Текст книги "Порошок идеологии (сборник)"

Автор книги: Николай Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Дир Туманный
Порошок идеологии

Тайна старого дома

Роман приключений

Глава I
Замечательный сыщик

Осенним хмурым утром 1904 года, в тот промежуточный час, когда рабочий люд уже давно разошелся по фабрикам и заводам, а фабриканты, помещики и люди тому подобных занятий пьют в постели кофе или досматривают последний сладкий сон, в узкие ворота местного охранного отделения быстро прошел человек не совсем обычного вида. Человек кивнул жандарму, стоявшему у ворот, и, войдя в первый подъезд, стал подыматься по крутой и грязной лестнице.

Во втором этаже у двери с надписью: «Отдел наружного наблюдения» он остановился, взглянул на дверь и не спеша вынул из кармана синий клетчатый платок.

Он был одет в долгополое, потертое пальто и круглую шляпу, слегка сдвинутую на морщинистый лоб. На вид ему было лет пятьдесят. Над впалым ртом топорщились подстриженные бурые усы, проницательные глаза блестели из-под седых бровей. Он был высок и сутул, сгибался все время вперед, будто высматривая что-то. Шел он неслышно, вкрадчивой и быстрой походкой.

Вынув платок и зажав его в левой руке, вошедший слегка отвернулся и, поднеся к носу два пальца, высморкался на пол с трубным пронзительным звуком. Он вытер пальцы о полу пальто, расправил платок и провел им по коричневому носу. Затем он открыл дверь и шагнул в шумный коридор охранки.

В этот коридор с обеих сторон выходили белые облупленные двери. Мимо стройного ряда дверей шныряли юркие человечки в штатском и звенели шпорами блестящие жандармы. Кучка из трех филеров стояла возле первой двери.

Один из них выглядел почтенным господином в мягкой фетровой шляпе, в золотых солидных очках и с тростью с костяным набалдашником. С приятной улыбкой на плоском лице он рассказывал что-то грязному оборванцу. Тот слушал, заложив руки в карманы, с фуражкой, сдвинутой на затылок. Здесь же стоял третий филер – с бородавкой на носу, одетый в новое студенческое пальто.

– Ферапонту Ивановичу почтение! – дружески приветствовал вошедшего первый. Старик подал ему морщинистую руку. Поздоровавшись так же с двумя другими, он двинулся в конец коридора.

– Большого ума человек! – значительно сказал филер в очках, смотря ему вслед. – Голова… В начальники метит!.. Смотрит-то, смотрит как! Видали? Не без того, что новое дело! Значит, готовьте кому-нибудь кандалы, господа тюремное начальство!..

– Он тоже из филеров… из наших?.. – спросил юноша в студенческом пальто. Он был новичок, работал второй день и не знал еще местных знаменитостей.

– Из наших? – собеседник блеснул золотом очков. – Из наших? Эх, вы, молодой человек! Из наших он, да не из наших! Ферапонт Иваныч – это звезда-с! Без Ферапонта Ивановича, может, и охранки не было бы никакой! Одного жалованья ему сто в месяц выходит… Знаете ли вы, что есть Ферапонт Иваныч?

Он поднял палец и строго посмотрел сквозь стекла очков. Молодой человек был смущен. Он покраснел и стал теребить свою бородавку.

– Ферапонт Иванович Филькин, – продолжал оратор, – тридцать лет бессменно на посту борется с революционной крамолой. Проницательность и ум – вот что такое Филькин! Отвага и преданность делу – вот что есть Ферапонт Иванович. Намедни его превосходительство генерал-губернатор, посетив охранное, Ферапонта Ивановича к себе призвал! Да-с! Улыбнуться изволил и при всех ему руку пожал! «Вы, – говорит, – Ферапонт Иванович, наша гордость! В Европе, – говорит, – Шерлок Холмс и Пинкертон, а у нас – вы!» И из собственного портмоне радужную вынули и Ферапонту Ивановичу подарили. Вот, молодой человек, что есть Ферапонт Иванович!..

– Я слышал – еще Архимедов… Тоже хороший сыщик, – нерешительно возразил молодой человек. Господин в очках и оборванец посмотрели на него с изумлением.

– Архимедов – щенок! – крикнул господин в очках. – Архимедов в охранном без году неделю служит. Да разве можно сравнить! Ферапонт Иванович – и Архимедов! – оборванец фыркнул и поднял худые плечи.

– Ферапонт Иванович образованный семьянин! Семью в страхе божием держит, – густым голосом сказал оборванец.

– И верующий, церковь посещает в табельные дни! – поддержал очкастый с жаром.

– А чтобы выпить – ни-ни! Иеромонах! – с искренним сожалением докончил оборванец.

Между тем, тот, к кому относились все эти лестные похвалы, миновал коридор и открыл крайнюю дверь с надписью: «Архив». Он вошел в комнату, плотна уставленную шкапами. Шкапы тянулись вдоль стен, их ровные полки были заполнены рядом тяжелых альбомов.

«Партия социалистов-революционеров (террор)», – чернела надпись над одним шкапом. «Партия анархистов», – гласила надпись рядом. «Партия социал-демократов (большевиков)». «Партия»… «партия»… «партия»… Надписи тянулись вокруг всей комнаты, обозначая каждый вместительный шкап.

Около окна, за широким столом, возле длинных ящиков с разноцветными табличками сидел, согнувшись, и писал горбатый человек в круглых железных очках. Он поднял голову и взглянул на Филькина.

Ферапонт Иванович кивнул ему головой и, с минуту поколебавшись, направился к шкапу с надписью: «большевики»…

Теперь, на втором десятилетии советской власти, у нас уже есть слова, которые утратили живой смысл, служат лишь напоминанием о навсегда ушедших днях. Таких слов много, все они относятся к мрачным временам самодержавного режима. Среди этих слов есть слова: охранник, филер, провокатор.

Во времена царской власти в каждом большом городе обязательно существовало таинственное учреждение – охранное отделение, орган борьбы с революционной опасностью. В нем работали и военные – жандармы, и штатские лица. Охранка состояла из двух основных отделов – отдела внутреннего и наружного наблюдения.

Работа «Отдела внутреннего наблюдения» до сих пор покрыта густой завесой таинственности.

Здесь служили провокаторы – тайные агенты, невидимые уши охранки. Какой-нибудь человек – рабочий, служащий, член революционного кружка – из нужды или под влиянием угроз в один прекрасный день продавал охранке свою честь и совесть. С виду он оставался прежним человеком, продолжал работать по-прежнему, но окружающие его, сами того не зная, становились жертвами этого шпиона.

Бывали случаи, что пять-шесть рабочих сойдутся наедине поругать тяжелую жизнь, прочесть революционную листовку. На следующий день все шестеро выбрасывались с завода. Пятеро выбрасывались навсегда, зато шестой сейчас же снова принимался на работу. Этот-то шестой и был провокатором, Иудой, секретным служащим «Отдела внутреннего наблюдения»…

«Отдел наружного наблюдения» был больше похож на настоящее заправское учреждение.

В нем работали шпики-филеры, сыщики политической полиции. Эти русские Пинкертоны должны были гоняться за революционерами, раскрывать тайные организации, арестовывать борцов за свободу. Они переодевались в разные костюмы, проникали в закрытые собрания, их узнавали, били, они встряхивались и работали снова. Это был жалкий и трусливый народ, в большинстве неудачники в жизни. Они получали гроши, работали кое-как, и только и мечтали перейти на более спокойную работу.

Но изредка встречались сыщики, по-другому смотрящие на дело. Они ненавидели революционеров, всерьез боролись с ними, они всю свою жизнь отдавали работе ищеек. Начальство любило их и выделяло. Именно к таким филерам принадлежал Ферапонт Иванович Филькин…

Подойдя к шкапу, Ферапонт Иванович вынул один альбом. Перелистав его, поставил на место. Подумал, вынул другой. Он быстро перекидывал ею картонные страницы.

Тысяча фотографических снимков и записей примет были собраны в этих альбомах. Каждый революционер, арестованный хоть раз, оставлял о себе память на этих твердых листах. Он фотографировался, измерялся, ею личность навсегда запечатлевалась в архиве охранного отделения…

Ферапонт Иванович просматривал уже третий альбом. Была тишина. Только шуршали страницы и скрипело перо горбуна, сидящею за столом. Вдруг Филькин вздрогнул. Он нашел нужный ему портрет.

Прямо на него с середины серою листа глядело бледное лицо молодою человека с прямым носом, большим подбородком и твердо стиснутым ртом. «Петр Сергеевич Шведов, – стояло под фотографией. – Лет – 26. Социал-демократ. Кличка Николай. Имеет связь с заграницей. Арестован в 1903 году, сослан в Сибирь, в места не столь отдаленные». Ниже, другими чернилами было приписано: «Бежал с каторги в апреле 1904 года».

– Так! – задумчиво сказал Ферапонт Иванович. – Так!.. – повторил он, держа раскрытый альбом.

Апрель 1904 года! Это было четыре месяца назад. Обманув тюремщиков, выломав решетку, Николай бежал тогда из пересыльной тюрьмы. А полчаса назад, направляясь в охранку, Филькин увидел этого Николая, спокойно идущею по главной улице. Правда, тот Николай был гладко выбрит, брюнет, а этот имел рыжие брови и роскошные пушистые усы. Но такого старого воробья, как Филькин, не обманешь никаким маскарадом!

– Так… – размышлял про себя Ферапонт Иванович. – Приехал он не спроста. Ясно!.. Крамольник опытный, без дела шататься не будет. Опять же времена тревожные, рабочие бушуют на заводах. Значит, опять работа… Николай – это тебе не фунт, за поимку такого и награду схватить недолго. А в рассуждении Анюткиной свадьбы такая награда очень сейчас подойдет!

Он так увлекся своими мыслями, что не слышал, как скрипнула дверь и масляная рожа жандарма просунулась в комнату архива.

– Ферапонт Иваныч! – сказал жандарм. – Здеся вы? Идите скореича, вас по всему охранному ищут. Сам требует. Гневается страсть! Идите, Ферапонт Иваныч!.. – И когда Филькин поставил альбом и быстро шагнул к двери, жандарм дружески зашептал: – Дело, слышь, новое завели. Ящик привезли, а при нем арестант. Ящик с бомбами, слышно. Иди скорей, Ферапонт Иваныч!

И следом за Филькиным он заспешил в коридор…

«Сам» Сигизмунд Павлович Потоцкий, заместитель начальника «Отдела Наружного наблюдения», действительно чувствовал себя неважно. Уж слишком тревожная жизнь пошла за последнее время. На заводах стачки, недовольство, в министров бросают бомбы прямо на улицах! И за всем этим должна следить охранка, предупреждать все это – его дело! А как предупредить, если бомбы уложены в конфетные коробки и бросают их нарядные молодые люди, а рабочие бастуют на десятке заводов сразу? Дернуло же начальника заболеть в такое отвратительное время!

Сидя за столом, обтянутым ветхим сукном, под царским портретом в золоченой тяжелой раме, Потоцкий поднимал плечи, потирал лысину, багровел и с откровенной злобой смотрел на то, что происходило в двух шагах от него. А происходила довольно странная сцена.

На узком кожаном диванчике сбоку, между двумя жандармами, сидел, невзрачный человек в рабочем платье и упорно смотрел в пол. Ближе к дверям, посреди кабинета, возвышался большой ящик, из тех, в которых отправляют багажные грузы. Около ящика возился огромный худой жандарм.

Из почти пустого ящика жандарм вынимал горстями землю и, размяв ее в ладонях, бросал на кусок холстины, расстеленный на полу. Высокая темная груда земли уже громоздилась на этой холстине. Жандарм вытирал рукавом пот и продолжал вычерпывать землю.

– Ну! – сказал начальник, склоняясь вперед. – Ничего?..

– Как есть ничего, – с готовностью ответил жандарм. – Земля, ваше высокоблагородие, землей и будет?

– Земля землей! – крикнул начальник. – Сам вижу, что земля землей! Распустил губы! Дурак!..

– Так точно! – сказал жандарм, выпрямляясь.

– Убрать землю! Подвести сюда этого мер-ррзавца!

Жандармы вздрогнули и, подхватив сидевшего на диване, подвели его к столу.

– Что же ты, будешь отвечать?.. – грозно спросил начальник.

Арестованный мельком взглянул на него и отвел в сторону равнодушный взгляд.

– Молчишь! – яростно сказал Потоцкий, Он обогнул стол и подошел к арестанту. – Будешь говорить, ну!..

Он размахнулся и сжатым, кулаком ударил арестанта в зубы. Арестант отшатнулся. На серой губе показалась кровь. Но он молчал, глядя вдаль широко открытыми глазами.

– Убью мерзавца!.. – тонко выкрикнул начальник, – Разражу!.. Зачем земля, откуда ящик, зачем молчишь?.. Говори!..

Он снова взмахнул рукой, но легкая боль в пальце заставила его сморщиться и посмотреть на кулак. Палец слегка распух от первого удара, золотой перстень с бриллиантом впился в волосатую кожу.

– Филькина нашли? – спросил начальник, отступая.

– Так точно, здесь, за дверью!.. – с готовностью ответил жандарм.

– Почему не впускаете?.. Ду-рр-аки!..

Начальник опять опустился в кресло. Дверь открылась, и Ферапонт Иванович мягкой походкой вошел в кабинет.

– Здравствуй, Ферапонт Иванович! – сказал начальник благосклонно, – Подойди!..

Одним внимательным взглядом Ферапонт Иванович вобрал в себя всю обстановку. Он подошел и почтительно пожал руку вздрогнувшею начальства. Начальство отдернуло руку и топотом помянуло чёрта.

– Погорячились, Сигизмунд Павлович?.. – осторожно сказал Филькин. – Ручку ушибли?..

– Погорячишься, Ферапонт Иванович!.. – Сочувствие Филькина тронуло Потоцкого. – Такое дело, рассуди ты сам! В Серпухове приходит на станцию с накладной этот тип. Груз получать. Ящик. А ребятам нашим случилось заинтересоваться: что в ящике? Очень уж он тяжелый. Раскрыли ящик: земля. А он то спокойно ждет. Ладно. Вышли к нему: «Скажи, что в ящике, тогда получишь». Замялся он. «Инструмент», – говорит. «Какие инструменты?» Молчит. Ну, взяли его, раба божьего, вместе с ящиком. Что за земля? Виданное ли дело, землю багажом отправлять?.. Допрашивали – молчит. Сюда привезли – молчит. Передо мной молчит, Ферапонт Иванович! Ты подумай!..

Филькин сочувственно кивнул. Он взглянул на арестанта. Тот стоял, весь поникнув, струйка яркой крови вилась по его губе и терялась в жидкой бородке;

– Документиков никаких не нашли? – спросил Филькин. – При обыске, может, или где?..

– Паспорт отобрали, – устало вздохнул начальник. – Андрей Акимов, рабочий. Живет в Серпухове, в общей спальне. Спальню обыскали – ничего… А в кармане нашли вот кусок бумажки, да пустой, ничего на нем нет.

Из ящика стола он вынул и протянул Филькину белый бумажный лоскут. Филькин повертел его около носа. Листок был немного измят, шершав наощупь. Огонек интереса зажегся в сыщицких серых глазах.

– В рассуждении чистых листков, – сказал Филькин, косясь на арестанта, – не так это просто бывает!.. Есть такие чернила, особые: высохнут – их и не видно! Листочек как будто бы пуст, а иногда нагреешь его шли намочишь, скажем…

Арестант неожиданно рванулся.

Необычайное волнение проявило его худое лицо. Он вырвался из рук жандармов и схватил лоскуток. В следующий момент смятая бумажка исчезла в его сомкнувшемся рту.

Жандармы остолбенели. Начальник сидел, откинувшись в кресло, вцепившись пальцами в стол и полуоткрыв изумленно рот. Арестованный быстро жевал бумажку. Филькин бросился вперед и схватил его за горло.

– Врешь, не пройдет!.. – крикнул Филькин. – Врешь, слыхали!.. Рот раскрой, рот, ну!..

Акимов задыхался. Его лицо налилось кровью. Он весь вздрагивал, силясь сглотнуть. Филькин нажал сильней. Арестант захрипел и раскрыл ослабевший рот.

Филькин всунул туда два пальца. После небольшого усилия извлек маленький комок, измазанный слюной и кровью. Арестант рванулся опять, но его уже схватили жандармы.

Тихо, стараясь не повредить, Ферапонт Иванович расправил на столе бумажку. Она была сильно смята, но цела. В местах, смоченных слюной, на ней проступили похожие на буквы знаки.

Водой, взятой из графина на столе, сыщик смочил всю ее поверхность. Он посмотрел бумажку на свет. Целые фразы слагались на ней из бледно обозначенных букв.

«Товарищ Андрей… – громогласно прочел Филькин. – Сейчас же по получении уничтожь этот ящик. Землю выбрось, доски разломай. Дело наладилось, начнем на той неделе. Тетя ничего не замечает. Николай».

Ферапонт Иванович замолчал. Начальник слушал с недоумением.

– Все? – спросил он.

– Все… – сказал Ферапонт Иванович. Его старое лицо светилось торжествующей улыбкой. Он опустил листок и передал через стол начальнику.

– Так… понимаю!.. – сказал нерешительно начальник. – На самом деле он не понимал ничего. – Это действительно так… Письмо – это ясно… Ну, ты будешь теперь говорить?..

– Ничего я не знаю, – сказал вдруг арестант. У него был хриплый и разбитый голос. Поникнув по-прежнему, он смотрел упорно в пол. На лице застыло каменное выражение.

– Ага, заговорил!.. – крикнул начальник. – Чего там не знаешь? Знаешь!.. Говори, какой Николай, какой ящик, какая тетя?.. Все равно все узнаем. Говори!..

Арестант равнодушно молчал.

– Ты опять?.. – удивленно сказал начальник и стал снимать с пальца кольцо. – Ты опять?.. Ну подожди, голубчик!..

Он снял перстень и положил на край мраморной чернильницы. Он встал с кресла. Арестант побледнел. Филькин наклонился над столом.

– Дозвольте доложить, – почтительным шёпотом сказал Филькин, – не стоит, Сигизмунд Павлович, ручки портить. Он толстокожий, мерзавец, ему что! А здесь и так дело ясно. Если прикажете, злоумышленника этого отправить можно!..

– Отправить?.. – сказал удивленно начальник. – А как же допрос?.. Ну, да, впрочем, хорошо!.. Эй, вы, уведите его!.. Пошли…

Он устал возиться с этим делом. Он решил положиться на филькинский опыт. Жандармы вышли. Они остались вдвоем.

– Ну?.. – нетерпеливо подогнал начальник. – Говори!..

– О чем, собственно?.. – мягко поинтересовался Филькин. – Неясность есть какая?..

– Какая неясность?.. – начальник махнул рукой. – Ты, брат, скажи, какая здесь ясность?.. Все письмо это какой-то вздор! Ну, при чем здесь тетя?..

– Тетя – это мы, – пояснил с готовностью Филькин. – Воры так на своем языке – жаргоне, скажем, – полицию называют. Вот он и взял оттуда словечко это…

– Он?.. Кто это он?.. – нахмурился начальник.

– Он – это кто записочку написал! – Филькин говорил явно покровительственным тоном. – Злоумышленник, к примеру… а точнее – социал-демократ Шведов. Кличка – «Николай».

– Шведов?.. – соображал начальник. – Какой Шведов? Николай? Постой, постой… да ведь он в Сибири!..

– Был… – с подчеркнутой неторопливостью возразил сыщик. – Теперь здесь, четыре месяца как бежал из Сибири. Здесь он орудует, Сигизмунд Павлыч! Ныне утром его на улице встретил. Он же и ящик этот отправлял.

– Предположим… – снова нахмурился начальник. – Предположим, ящик отправил он. Но самый ящик, земля!.. В чем смысл?.. Зачем посылать, если уничтожить?..

– А в этом главный умысел и есть! – Филькин потер костлявые ладони. – Это, к примеру, раскрыть и нужно. Серьезное это дело выходит. Имею, Сигизмунд Павлович, план!..

– Ну?.. – насторожился начальник.

– Карточка упомянутого «Николая» у нас в архиве есть. С мизерным различием, то-есть… Сейчас он в рыжих усах, а там – бритый… Ну, да это пустячок… Отпечатать эту карточку нужно и всем филерам раздать. И пустить филеров по городу того Николая филить. А обнаружат – не трогать его, не хватать, а вызвать меня. Я же сейчас на вокзал и выясню отравителя груза. Прикажите, Сигизмунд Павлович?..

– С багажом, собственно, уж сделано… – сказал начальник, – Архимедова я туда отправил… А до остального – что ж, делай, Ферапонт Иванович! Раскроешь важное – награда за нами. Что?..

Вошел прилично одетый филер, с черной бородой и зонтиком, висящим через локоть. Филькин хмуро глядел на него. Жгучими беспокойными глазами вошедший окинул комнату и подошел к столу.

– Ну, Архимедов, что?.. – спросил начальник.

– По заданию вашею высокоблагородия был на вокзале, – бойко сказал Архимедов и тоже взглянул на Филькина. – Выяснил день отправки и отправившее лицо. Но полученным сведениям, ящик отправила женщина, молодая, рост средний, волос светлый, лицо интеллигентное, особых примет нет! В отправке участвовала транспортная контора «Федин и Сын».

Теперь пришло время начальнику торжествующе взглянуть в Филькинское удивленное лицо.

Глава II
Лавка восточных товаров

На одной из рабочих окраин города, на широкой Тихой улице, почти целиком застроенной деревянными домами, темной тяжелой громадой выделялся старый кирпичный дом.

Дом был двухэтажный и длинный, полукруглый сводчатый пролет ворот рассекал посредине его нижний этаж. Наверху и слева были частные квартиры, правое нижнее помещение было предназначено под магазин.

Этот магазин пустовал уже долгое время. Его толстая крашеная дверь была заперта на огромный висячий замок, витрины закрыты дощатыми желтыми ставнями. Вторая узкая дверь, выходящая в ворота, даже забухла от долгого бездействия.

Но вот однажды два новых съемщика зашли во двор дома и вызвали хозяина, живущего здесь же.

Это были толстый кавказец с горбатым носом и синеватыми яркими белками глаз и молодой человек с бледным лицом, твердо сжатым ртом и рыжими огромными усами. К ним вышел хозяин – сморщенный старичок с ехидной козлиной бородкой.

– Сандро Вачнадзе, оптовый торговэц! – самодовольно отрекомендовался кавказец. – Прыказчик мой Николай Павлов! – Он хлопнул по плечу молодого человека. – Показывай лавку, хозяин, смотрэть будэм, тарговать будэм!

Хозяин раскрыл ставни и снял висячий замок. Они вошли внутрь. Комната была низка и неприглядна. Сырость и пыль нежилою помещения охватили их. Серый дневной свет падал на ободранные стены магазина, на мохнатый от пыли прилавок. Закрытый квадратный люк выступал возле прилавка.

Сзади магазина были другая комната, для жилья и кухня с русской огромной печью. Наружная, «черная», дверь выходила из кухни. Кавказец расспрашивал, молодой человек скромно держался сзади. Только иногда они обменивались острым понимающим взглядом.

Хозяин принес с собой керосиновую лампу. Он зажег ее, поставив на прилавок. Он откинул тяжелую крышку люка.

Держа лампу перед собой, он стал спускаться в подвал по шаткой приставной лестнице. Посетители следовали за ним. Промозглая сырость стояла в подвале. Дневной свет едва пробивался сверху в два узкие заросшие окна под самым потолком. Желтый свет лампы скользнул по кирпичным неровным стенам, по земляному полу и упал на квадратную пустоту посредине.

– А это что? – спросил кавказец.

Хозяин поднес лампу ближе.

Это был колодец с деревянными широкими бортами, с почерневшим деревом внутренних стенок. Тяжелые капли воды медленно стекали по стенкам. Внизу, в глубине, сверкало зеркальное дно.

– А это, изволите видеть, отсосный колодец! – услужливо пояснил хозяин. – Для сухости больше, всю сырость он вниз тянет! Сам-то он сухой – воды внизу всего на палец. Товар если складывать, или что – не отсыреет, всю сырость колодец возьмет! А насчет дома не сумневайтесь: знатный дом, старой постройки, еще папаша мой его строил! Дом первый сорт!

Он стоял отвернувшись и не заметил, как кавказец снова обменялся с приказчиком быстрым взглядом. Раскрытой ладонью кавказец хлопнул хозяина по спине.

– Ыдет, хозяин! – громко крикнул он. – Пошлы навэрх, получай задаток. Въезжать будэм, сухим кавказским товаром торговать! Хороший товар, ввва!

В следующие дни старый дом оживился. Жильцы выглядывали из окон, дети гурьбой толпились у ворот. Новый жилец въехал в магазин со всем своим скарбом. С ним вместе перебралась жена – белокурая, тонкая женщина с ребенком на руках.

С приказчиком Николаем сам Вачнадзе руководил разгрузкой товара. Из некоторых ящиков здесь же вынули круглые сыры, урюк, изюм, орехи и разложили все это в магазине по мешкам и полкам. Другие ящики, очень тяжелые, совсем не раскрывая, сразу снесли в подвал.

– Астарожней! – кричал Вачнадзе, прыгая вокруг несущих ящики рабочих. – Вам говорю, астарожней! Старое вино здесь! Разольете – голову оторву! Сам потом выну, торговать буду! Ой, какое вино, кавказское вино!

И он вправду вынул откуда-то бутылку вина и угостил рабочих-носильщиков и двух других, пришедших со стороны. Этих рабочих никто здесь не знал. Они должны были сделать некоторые переделки в доме.

Они работали несколько дней, хмурые и молчаливые, приходя на рассвете и уходя поздно вечером. Вачнадзе уже торговал. Через жену и приказчика Николая, один за другим он отправил на вокзал несколько заколоченных ящиков.

– Оптовый заказ! – через весь двор кричал он дворнику при отправке. – Харашо торгую: в Казань отправляю товар, в Тверь отправляю, в Тулу отправляю! Скоро будэм богаты-ввва!

Однажды вечером сам Вачнадзе с женой и с приказчиком сидели в жилой комнате магазина. В комнате было тепло и чисто, горела висячая лампа, люлька со спящим ребенком качалась у белой хозяйской кровати. Странный тройной стук раздался в кухонную входную дверь.

– Василий, ты? – шёпотом спросил Николай. Он открыл дверь и впустил высокого лохматого человека. Василий остался жить здесь. Но ни хозяин дома, ни дворник, ни жильцы даже не подозревали о существовании этого пятого непрописанного жильца…

Теперь пришло время в двух словах познакомить читателя с событиями, которые предшествовали снятию лавки веселым кавказцем и описанным выше происшествием в охранке.

В один жаркий июльский день к товарищу Эн, члену местного комитета российской социал-демократической рабочей партии, живущему недалеко от центра, стукнула в дверь его квартирная хозяйка и сообщила, что его хочет видеть какой-то подозрительный субъект.

Член комитета уже догадывался об этом посещений. Уже несколько минут стоял он у окна и наблюдал за странным поведением неряшливо одетого типа в длинном пальто с кепкой, надвинутой на глаза. Тип этот, подойдя сначала к подъезду, отошел на ту сторону улицы, оглядел дом со всех сторон, поколебался и потом, видимо, решившись, снова перешел улицу и взялся за ручку двери.

Еще тогда с неприятным чувством товарищ Эн подумал, что этот визит может относиться к нему. Он подумал, что странный тип очень походит на одного из тех шпиков, знакомство с которыми крайне нежелательно для каждого революционера. И он уже наспех обдумывал слова, которые скажет при первом допросе в охранке.

– Марья Петровна, – крикнул он на сообщение хозяйки, – меня нет дома! Я же сказал, что сейчас ухожу. Пусть зайдет в другой раз.

Для всех окружающих товарищ Эн совсем не был членом городского комитета Р.С.-Д.Р. П. Он был бедным студентом, учащимся в университете, живущим на деньги, получаемые от иногородних родных. А потому хозяйка обращалась с ним без всякого особого уважения.

– Чего уж там в другой раз! – проворчала она. – Здесь он стоит, в передней! За долгом, что ли, пришел? Денег опять нет, что ли? Ладно, отбрехаешься! Я впущу?

– Хорошо, впустите, – вздохнул член комитета. Он взглянул вокруг, соображая, что можно успеть уничтожить до обыска.

Подозрительный субъект вошел в комнату и, прикрыв дверь, прежде всего запер ее на два поворота ключа. Потом подошел к столу и снял картуз. Потом осторожно отклеил и положил на картуз свои великолепные усы.

– Товарищ Николай! – ахнул член комитета.

– Так точно! – Николай широко улыбнулся. – Честь имею явиться. Бежал с каторги, прибыл в ваше распоряжение. В городе со вчерашнего дня. Явок нет, потерял связь со всеми. Сначала думал зайти к Петерсу, потом решил прямо к вам. А что, напугал я вас, товарищ?

– Напугаешься! – товарищ Эн устало улыбнулся. – Ну, и везет же вам, товарищ! Говорите, к Петерсу хотели? Что же, ехать бы вам сейчас обратно в Сибирь!

– А что? – удивился Николай.

– Петерс и другие арестованы, явки провалились, – член комитета заходил по комнате. – На квартирах у них, вероятно, засады… Были массовые аресты, мы почти разгромлены, с трудом собираем силы. Я-то пока на свободе, – не знаю, на долго ли. Потому и струхнул немного, увидев вас!

Лоб Николая нахмурился, губы напряженно сжались. Он взглянул на говорящего.

– А в центре, за границей?

– Вы знаете, меньшевики захватили совет партии. Товарищу Ленину замазывают рот!

– А рабочие здесь?

– Наш город всегда будет большевистским, рабочие за большевиков, за группу Ленина. Да здесь другая беда! Революционное движение растет, на заводах стачки, а злободневной литературы не хватает. Скверное положение!

– Плохо шлют из центра? – поднял брови Николай.

– Не то что плохо, а не хватает. Слишком большой спрос у рабочих. Комитет думал организовать местную подпольную типографию. Но теперь, при отсутствии товарищей…

Николай посмотрел ему в глаза.

– Товарищ, скажите, у вас есть для меня срочная работа?

– Срочная работа? – Член комитета улыбнулся. – Работа всегда есть. Да вы это к чему?

– А я к тому, – сказал Николай, вставая, – что я попытался бы наладить вам эту типографию!..

Следующие дни Николай провел в бурных хлопотах. Он налаживал, узнавал, подбирал товарищей. Через два дня он уже делал доклад на собрании работников комитета.

– С типографией дело устроим, – сказал он. – Подобрал товарищей – народ надежный. Но есть обязательные условия.

– Какие? – поинтересовалось собрание.

– Здесь нужна строжайшая тайна. Мы открываем торговое предприятие, типография будет при нем. Места, где находится подполье, не будет знать никто. Литературу будем доставлять куда хотите. Работаем, конечно, до заданиям комитета.

– Хорошо, – задал вопрос кто-то. – А кто будет работать в типографии?

– Во-первых, моя жена, Ольга. – Павлов загнул палец. – Она опытный работник, партийка. Кроме того, у нее ребенок, это будет хорошим прикрытием. Будет числиться женой Вачнадзе, хозяина предприятия. – Это товарищ с Кавказа. Наконец, Василий, рабочий-партиец. Он будет работать в самой типографии. Идет?

Партийцы одобрили план. Николай и Вачнадзе стали подыскивать помещение. И в поисках помещения наткнулись на тот старый дом, в котором должна развернуться будущая тайная работа…

Как-то днем Николай Павлов, приказчик торговли восточными товарами, сидел в задней комнате магазина и раскачивал люльку со спящим ребенком. Его лицо совсем не было похоже на ту вечно улыбающуюся вежливую маску, которую видели хозяин дома, дворник и покупатель. Он хмурился, кусал губы и смотрел то на стенные часы, то на закрытую дверь кухонного хода.

Легкий стук, почти царапанье, раздался у двери. Николай вскочил. Вошла Ольга, мнимая жена Вачнадзе.

Она была в кофте и в темном платочке. Ее белокурые волосы растрепались, красивое лицо было напряжено. Она как-будто несла большую тяжесть, каждый шаг стоил ей чрезмерных усилий. Но в руках ее не было ничего.

Она подошла к стулу и почти упала на него. Николай запер кухонную дверь. Он кашлянул, заглянув в магазин.

Вачнадзе сидел там возле мешков с разной снедью и, что-то мурлыча, смотрел на улицу. У него тоже было совсем другое, грустное и строгое лицо. Он вздрогнул, услышав кашель Николая. Он повернулся и кивнул головой.

Николай запер дверь в магазин, заложил крючок и вернулся к Ольге.

С полузакрытыми глазами сидела она на стуле. Он расстегнул и снял ее верхнюю кофту. Сквозь материю блузы в нежное тело впились два узких поперечных ремешка. На конце каждого из них было по небольшому мешочку, свисающему на спину и на грудь.