Текст книги "Рейдовый батальон"

Автор книги: Николай Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Приходит в роту младшенький к старшему: «Братуха, пойдем, почуфаним!» Зайдут в класс, сядут за стол, нарежут сала, чесночку, лука и как зачавкают! Рожи их счастливые, лоснятся, как у двух жирных котов, объевшихся сметаной. Жлобы. Все вдвоем сожрут, перешептываясь, ни на кого не обращая внимания. И каким образом этого Миколу в Афган загнали, да еще в боевой батальон зацепили, ума не приложу! Тьфу.

Он сплюнул под ноги, словно прогоняя неприятные воспоминания.

– Так ведь в Кабуле в отделе кадров Миколе пообещали, что будет служить возле штаба армии.

– Ах, вот как его обманули. Ну, с батальоном, понятно, обманули, а вот как в Афган заслали? Как он не вывернулся?

– Не знаю, не знаю, надо будет спросить.

– Ну что, по ротам или на обед в столовую?

– По ротам. Никифор, не лезь нигде на рожон. Тебе еще полтора года до замены. Войны на твой век хватит.

– Спасибо, за заботу. Но думаю, после бойни под Бамианом хуже уже не будет. Ты в такую переделку за два года попадал?

– Нет, Ник, бог миловал! Но и ты не расслабляйся. Как в песне поется – «вот пуля пролетела и ага!» Ну, будь здоров!

Погода все ухудшалась. Моросил мерзкий мелкий-мелкий дождь, похожий на мокрый туман. Всепроникающая сырость ухудшила настроение. Богом забытые места. Пока я дошел до своей роты, тактическая обстановка резко изменилась. Машины вновь заревели двигателями. Получен приказ на срочное выдвижение из долины. С таким трудом входили и вот уходим. А куда?

Вышли к аэродрому в базовый лагерь к дивизионным тылам. Задачу поставили такую, что в животе похолодело. Батальон занимает не сопки, господствующие высоты в районе Ниджераба. Горы покрыты снегом, температура порядка минус десять, сильнейший ветер. Может, задача на день, а то до Нового года осталось всего ничего. Есть совесть у командования или нет?

Рота поднималась выше и выше, снег становился все глубже и глубже. Сбитнев отправил меня на самый верх. Холод стоял собачий. Какие могут быть «духи» в такую погоду в промерзших горах? Мы разбили лагерь, вырыли в снегу лежанки, окружив их камнями. Три круглосуточных поста: у одного поста – я, у другого – зам. комвзвода Дубино, у третьего – сержант Полканов.

Мокрый снег, ветер, вокруг ни черта не видно. Холодно. Бр-р-р.

Сутки прошли в наблюдении и дрожании от холода. Все сырое: одежда, обувь, тело. Днем пришел новый приказ: сидеть на задачах, и не двигаться, затаиться. Ну и хорошо, что в Новый год будем вести себя спокойно на точках и никуда не двигаться никуда. А нам и не хочется в такой собачий холод лазить по горам. Весь день я пролежал в бушлате на снегу, глядя в небо, и понемногу мерз. В небесах – сумрачно, по сторонам – белым-бело. В долине броня стоит, люди суетятся, костры горят. Гораздо теплее и веселее. Комедия ошибок и парадоксов какая-то: центр Азии, где люди от жары умирают, а мы тут от холода дубеем. Для этого ведь Сибирь существует!

К ночи похолодало еще больше, однако тучи ветром разогнало, и небосвод стал огромным и звездным. Мириады звезд еще больше подчеркивали ничтожность и быстротечность существования человека, тем более на войне. Время шло к полуночи. В тылах активизировался народ. Костры загорелись ярче, люди-человеки быстрее замельтешили у техники. Из долины послышались звуки радио через «колокол» клубной машины, и вдруг ударили Кремлевские куранты!

Вверх, к звездам понеслись трассы пулеметного и автоматного огня, артиллеристы повесили «люстры» – осветительные снаряды и мины. Кто-то выстрелил из орудия, кто-то бахнул из БМП. Небо озарилось свечением от ракет и стрелкового огня. Над всеми задачами, где расположились наши роты, началась стрельба. Дал в небо очередь и я, выпустив целый магазин. Солдаты стреляли сидя, лежа, а пулеметчик, стоя рассекал очередями из ПК черную бездну и громко матерился. Трассы пуль разрисовали черное небо. Бойцы кричали: «Ура!» – и подбрасывали шапки. Комбат по связи сердито стал ругаться, хотя только что его обслуга тоже палила очередями. Конечно, ему в «кунге» там хорошо, а тут одна радость – трассеры в небо пустить.

Над Баграмом и Кабулом также было все в огнях. Мы в горах стрелять закончили быстро, патроны экономили, а вот внизу успокоились не сразу. Минут пятнадцать то там, то там, снова и снова стреляли. Я лег в спальник, продырявил баночку с соком и выпил за наступивший Новый год. Вот она романтика… Новогодняя ночь – ночь настоящего кошмара. Лег одетым прямо в спальный мешок, постелив бушлат под себя, чтоб не примерзнуть к ткани спальника. Проклятый холод, дрожь бьет все части тела ночь напролет. Минутное забытье – и снова пробуждение. Как в бреду. Время от времени издаешь окрик: «Часовой!» Бойцы с постов тебе отвечают. Если нет ответа, приходится превозмогать лень и холод, надевать полусапожки, выбираться из мешка и идти на пост и пинать спящего бойца. Рычать ему в лицо, стучать по башке, натирать снегом грязную от сажи физиономию, грубо материть. Возвращаться на лежбище еще противнее. Надо разуваться, снимать бушлат, застегивать спальник, пытаться принять удобную позу, чтобы в спину впивалось как можно меньше камней.

Среди ночи приказ – усилить посты. Приходится выставлять еще один пост. Утром все бойцы разбиты и измучены. После восхода солнца только и начинается отдых. Завтрак, а затем легкая дремота, переходящая в сон с громким храпом измученных бойцов.

Вечером роты спускаются вниз на броню, и полк передвигается обратно в Баграм. Не понятно. Ну, загнали нас на Новый год в горы, а зачем? Поиздеваться? А, может, спасти от потерь? Кто знает?

* * *

Утром вновь входим со стрельбой в кишлак и возвращаемся на оставленные посты. Проверили – мин нет. Осматривая развалины, заметили четверых «духов». Они нас тоже. Постреляли друг в друга. Враги убежали, унося раненого, словно растворились в винограднике. Кровь на тропе дорожкой уходила в глубокий кяриз. Приказал Владимирову понаставить больше растяжек. Ночью сработали две из четырех. Бах, бах!!!

Утром на тропинке – капли запекшейся крови. Кто это был? «Духи»? Жители вылезли из кяризов? Тел нет. Мимо нас все время проходят машины под конвоем бронегруппы. Доставляют продукты, боеприпасы, вывозят солдат из «зеленки» в дивизию на дембель, вместо них едет молодежь. Бедняги будут сидеть в этой дыре два года, не высовывая носа. Если «повезет» и заболеют, побывают в госпитале.

Дурацкое сидение в кишлаке заканчивается через неделю. Сбитнев вызывает к себе, и мы, собрав пожитки, взвод за взводом, пробираемся к его посту.

– Ну что, замполит! Как тебе не скучно быть взводным?

– Да нет, командир! Счастлив не видеть тебя целую неделю, а также рожи прочих взводных.

– Что ж, предоставляю тебе возможность не видеть нас еще какое-то время. Твой взвод и ГПВ идут во главе роты. Двигаемся вдоль канала до дороги на Чарикар. Вести огонь можно и вправо, и влево. Наших там нет, и наверное, никогда еще не было. Пробьемся этим путем на пост их второго взвода, завезем боеприпасы и уходим!

– Приказ понял, командир! Мы «разорвем» всех «духов», прорвемся к заставе. Чего бы нам это не стоило!

– Ну-ну, шути-шути! Давай двигай, рейнджер. Посмотрим, как будешь шутить на дороге у канала.

Сапер, пулеметчик Зибоев и прапорщик Голубев шли впереди, за ними четыре БМП. Время от времени наши лупили из пушек и пулеметов вправо и влево. «Зеленка» молчала, но было очень неуютно, и в животе от страха крутило.

«Духи» внезапно вышли из-за дувала лоб в лоб на Голубева. Прапорщик первым выпустил длинную очередь и завалил пару мятежников. Бойцы залегли за стеной, и началась перестрелка. Пули и осколки свистели над головами, но, к счастью, не цепляли никого. К нам добрался первый взвод. Острогин упал возле меня и обрадовано хлопнул меня по плечу.

– Что, жив, курилка? «Духов» много?

– А хрен их знает! Головы не поднять, чтоб их пересчитать.

– Так политдонесение и пошлем без точных данных?

– Главное, что листовки никак не раскидать обманутым дехканам! Ха-ха! Контрпропаганда срывается! Ну ничего, на винограднике развесим. А ну, Серега, подай снаряженный магазин!

И я, ухмыляясь, всадил длинную очередь в стреляющие развалины.

Внезапно вокруг начали рваться мины. Минометы! Фонтаны земли взметнулись вокруг нас. Ужасный свист осколков. Комья земли забарабанили по броне.

– Бойцы, отходим, – заорали мы с Серегой одновременно.

Осколи со свистом плюхались вокруг, и стало по настоящему страшно.

– Быстрее к броне! – проорал Острогин. – Уходим к ротному вон в тот дом, он там. Сергей показал на большой дом с высоким забором, разбитым осколками.

Мы метнулись к броне, и тут же были засыпаны вокруг новой партией мин. Черт! Дьявол! Солдаты метались по арыкам между виноградниками и заборами. «Духи» минометным огнем отрезали наше отступление. Разрывы вздымались плотными рядами. Чудом без потерь мы отползли к бронемашинам и, скрываясь за ними, попятились дальше в укрытие.

Во дворе дома на поваленном бревне сидел старший лейтенант Сбитнев и по радиостанции докладывал обстановку.

– Ну что, герои! Бежали от превосходящих сил противника? – ухмыльнулся Вовка.

– Командир! – усмехнулся я. – Мы бились как львы, но шакалов много! Временное отступление, но сейчас отдышимся и прорвемся в «Сталинград».

– Сейчас поработает артиллерия вокруг нас, а затем идем на прорыв. Все ясно?

– Да, ясно. Володя добавь нам еще пулеметчика для интенсивности огня в «зеленке».

– Бери, Ник, для группы прорыва и для тебя лично ничего не жалко! Шутки в сторону: как только артиллерия стихнет, короткими перебежками возвращайтесь на позиции, откуда отошли, за вами пойдет техника. Вперед, удачи!

Едва-едва два взвода выскочили из двора в виноградник, как по нам сразу раздались выстрелы из развалин. Виноградник наполнился пороховой гарью от разорвавшихся мин, свистом пуль и осколков. Мы лежали лицами в землю, и грязь падала сверху нам на спины. Серия взрывов прозвучала за высоким дувалом, оттуда послышались вопли солдат. Мина разорвалась прямо возле меня, и Хайтбаеву разнесло щеку и бок. Он рухнул мне на руки, а кровь хлестала из ран сержанта мне на нагрудник. Я был весь в крови, но эта кровь была не моя. При помощи другого солдата я заволок раненого за ворота и положил у тыльной стены. Во дворе был хаос. Множество солдат корчились от боли, а те, кого не зацепило, перевязывали раненых.

– Где ротный? Сбитнев!!! – заорал я. – Володя!

Сквозь пелену дыма увидел, что санинструктор склонился над бревном, а на его коленях лежала голова ротного, вся в крови. Ротный что-то хрипел.

– Что с ним, Степа?

– Челюсть разбита осколками и посекло руку. Будэ житы. Не страшно, но лицо может измениться.

Я склонился над ротным:

– Вова, как ты? Сбитень, держись!

– Дай сигаретку, закурить хочу.

– Я ж не курю.

– Найди! Все у тебя не как у людей. Не куришь, не пьешь, наверное, и баб не любишь – прохрипел ротный.

– Томилин, сигарету ротному, – заорал я.

– Да и я ведь не курю! – ответил сержант, перевязывая уже Хайтбаева.

– Дубино! Сигарету ротному! Вечно у тебя, Томилин, не как у людей! – рявкнул я на санитара.

Дубино сунул сигарету в окровавленный рот Сбитнева, прикурил ее. Ротный поманил меня рукой, чтоб я к нему наклонился.

– Давайте прорываться. Как хочешь, но «духов» надо отбросить! – прохрипел он мне в ухо и закашлялся, при этом кровь захлюпала во рту, и капли брызнули мне в лицо.

– Я выдернул окурок из его зубов.

– Вовка, похоже, с сегодняшнего дня курить ты уже бросил. Без зубов вообще курить неудобно. Ну, у тебя и рожа. Теперь тебе будет очень удобно и легко свистеть.

– Ты, сволочь, мне и так больно, а ты смеешься, издеваешься.

– Не смеюсь, а сочувствую. Подбадриваю.

– Когда тебе яйца оторвут, я тоже посочувствую, что тебе теперь будет легко плясать и танцевать.

– Со мной учился один парень в училище, у него было полмизинца. Очень удобно в носу ковырять. А у тебя тоже будут плюсы: легко и быстро по утрам чистить поредевшие зубы.

– С глаз уйди моих, – зашипел командир. – Вперед! Под пули, марш! Может, тебе тоже скоро будет больно, и чего-нибудь будет не хватать. Ник, надо вырваться!

В его глазах застыли слезы. Я погладил его по голове. В русых волосах набилось много мелких комочков глины и пыль. Он протянул мне ладонь, и мы пожали друг другу руки. Сбитнев махнул рукой и закрыл глаза.

– Томилин! Степан! Всем вколи промидола, не жмись, и перевязывай, – приказал я, убегая к винограднику.

Из-за «Урала» вышел зам. комбата – Бронежилет Ходячий. Про него мы совсем забыли, а ведь он тут нами рулит! Где-то отсиживался? Я побежал быстрее вперед, чтоб не объясняться с этим контролирующим. Два взвода ползли по арыкам между виноградными лозами к высокому дувалу. В небе появились четыре «крокодила». Лишь бы по нам не бабахнули. Я перевернулся на спину и пустил красную ракету в сторону «духов», может, заметят целеуказания.

Заметили! Отстрелялись очень точно, и после ракетного залпа мятежники за дувалами взвыли. Рота короткими перебежками достигла вражеских позиций. Трупов нет, только кровь и бинты. Враги ушли. За нашей спиной послышался лязг техники: танки и БМП вовремя пришли на помощь. Танкисты принялись расстреливать все подозрительное вокруг. Рота вытянулась в колонну и двинулась к посту под прикрытием танков.

Сергей оглянулся на уходящую технику и подбежал ко мне, громко крича из-за контузии.

– Надо отступать скорей, пока «духи» из кяризов не повылазили опять!

– Согласен, сажаем пехоту – на танки, и уходим!

Танками командовал новый комбат танкового батальона Ахматов.

– Романыч, привет, спасибо за помощь! – прокричал я, наклонившись к нему. – Надо сваливать быстрее, сейчас они очухаются и дадут жару.

Развернув пушки влево и ведя огонь на ходу, танки двинулись на прорыв. Пехота вцепилась в поручни, привязанные к башне шины и ящики, и стреляла во все стороны. Десять минут показались часом. Вот и пост – скорее под его защиту. С его позиций велся ураганный огонь по кишлаку и за канал, душманы отвечали тем же.

Все успокоилось через два часа, «духи» сделали свое черное дело и ушли, а артиллерия и авиация для профилактики отстреляла запланированный боезапас. Вскоре над постом установилась тишина. Не шумел никто. Технику заглушили, а бойцы приходили в себя от горячки боя. Бронежилет (Лонгинов) сидел за радиостанцией и переговаривался с комбатом.

– Офицеры, ко мне, бегом! – вдруг дико закричал Лонгинов.

– Что случилось? – спросил Острогин, который стал исполнять обязанности командира роты.

– Сейчас прилетят два «Ми-8» эвакуировать раненых. Срочно занять оборону за дувалами, открыть огонь по всему подозрительному. Обеспечить посадку вертолета. Будет два захода, у нас девять раненых, у танкистов – один, и на заставе – один. Всему личному составу выдвинуться из заставы в окопы на выносные посты. Вперед, выполнять приказ.

Вертолеты под нашим прикрытием увезли раненых, «духи» даже не стреляли в ответ на наш огонь. Может, ушли в кяризы? Артиллерия хорошо обработала «зеленку», а кому захочется с автоматом под снарядами бегать.

– Ну, вот мы опять без командира, – вздохнул Острогин.

– Ненадолго Вована хватило, – ответил я так же грустно. – Всего на один бой! Принимай командование, Серега!

– А почему я? Может, ты покомандуешь? Ты ведь зам. командира роты, – попытался свалить все на меня Острогин.

– Нет, я исполняю обязанности замполита батальона, да и ты – старший по званию, уже месяц как старший лейтенант!

– О, а старший по званию Недорозий, он у нас целый капитан!

– Ага, он капитан, но одной ногой уже в Забайкалье, а здесь присутствует только его тень, – сострил я.

– Какая тень? Вон стоит и улыбается, живой здоровый опытный десантник, капитан спецназа.

– Нет-нет, ребята, спасибо, командуйте сами, а то что-нибудь не так, и вовсе под трибунал попаду. Лучше я спокойно поеду домой в Забайкалье!

– О! А может, Ветишина сразу с поста заберем, и пусть он командует? – высказал новую идею Острогин.

– Серега! Ты чего дурака валяешь? Командуй, дел-то – выйти из «зеленки» и домой.

Наши разговоры услышал капитан Лонгинов.

– Вы что анархию устраиваете? Бардак какой-то в роте. Острогин! Вы тут ерундой не занимайтесь. Принимайте руководство, а в батальоне разберемся, кто из вас будет новым командиром роты!

– Ну, вот, Серега, ты на пути к командованию батальоном. Жду распоряжений!

– Вот мой первый приказ: перекур двадцать минут и обед! – изрек Острогин две мудрых фразы.

– Хороший приказ, – обрадовался я. – Умираю от голода.

Вот закончился год, тяжелый год. Первые потери при мне в роте, что-то будет дальше?.. Кончилось везение?..

А может, еще осталось чуть-чуть. В бога не верю, в черта-дьявола – тоже. Кого просить о поддержке? Инопланетян? Кто-нибудь, спаси меня и сохрани!

Глава 11. Верить и надеяться

Дверь в комнату почему-то была приоткрыта. От легкого пинка она распахнулась, и я зашел в «кубрик», бросил нагрудник на тумбочку и упал на кровать, свесив ноги. Закрыл глаза, хотелось выть. Кажется, удача кончилась, можно сказать, отвернулась от роты. Сколько было потерь за полгода в третьей роте, во второй, в минбатарее, в АГСе, в разведвзводе, в «обозе», в других батальонах. Все-таки «рыжий» был прав: ушел из роты и увел удачу. Вот теперь он в Союзе жизнью наслаждается, а мы тут будем кровью захлебываться. Упали две минометные мины – и скосило девять человек…

Что было дальше? Погрузив в вертушку всех раненых, рота сделала рывок к заставе и укрылась за ее высокими стенами. Броня ощетинилась пушками и пулеметами, и стреляли по всему подозрительному в соседнем кишлаке.

Время от времени танкисты стреляли за канал, но редко, экономили снаряды: предстояло еще к «бетонке» пробиваться. Авиация вела беспрерывную штурмовку «зеленки». Штурмовики пара за парой пикировали, нанося ракетно-бомбовые удары, штурмовиков меняли «крокодилы». Когда авиация улетела для загрузки, на «зеленку» навалилась артиллерия группировки. Фонтаны разрывов вырастали среди домов и садов один за другим. Над кишлаками висела сплошная пелена дыма и пыли вперемешку с туманом и моросящим дождем.

Острогин предложил зайти погреться к начальнику заставы. Голубев решил пострелять напоследок из тяжелого оружия по «зеленке». Это был его последний, вернее как принято говорить, крайний рейд. Пришла ему замена! Дома он будет начальником склада, эта должность его уже ожидает. Пулемет на себе носить больше никогда в жизни не придется…

– Хочу проститься с «духами», с солдатами поговорить, Лебедкова и Юревича потренировать, – пояснил Голубев. – Сержанты они молодые, толком еще ничего не умеют. Вся старая гвардия – Гудков, Погонов, Стрекалов, мои первые помощники – уходят следом за мной через месяц. Пойду постреляю, потренирую молодых сержантов!

– Давай, старый, учи уму-разуму, а мы на заставе погреемся! – Сергей похлопал одобрительно прапорщика по плечу.

Втроем вломились в комнату отдыха, где начальник заставы пил чай с минометчиками и командиром танковой роты.

– О, пехота пожаловала! – заулыбался лейтенант Барашков. – Замерзли?

– С вами замерзнешь! Минами забросают, а потом сочувствуют. Вот признайся, Барашков, по твоей наводке нас отбомбили? Ощущение было такое, что это били «Васильками». Случайно не наша минометная батарея по твоей наводке стреляла? Признавайся Андрей!

Дверь распахнулась, и в комнату вбежал командир минометной батареи белобрысый капитан Степушкин.

– Вот! На ловца и зверь бежит! Василий, это ты нас накрыл? Скажи честно!

– Да что вы заладили! Комбат, комполка, все болтаете, что попало. Мы вместе с начартом полка стреляли, он подтвердит.

– Вместе были, вместе и били, – вздохнул Острогин.

– Ну, честное благородное, не виноват. Не стрелял я по вам. – И капитан быстро перекрестился.

– Нас там так зажали, прямо обложили со всех сторон! Мы с Никифором, как зайцы, метались по арыкам и виноградникам. Куда не прыгнешь, всюду разрывы. Вперед – не пускают, назад – отсекают, прямо – огненный мешок. Но самый удачный залп был по дому, отличная кучность.

– Нет-нет! Мы открыли огонь из «Васильков», когда вы заверещали об обстреле.

– Не знаю, не знаю! – гнул свою линию Острогин. – Вся пехота считает, что надо бить физиономии минометчикам.

– Пошли к черту, все настроение перебили чайку попить! Василий вышел, громко хлопнув дверью. За ним, бочком-бочком, следом подался Барашков.

– Обидели мужиков, может, и зря? – вздохнул танкист капитан Скворцов.

– Зря не зря, а ты на рожу Сбитнева бы посмотрел. В одну щеку осколок вошел – в другую вышел. Язык будет двойной, как у змея. Он зубов половину челюсти выплюнул. А солдат сколько покалечило? Довезут ли всех живыми до госпиталя? Его счастье, что нам Васька под горячую руку раньше не попал, и основную часть злобы мы на «духов» выплеснули! Я своими руками, желательно тупым ножом, яйца бы отрезал тому, кто по нам стрелял.

– И я тоже. Вопрос кому именно? – поддержал Сергея.

– Ребята, угомонитесь. По сто грамм будете? – примирительно встрял в разговор лейтенант, хозяин дома. – Меня зовут Эльдар, я начальник заставы. Будьте как дома. Давайте выпьем за знакомство! Спасибо, что пришли и помогли, «духов» в округе распугали.

Мы назвали себя, пожали руки, но от выпивки отказались.

– Ну, вот и познакомились! Очень рад вам, ребята! Тут так тяжело нам было в последний месяц! И мне, и Сережке Ветишину головы не поднять! За водой не выйти, не проехать, но теперь притихнут на полгода, до лета.

– Ну, Серегу Ветишина мы у вас уже забрали, будем его сами мучить. Раз такое дело и здесь теперь курорт начнется, а он парень молодой, то пусть пашет в полку, – огорчил я лейтенанта новой вестью.

– Почему это забираете? По какому праву, а как же мы?

– Это наш парень, – заулыбался Острогин, – мы его воспитывали, а его у нас на «большую дорогу» забрали. Не дадим испортить парнишку! Приказ командира полка.

– Это точно! Не дадим, сами съедим, – завершил я тираду.

– Ну, узурпаторы! Им гостеприимно по сто грамм предлагаю, тушенкой угощаю, а они кореша уводят. Я с ним учился в одном батальоне и вместе жили в учебном центре в Келите. Такая подлянка с вашей стороны. Удружили…

Танкист громко рассмеялся тому, как мы обрадовали хозяина, забрал наши стаканы и перелил самогонку в свою кружку. Выпил залпом, закусил куском сала и, продолжая весело хихикать, Скворцов ушел прочь.

– Ребята, я вам больше самогонки не предложу за такую пакость. Сережку у меня увели. Ну, спасибо, удружили!

– Не за что, – ответил Острогин. – Нам в рейды ходить не с кем. Офицеры заменщики, раненые или больные! Вот такая у нас веселая жизнь!

– С боевых вернемся, и этого вот капитана заберут, в Союз в ссылку отправят! – ткнул я пальцем в задремавшего Недорозтя. – Не удивляйся, Эльдар, это длинная история.

– Так что, если командир полка в начале рейда еще думал, возвращать Серегу или нет обратно к нам в роту, то теперь он сам приказал ему быстро шмотки собрать! – ухмыльнулся Острогин. – Сейчас Ветишка со второй ротой выбирается к Баграму, а в полку мы на него навалимся, запашем как молодого.

Недорозий слушал нас борясь со сном. Он тяжело кряхтел и сопел из своего угла, куда он тихонько забился. Начальника заставы позвал какой-то прапорщик, а Сергей еще сильнее принялся вздыхать и бормотать.

– Серега, ты чего там? – спросил Острогин. – Уснул?

– Мужики, разве нельзя было выпить за знакомство, а потом байки про нашу «черную неблагодарность» рассказывать.

– Сергей! Ты что? – строго воскликнул я. – Забыл, трезвость – норма жизни в сороковой армии?! Не дай бог, потеряешься тут на заставе! Тогда зависнешь в Афгане еще на полгода, а нас за тебя будут дрючить. А может, махнуть тебя на Ветишина? Хочешь?

Сергей с тоской оглядел глиняные стены кубрика, задумчиво посмотрел в самодельное окно, и нервно передернул плечами.

– Нет, ребята, спасибо. В Союз так в Союз. Хватит приключений на старости лет! Чем в тридцать шесть сидеть взводным в кишлаке и выть на луну по ночам, я лучше в Забайкалье вернусь! Там, в магазинах, такой отличный, вкусный питьевой спирт продают! Домой! Пора домой.

Вернулся чем-то рассерженный Эльдар. Матюгнулся и пнул табурет, налил самогонку во все стаканы.

– Парни! Хлопнем понемногу с грусти?

– А что случилось? – поинтересовался Острогин.

– Комбат, гад, в отпуск отправляет. Я всего то семь месяцев в Афгане! Мне потом полтора года в «зеленке» безвылазно гнить? Что я в январе-феврале дома буду делать?

– Снеговиков лепить, снегурочек любить! – засмеялся Острогин.

– Я планировал в июне, денег на счету совсем мало. К Хидиятуннину в гости, что ли съездить?

– К кому? – ошалел я.

– К футболисту! Я с ним в одной роте служил в Закарпатье.

– Да я знаю, что к футболисту, с детства болельщик. А как ты с ним в одной роте оказался?

– Это он в моей роте оказался. Он перед чемпионатом ногу сломал, его из ЦСКА отчислили, и по разным спортклубам военных округов начали гонять. Прибыл во Львов местный клуб, по приказу поднимать на ноги команду округа. А командующий был чудила, говорит: «Выведешь клуб из первой лиги в высшую, я тебе старшего лейтенанта присвою – досрочно!». Ну, а он в ответ: «В жопу ваше звание – я футболист сборной страны и играть буду только в Москве». Тогда его, как младшего лейтенанта, в нашу орденоносную «Железную дивизию» – взводным. Игорек – так мы его называли – офонарел: вместо сборной – взводным в Закарпатье!

– Я слышал про «дурдом» в той дивизии, – заулыбался я.

– Это очень мягко сказано – за год столько здоровья и нервов потерял. Рота сокращенного состава, взводных двое – я да Игорек. Он то в Москву, то в Киев в спорткомитеты ездил, добивался увольнения из армии, а мне через сутки начальником караула. За себя и за того парня. Правда, мячик хороший подарил, бутсы, майку с эмблемой ЦСКА, гетры, спортивный костюм.

Командир полка бесился, а сделать ничего не могли, вот всю злость на мне и ротном срывали. Потом, когда Игорь уволился, я к нему в Москву звонил, он меня в гости приглашал. Я собирался съездить, а меня – в Афган, как только разнарядка пришла. Комполка отомстил за дружбу с футболистом. Скотина!

В помещение ворвался испуганный Голубев.

– Ребята, там Бронежилет Ходячий рвет и мечет, офицеров требует.

– Эльдар, спасибо за предложение, пей сам, а наши стаканы спрячь – Лонгинов сожрет! – забеспокоился я.

– А, Семен! Знаю, знаю. Это «подарок» второго батальона вам. Бывший мой ротный. Хорошая кличка – Бронежилет Ходячий. Надо рассказать ребятам. Гнус, каких свет мало создал.

– А теперь, когда он эту должность получил, стал гнус – в квадрате! Ну, прощай, может, свидимся! – попрощался Сергей и потянул за рукав окончательно разомлевшего и задремавшего Недорозия.

– Подъем, по коням! – заорал я, и мы с гиканьем и свистом побежали на вздрючку.

Вздрючка не удалась. На пороге столкнулись со Свекольниковым, спешащим с радиостанцией в руках.

– Комбат!

Острогин взял наушники и выслушав нам сообщил весть:

– Выходим. Через пять минут – прорыв. Сейчас артиллерия долбит по дороге вдоль канала. Как только она умолкает, мы быстро проскакиваем этот опасный участок до бетонки. Танкисты впереди, затем минометчики, пехота в промежутках. Ник! Ты, как всегда, в замыкании, на последней машине.

– Спасибо, удружил!

– Не за что. Зато я возьму на себя Бронежилета.

Огрызаясь во все стороны огнем из пушек пулеметов и автоматов, колонна выдвинулась от заставы. Кишлак несколько раз ответил автоматными очередями, выстрел из гранатомета разбил привязанный к башне танка деревянный ящик. Ранило танкиста, слегка зацепило одного солдата-минометчика. Но прорыв прошел более-менее удачно, без жертв. Могло быть и хуже. Ненавижу Баграмскую «зеленку».

* * *

В полку было много новостей. Ваня прислал письмо из Союза. А еще говорят, что рыжим не везет. Жив, здоров и зовет всех в гости. Грошиков прямо из санчасти уехал на Суруби в третий батальон, принимать под командование роту. Очень переживал, что замена может затянуться из-за повышения в должности. Сменщика у Голубева «украли» в штабе дивизии, и перебросили куда-то в тылы.

Голубь сизокрылый орал и матерился, бегал по казарме, пинал двери, швырялся табуретками.

– Больше не пойду. Никуда не пойду! У меня был заменщик. Куда его дели? Суки! Я не собираюсь подыхать в этой дыре, в этом долбаном средневековье! Где мой заменщик! Крысы штабные! Сволочи тыловые! Перекупили, украли. Гады-ы-ы.

Сизый заплакал, слезы потекли по испещренным глубокими морщинами щекам.

– Сизый! Успокойся! – схватил я его за руку и потянул в каптерку. – Старшина, пузырь есть?

– Есть, – ответил Веранян, – для замены готовил, на стол поставить – водка, коньяк.

– Доставай водку, будем его в чувство приводить, – попросил я старшину и добавил:

– Гога, пожалуйста, не жадничай. У Голубева нервный срыв. Не выпьет – инсульт может случиться. Налей ему грамм двести и составь компанию. Но только чуть-чуть, тебе сегодня работать. Семен, посиди, расслабься, все будет хорошо. Разберемся, обещаю: найду тебе замену. Найду!

Солдат помыли, вещи разгрузили, сдали донесения в штаб, и наконец-то я добрался до своей конуры. Еще в октябре нас переселили, собрали весь батальон в одном модуле. Штабным построили новое общежитие, но они туда не перебрались. Многие свои комнаты сохранили как и прежде.

Комбат и управление батальона заняли две комнаты, а для прочих офицеров выделили только три помещения. Теснота! Но в тесноте, да не в обиде. Прапорщикам батальона тоже досталось два кубрика, но старшины отказались покидать каптерки, а минометчики затаились в общежитии артдивизиона. В нашей каморке стояли шесть кроватей. Два громадных шкафа создавали тамбур, остальное имущество – стол, заваленный тарелками, ложками, кружками, тумбочки и табуретки. Ничего лишнего. Светомаскировка из фольги закрывала окна, в комнате был полумрак и легкий сквозняк.

Сейчас что-то в комнатенке не так. Но что?

В помещение ворвался Габулов и сразу заорал:

– Замполит! Чего валяешься? Балдеешь? Кайфуешь, плесень?

– Кайфую. Эдуард, чего ты орешь?

– Чего ору? Ограбили нас, вот чего ору!

– Кого нас? Тебя?

– Меня, меня! Может, и тебя, чемодан проверь!

– А с чего ты взял?

– Старшина доложил, что кто-то замок дверной отжал, а потом испугался и через окно вылез. У меня в чемодане две получки лежали – 500 чеков! Украли! Я уже прибегал, проверял. Ты что, не заметил, что дверь не закрыта?

– Да, как-то даже не обратил внимания!

– Вот то и не так, поимели нас в наше отсутствие, пидо… сы! Убил бы, гниду.

Я встал, вытащил свой огромный чемодан из-под кровати. Замки были взломаны и открыты. Брать в них было нечего, но пропала коллекция монет. В Джелалабадской операции в хибаре бойцы нашли большую шкатулку с мелочью. Монеты афганские, индийские, иранские, пакистанские, арабские – всякие-всякие. Я выбрал для коллекции по паре одинаковых, не больше. Набралось штук триста. Теперь их нет. Еще пропала новая тельняшка.