Текст книги "Порошок идеологии (сборник)"

Автор книги: Николай Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Он снова закашлялся, захлебнувшись густой сыростью. Он вынул верстатку из Ольгиных рук и стал быстро набирать. Скоро весь текст прокламации был набран и стянут тугой бечёвкой.

Осторожно, стараясь не просыпать, Николай перенес свинцовый квадрат на машину. Он заключил его в стальную раму. Василий взялся за ручку американки.

– Первая проба!.. – торжественно сказал Николай, – Ну?..

Большое колесо машины закрутилось. Двинулась доска с набором, на верхнюю доску Николай положил белый бумажный лист. Все трое, обступив машину, ждали результата.

– Вот это да!.. – восторженно крикнул Василий. – Вот это работа!..

Отпечатанная летучка была в его руке. Она отпечаталась четко и ясно, черные строчки глубоко вдавились в белый лист.

«Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия»… – красиво чернело наверху. Ниже, сбоку мелкими буквами стояло: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «Товарищи, долго ли мы будем терпеть?» – шел дальше текст воззвания.

В эту минуту все трое забыли про все: и про водяной удушливый воздух, и про коптящее пламя свечей, и про то, что каждую минуту их может нащупать всесильная рука охранки. Они думали только об одном: как хорошо получилась эта первая летучка и как много таких летучек смогут они сделать к концу сегодняшней ночи…

Наверху, в комнате у магазина, тускло горела привернутая лампа. Спящий Вачнадзе проснулся, разбуженный детским отчаянным криком. Он вскочил, босой и всклокоченный, и бросился к люльке. Ребенок кричал – красный, надувшийся, стараясь высвободиться из пеленок. Вачнадзе яростно протер глаза и, дрожа на холодном полу, в одной рубашке стал бегать взад и вперед, убаюкивая своего приемного сына.

Глава V
Филькин теряет нить

Ферапонт Иванович Филькин остановился и, закинув голову, стал разглядывать номер на воротах ветхого дома.

Это был один из деревянных сереньких домов, составляющих общий фон широкой окраинной улицы. Той самой улицы, в конце которой стоял старый кирпичный дом – приют наших революционеров. Но как попал на эту улицу Филькин?

В тот момент, когда, оборвав погоню, Николай уехал на его извозчике, а Ферапонт Иванович, обманутый остался среди безлюдной мостовой, он мог только бессильно грозить кулаками вслед уехавшему врагу. Но очень скоро он пришел в себя и, обдумав дело, решил, что оно еще совсем не так безнадежно.

Он вспомнил об отправном пункте погони – о транспортной конторе «Федин и Сын». Николай был в приказчичьем платье, он провел много времени в конторе. Вероятно, делал там какой-нибудь заказ. Заказ должен быть записан в торговых книгах предприятия. В крайнем случае, если контора откажет, всегда можно сделать насильственный осмотр! Ферапонт Иванович, немедля ни минуты, отправился в контору.

Федин-сын отлучился на его счастье. За высоким прилавком стоял худой длиннобородый старик, чем-то похожий на старообрядца. «Этот-то не из бунтовщиков!» – решил Филькин. Но все же он решил действовать хитростью вначале.

– Здесь транспортная контора? – сказал он, подходя к прилавку. – Я от фабрики Гастон Леруа! – Вывеску этой фабрики заметил невдалеке Филькин. – Срочный заказ на перевозку товаров возьмете?..

Старик степенно поклонился и погладил густую бороду.

– Заказ большой, – продолжал Филькин, – заработать на нем можно!.. Только работу начать сегодня же, сейчас. Подводы через полчаса и на всю неделю. Можете исполнить?..

– Через полчаса нельзя, – старик покачал головой, – никак нельзя… Заказы у нас есть кой-какие… Завтра к вечеру справимся. А сейчас нет!..

– Другие дела отложить бы можно! – сказал Филькин. – А много ль заказов-то?.. – небрежно поинтересовался он.

Старик протянул сухую руку и снял с полки толстую книгу. Он с хрустом переворачивал графленые листы.

– Сейчас скажем… – Он склонился над книгой. – Сын у меня всем ведает… Сына бы дождались… – Он разгладил книгу на последней странице.

Филькин вытянул шею. Он разглядел свежие записи: адреса и фамилии заказчиков. Он быстро прочитывал их одну за другой.

– Заказов неисполненных три, – медленно сказал старик. Желтым блестящим ногтем он водил по ровным строчкам. – Нет, два… Один сын исполнять поехал! По доставке мебели, по перевозке рису, по отправке гвоздей… Завтра к обеду кончим!

Он захлопнул книгу и взглянул на посетителя.

Ферапонт Иванович отступил к двери.

– Нет, завтра поздно, – раздумчиво сказал он. – Вот сегодня бы, если… Ладно, поищем других… Ну, до свиданьица…

Он вышел, осторожно прикрыв дверь.

Он торжествовал. Спокойно, без насилия, без шуму узнал он адреса заказчиков конторы. Он читал в памяти, как в книге. Но все же на всякий случай остановился и записал все три адреса на бумажке, вынутой из кармана.

Вот таким-то образом, после напрасного посещения двух других мест, очутился Ферапонт Иванович на Тихой улице, возле восточной лавки наших знакомых…

Против старого дома расхаживал городовой. Толстый низенький кавказец в сером пиджаке стоял в дверях лавки под вывеской «Сухие восточные товары». Филькин уже хотел перейти улицу, но какое-то подозрительное движение в темном подъезде привлекло его внимание.

Он свернул туда как бы невзначай и – нос к носу столкнулся с растерянно смотрящим Архимедовым.

– Ты как здесь?.. – спросил изумленный Филькин.

– Я, право… – лепетал Архимедов. – Я так… я сам по себе… Если вы пришли, я уйду, Ферапонт Иванович…

Филькин понял все. Этот филер, выскочка, ведет дело на свой риск, он хочет подвести Филькина, выхватить у него награду! Оскалив зубы, Филькин схватил Архимедова за воротник.

– Да ты как осмелился?.. – зашептал он грозно. – Твое место где?.. Тебе в Замоскворечье быть, за собранием террористов филить… Ты откуда сюда выскочил?!

Архимедов, слегка осмелев, взглянул в глаза Филькину.

– Я, Ферапонт Иванович, на свой страх… в рассуждении награды… Как пошли вы вчера за этим Николаем, я контору не оставлять решил… а хозяин конторы-то, молодой Федин, как раз подводу грузить начал. Я за подводой тихой сапой… ну, и раскрыл.

– Что раскрыл-то?.. Дурак!.. – пробурчал Филькин.

– А это уж, Ферапонт Иванович, дело наше!.. Как в рассуждении награды… – Архимедов солидно замолчал.

– Слушай, Архимедов… – голос Ферапонта Ивановича вдруг стал необыкновенно мягким. – Что ты все награда да награда! Разве не поделюсь я с тобой?.. Ты мне помог? Помог. Ну, и получай процентов двадцать али двадцать пять. Ей-богу, а? Филькин, брат, такой человек… я поблагодарить сумею! Только, брат, уж ты мне не мешай. – Он умоляюще глядел на Архимедова.

Он замолчал. Он убеждал Архимедова взглядом. И Архимедов как будто поверил ему.

– Что ж, Ферапонт Иванович! – доверчиво сказал Архимедов. – Если так, я согласен. Я уйду! Только вот в рассуждении награды… – Подозренье снова зажглось в его глазах.

– Об этом не думай!.. Отблагодарить сумею!.. – умеренно сказал Филькин.

Он подождал, пока унылый Архимедов, постукивая зонтиком, не исчез за ближайшим углом. Тогда он тоже вышел из подъезда и быстрой походкой двинулся к двери кавказской давки.

Вачнадзе все еще стоял в дверях магазина, когда сгорбленный старик с морщинистой кожей лица в длинном рыжем пальто и в нахлобученной шляпе стал переходить улицу, прямо направляясь к нему. Вачнадзе стоял, отчаянно зевая. Он вовсе не выспался в эту ночь. Но когда покупатель подошел к его двери и решительно вошел внутрь, Вачнадзе забежал вперед и любезно замер за прилавком.

Зорким взглядом Ферапонт Иванович окинул всю обстановку помещения. Лавка – как лавка. На полках стояли шершавые головы сыров, серела блестящая халва, мешки с сухими фруктами высились у прилавка. Сзади прилавка была прикрытая дверь внутрь. Квадратный люк в полу был заперт на грузный замок.

Вачнадзе стоял в услужливом ожидании. Свет сквозь витрину падал на его лицо, оставляя в тени лицо Ферапонта Ивановича.

Опершись локтями на прилавок, Филькин вскинул проницательные зрачки.

– Вы Вачнадзе будете? Владелец магазина? – осведомился он.

Вачнадзе поклонился. Полная готовность была на его смуглом блестящем лице. Но в глубине черных глаз вспыхнул какой-то огонек.

– Мне бы Николая повидать, приказчика вашего… сродственники мы будем! – медленно продолжал Филькин.

– Ныколая нэт, – сказал недружелюбно кавказец. Он покраснел и сжал кулаки. – Нэт никакого Ныколая!..

– Как же это нет?.. – мягко удивился Филькин. – Не может этого быть. Николай, невысокий такой, с усами… вот эдакий…

Быстрым движением он извлек из кармана фотографию и поднес ее к лицу Вачнадзе. Вачнадзе глядел на нее со злобой.

– Нэту Ныколая! – повторил он. – Был Ныколай и нэт. Уволен за разврат. Вчера. Если вернется, рэзать буду. Вот!.. – Вачнадзе бешено заблестел зрачками.

– Да как же так нет? – Филькин был сбит с толку. В следующий же момент он оправился и хмуро взглянул на Вачнадзе.

Он вытащил из кармана бледно-серый маленький билетик и бросил его рядом с фотографией на прилавок.

«Служащий городской губернской полиции, – прочел трепещущий кавказец, – которому надлежит оказывать полное содействие при всех его законных требованиях при исполнении служебных обязанностей, что подписью и приложением казенной печати удостоверяю. Градоначальник, Его Величества Свиты Генерал-Майор».

Подпись расплылась в глазах Вачнадзе.

«Кончено! Провалились!» – мелькнуло в уме. Но новая неожиданная мысль вдруг озарила его. Он бросился к двери и стремглав выскочил на улицу.

Филькин по привычке кинулся за ним. Но он отступил удивленно, увидев, что Вачнадзе возвращается обратно, ведя за руку высокого постового.

– Гаспадын начальнык! – повторял Вачнадзе, вводя городового в лавку. – Гаспадын начальнык, вот тоже гаспадын из полиции! Расскажите им про Ныколая!

Городовой посмотрел на Филькина. Ему внушали подозрение его выцветшая шляпа и длинное рыжее пальто.

– Вы кто такой будете?.. – спросил городовой.

Филькин протянул ему свой билет.

– Вам что, собственно, надо?..

– Захлебываясь, Вачнадзе рассказал о допросе Филькина и о своих объяснениях.

– Николай уволен, – сказал самодовольно городовой. – Вы что же раньше-то думали?.. Вчера здесь вся улица сбежалась, как он его провожал. Стул-то починил, что ли?.. Это он Николая этим стулом по спине огрел!.. – вежливо пояснил он Филькину.

Филькин посерел. Лакомое дело вырывалось из рук. Он решил пустить в ход свой последний козырь.

– Охранным отделением, – сказал он раздельно, – был задержан ящик с подозрительным содержанием. После вскрытия в ящике этом была обнаружена земля. Расследование установило, что ящик отправлен из вашего магазина при посредстве Николая и еще какой-то женщины. Вы тоже ничего не знаете об этом?..

Результат от этих слов был чрезвычаен. Вачнадзе пошатнулся, схватился за сердце, побледнел, потом побагровел.

– Что такое?.. – резко крикнул Вачнадзе. – Ящик с замлей, Ныколай и женщина?.. Ой, мои покупатели, мои деньги, мой кавказский товар!..

В отчаянии Вачнадзе поднял руки. Твердая решимость отразилась в ею глазах. Он толкнул внутреннюю дверь и исчез за ней. Филькин немного поколебался и, нащупав револьвер, бросился за ним. Унылый городовой лениво шел сзади.

В задней комнате стоял полумрак. Занавески были задернуты. На белой высокой кровати неподвижно сидела женщина. Она сидела, вся съежившись, глядя куда-то вдаль. Когда дверь открылась, Ольга не повернула головы, продолжая раскачивать люльку с кричащим ребенком.

Вачнадзе подскочил к окну и отдернул занавеску. Подбежал к Ольге и схватил ее за руку. Она повернулась к вошедшим.

В дневном свете, наполнившем комнату, уставленную вещами и завешанную одеждой, ее красивое лицо казалось бледным и очень измученным. Большие синие круги были вокруг Ольгиных глаз. Но она не сказала ни слова, в упор глядя на Вачнадзе.

– Говоры! – кричал Вачнадзе, топая перед ней ногами. – Говоры, что с товаром делала? Куда Ныколай товар дэвал?.. Зарэзали мэня, осрамыли!.. Товары!.. – Он тащил Ольгу с кровати.

– Какой товар?.. – усталым голосом спросила Ольга. Она перевела равнодушные глаза на Филькина и городового, стоящих у входа. – Долго ты будешь надо мной издеваться?..

– Я издаваться!.. – Вачнадзе трагически захохотал. – Я над ней издаваться!.. Она с любовником своим товар украла, в ящики землю пихала, вместо товара землю отправляла, я им варил, товар упаковывать позволял. Говоры, за сколько мой кавказский товар продала?.. Арэстуйтэ ее!.. – крикнул он азартно, повернувшись к городовому и тыча пальцем в Ольгу. – Арэстуйтэ ее, нэвэрную жену!.. Нэ хочу с нэй жить, ножом буду рэзать!..

С искренним изумлением Ферапонт Иванович глядел на всю эту сцену.

– Видишь ты, в чем дело… – шёпотом пояснил ему городовой. – Приказчик его, Николай этот самый, ее полюбовником был. Товар они, значит, у него воровали, а ящики пустые землей набивали. А этот простота и не видит. Только я ему кое-что раскрыл. С этого все и пошло. Я, брат, знаю!.. У меня самого две жены сбежало.

Между тем Вачнадзе схватил Ольгу за рукав и потащил в кухню. Он распахнул наружную дверь. Осенний холодный ветер ворвался в комнату.

– Уходы! – ревел Вачнадзе, яростно стуча костяшками согнутых пальцев в каменную капитальную стену. Почему-то он стукнул всего четыре раза и потом опустил кулак. – Уходы!.. Жить с тобой нэ хочу!.. На улице заморожу!..

– Ну, это ты не смей!.. – строго сказал городовой. – Здесь тебе не Турция, не Кавказ! Поучить должен, а на улицу гнать не моги!.. – Ему вдруг стало жалко молчаливую жену Вачнадзе.

А в это время Филькин один остался в комнате. Он зорко оглядел ее: тут не замечалось ничего подозрительного, шкапов не было, негде было спрятаться и половине человека. Он заглянул за занавеску в углу, сделал вид, что уронил шапку, и, подымая ее, глянул под кровать. Пройдя в кухню, как бы мельком, он посмотрел за печь, на лежанку.

Он был глубоко разочарован. Неужели же все дело с землей кончилось таким пустяком? Неужели Николай не имеет никакого касательства к лавке? Вдруг стопка бумаги на столе привлекла его внимание.

Он взял один листок. Листок был белый, тонкий, это был очень хороший сорт бумаги. «Зачем им такая бумага?» – подозрительно подумал Филькин.

– Хорошо! – сказал Ферапонт Иванович. – Хороши вижу я, вы здесь ни при чем. О случившемся, о Николае то-есть, составим протокол в официальной форме. Фамилия ваша?.. Вы привлекаетесь, как свидетель.

Он сел за столик и, взяв из стопки два листа, стал быстро писать протокол. Городовой потоптался и вышел из комнаты в магазин…

– Ух! – сказал через десять минут Вачнадзе, широко улыбаясь и стирая с лица пот. – Ну и история! Товарищ Ольга, ты меня извынишь за этот тарарам?..

Филькин только что ушел, забрав с собой листы протокола и еще раз окинув все проницательным взглядом. Стоя у окна в магазине, Вачнадзе и Ольга следили за тем, как он подошел к городовому, сказал ему несколько слов и, сгорбившись, зашагал вдаль…

– Ах, Сандро! – ответила Ольга, улыбаясь. – Разве я могу сердиться? Ты спас нас этим скандалом… Ты знаешь, если бы был обыск… Подумай, я только что упаковала литературу для отправки!..

Она быстро прошла в комнату и задернула занавески. Подойдя к ребенку, она взяла его на руки и вынула из люльки объемистый бумажный сверток.

– Бедный мальчик!.. – сказала Ольга, укачивая ребенка. – Ему было жестковато лежать на этих летучках. Ничего, не плачь, ты сделал хорошее дело!

Вачнадзе подошел к капитальной стене и снова стукнул в нее костяшками пальцев.

– Прэдупрэдил, – сказал он довольно и сел на кровать. – Тэперь все в порядке! Они продолжают работать.

Глава VI
Глаза охранки

Поздно вечером, когда затихло все и желтые газовые фонари зажглись вдоль Тихой улицы, задняя дверь восточной лавки отворилась, и круглая голова Сандро Вачнадзе выглянула наружу.

В воротах не было никого. Голова повернулась вправо и влево, и затем Вачнадзе вышел за дверь. Он выглянул на улицу, прищелкнул языком, и закутанная женская фигура бесшумно выскользнула вслед за ним.

– Ныкого! – тихо сказал Вачнадзе. – Ны души. Товарищ Ольга, скорее!..

Закутанная фигура – это была Ольга – слегка кивнула головой и заскользила вдоль улицы. Вачнадзе долго смотрел ей вслед. Затем отступил в темные ворота. Дверь магазина закрылась.

А Ольга между тем быстро шла по ровному освещенному тротуару. Фонари светили слабо, мрак скапливался по углам, полосы света и темноты чередовались на улице. Ольга свернула в переулок.

Здесь она ускорила шаги. Переулок был еще темнее, свет шел только из домов, несколько раз на перекрестках Ольга нерешительно останавливалась, соображая дорогу. В руках под большим платком она крепко держала плотный квадратный пакет.

Из-за черных туч показалась луна. Она вылезла, круглая и блестящая, как-раз в тот момент, когда переулок кончался, и широкий вид на окрестности открылся перед Ольгой.

Здесь кончались городские постройки. Обрывистые голые холмы спускались понуро вниз. Далеко внизу за отдельными освещенными домами блестела широкая река. Слева был мост, гремело уличное движение, яркие фонари дрожали в темной воде. Справа вдалеке высились освещенные корпуса текстильной фабрики братьев Морозовых.

Фабрика была освещена, мерное биение машин шло от ее корпусов. В густой темноте она мерно содрогалась всем своим тысячеглазым телом. На этой фабрике день и ночь сотни рабочих сгибались у неумолчных станков…

Теперь Ольга шла вдоль набережной. В лунном неярком свете на холме возникла перед ней низкая колокольня приземистой церкви. Железная ветхая решетка выступила из темноты. Решетка была сломана во многих местах. Ольга шагнула через железный прут и вышла на заросшую кустарником аллею.

Она была на старом кладбище, покрытом осенними листьями, установленном грузными памятниками и покосившимися крестами. Тучи скрывали и открывали луну. Черные кусты тянулись со всех сторон. Ольга прижала сверток и с бьющимся сердцем двинулась вперед.

В конце главной аллеи возвышался квадратный мраморный памятник, воздвигнутый в честь какого-то коммерсанта. Толстый ангел с обвисшими крыльями подымал над ним сложенные руки. Ольга подошла к памятнику и сняла с головы платок.

– Товарищ Ольга!.. – раздался осторожный шёпот. Этот шёпот шел как-будто от ангела, стоящего наверху.

– Я… – прошептала Ольга, – товарищ Эн?..

– Так точно… – Темная фигура – это был член комитета – вышла из-за памятника и подошла к ней. – Я уж думал, вы не придете… Но почему вы?.. Я думал Николай…

– Николай провалился, – резко сказала Ольга. – Куча неприятностей!.. У Федина сегодня был обыск. К счастью, ничего не нашли… Вот литература…

– О-го!.. Солидно!.. – товарищ Эн подхватил сверток. – Но вы-то, до вас они не добрались?..

– Нас выследили тоже! – Ольга присела на подножье памятника.

– Выследили?.. Вас?.. – товарищ Эн отступил.

– Да. Сегодня были охранники… Вачнадзе сплел целую басню. Кажется, поверили… Но если б не его находчивость… Ведь знаете, Николай остался у нас. Он с Василием ждали внизу…

– И как вы, товарищи?.. – спросил комитетчик.

– Пока, по-моему, мы в безопасности… Николай расхаживал по городу, он слишком рисковал… Теперь для связи буду я. Если комитет согласен, мы думаем продолжать дело!..

– Правильно!.. – комитетчик потер лоб. – Мы не можем ждать больше!.. Валяйте, печатайте, пока возможно!.. Вот текст следующей листовки!

Он пожал Ольгину руку. Из-под темного платка на мгновенье блеснули Ольгины серые глаза. Ее стройная фигура исчезла за кустами.

– Боевая баба… – сказал товарищ Эн. – Ночью, одна, не боится… Да и все они отчаянные парни… Если провалятся – это будет удар!

Он подхватил сверток и вновь обогнул памятник. Прошло минут двадцать. В небе стояла луна, черные и белые кресты простирали в стороны прямые руки. Где-то завыла собака. Вдруг легкий тревожный свисток раздался совсем близко.

Из-за памятника ответили тем же. Через несколько секунд худая фигура выступила из кустов.

– Товарищ Семен?.. – прошептал ожидающий.

– Товарищ Эн?..

Вновь пришедший подошел вплотную. Он был тощ и высок, одет в пиджачную пару, из-под изломанной кепки смотрели голубые глаза.

– Пока никого нет?.. – спросил он.

Вновь раздался еле слышный свист. Вторая фигура вышла из-за кустов.

– Вот что, ребята!.. – сказал комитетчик. – Этот сверток для вас двоих. Здесь летучки, восемьсот штук. Завтра раздадите на фабрике по цехам. Ты, Семен – на ткацкой, ты, Сидоров – на красилке. Теперь хорошо, типография под рукой, с литературой заминки не будет… Только, смотрите, осторожно!.. Все понятно?..

– Как будто все! – разом ответили рабочие.

– Ну, товарищи, пошли!.. – сказал товарищ Эн.

Он двинулся первый и исчез в черных кустах. Вслед за ним последовали оба другие…

Иван Родионов, новый ткач фабрики братьев Морозовых, сидел на своей кровати в общей фабричной спальне и писал письмо домой.

Собственно, ткачу Родионову принадлежала только половина всей кровати. Братья Морозовы были люди деловые и не могли слишком баловать своих рабочих!

В общих спальнях каждая обычная кровать была разделена посредине продольной дощатой перегородкой, узкие грязные тюфяки свешивались на пол с той и другой стороны. Вся огромная комната спальной была плотно установлена такими двойными кроватями.

Закоптелая керосиновая лампа, покачиваясь посредине, еле освещала эти кровати. Концы спальной тонули в полной густой темноте. Дружный измученный храп наполнял воздух. Спали рабочие, утомленные каторжной двенадцатичаоовой работой. Но кровать Родионова была посредине, и он мог позволить себе удовольствие написать письмо домой.

«Дражайшая наша супруга, – писал Иван Родионов. – Прежде всего извещаем вас, что нахожусь я в добром здравии, но опять же на другой работе. Времена сейчас тяжелые, рабочих рассчитывают до невозможности, потому, говорят, война и терпеть должны все. Но свет не без добрых людей, а потому я у дела снова. А работаю я на фабрике братьев Морозовых, а фабрика у нас огромадная, одних рабочих две тысячи душ. И работает здесь еще сын сестры Семен. Парень он неспокойный, против хозяев говорит и все такое, а потому рабочие очень его уважают, а я не то что бунтовать, а только о том и думаю, как бы домой вернуться и наш погоревший дом отстроить. И мучаюсь я этим денно и нощно».

Иван Родионов вздохнул и послюнявил огрызок карандаша. Был он маленький, юркий мужиченко, с карими зрачками, с лицом, до самых глаз заросшим рыжеватой бородой. Ему хотелось спать, ломило спину после дня работы. «Завтра докончу» – подумал он и сунул листок под кровать.

Дверь спальной открылась. Какая-то фигура пробиралась вдоль темных кроватей. Иван Родионов прилег на узкий матрац.

Вошедший – это был Семен – дошел до него и сел на кровати напротив. Кровати стояли так близко, что, лежа на одной, можно было дотянуться рукой до середины соседней. В тусклом свете выступало костлявое лицо вошедшего с ясными голубыми глазами и белокурой жидкой бородкой. Родионов пошевелился и взглянул вошедшему в лицо.

– Что, дядя, не спишь?.. – тихо спросил Семен.

– Не сплю, племяш! – ответил Родионов. Он повернулся на спину и стал свертывать козью ножку. – Все думаю, все думаю, браток!

– О чем думаешь-то? – рассеянно спросил Семен.

Только недавно они встретились на этой фабрике – Семен, уже давно ушедший в город, и Родионов, недавно приехавший на заработки. В деревне Родионов считался мужиком болтливым и нетвердым. До сих пор Семен не мог определить, что за человек его родственник и односельчанин.

– О Сизове, браток, думаю!.. – простонал Иван Родионов. – Все о нем, каково ему сейчас!.. Эх, скрутили нас, браток, совсем скрутили!.. Эх, плохо…

Сизов был рабочим ткацкой фабрики. Только вчера с ним случилось большое несчастье. Неисправный станок захватил на ходу и раздробил ему руку. Сейчас Сизов лежал в фабричной больнице.

– С Сизовым дело плохо, – тихо ответил Семен. – Это у нас раз-два… Подлечат и ползи на сторону… без руки-то он нам не нужен. О пособия там, или о чем другом и не говори…

– И неужели же так и будет?.. – Иван Родионов повернулся и всплеснул руками. – Неужели не вступится никто?.. Неужели же парню погибать дадим?..

Семен прямо взглянул на него. Что-то подозрительное почудилось ему в горячих словах дяди.

– А что же, по-твоему, здесь делать нужно?.. – холодно спросил он.

– Уж и не знаю… – Родионов сел на кровати. – Забастовать бы, что ли, или директора избить… – Он робко взглянул на Семена.

– Мы, дядя, не хулиганы, – резко сказал Семен. – Это ты все не то…

– А что ж делать-то?.. – поинтересовался Иван Родионов.

– Объединиться нужно!.. – сказал племянниц неохотно. – Социального страхования требовать… ограждения машин… ну, да это разговор долгий… Ты вот что лучше мне расскажи, как ты к нам на ткацкую сюда попал?..

– Как попал?.. – Родионов шевельнулся. – Очень свободно. Пришел! с другими. «Ты ткач?» – «Ткач!» – Как раз место свободное есть, прогнали кого-то. «Хочешь поступать?» – «Хочу!» Ну и взяли, а что?..

– А вот что, дядя! – Семен затянулся. – Язык тебе все же придерживать нужно. Очень уж ты разговаривать любишь… Знаешь, с одной фабрики турнут, с другой турнут, а потом дадут волчий билет, занесут в списки, – кто тебя примет!.. – Он с жалостью посмотрел на соседа.

– Занесут так занесут! – Родионов лег на спину. – Я, Сеня, такой человек, я не могу против правды. Вот лежу и думаю, как бы Сизову помочь… лежу и думаю.

Семен не отвечал. Не раздеваясь, он сидел на постели, куря папироску. Скоро Родионов стал тихо посапывать носом.

Он дышал ровно и мерно, как спящий. Семен встал и затушил козью ножку. Он нагнулся над соседом и долго смотрел ему в лицо.

Родионов действительно спал. Семен отошел к постели, снял пиджак, вынул из-под него два толстых бумажных свертка. Он откинул матрац у изголовья и быстро сунул пачки туда.

Он уже не смотрел назад, на кровать Родионова. Но если бы он взглянул дуда, он бы увидел, что Родионов слегка повернул голову, и один его широко раскрытый глаз внимательно следит за всеми движениями соседа.

А когда Семен спрятал свертки и стал раздеваться, он опять не увидел ничего подозрительного. Родионов крепко спал, лежа на спине, спокойно сомкнув свои морщинистые веки…

Рано утром над спящим предместьем в сырой осенней темноте начинал завывать одинокий фабричный гудок. Ему отвечал другой, подхватывал третий. Скоро весь воздух наполнился мучительным сиплым надорванным воем.

Усталые люди вскакивали, дрожа, одевались, не попадая руками в одежду. Задержаться нельзя, хозяин пользуется каждым случаем: опоздаешь на полминуты – уже вписан прогульный день. А спину ломит после вчерашней работы, болит голова, телу так к хочется упасть на жесткие доски. Но на фабрике ждет усталая смена, чтобы сдать станки, занять места идущих на работу. Гудит гудок, и тысячи заспанных людей выливаются на улицу и текут в темноте к новой двенадцатичасовой работе.

Мужская казарма братьев Морозовых подымалась тоже. Семен Яркин вскочил вместе с другими. Точно невзначай сунул он руку под матрац. Летучки были здесь – две вчерашние плотные пачки. Незаметно он спрятал их под пиджак и взглянул на соседа. Родионов широко зевал, крестя рот и натягивая стоптанный сапог. Семен торопливо вышел на улицу.

Этот день на фабрике работали, как всегда. Струилась белая пряжа в прядильном отделении, стучали станки в ткацком, в отбельном, сушильном и шлихтовальном белый густой пар заполнял низкие мастерские.

Стояла жара, вентиляторов не было, сырой ветер, врываясь в открытые окна, пронизывал потных людей до костей.

В шлихтовальном отделении мелькали голые костлявые тела. Только Семен Яркин работал в пиджаке. Он подходил то к одному товарищу, то к другому, что-то тихонько передавая им.

Некоторые пугались, некоторые быстро хватали передаваемое, и все подозрительно косились на мастеров и проходящих мимо посторонних. В этот день все замечали, что уж очень часто бегал Семен в нижний общий клозет.

– Ну, как живем, Акимыч?.. – спросил ткач Родионов, подходя к соседу по работе. Тот только-что вернулся из клозета, Родионов видел, что он что-то быстро прячет в карман.

– Ничего, твоими молитвами!.. – хмуро ответил старик. Он не доверял разговорчивому соседу. Но Родионыч заметил что то, что он прячет, было смятой большой печатной бумажкой.

«Что-то много сегодня до ветру ходят!.. – подумал Родионов. – Осмотреть разве, что там такое?..»

Улучив свободную минуту, юн тоже спустился в клозет.

Здесь, на минуту отрываясь от дела, сходились рабочие перекинуться парой слов. Кучка из нескольких человек стояла у входа. В руках держали какие-то бумажки. Один рабочий кричал:

– А я говорю, правильно пишут!.. В самую точку!.. Говорю, царь во всем виноват. Не потакал бы фабрикантам – не было бы жандармов да казаков. Разве мы так бы с толстопузыми боролись! Мы бы им показали Кузькину мать!..

– Ну, ты не гуди! – возражал другой рабочий. – Государь-то наш здесь не при чем. Министры да генералы его обманывают. Он, батюшка, и не знает, как народу его живется. А бумажки эти, тьфу, народ бунтуют только!..

– Эх, ты, борода, – вмешался третий. – Что же он слепой, царь-то твой? А войну с япошками не он затеял?.. Тоже министры обманули?.. Зачем война? Рабочих и крестьян поубавить: очень уж много нас развелось!..

– Земли у нас маловато, – нерешительно сказал кто-то. – За землю, говорят, война. Земли крестьянам прирежут…

– Жди, прирежут!.. – крикнул первый. – Тебя прирежут, а не землю. Земли дать хочешь – у помещиков отбери. Вот в бумажке этой пишут…

Он взмахнул прокламацией и замолчал, увидя входящего Родионова. Родионов подошел к кучке.

– О чем, братцы, калякаете?.. – Он прикурил у одного, – О забастовке, чай?.. Право, братцы, пора бастовать!.. Жизнь, прямо сказать, пошла невтерпеж. Листки здесь, слышно, какие-то раздают!.. Вот бы почитать…

Рабочие уходили один за другим.

– Нет, зачем бастовать… – вяло сказал последний. – Мы довольны, другие и не так еще живут. Нам бастовать не с чего. Вот, хочешь – прочти… – Проходя мимо Родионова, он сунул ему в руку свернутый листок.

Родионов жадно схватил листок. «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия» – было напечатано на нем. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «Товарищи, долго ли мы будем терпеть?» – Родионов сунул летучку в карман и снова вернулся к работе…

Двенадцатичасовой день кончился. Плотной шеренгой рабочие выстраивались у ворот. Перед выходом каждого раздевали, надсмотрщики быстро перебирали одежду и бросали ее дрожащим голым людям. Таков был обычай на фабрике Морозовых. Хозяева боялись воровства и принимали свои меры.

Родионов вышел один из первых. Отойдя от ворот, он вначале шел в общей толпе. Он терся среди других, прислушивался к разговорам. Завернув за угол, оглянулся, не следит ли кто-нибудь за ним. Потом бросился бежать, сломя голову, не оглядываясь по сторонам.