Текст книги "Повести об удачах великих неудачников"

Автор книги: Николай Шпанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОСЛЕДНИЙ ОТКАЗ

Больше четырех лет назад, потеряв свое судно, Папен вернулся в Лондон. Английская столица встретила его неприветливо. Бойля уже не было в живых. Остальные члены Королевского общества не простили Папену бегства. Они навсегда исключили его из состава общества. Никто не хотел его знать.

Начались новые лишения, еще более жестокие, чем те, какие пришлось уже пережить его несчастной семье в этом же городе.

Старик Папен, одержимый своей идеей, не хотел слышать ни о какой службе. У него была одна мысль: машина, машина, машина! В семье был один работник – сын Франсуа. Он зарабатывал гроши. Семья голодала. Жена Дени умерла, не выдержав такой жизни. Вскоре за ней последовали и оставшиеся без присмотра, истощенные голодом брат и сестра Франсуа.

Смерть близких сильно подействовала на Дени. Он окончательно перестал заботиться о себе и, если бы не Франсуа, наверное, забывал бы есть и пить.

Высокая тощая фигура ученого в оборванном платье появлялась то в одном, то в другом учреждении на потеху чиновникам. Всюду подавал он прошения в надежде хоть что-нибудь получить на постройку машины. И вот перед ним еще один отказ – пятый за этот год.

Папен с трудом дочитал:

– «В ходатайстве об отпуске средств из казны ее величества королевы на фантастические проекты Дени Папена отказать. Проекты несогласованы с волей господа бога, противны человеческому разуму и природе…»

Папен отложил бумагу. Снова перечел ее, строка за строкой. Значит, никто не хочет иметь с ним дело?..

Да, никто больше не верил в силу его ума. Англия не желала признавать ни таланта Папена, ни его знаний.

Папен чувствовал свою старость. Он знал, что осталось очень немного времени на осуществление его мечтаний. Некогда больше писать прошения и дожидаться отказов.

Он уронил голову на руки. Космы седых волос упали на стол. Широко открытые глаза были устремлены в одну точку. Синева резкими пятнами легла вокруг глаз и рта. Нос заострился и стал еще больше.

Папен не мог понять причин этого последнего отказа. Ведь он ясно писал адмиралтейству, что судно, снабженное его паровой машиной, сможет двигаться в штиль и в бурю, наперерез течениям. Разве английский флот не нуждается в таких кораблях? Так в чем же дело? Быть может, лорды адмиралтейства не поняли его?.

Старик достал из-под стола пачку чертежей. Он знал в них каждый штрих. Все казалось ему выверенным. Чем больше он вдумывался в детали двигателя, тем больше верил в него. Машина должна работать, не может не работать!

Весь день просидел Папен молча, глядя на свои чертежи. Он смотрел бы на них и ночью, но не было света. Старик давно уже забыл, что такое свеча.

Не дождавшись возвращения Франсуа с работы, он лег на свою «постель» – узкую скамью, единственный, кроме стола, деревянный предмет, не сожженный за последнюю зиму в камине.

Долго лежал он с открытыми глазами, пока наконец слабость не взяла свое.

«ПЕНЬКОВАЯ ГОСТИНИЦА

С наступлением лета Франсуа часто оставался ночевать в доках. Верфь Ост-Индской компании была расположена на Собачьем острове, за Тоуэром. Там Франсуа работал помощником компасного мастера. Было очень трудно ходить оттуда к отцу в Челси. Рабочий день тянулся от зари до зари; к вечеру ноги дрожали от усталости и судорогой сводило ноющую спину. Так соблазнительно было сразу тут же уснуть!

Около пристани громоздились целые горы канатной пеньки и пакли, которыми конопатили суда. На этих-то кучах Франсуа и устраивал себе отличную постель: русская пенька нежна и мягка, как лен.

Этот нехитрый ночлег рабочие верфи называли «пеньковой гостиницей». Здесь и впрямь было немало постояльцев, не имеющих другого пристанища.

Впрочем, даже и эта ночевка под открытым небом не доставалась бесплатно. Пристанские сторожа собирали с постояльцев «гостиницы» по пенни [15]15
  Пенни – мелкая английская монета.


[Закрыть]за ночь.

Франсуа Папен неподвижно лежал на своем тюке, в изнеможении вытянув усталое тело. Фигура его, небольшая и хрупкая, скорее походила на фигурку ребенка, чем семнадцатилетнего юноши.

«Пеньковая гостиница» уже затихла, но Франсуа не спалось. Он думал об отце. Было жаль старика. С тех пор как погибло судно на Везере, Дени не находил себе места. Даже рассудок его как будто немного помутился. Юноша хотел бы хоть чем-нибудь помочь старику. Но что он может сделать? Откуда взять деньги на постройку новой машины? А ведь только об этом и мечтает старик!

Послышался шум шагов. По пристани шли двое. При неверном свете луны юноша сначала принял их за сторожей, но скоро увидел, что ошибся. Эти двое уселись на толстых тумбах для причаливания. В темноте нельзя было рассмотреть их лиц, но в одном из них Франсуа по голосу узнал знаменитого капитана Джона Виллоуби Младшего. Второй собеседник был ему незнаком.

– … Нет, сэр, – говорил именно этот, незнакомый, – это значительно проще, чем вы себе представляете. Достаточно иметь в эскадре корабль с открытой палубой. Воздушная лодка, помешенная на такой палубе, всегда сможет взлететь над вражеским судном и поразить его сверху. А вашим славным морякам останется только взять на абордаж уже побежденного врага.

– Ты говоришь глупости, – пробурчал Виллоуби.

– Все это верно, как то, что мы с вами сидим над Темзой, милорд.

– А не пахнет ли тут сделкой с нечистым, да простит меня бог!

– Святой Иисус! За кого вы меня принимаете? Слава богу, перед вами не первый встречный. Скажу вам больше, если бы в мое распоряжение предоставили надежную машину, способную заменить десяток гребцов, моя воздушная лодка могла бы поднять настоящую бомбарду.

– Да, весьма соблазнительно… – протянул капитан Виллоуби. – Но все же мало вероятно, хотя ты и клянешься господом богом… А сколько времени нужно для постройки такой лодки?

– К следующему вашему походу все было бы готово, сэр.

– А что скажут лорды директора? Ведь тогда мой «Лев» отобьет призы у всех их каперов! Я буду хозяином моря.

– Это останется нашей с вами тайной, сэр.

Некоторое время Виллоуби сидел в задумчивости, потом сказал:

– Я подумаю. Приходи завтра сюда же.

Собеседники разошлись.

Франсуа дрожал от нетерпения. Он с трудом заставил себя подождать, пока затихнут шаги Виллоуби и тут же бросился вдогонку удаляющемуся незнакомцу:

– Сударь, эй, сударь!

Незнакомец испуганно оглянулся. Он принял юношу за грабителя и что было сил пустился наутек. Франсуа с трудом настигал его:

– Да погодите же, я хочу сказать вам что-то очень важное о вашей воздушной лодке!

Незнакомец остановился, задыхаясь. Прижавшись спиной к груде бревен, он выхватил пистолет:

– Не подходи!

– Я слышал ваш разговор с капитаном Виллоуби.

– Ты сыщик? Вот, возьми за молчание.

– Вы ошиблись. Я говорю о машине для вашего воздушного судна. Речь идет о проекте ученого, уже строившего настоящие двигатели. Это Папен, Дени Папен, академик! – с гордостью произнес юноша.

– Перестань меня дурачить! Я никогда не слышал о таком ученом. Впрочем, стой, уж не тот ли это чудак, что пытался когда-то выкачивать воду из Темзы? Как же, вспоминаю. Безумный француз! А откуда ты знаешь этого, с позволения сказать, академика?

– Это мой отец! Он великий ученый! – Франсуа гордо вскинул голову.

– Сыновья великих людей не бегают в лохмотьях по докам.

– Это вас не касается… Если вы хотите иметь машину для воздушной лодки, вы не получите ее ни от кого, кроме моего отца.

– Говори, в чем дело. Да быстрее… – пробурчал незнакомец.

– Я проведу вас к отцу. Он вам все расскажет.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ ГУКА

Папен в волнении ходил по двору. Он не мог принять гостя в своей каморке: там было слишком тесно, грязно и даже не на что было посадить посетителя. А здесь, на дворике, гостю предложили большой гладкий камень, отлично заменяющий стул.

Ночной собеседник Франсуа с высокомерным видом слушал старика, а сам маленькими хитрыми глазками следил за каждым его движением.

Папен быстро понял идею воздушного судна. Он не нашел в ней ничего противоречащего здравому смыслу и основам науки. На первый взгляд предложение казалось вполне правильным и осуществимым.

– Итак, мистер Гук, вы говорите, что некоторое число горизонтально расположенных флюгеров возвышается по бокам над палубой судна, – вслух рассуждал Дени, – они приводятся в движение центральным валом, вращаемым двенадцатью гребцами, и поддерживают судно в воздухе. – Он умолк, в раздумье потер лоб. – У меня нет возражений. Это согласно с законами физики. Я готов вас поздравить. Быть может, вы близки к победе над новой стихией – воздухом. Ведь только глупцы могут считать, что сам господь бог оградил ее от посягательств нашего разума.

– И вы полагаете, – недоверчиво спросил Гук, – что ваша машина сумеет заменить двенадцать сильных гребцов?

– Восемнадцать, сударь, а не двенадцать, – убежденно ответил Папен. – Мои расчеты основаны на математике и на опытах. Я за них ручаюсь.

– И она сможет работать без отдыха так же долго, как самые выносливые матросы?

– Нет причин ей не работать сколь угодно долго. Лишь бы хватило топлива для подогрева воды.

– Что ж, я, пожалуй, соглашусь испробовать вашу машину, хотя, сказать правду, не очень верю всем этим расчетам.

– О сударь, – горячо воскликнул Папен, – машина сторицей вернет вам все, что вы затратите на ее постройку!

Гук засмеялся:

– Вы ошибаетесь. Мы не вложим ни одного фартинга в такое ненадежное дело. Достаточно того, что мы соглашаемся поставить ваш аппарат на нашу лодку. Ведь мы идем на риск, от которого уклонилось даже адмиралтейство!

Опешивший Папен остановился посреди двора:

– Так, значит, вы не дадите мне средств на постройку? Но в чем же тогда заключается ваша помощь?

– Мы оплатим чистоганом вашу первую машину, если она будет хороша.

– Но ведь и первую машину нужно построить! А у меня нет на это средств.

– Сколько нужно на постройку? – вяло спросил Гук.

Папен задумался.

– Гиней [16]16
  Гинея – английская золотая монета, равная примерно современному фунту стерлингов.


[Закрыть]пятьдесят.

Папен сказал это так небрежно, что Гук расхохотался. Он окинул ученого презрительным взглядом. Папен в смущении запахнул потрепанный камзол – под ним не было белья.

– Вы сами достанете эти деньги, – сказал Гук.

– Всю жизнь я полагал, что умею сосчитать то, что есть в моем кармане.

– А вот на старости лет просчитались!

– Так откройте же мою ошибку, сэр.

– Пятьдесят гиней, сказали вы? Цена высокая, но не вздорная… за хорошего рекрута, – прибавил он после секундной паузы. – Я готов переговорить с вербовщиком королевского флота. Быть может, он и даст эту цену за вашего сына. Парень жидковат, но, видать, с головой!

Чтобы не упасть, Папен прислонился к стене. Лицо его сделалось серым. Собравшись с силами, он дрожащей рукой указал гостю на выход.

ОТЕЦ И СЫН ДОБЫВАЮТ ДЕНЬГИ

Франсуа похудел и осунулся. Скоро месяц, как он почти не спит. После четырнадцатичасового рабочего дня на верфи он запирается в мастерской и трудится над изготовлением четырех новых компасов. Мастер обещал за них баснословную плату – двадцать гиней! Работу необходимо сделать в срок, потому что теперь, как никогда, нужны деньги. Вместе со сбережениями, лежащими дома под полом, это составит как раз пятьдесят гиней. Отец бредит этой суммой, и нужно дать ему ее как можно скорей.

Это будет первым и, кто знает, не последним ли подарком Франсуа отцу.

Скоро утро. Молочный туман повис над землей. Сквозь его непроглядную муть не видно ни реки, ни стоящих на ней судов. Ближайшие из них можно только угадать по плеску воды о борта. Не видно ни пристаней, ни соседних построек.

С башни доносятся удары часов. Франсуа разгибает спину и любуется только что законченной картушкой [17]17
  Картушка – легкий кружок с делениями, часть компаса.


[Закрыть]. Но глаза так устали, что он не видит тонких завитков гравировки, украшающей деления круга. Франсуа бережно складывает работу. Еще несколько ночей, и он побежит в Челси, звеня туго набитым кошельком.

Юноша сладко потянулся и, разостлав на полу кафтан, лег. Каменный сон сковал его сразу. Через два часа начинается новый рабочий день на верфи.

Весь этот месяц, пока Франсуа усердно трудился, каждый день скрипела калитка дома, где жил Папен. Черная, мрачная фигура Гука медленно пересекала дворик. В который раз уж приходит он за ответом. Стоя посреди двора, он скрипучим голосом вызывал Папена. Но тот не отзывался. Только по тени, притаившейся за мутным стеклом небольшого окна, Гук знал, что старик дома и слышит его.

– Советую подумать, сэр, – говорил Гук и хитро улыбался. Потом поворачивался и тем же размеренным шагом удалялся.

Так повторялось изо дня в день, пока наконец Папен не ответил ему едва слышно:

– Войдите…

Беседа была недолгой. Говорил один Гук:

– Вам нужно только получить подпись сына на этом листе. Остальное сделаю я. Ничего страшного ему не предстоит. Всего лишь десять лет службы на кораблях ее величества. А потом – слава, деньги…

– Завтра я дам ответ, – прошептал Папен.

– Сегодня или никогда. Вот лист.

Дрожащей рукой Папен взял бумагу. Это был вербовочный бланк.

– Завтра я буду у вас. Вы получите деньги, когда добудете подпись, – сказал Гук.

– Нет, нет, что вы, это невозможно! – испуганно пробормотал Папен.

Но Гука уже не было.

Папен до вечера не решался взглянуть на бумагу. Только пользуясь последними лучами солнца, он просмотрел ее. Да, это был контракт на десятилетнюю службу на флоте королевы.

«Значит, за возможность дать человечеству паровую машину он должен заплатить свободой, а может, и жизнью своего сына? Разве эти десять лет морской службы не равносильны для Франсуа смерти?»

– Ни за что! – воскликнул Папен и с отвращением отбросил лист.

Но с наступлением темноты, сам не зная как, старик оказался на улице. Шагая по направлению к верфям, он то и дело ощупывал карман, точно лежащий там лист жег его.

Была уже ночь, когда Папен добрался до компасной мастерской. Франсуа был погружен в работу: он заканчивал последний компас. Ему хотелось рассказать старику о своей затее, но он сдержался: пусть это будет для отца радостным сюрпризом!

И на вопрос Папена, что он делает, Франсуа с напускным равнодушием ответил:

– Так, пустяки – один срочный заказ.

– Ты не похож на себя, – с грустью сказал старик.

– Многовато работы.

– День и ночь за работой. Ты надорвешь здоровье.

Папен нежно взял голову сына и долго смотрел ему в лицо.

– Я освобожу тебя от этой каторги, – сказал он, едва сдерживая рыдание.

Видя волнение отца, Франсуа бодро ответил:

– Ничего, скоро конец, тогда высплюсь вволю!

Старик сидел задумавшись, потом дрожащим голосом сказал:

– Я ведь по делу.

Запинаясь и глядя в пол, он объяснил, что ему нужна подпись сына под поручительством. Он сказал, что нашлись добрые люди, согласившиеся ссудить немного денег на постройку машины.

– Сколько? – хитро спросил юноша.

– Пятьдесят гиней.

Франсуа на минуту задумался: не сказать ли? Нет! Как счастлив будет старик, когда сын принесет ему свой заработок!

Не глядя на бумагу, Франсуа с легким сердцем поставил подпись: ведь это обязательство всего на несколько дней! Скоро долг будет погашен.

На следующий день Франсуа сдал мастеру четыре новеньких компаса. Мастер внимательно осмотрел их и остался доволен точностью работы и изяществом отделки.

– Приходи за деньгами, – сказал он.

КОНЕЦ ГЕРОЯ

Натыкаясь в потемках на кучи отбросов, Гук поднялся по скрипучей лестнице. Не стуча, толкнул дверь чердака. Папен спал на скамье. Стол был завален чертежами; поверх них лежал смятый бланк вербовщика.

Гук постоял в нерешительности. Подошел к спящему. Дыхание старика едва можно было уловить.

– Господин Папен, – негромко позвал Гук.

Папен не шевельнулся. Подумав, Гук отсчитал пятьдесят золотых. Монеты глухо звякали о доски стола. После этого Гук быстро собрал разбросанные по столу чертежи. Лист вербовщика с подписью Франсуа он тщательно сложил и сунул в карман. Сделав было несколько шагов к двери, он вернулся к столу, ловким движением сгреб рассыпанные монеты и ссыпал их обратно в свой кошелек.

Папен не шевельнулся.

Неподвижно пролежал он весь день, и лишь изредка с губ его срывался слабый стон, будто его мучили кошмары.

Глубокой ночью Папен вдруг порывисто поднялся. Все его тело было покрыто холодным по́том. Сейчас, вот только что он видел, как его мальчика, его Франсуа, закованного в колодки, вели под стражей. Мальчик отбивался, он не хотел признавать своей подписи под обязательством десятилетней службы королеве.

Отгоняя страшный сон, Папен провел рукой по лицу. Губы его дрожали. Он шептал:

– Да, да, мой мальчик. Этой подписи никто не увидит, никто, никогда.

Трясущимися руками он высек огонь, и одного беглого взгляда на стол было довольно, чтобы он понял случившееся. Чертежи исчезли. С ними исчез и бланк вербовщика.

Папена охватил ужас. Он не мог связать свои мысли, но ясно понимал только одно: Гук украл бланк. Франсуа грозит рабство. Надо спасти сына!

О чертежах он даже не подумал.

Первый луч солнца, заглянувший в оконце чердака, вывел его из оцепенения. Он вздрогнул и испуганно оглянулся, точно впервые увидел свою конуру. Торопливо, с озабоченным видом, порылся в рухляди под столом. Отыскал старый, свалявшийся парик, с трудом напялил его на голову. Пыльные букли смешались с седыми космами спутанных седых волос старика, образовав пегую, неопрятную гриву.

Папен накинул плащ и вышел на улицу. Он ступал твердо и уверенно, как давно уже не ходил. Он даже выпятил грудь и гордо поднял голову.

Переулки Челси были еще почти пусты. Верхние этажи нависали уступами, и небо едва проглядывало сквозь щели между домами.

Редкие прохожие с удивлением оглядывались на странного старика.

На больших улицах было оживление, и здесь уже зеваки не только оглядывались на Папена, а шли за ним следом. Со смехом обсуждали они его жалкий вид и костюм. А какой-то верзила попытался даже дернуть старика за парик.

Но Папен продолжал идти так, будто он один был на улице. Папен держал путь прямо к Букингэмскому дворцу и наконец, выбравшись из путаницы улиц, оказался на Дворцовой площади.

Провожавшие его зеваки с изумлением остановились, ожидая, что же будет дальше.

Старик шел так уверенно, будто высокие ворота дворца должны были распахнуться, едва он приблизится. Однако вместо этого перед его впалой грудью со звоном скрестились алебарды гвардейцев.

– Прочь оружие! Я иду к королеве! Она должна вернуть мне чертежи. Без них я не могу построить моего сына Франсуа.

Среди подбежавших зевак послышался смех. Раздались шутки:

– Старый шут просто напрашивается на тюрьму. У него, видно, нет крыши над головой. Дайте-ка ему по шее, ребята, и делу конец!

Окружившие Папена полицейские увидели, что имеют дело с сумасшедшим. Схватив старика под мышки, они потащили его прочь от дворца. Толпа гоготала. Кто-то поднял свалившийся с головы старика парик и, водрузив на палку, размахивал им. Добровольцы из толпы помогали констеблям, подталкивая Папена пинками.

Вдруг полицейские остановились. Папен перестал сопротивляться и повис у них на руках. Они спустили его на землю. Голова старика откинулась; глаза были неподвижны и широко открыты.

– Сдох, что ли? – спросил сержант. – Теперь он сделает себе сына по чертежам, которые получит у самого господа бога.

Толпа гоготала.

Полицейские потащили труп.

В полицейском участке дежурный констебль, обыскав карманы Папена, извлек большой потертый бумажник. Среди листков, исписанных цифрами и формулами, лежали полуистертые записки, подписанные именами каких-то неизвестных: Гюйгенс, Лейбниц, Бойль… Большинство писем было на незнакомых полицейскому языках.

Констебль позвал писаря и стал диктовать.

– А ну, пиши: «Десятого мая тысяча семьсот двенадцатого года в участок Вестминстер города Лондона чинами полиции ее величества всемилостивейшей королевы Анны доставлено тело неизвестного бродяги, при осмотре коего обнаружено…»

Констеблю помешали. У дверей участка послышались возня и крики. Двое дюжих матросов тащили кого-то, дружно награждая его тумаками.

Боцман вбежал в караулку:

– Эй, констебль, одолжи-ка колодку. Этот гнусный щенок кусается, как хорек. Продался королеве, а теперь отнекивается.

В комнату впихнули Франсуа. Его маленькое тело, едва прикрытое остатками изорванной куртки, рухнуло на пол. Узкая грудь порывисто подымалась. Точно в бреду, юноша поднялся и подполз к констеблю:

– Это ошибка. Спасите меня! Пусть меня отведут к отцу. Вы увидите, что я действительно сын знаменитого ученого.

Констебль со смехом отпихнул юношу ногой:

– Вот попробуешь королевского воротника, тогда перестанешь молоть чепуху!

Толчок полицейского был так силен, что Франсуа упал. Голова его ударилась о каменный пол. Кровь струйками потекла по грязным плитам.

– Ну, вот еще один! – раздраженно сказал констебль. – Проверь-ка его, Джим.

Джим – маленький корявый полицейский – вытащил тесак и ткнул им в бок Франсуа. Юноша вздрогнул. Констебль захохотал:

– Гляди-ка, действует! А ну, щекотни еще разок.

Джим, угодливо хихикая, стал колоть под мышку, пока юноша не открыл глаза.

– Вставай, щенок! – сказал боцман. – Не ночевать же здесь с тобой!

Конвоиры пинками помогли Франсуа подняться. Он глухо застонал, когда его окровавленную голову продели в колодку, и едва слышно повторил:

– Отведите меня к отцу…

Полицейские снова захохотали. Констебль подтолкнул юношу в темный угол, где лежал труп, и сказал, подмигивая товарищам:

– Вот тебе самый подходящий папаша.

Перед Франсуа лежал отец. Огромные стеклянные глаза его уставились в лицо юноши с выражением звериного ужаса. Коченеющие губы открылись, обнажив зубы.

Франсуа упал на колени. Он так хотел прижаться лицом к лицу отца – измученному и холодному, – но тяжелая колодка уперлась в грудь мертвого старика, не подпустив к нему сына даже для прощания.