с бегемота ростом, неуклюжее животное, явно травоядное; но до сих пор парейязавры были известны только по трём-четырём сравнительно полным экземплярам; Амалицкий нашёл их десятками. Из разнозубых рептилий Dicynodon– большеголовые, с клювообразными челюстями, напоминающими черепах, но большею частью с парою крупных клыков – найден в 4–5 видах, очень сходных с южно-африканскими, и в этом и состоит их значение; Северо-Двинские сравнительно мелки, до величины крупной собаки, и мало разнообразны, тогда как в Южной Африке их насчитывается сотни видов. Другие представители этой группы все новые: крупный хищник Inostrancevia, с черепом в аршин длиной и острыми, зазубренными по заднему краю зубами, из которых клыки были вершка в три длиною; намечен к описанию другой, ещё более крупный хищник; далее род Anna,близкий к одному из африканских, и род Dviniaс многовершинными коренными зубами, уже напоминающими млекопитающих. Амфибии стегоцефалы представлены здесь также новыми и очень оригинальными Dvinosauridae.Это стегоцефалы средней величины (до метра), с слабыми ногами и сохраняющимся жаберным аппаратом и во взрослом состоянии – следовательно, жившими всю жизнь в воде. Так как у других – и притом более ранних стегоцефалов жаберный аппарат всегда терялся ко взрослому состоянию, то здесь мы имеем, по всей вероятности, регрессивную эволюцию, возврат личиночных признаков и личиночного образа жизни».

Но как все эти существа очутились в одном месте? Юный читатель был просто заворожён картиной, которую свободно и смело нарисовала кисть учёного:

«Условия нахождения позволяют воссоздать и картину условий жизни этого сообщества. Остатки позвоночных залегают в линзах рыхлого песчаника, которые выполняют впадины слоистой толщи мергелей, а сверху по большей части прикрыты более новыми пластами мергеля, если только последние не разрушены позднейшим размыванием. Сами кости лежат в более плотных отложениях или конкрециях песчаника, от величины кулака и до полутора саженей. Такая конкреция заключает то отдельные кости, то кучу костей разнообразных животных, то целый скелет, с частями, сохранившими свою естественную связь. В песчанике линзы находятся отпечатки самых разнообразных папоротников-глоссоптерисов, также общих с Южной Африкой и Индией. Та линза – из местности, носящей название Соколки, у дер. Ефимовской – которая разрабатывалась интенсивно и откуда происходит большая часть находок, представляет собою выполненное осадками русло, или, вернее, омут древней реки, которое теперь перерезано долиною Северной Двины и обнаружилось в её береговых обнажениях. Целый ряд признаков указывает, что местность, в верхне-пермский период, представляла степь или пустыню, по которой протекала довольно большая река с омутами. В этот омут сносились трупы или остатки животных, попадавшие в реку и в обычное время, и в особенности при наводнениях; в омуте они постепенно и скопились в большом количестве. Травоядные парейязавры, видимо кормившиеся растительностью, росшей у берега и в самой воде, находятся всюду и часто в очень хорошей сохранности, реже и дальше от берега попадаются хищники-иностранцевии, большей частью в виде разрозненных выветрившихся костей – видимо, они жили поодаль от реки и в омут попадали в виде трупов, сносимых наводнением и долго перед тем пролежавших под открытым небом. К середине реки попадаются и стегоцефалы, постоянно жившие в воде. Перед нами создаётся картина своеобразной фауны, жившей в условиях пустыни, с характерным разнообразием типов, но с малым разнообразием видов в пределах каждого из них. При этом резко преобладают рептилии, своей организацией защищённые от невзгод сухого климата; амфибии представлены регрессивными формами, которые в этих условиях удержались ценою возврата личиночных приспособлений, делающих возможною постоянную жизнь в воде».

В завершение статьи профессор с горечью говорил: всё, «что сделано до сих пор в Северо-Двинских раскопках, сделано при очень скромных средствах, и начиная с 1914 года уже нельзя было не только продолжать исследований на месте, но и вывезти всё то, что было уже добыто и оставлено на месте. Даже поездку в 1922 году для ревизии раскопок и организации охраны удалось осуществить лишь после того, как явно наметилась угроза расхищения, и кое-что было действительно расхищено. И всё – не по недостатку желающих работать, а по недостатку средств. Необходимо, чтобы нашлась наконец материальная возможность достойным образом использовать это единственное в мире национальное сокровище».