Текст книги "Рейдовый батальон"
Автор книги: Николай Прокудин
Жанры:
Боевики
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
Да, дела! У Миколы ситуация не лучше. Не было ничего – совершенно никаких документов.
Я перерыл бумажки, убогое наследство Алексеева. Какие-то листочки, обрывки, начатые тетрадки, да и написана в них была сплошная белиберда. Ну и влип. От чего уехал, к тому и приехал.
Нашел пару сержантов, числившихся комсоргами, заставил под диктовку заполнять дневники комсгрупоргов. Бред! Они смотрели на меня круглыми глазами, как на мудака. Я и сам себя ощущал полным идиотом. Люди с боя пришли, а я какую-то ахинею диктую.
Нашелся солдат, умеющий рисовать и с хорошим почерком, опять же под мою диктовку он сделал четыре боевых листка для взводов. На обороте старой стенгазеты выпустили новый номер. Другого ватмана не нашлось.
А в ленкомнате работы!
Неделю писал, писал, писал Диктовал, диктовал. Разгреб весь завал за семь месяцев.
Неустроенность продолжала лежать на душе камнем. Спал в каптерке рядом со старшиной, там поставили вторую койку для меня: мое место было занято еще ни как не уехавшим домой Алексеевым.
Каждую ночь город обстреливали реактивными снарядами. Некоторые из них падали на территорию полка. Стреляли из-за горы, возвышавшейся над нашей частью, с противоположной стороны. Между казармами после второго обстрела, когда осколками ранило троих гражданских служащих и прапорщика, командир полка приказал вырыть щели-укрытия. Снаряд пробил крышу модуля, когда эти ребята сидели за очередной бутылкой водки. Не все даже поняли, что произошло. Это избавило их от болевого шока.
– Видимо, большой караван пришел из Пакистана – реактивные снаряды совсем не экономят, – задумчиво произнес Кавун ночью во время очередного обстрела.
– А, почему, Ваня, наша артиллерия их никак не накроет? – поинтересовался я.
– Попробуй их вычислить! Район большой, а там нет ни одного нашего поста, вот и нет для орудий точной корректировки. С вечера на ослах и барбухайках (машинах) подвезут сто-двести «эРэСов», а затем с доски не прицельно стреляют. Два «духа», провод, батарейка – вот и все. Шума много – толку мало. Не прицельно, не эффективно, но очень громко и на мозги капает. Главное на психику давит, и отчетность наглядная каждый день. Утром все иностранные корреспонденты докладывают на Запад про успехи повстанцев. Еще бы! Еженощные обстрелы столицы!
– Часто так обстреливают?
– Нет, такого еще не бывало. Что-то они замышляют. Но я думаю: эта наглость долго продолжаться не будет, ответные меры предпримем. Вот тут-то и начнется наша с тобой работа, Ник!
Какое-то время я, как и все ночью, сидел в окопчиках, но потом надоело. Утром, не выспавшись, работать тяжело, и старшина предложил дрыхнуть в каптерке на матрасах.
– Если будет прямое попадание в казарму, то в окно, возможно, успеем выпрыгнуть. А в принципе, могут и в блиндаж попасть.
Ротный принял волевое решение тоже больше не прятаться. Я составил ему компанию на соседней стопке одеял.
– Тут начался новый аврал – пополнение. Пополнение было худое, затурканное, замученное. Солдаты стояли и смотрели на нас, офицеров, затравленными, испуганными глазами.
Быстро отправили дембелей в Союз, чтоб не мучали молодежь, не мешались.
Когда я уже завывал от бессильной злобы на этот «бумажный дурдом» и нервотрепку, пришел из штаба ротный и объявил:
– Все! Завтра на боевые! Радуйся, замполит, отдохнешь от бумажек. На войну!
Ура! На войну. Завтра. Ну и дурак же я! Чему радуюсь? Зачем сюда поперся? Война! А вдруг убьют?.. Напросился сам, и обвинить было некого. Доброволец хренов…
Глава 3. Первый рейд
Рота гудела и суетилась, как растревоженный улей. Завтра выход в боевой рейд, операция в районе поселка Пагман. Меня била мелкая дрожь возбуждения от неизвестного, неизведанного. Завтра могут и убить – «вот пуля пролетела и ага!». Готов ли я морально и физически, сам не мог этого понять.
– Замполь! Нервничаешь? – поинтересовался ротный.
– Да, есть немного. Не знаю, что взять, что надеть?
– Ну, ничего, мы со старшиной оденем. Итак! Я тебе подарю свою вторую песочку – костюм такой, очень удобно ходить в жару, он как из парусины. Дам лифчик-нагрудник. Спальник и кроссовки есть?
– Спальник мне подарил Алексеев, а кроссовки я куплю.
– Вот и хорошо, а остальное имущество старшина выдаст. Давай шуруй в каптерку.
Старшина-армянин, довольный вниманием к нему, обрадовано засуетился вокруг меня. Выдал фляжки, вещмешок, ложку, котелок.
– Давай, замполит, не дрейфь! Веронян тебя и соберет, проводит и обратно дождется. Все живыми вернетесь, все будет хорошо.
Получил закрепленный за мной АКС-74, взял четыре гранаты, две пачки патронов в лифчик и четыре рожка, снаряженных патронами, пару сигнальных ракет. Кинул в рюкзак мешочек с еще парой сотен патронов.
Взводные проверяли готовность бойцов, продолжалась суета, и конца ей было не видно. Носили сухпай в БМП, стоящие в автопарке, пополняли боекомплект, носили баки с водой, вещи и грузили, грузили, грузили. Из каптерок волокли старые матрасы, чайники, какое-то огромное количество барахла. Сначала мы сами выявляли недостатки. Проверяли снова и снова, осматривали экипировку.
После обеда начальник штаба построил батальон. Зло шевеля усами, он ходил по ротам, орал, язвил, ругал командиров рот и дал время на устранение еще уймы недостатков.
Через час построил батальон вновь и доложил комбату о готовности.
Наш комбат, подполковник Цыганок, бродил между ротами ленивой походкой, всем видом показывал, что он болен, устал и делает одолжение этому батальону, проверяя его. Затем пошел докладывать в штаб о готовности.
На боевые вел начштаба майор Подорожник. А комбат сачковал, зная, что через месяц уходит на повышение.
Через час теперь уже офицеры управления полка изучали готовность тех, кто шел в рейд. Командование строевой смотр решило повторить, но времени не хватило, сроки выхода сократили.
Ротный показал мне бронемашину, на которой предстояло ехать старшим.
– Садись на башню, самое идеальное место, а бойцы сами знают, где и как ехать. Главное – это будь всегда на связи.
Я забрался на машину, сел на край люка, солдаты разместились на броне, и вскоре полк начал медленно вытягиваться в колонну.
Между колесными машинами вставали наши БМП-2 для защиты тыловых подразделений. Техника не спеша выдвигалась из полка и растягивалась по дороге. Когда головные машины миновали дорогу к штабу армии, замыкание колонны полка еще подтягивалось из парка.
Ко мне на броню сел старший лейтенант из управления полка – секретарь комитета комсомола Артюхин.
– Григорий! Ты что меня пасти будешь?
– Да нет, я от замполита полка послан с батальоном, ну и с тобой веселей будет. Матрас в десантное отделение бросил?
– Да, бойцы в каждый отсек их накидали.
Гриша Артюхин раньше служил в разведбате, а в Афгане находился уже год, он был старше меня года на четыре, очень самоуверенный и меня просто раздражал своими нравоучениями. Я с ним познакомился в день отъезда Алексеева, оказалось, они вместе учились. Он украдкой показал мне и Мелещенко несколько фотографий, от вида которых я оказался в шоковом состоянии. Это были снимки ущелья, заполненного трупами наших солдат и афганцев. В основном афганцев. Они лежали вповалку друг на друге, истерзанные и окровавленные. Григорий пояснил, что это Панджшер – лагерь пленных. «Духи» всех расстреляли, отступая, когда разведка его обнаружила, и наши попытались штурмом освободить лагерь. Работа подручных Ахмад Шаха, его банда «потрудилась». Кошмар и ужас.
Уже вечерело, мы входили в центр Кабула. Множество разных будок-кунгов выехали из штаба армии, еще больше тыловых машин, поэтому мы ползли очень медленно.
Августовское солнце нещадно палило, броня была раскалена, несмотря на то, что день заканчивался, и солнце медленно клонилось к горам. Полк застрял напротив здания афганского Министерства обороны. Стояли долго, бойцы дремали, привалившись друг к другу, держась за автоматы, засунутые прикладами между фальшбортами.
– Ники! Я завтра высплюсь, а тебе чего рядом сидеть? Ложись в десант, потом поменяемся, – предложил старший лейтенант.
– А связь?
– Я на связи посижу, давай шлемофон, – успокоил Григорий.
В левом десантном отделении было пусто, я бросил рядом автомат, лифчик не расстегнул, захлопнул люк, но сон не шел. Лежал, скрючившись, и нервничал, а вдруг из гранатомета в борт бахнут, вдруг подрыв, а вдруг нападение. Было душно, неудобно, непривычно.
Колонна двигалась короткими рывками, метров по сто-двести. Трясло, качало, и тут меня понемногу сморило, что-то снилось мирное и домашнее.
Резко распахнулся люк. В кроссовки кто-то пнул. Спросонья схватился за автомат и начал отбрыкиваться ногами.
– Ника! Ник! – пытался разбудить меня «комсомолец». Он принялся усиленно трясти меня за ногу и вытягивать наружу.
Голова постепенно начала соображать, и реальность возвратилась со всей своей гнетущей тяжестью бытия. Свежий воздух заполнил десантное отделение, мозги прояснились. Тельняшка, мокрая от пота, липла к телу. Выбрался на асфальт. Колонна стояла в центре города. Мы все еще в Кабуле!.. Звездное небо было чистым, ни облачка, ни тучки. Ночная прохлада освежала, город спал, и только техника злобно урчала, загаживая выхлопными газами воздух. В ответ лаяли собаки.
Мы поменялись местами с Григорием, я сел на башню, свесив ноги в люк, надел шлемофон, повесил на крышку люка автомат, огляделся. Бойцы по-прежнему дремали. Механик нервно курил: спать нельзя, и поэтому ему было досадно. Наводчик-оператор храпел в башне, откинувшись на сиденье. Зам. комвзвода Назимов, из старослужащих, лежал на башне между люками, задрав ноги на пушку. Интересно, как это он держался во время движения и не упал?
Я поднял голову вверх, посмотрел внимательно и обомлел. Черное небо все в звездах было огромным и бесконечным. Чем больше я в него глядел, тем больше казалось, что оно опускается все ниже и ниже, а я влетаю в него. Эта картина успокаивала. Чаще всего по ночам люди спят и не видят звезд. А вот когда на них долго смотришь, как я сейчас, то словно летишь среди звезд.
Действительно, возникало ощущение полета в бесконечность, бесконечность, которую трудно понять. Она реальна и нереальна.
Колонна продолжала медленно ползти. На перекрестке стояли БТРы комендантской службы, на земле сидели «царандоевцы» (афганское МВД) и грелись у костерков.
Дремота из-за унылого движения техники со скоростью пешехода не исчезала. Даже ночная прохлада сон не разгоняла. Механик-водитель во время остановки заботливо накинул мне на плечи бушлат. Спасибо! В наушниках слышно было, как время от времени начальник штаба батальона кого-то ругал, но в основном раздавалось только шипение радиостанции.
Под утро я уткнулся лбом в люк и оказался в мире непонятных и жутких сновидений.
* * *
Солнце выбралось из-за горного хребта быстро, как будто спешило излить свою огненную злобу на пришедших чужаков. Ветер приносил утреннюю свежесть, пока было прохладно. Колотила мелкая нервная дрожь.
Вся долина, куда собиралась техника батальона, медленно заполнялась машинами множества штабов.
Вдруг раздался грохот и налетел огненный смерч. Это установки «Градов» и «Ураганов» начали сеять смерть в горах, вдаль посылая снаряды. Огненные хвосты исчезали сериями в небе. Не хотелось бы попасть туда, куда эти снаряды упадут. Они были похожи на кометы, только не падающие, а взлетающие. Но где-то эти рукотворные кометы обрушатся на землю и будут сеять смерть.
Батальон рассредоточился на ротные колонны, занял оборону, экипажи принялись строить небольшие укрепления из камней вокруг машин.
Пехота, матерясь и подгоняя друг друга, начала строиться возле брони повзводно и поротно. Ротные ушли на командный пункт полка. Пока мы разбирались с солдатами, капитан Кавун вернулся.
– Офицеры, ко мне! Прапорщик тоже! – сказал он специально для командира гранатометно-пулеметного взвода Голубева (старый пройдоха попытался прилечь в тени возле пулемета). – Задача такая: рота действует отдельно. На трех машинах нас подбросят вот к этой отметке. – Ротный ткнул в точку на карте. – Седлаем хребет над шоссе и контролируем соседний кишлак, все подходы к дороге. Ждем удара со стороны горы Курук, ну и, вообще, отовсюду. Рядом не будет никого. Техника сразу уйдет, и мы останемся одни, – продолжил ротный.
Ваня почесал затылок и, сморщив веснушчатый нос, простонал:
– Эх, где же моя долгожданная замена!
* * *
Вот уже десять минут как мы ползли по склону все выше и выше. Первый подъем в горы.
– Ну, как дела, Ника? – спросил командир роты.
– Тяжеловато, жарко! – промямлил я ему в ответ, желания болтать не было.
– Это все ерунда пока. Разминка. Вот когда тысячи на три будем ползти или совершим марш километров на тридцать по хребтам, вот тут ты маму-папу вспомнишь, пожалеешь, что родился. А пока тренируйся, привыкай, – посоветовал он и дружески похлопал меня по спине.
В лощине двигались два силуэта. Кавун взглянул в бинокль и задумчиво сам себя спросил:
– Что за черт этих баб здесь носит?
Вдруг раздался выстрел, и одна из женских фигур завалилась на бок, узел, который она несла, упал к ногам.
– Кто стрелял?! – заорал Иван. – Какая сволочь бабу убила? Кто?
– Я стрелял! – задорно крикнул, закидывая снайперскую винтовку за спину, солдат. – Еще не известно: может под этой паранджей не ханумка, а «дух» бородатый.
Это все произнес Тарчук, один из двух спецназовцев, которые после госпиталя попали к нам в батальон перед самым рейдом. Их прислали на доукомплектование, и кто они такие толком было не известно. Ротный подошел к нему вплотную, зло взглянул в глаза снайперу и резким ударом в челюсть сбил его с ног.
– Без моего разрешения даже не дыши! Еще один такой выстрел, мудак, и ты труп! За эту бабу нам таких п… лей могут навалять. А роте тут целую неделю сидеть. Если что случится, я тебе вторую ноздрю разорву. – Одна из ноздрей солдата была рассечена, вся правая щека в шрамах от осколков. – Тут тебе не анархия, спецназ забудь. Я для тебя царь и бог. – И слегка пнув в бок снайпера, ротный переступил через него.
Тарчук что-то прошипел, я склонился над ним и тихо спросил:
– Что шипишь как гадюка? Зубы мешают? Добавить?
Такой ласки от меня солдат не ожидал. Он сел, сплюнув кровь себе под ноги, и ехидно пробормотал:
– Руки распускает ротный, неуставные взаимоотношения. А замполит не замечает, да?
– Нет, замечаю, могу добавить. А пикнешь, пойдешь под трибунал за бесчинство над местным населением. Заткни пасть, вытри физиономию и шагай в гору.
Я с трудом догонял ушедшего вперед капитана. Пот лил ручейками по лицу и спине, снаряжение тянуло назад, ноги вверх идти не хотели, но все же, превозмогая тяжесть в ногах, добрался до легко шагавшего командира.
– Товарищ капитан! Может, не надо было ему морду разбивать? Стуканет в полку, шуму не оберемся!
– Обойдемся без товарищей капитанов! Называй меня по имени! Уверяю тебя, этот не доложит. «Ноздря» будет молчать. Ты не понимаешь еще, какая сволочь к нам в роту попала? Убийца! Мало ли за что его к нам сослали. После госпиталя в спецназ не забрали, и сбагрили нам. А почему? То-то и оно, что сволочь, видно, большая, вот его из спецназа и сплавили. Наркоша, наверняка! Присмотрись. Надо и нам от него избавиться. Устроил, гад, приветствие от «шурави» местным аборигенам…
Через полчаса рота выбралась на небольшое плато. Командир разделил роту по трем точкам. Первый взвод и ГПВ посадил чуть выше, второй взвод и зам. ком. роты – на левую вершинку, третий взвод и управление с приданными саперами, минометчиками с минометом, артиллерийским корректировщиком – справа и по центру плато.
Солдаты бодро и дружно взялись строить из камней что-то непонятное.
– Иван, что они городят?
– А это СПС называется – стрелково-противопульное сооружение. В таких СПСах спать будем, а если нападение, то из них отбиваться. В горах окопы не роют.
– Понятно, а я-то думал: как мы оборону будем занимать? Я все ломал голову: что же будет дальше?
Ночь приближалась. Вокруг на многие километры других наших подразделений больше не было.
Вопросов было много, но я не знал на них ответов. Как быть с охраной? А если все заснут и нас перережут во сне? Почему ротный не отдает приказы?
Кавун заулыбался в ответ на мою высказанную в слух тревогу.
– Ник! Они все знают и без меня, чего воздух сотрясать. Зам. комвзвода сейчас распределяет по времени и по количеству постов солдат. Мы, то есть ты и взводные, ночью будете их проверять, чтоб не спали и охраняли мой сон заменщика.
И он заулыбался своей широкой и красивой улыбкой.
– Пошли обедать!
– Да я еще ничего не достал и не открывал сухпай.
– Эх! Всему тебя предстоит учить! Солдаты давно приготовили еду. Отдай зам. комвзвода свои банки в общий котел, а они все сделают и позовут. Санинструктор, чай готов? – рявкнул Ваня.
– Чай, чай, опять чай, – проворчал сержант Степан Томилин. – Я шо, кашевар что ли? Наверное, узбеки уже усэ сварили.
– Так уточни! А то сам будешь кипятить. Ты что не беспокоишься о здоровье командира-заменщика? Чем недоволен, Бандера?
– Чем недоволен, чем недоволен? – забурчал Степан. – Один идиот выстрелил, а теперь, п… лей получит вся рота! А мне потом перевязывать. Вбыв бы, дурака!
– Степан, не философствуй, не бубни, не разглагольствуй. Сказано про чай узнать, а не насчет придурков возмущаться.
Томилин, ворча под нос, ушел к разведенному за грудой камней костру и, все еще ворча и чертыхаясь, пришел с двумя кружками.
– Чай подан! – произнес он с достоинством и высокомерием опытного официанта ресторана «Метрополь». – Сейчас будет еще и каша.
– А бифштекс? А фрукты? Витамины где, Бандера? – с наигранным изумлением произнес Кавун.
– Нема, ничого бильше.
Иван, притворившись раздосадованным, вздохнул и подытожил:
– Да, Степан, не видать тебе дембеля, если будешь меня так плохо лелеять. Я же до замены не дотяну. Печень больная после желтухи, чем будешь ее спасать, медицина?
– Може вашей сгущенкой!
– Ну, вот, – улыбаясь, продолжал театр одного актера командир, – сгущенка опять моя, нет чтоб своей лечить!
– Свою я и сам зъим, тоже пора здоровье беречь к дембелю.
– Здоровье беречь! Тебе, земляк, еще год по горам ползать!
– Не год, а восемь месяцев!
– Эх, если б мне столько еще было, я б, Степан, повесился!
– А шо тогда замполиту делать з его двумя рокими? – съехидничал сержант.
– Два раза повеситься! – весело заржал капитан. – Лейтенант! Ты даже представить не можешь, сколько тебе не то что до замены, до отпуска! Ну, не грусти, пей чай и береги здоровье. Расслабься.
Я сразу загрустил от нахлынувших мыслей о предстоящих двух годах с их бесконечными походами по горам.
– Хто-то идет к нам и не понятно як! – доложил подошедший зам. комвзвода сержант Дубино.
– Как это «не понятно как»? – переспросил ротный.
– А так! Вы посмотрите.
В распадок между двумя склонами входила отара овец, а по склону на одной ноге, опираясь на костыль и палку, скакал парнишка. Прыгал, поднимаясь к нам, да так ловко, что вскоре был уже рядом и что-то кричал.
– Просит не стрелять, – перевел пулеметчик-таджик.
– Зибоев, скажи, пусть хромает сюда, не тронем. Всем по СПСам и не торчать столбами, чтоб не сосчитал. Зибоев, переводить будешь!
Через пару минут на вершину выбрался мальчишка без правой ноги ниже колена, опирающийся на самодельные костыли. Весь черный то ли от загара, то ли от грязи. Сверкая белыми зубами, сразу начал что-то быстро-быстро рассказывать.
– Говорит, что они из кишлака – того вон рядом у дороги, просят больше не стрелять, кишлак не трогать, его не обижать, овец не убивать, – перевел солдат.
Кавун заверил его, что все будет нормально, стрельбы не будет, если в нас ночью тоже не будут стрелять.
– А зачем ханумку убили? – перевел вопрос Зибоев.
Ротный со злостью взглянул в сторону снайпера и с простодушным видом ответил:
– Переведи ему: не разглядели, ошиблись, показалось, что душман убегает. А если кто-то не верит, захочет отомстить, разнесем весь кишлак. Пусть садится чай пить.
Мальчишка ловко сел на землю, опираясь на костыль. Солдаты выделили ему банку с налитым в нее кипятком, заварку, кусок сухаря, сахар.
Я глядел на мальчишку, и мне было дико от этого зрелища. Пастушок без ноги, совсем ребенок, лет одиннадцать-двенадцать. Но как ловко передвигается. Вот он – один из кошмаров войны, невинная жертва этой «мясорубки». Война становилась все реальней, принимала все более ясные очертания.
– Что с ногой? Ты, наверное, душман? Ногу «шурави» отстрелили? – пошутил санинструктор. – Хочешь, пришью. Я медик!
Мальчишка засмеялся грубоватой шутке и начал что-то быстро трещать переводчику.
– На мину наступил года три назад, давно привык, обойдется без пришивания ноги, – перевел Зибоев.
Паренек встал на ногу, подхватил костыли, попрощался и заторопился вниз к отаре и второму пастуху.
– Парламентер! Все обсмотрел, всех сосчитал, чертенок, если «духи» рядом – все будут про нас знать, – подвел итоги переговоров командир. – Офицеров ко мне на совет.
Когда командиры собрались, Иван поставил задачу на ночь:
– Охранение усилить! Офицерам проверять посты всю ночь. Пастухи – это «духовская» разведка. Еще, твою мать, бабу убили зазря! Тарчука самого бы вместо нее прибить на месте. Мины собрать с взводов к миномету, ленты к АГС и «Утесу» снести, не забыть. Связистам не спать, быть постоянно на связи, поставить растяжки из сигналок и гранат, но подальше, а то свои, засранцы, подорвутся. Да ставить их, как стемнеет, и чтоб из кишлака не видно было, где. И поаккуратней, чтобы сами ставящие не подорвались. Про ханумку я начальству не докладываю, и ты, замполит, не сообщай. Местные, может, тоже жаловаться не будут, тут ведь территория «духовская». Думаю, все обойдется.
Вечерело. Солнце заползало за горный хребет. На душе было муторно. Мы убили женщину. Ни за что. Мальчик бегает без ноги и пасет отару овец. Все это «благодаря» нашей интернациональной помощи. А «духов» я еще не видел.
Солнце резко упало за вершину горы, и природа вся задышала. Сразу подул легкий свежий ветерок, трава ожила, послышалось стрекотание сверчков.
Кавун окликнул меня из укрытия:
– Ник, ты чего не ложишься? Сейчас Бандера, толстожопый, разляжется, тебе места не будет. Надо скорей устраиваться, пока он с радиостанцией на всю лежанку не развалился!
– Так уж и «толстожопый»! Я просто в тазовой кости широкий, – отшутился Томилин.
– Степан! Ты почему на Бандеру не обижаешься? – поинтересовался я.
– А чого обижаться, хороший быв чоловик. Люди его любят.
Я опешил. Вот те раз. Этот хохол с Западной Украины меня озадачил своим заявлением.
– Томилин! Ты же комсомолец! Бандера – бандит!
– Ну, так ужо и бандит, у нас у сели тильки так не считают.
Ротный громко заржал:
– Томилин, ты ж комсомолец! Это ж как в анекдоте: и пулемет застрочил с новой силой без патронов. Ха-ха. Вот так, замполит, хохол хохлу рознь. Правильно, Степан?
– Я не хохол, я украиниць! – поправил важно Томилин с сильнейшим украинским акцентом.
– А я хохол, – уточнил ротный, – и жить буду там, где лучше.
– Вань, – чуть позже толкнул его я и спросил:
– А в чем разница: хохол, украинец?
– Ах-ха-ха! Об этом у начальника штаба батальона Василия Иваныча спроси. Майор Подорожник любит на эту тему разглагольствовать. Все. Спать давай.
Я лежал и смотрел в черное-черное небо. Сон не шел. Было неуютно. Война под боком, внизу «духовской» кишлак, где-то рядом банда, их, может, больше чем нас, а мы спокойно завалились и спим, выставив небольшое охранение. Снимут часовых и перережут как баранов.
Легкий ветерок обдувал лицо, и после дневного зноя было просто замечательно. Только камушки кололи в спину сквозь спальный мешок и одежду, да автомат и магазины упирались в бок. Неудобно, непривычно. Закрыл глаза, но глаза сами собой открывались. Небо было настолько великолепным, а звезды такими необыкновенно яркими и близкими, что опять возникло ощущение полета. Было никак не уснуть. Ворочаться не получалось, так как наши тела были спрессованы малым пространством укрытия. Я расстегнул молнию на спальном мешке и вылез, стараясь не помешать сопящим соседям.
Надел кроссовки, взял автомат и стал обходить посты. Все три поста управления меня окликнули. Солдаты еще не спали, и бодрствовали не только часовые.
Лейтенант Саня Корнилов болтал с арткорректировщиком, подсев к ним, я попил душистого чая, и мы долго травили анекдоты. Но жутковатые, неприятные ощущения не пропали. Александр, как и я, пошел в первый раз на боевые и чувствовалось, что нервничает не меньше. Обговорили очередность проверки постов, завел часы на четыре утра – мое время проверки и вернулся к своему «ложу». Храпел санинструктор выразительно, но после солидного тычка в бок сразу ответил:
– На связи. Усэ нормально. Не сплю.
– Ну и не спи, а то храпишь, как паровозный котел.
– Так я шо, я ведь слышу усэ. Сна ни-ни, та вы ж ошиблись.
– Глаза закрыл, наверное, сало тебе привиделось, вот и захрапел.
– Не, я дивчин люблю билыие сала. Со второй попытки я уснул быстрее.
* * *
Утром запиликал будильник на электронных часах, и я нехотя открыл глаза. Вылезать из теплого пухового укрытия не хотелось совсем. Еще было темно, но уже намечался рассвет. Все было пронизано сыростью выпавшей росы, а ветерок, который вечером доставлял удовольствие, теперь вызывал дрожь во всем теле и физические страдания.
Связист ответил в полудреме, что все нормально, недавно взводный бродил, проверял, во взводах все тихо и спокойно.
На постах бойцы тряслись от холодной сырости, а молодые солдаты еще и от страха.
Сколько я в низину не вглядывался, видно ничего не было: туман накрыл ущелье. Если бы курил, то покурил бы, а так попил водички, съел конфету, пожевал галету. Чтобы занять чем-нибудь мозг, я пересчитал проведенные в этой дикой стране дни. Меньше месяца.
После завтрака ротный собрал офицеров.
– Солдат нужно чем-то занять. Чтоб они не бездельничали, пусть строят ячейки для стрельбы лежа, и еще СПСы для круговой обороны, да по очереди чистят оружие.
Я пошел по взводам. Поговорил с молодежью. Многие боятся, устали. Как и я, плохо представляют, что может случиться в любой момент.
Зам. командира роты Сергей Грошиков позвал к себе в гости. Он сидел выше нас и хорошо устроился с прапорщиком Голубевым. Они играли в карты, а третьего, им видно, не хватало.
– Ник, в «кинга» сыграем? – предложил Сергей. – А то мы двое старых контуженых воина скучаем, как два дурака, умного не хватает.
– А как тебя контузило?
– Старая история. В Панджшере это было еще в прошлый год. Шли на вершину, а тут камушек из-под моей ноги выскользнул, сволота! Лечу по гладкой стене вниз головой, лицом вверх, как Иисус Христос, руки в разные стороны. Пятками и ногтями пытаюсь тормозить, метров тридцать скользил в ущелье, пока голова на какой-то валун не наткнулась. Ни как меня нашли, ни что дальше было – ничего не помню. Когда через полчаса или даже час вытащили и промедола (обезболивающего) два шприц-тюбика вкололи, очухался и ржу, прямо как идиот. Твой предшественник Алексеев, думал, что я от страха тронулся. А меня заклинило, я ведь на голове стоял полчаса. Руки не работают, ноги не идут, голова «не варит». Одежда в крови, лицо в крови. Вертушкой вывезли в Кабул, оттуда в Ташкент. Оказалось, сотрясение мозга и трещина черепа, маленькая-маленькая, компрессионный перелом позвоночника, хорошо, что без смещений. Вот что значит голова дубовая – все выдержала! – и Сергей раскатисто засмеялся.
– А на меня стена дувала рухнула от взрывной волны, – поддержал байки у костра прапорщик. – Присыпало очень хорошо, очнулся – ничего не слышу. Водку пить запретили. Три месяца терпел, а тут еще, когда понемножку начал кирять, борьбу за трезвость начали. Вот уж, действительно, пришла беда, отворяй ворота,
Голубев грустно вздохнул, а Грошикова финал рассказа прапорщика развеселил. Он вновь залился раскатистым смехом.
– Ты еще, замполит, с Колобком плохо знаком. Тот дважды контужен, и у него вместо мозгов одно сплошное мозговое месиво, – подытожил Сергей.
Как же не знаком – знаком. На третий вечер приезда в полк и на второй день всеобщего загула, дверь нашей ротной офицерской комнаты в общаге распахнулась от сильного пинка. Так праздновали возвращение из рейда. На пороге стояли, обнявшись, Сергей и Колобков, в тельняшках и трусах. В руках по бутылке водки. Врубили музыку на всю катушку, и начались дикие пляски аборигенов. Ах! Ох!!! Схватили каждый по трофейной сабле и давай фехтовать, а затем рубить металлические дужки коек. Бам! Бам! Бам! Когда умаялись, рухнули без чувств на койки и уснули. Мои глаза стали квадратными, потом круглыми и нормальную форму приняли не скоро. Я просто обалдел от этого «представления»…
* * *
– Ну, ладно, давайте играть, – сказал я. – А во что? В покер?
И тут к нашему укрытию подбежал солдат с радиостанцией.
– Товарищ старший лейтенант! Вас командир роты!
– Второй слушает!
– Внизу родник, можешь сходить за водой. Прикрытие твое.
– Понял. Выдвигаюсь.
– Ник, за водой пойдем? Голубев будет отсюда прикрывать, а мы водички попьем. Пойдешь? – предложил Сергей.
– Пойдем! Тогда от родника я вернусь к себе.
Три бойца собрали фляжки со всего взвода и, поставив для прикрытия пулеметчика на вершине, спустились к роднику.
Бойцы наполняли фляжки, умывались. Мы тоже умылись. Серега, глупо и нагло улыбаясь, вдруг заявил:
– Не люблю замполитов, хочешь сейчас тебя грохну? Из этого автомата?
Я понял, что это его очередная идиотская шутка, и поддержал игру.
– Стреляй, псих, – сказал я как можно равнодушней. Он отсоединил магазин и направил на меня автомат.
– Испытание замполита на пуленепробиваемость! Стало неприятно и как-то не по себе.
– Хватит глупостей, придурок!
Но Грошиков, ухмыляясь, нажал на спусковой крючок, раздался выстрел. Серега посерел в одно мгновение, потом побелел как лист бумаги, руки у него задрожали, автомат упал в ручей.
– Я ж-ж жив? – с трудом выдавил я из себя.
– Ник! Прости болвана, идиота! я не понял, как получилось, что патрон был в патроннике!!! О! Идиот! – И он врезал себе в лоб кулаком-кувалдой. – А что ты жужжишь?
– Да как говорится, сама б-б… и шутки б-б… ские. Спасибо, что не попал.
– Хорошо я взял выше плеча! Ну, я дурак, ну дурак. – Он продолжал находиться в шоке, как и я.
– Видел дураков, но ты дурак самый отменный!
– Как я не попал?! Как я не попал? Боже!
– Переживаешь или жалеешь, что промазал? – спросил я, мои руки и ноги при этом подергивались мелкой дрожью, сердце стучало, как молот, но вида не подавал, что страшно.
Бойцы сидели как вкопанные и ошалело смотрели на нас. Было тихо, словно на кладбище, лишь недалеко журчал ручей. Пауза затянулась.