Текст книги "Военные загадки Третьего рейха"

Автор книги: Николай Непомнящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

Его странное увлечение псевдо-медициной нашло понимание у садистов, проводивших псевдонаучные эксперименты в лагерях. Врач и член СС Адольф Покорни, увидевший «блестящие перспективы» в тезисе о том, что большевики должны работать на рейх, но не должны при этом размножаться, написал Гиммлеру о том, что ему известен путь к этой цели. По его наблюдениям, Calladium seguinum мог быть использован как средство для пожизненной стерилизации.

Несмотря на очевидные доказательства обратного, Гиммлер не считал себя злым человеком. Он не был способен на насилие, обладал довольно мягким характером, любил животных, был вежливым – из тех людей, которые не в состоянии оживить вялую беседу веселыми шутками. Он не мог видеть в цифрах живых людей и был озадачен тем, что многие считали его бесчеловечным чудовищем. Эта загадка волновала его много лет. В конце концов он оставил попытки разрешить ее и ограничился тем, что частенько шутил о своем образе в кругу друзей.

Лишенный воображения Гиммлер не был в состоянии создать эффективно функционирующий тайный орден, не руководствуясь готовой моделью. К счастью, такая модель была под рукой – орден Иисуса.

Ортодоксальные католики, возможно, будут поражены, узнав о том, что орден иезуитов – организация, наиболее приближенная к понятию открыто функционирующего магического ордена, а иезуиты очень напоминают магов. Даже вдалеке от безумной интеллектуальной атмосферы оккультного рейха два эти высказывания кажутся достаточно правдивыми. Тот факт, что об этом до сих пор мало кто говорит, объясняется типом упражнений, практикуемых в оккультных орденах с западной традицией. Обычный человек, если его вообще интересуют подобные проблемы, представляет себе магические ритуалы в лучшем случае так, как они описаны в «Макбете». В действительности, как мы уже видели, суть магической тренировки состоит в систематической визуализации, которая, как считает большинство оккультистов, может в значительной мере ускорить личную эволюцию. Эту веру, хотя и в несколько иной форме, разделяют и иезуиты. Она воплощена в известных «духовных упражнениях» святого Игнатия, составляющих основу иезуитских тренировок.

Генерал СС Вальтер Шелленберг прямо говорил о том, что Гиммлер построил СС на принципах ордена Иисуса, хотя главным образом его заинтересовала склонность иезуитов к жесткой организации и их традиция абсолютного подчинения.

Гейнц Хоне пишет в своем исследовании по истории СС следующее:

«Сходство между двумя орденами поразительно: каждый из них дает огромные привилегии своим членам, действия которых не подлежат осуждению; оба ордена установили строжайшие условия на вступление новых членов, дисциплина держалась в них на клятве в абсолютном, слепом подчинении магистру – папе или фюреру.

В истории обеих организаций – немало замечательных параллелей. В XVII веке иезуиты основали на земле парагвайских индейцев свое собственное религиозное государство. Во время Второй мировой войны вожди СС мечтали о собственном государстве в Бургундии, за пределами великого германского рейха, с собственными правительством, армией, администрацией и дипломатической миссией в Берлине.

Даже кризисы, пережитые двумя орденами, имеют сходные черты. У иезуитов всегда были враги среди служителей католической церкви, а у СС – в рядах национал-социалистической партии. Иезуиты спорили о том, должен ли их орден стать мечом контрреформации или образцом монашеского благочестия. Руководство СС так и не решило, чем быть их организации – идеологическим стержнем национал-социализма или же государственным полицейским».

Хоне настаивает на том, что сходства существовали и в структуре двух орденов. К примеру, Лойола создал орден, глава которого опирался на четырех советников. Гиммлер последовал этому же плану, хотя персональные помощники были вскоре заменены отделами. Такие сходства не оставались незамеченными. Гитлер нередко называл Гиммлера «мой Игнатий Лойола». Мнение Карла Эрнста, лидера соперников СС – СА (Sturmabteilung – «штурмовой отряд»), было менее лестным и более выразительным. Он звал Гиммлера «черным иезуитом».

Вильгельм ВУЛЬФ
ЗОДИАК И СВАСТИКА (Перевод с английского С. Цебаковского.)

Воспоминания лейб-астролога Гиммлера. Опубликованы в 1970 году.

Вступление: зачем я написал эту книгу

Одна из странностей нацистского режима состояла в том, что, хотя он и преследовал астрологов, а кое-кого из них и сгубил в концентрационных лагерях, сам он тем не менее не гнушался их использовать в своих целях. Трагический пример тому судьба швейцарского астролога Эрнста Краффта. Большой оригинал и одаренный человек, он первым применил в астрологических исследованиях статистику, а в общем и целом был мистиком. В 1937 году он решился перебраться из Цюриха в южную Германию, в Шварцвальд, в основном потому, что в Швейцарии, как он полагал, его не оценили по достоинству. Он открыто восхищался нацистами и надеялся при них сделать карьеру.

Когда в сентябре 1939 года началась война, Краффт подумывал вернуться в Швейцарию, но все же остался в Германии. Он был знаком с одним из небольших чинов, служивших в штабе Гиммлера. Этот человек работал в Отделе VII, который держал под присмотром группы, казавшиеся нацистам подозрительными: разного рода чудаки, религиозные секты, астрологи, оккультисты, бывшие франкмасоны и проч. Отдел VII завербовал Краффта внештатным сотрудником осенью 1939 года, а в самом начале 1940-го его по просьбе министра пропаганды доктора Геббельса доставили в Берлин, где ему предложили заняться пророчествами знаменитого французского предсказателя XVI столетия Мишеля Нострадамуса.

Очень скоро Краффт пожалел, что связался с Отделом VII и Министерством пропаганды. Весной он подыскал себе работу переводчика в правительственном агентстве новостей «Дойче нахрихтенбюро». В начале того же 1940 года о появлении Краффта в Берлине узнали англичане и сделали скоропалительный и совершенно неверный вывод, будто он непременно должен работать на Гитлера. Краффт никогда не встречался с Гитлером, хотя об этом только и мечтал, но он добился кратких встреч с двумя нацистскими бонами, – доктором Гансом Франком, генерал-губернатором Польши, и доктором Робертом Леем, лидером так называемого Трудового фронта.

В июне 1041 года, месяц спустя после драматического полета Рудольфа Гесса в Шотландию, Краффта арестовали вместе с сотнями других астрологов. Считалось, что на свой полет Гесс от кого-то получил астрологическое «добро». Гестапо получило приказ найти астролога, к которому мог обращаться Гесс, но эта таинственная личность так и не была найдена, возможно, потому, что ее не существовало. По прошествии нескольких недель или месяцев почти все астрологи были отпущены на свободу, но Краффта оставили в тюрьме; он умер в Бухенвальде в январе 1945 года. Я знал о его заключении, но предпринимавшиеся мной попытки освободить его оказались тщетными. Даже Гиммлер не решался этого сделать без одобрения Гитлера.

Как и всех моих собратьев по профессии, меня жестоко преследовали с 1933 по 1945 год. Еще до начала войны я испытал на себе все мерзости тюремных камер и допросов в гестапо, а после злосчастного полета Гесса в Шотландию мне пришлось разделить участь остальных немецких астрологов. Меня посадили в Фюльсбюттель, печально известную полицейскую тюрьму в Гамбурге.

Лишь благодаря уловкам одного тщеславного фабриканта и ветерана нацистской партии, который сотрудничал с СС и пытался снискать расположение самого Гиммлера, я, тогда уже узник концлагеря, был вызволен из заключения и на завершающем этапе войны использовался в качестве астролога Гиммлером и его людьми. Хотя из тюрьмы меня выпустили, я был кем угодно, только не свободным человеком. Я по-прежнему был пленником, хотя и жил в поместье, принадлежавшем Керстену, массажисту Гиммлера. Поместье Гарцвальд представляло собой трудовой лагерь для разного рода специалистов, ив этом качестве оно было частью концлагеря Равенсбрюк. Физических страданий я больше не испытывал, но мне приходилось работать под страхом сурового наказания, если бы мои расчеты вдруг оказались неверными.

Было это в то время, когда перед нацистским режимом уже маячило поражение. Сегодня кому-то может показаться нелепым, что главари «господствующей расы», провозглашавшие веру в ее историческую миссию, вдруг все свои надежды возложили на астрологию, как будто она была неким секретным оружием, способным спасти их от гибели. И тем не менее описанные здесь события – неотъемлемая часть одной из самых мрачных глав истории Германии.

Не просьбы друзей и не заинтересованность издателей, годами побуждавших взяться за перо, заставили меня наконец решиться поведать все это. Этому рассказу о жизни астролога и некоторых событиях недавней истории Германии читатель обязан прежде всего Хью Тревору-Роуперу.

В 1947 году Тревор-Роупер опубликовал в Лондоне книгу «Последние дни Гитлера». Переведенная на многие языки мира, вскоре книга разошлась по свету. В ней мое имя и моя работа, которую я выполнял для Генриха Гиммлера в конце войны, упоминаются не однажды и по разным поводам. В утверждениях Тревора-Роупера о моей деятельности столько фантастических измышлений, что я решился высказаться. Приведу всего один пример из книги Тревора-Роупера, на странице 93 он пишет: «В Гамбурге он [Вальтер Шелленберг] обнаружил способного астролога по фамилии Вульф, знатока ядов, санскрита и прочих занятных вещей. Предсказания Вульфа, как выяснил Шелленберг, оказались на редкость точными. Он предсказал, что Гитлер останется жив после покушения 20 июля 1944 года, что он заболеет в ноябре 1944 года, а умрет таинственной смертью до 7 мая 1945 года. Предсказания Вульфа относительно Гиммлера были столь же впечатляющи при всех вполне понятных дипломатических умолчаниях. Шелленберг считал Вульфа человеком трезвомыслящим в политике, и потому он представил его Гиммлеру в качестве противовеса нетрезвомыслящему Кальтенбруннеру. Знакомство это оказалось столь удачным, что на закате третьего рейха, по словам Шелленберга, Гиммлер редко предпринимал какие-либо шаги, предварительно не сверившись со своим гороскопом».

Всякий, прочитавший этот пассаж, будет вынужден заключить, что я не только трезвомыслящий нацист, но еще и выполнял некие особые функции в высших эшелонах власти, что позволяло мне противостоять такому человеку, как Кальтенбруннер. Настало время все расставить по своим местам.

Я становлюсь астрологом

Весной 1912 года я был студентом-первокурсником, изучавшим искусство в Гамбурге, неуверенным в своем будущем, озабоченным размолвками с наставниками. И я с радостью принял тогда приглашение дяди сопровождать его в поездке по южной Европе, не подозревая, что это путешествие перевернет всю мою жизнь. Мы должны были пересечь Альпы и через Люцерн, Женеву, Интерлакен, Монтре спуститься в Италию.

Наше путешествие было мало чем примечательным до тех пор, пока в поезде близ Базеля мы не повстречали друга моего дяди, епископа, монсеньора фон Берлихингена, который проявил интерес к моему артистическому образованию и посоветовал мне посетить Палаццо ди Брера, а также библиотеку в Милане, где, как он сказал, я смог бы изучить оригиналы рисунков Леонардо да Винчи. Я воспользовался его советом, ибо уже тогда испытывал восхищение перед Леонардо. Много раз я бывал в Палаццо ди Брера, в академии изящных искусств, в картинной галерее и в библиотеке с собранием уникальных древних манускриптов, и, признаюсь, сильнее всего меня поразил астрологический отдел. Разумеется, библиотека была полна других сокровищ, но коллекция астрологических книг, более обширная, чем я полагал, показалась мне нетронутой святыней, которую ученые попросту не заметили.

Несмотря на то что я и раньше питал интерес к астрологии, у меня было довольно смутное представление по многим вопросам, к ней относящимся. И вот там, в Палаццо ди Брера, я познакомился с трудами по астрологии великих ученых Средневековья и Древнего мира.

Астрология не всегда была на дурном счету в обществе. В древние времена ее даже не считали оккультной наукой. На ее основе развивалась астрономия. Ввиду их общего происхождения эти две дисциплины трудно разделить; от античности вплоть до начала нашей эры мы встречаем известных астрономов, которые в то же время были и астрологами: Птолемей, Пьер д’Айи, Иоганн Кеплер и Морен ди Вильфранш. Мое ученичество было нелегким, поскольку изучение астрологии предполагает глубокое знание столь многих дисциплин, что человеку едва ли удастся ими овладеть по-настоящему, в их числе классические языки, немецкая и восточная философия, астрономия и графология.

Во время своих штудий я обнаружил книги и древние манускрипты с картами планет и созвездий, размеченных по деканам, иначе говоря, с десятиградусными делениями зодиака. Нашел я также традиционное построение созвездий, превосходно проиллюстрированное на небольших диаграммах и крупноформатных рисунках. Меня терзали многие вопросы. Неужели только суеверием на протяжении веков и тысячелетий руководствовались люди, когда испрашивали совета у блиставшего звездами неба? Что ни говори, а по расположению звезд можно с большой точностью предсказать смену времен года, чередование приливов и отливов, наконец, имеют место и космические происшествия, от которых может зависеть жизнь всего живого. Но если стихийные события в конечном счете объяснимы расположением звезд, нет ли основания полагать, что и другие происшествия, влияющие на судьбу человека, определяются тем же путем?

Роджер Бэкон, великий францисканский теолог и философ-натуралист XIII столетия, порицал средневековых докторов за их невежество в вопросах астрологии: «Et ideo negligunt meliorem partem medicinae» («И они пренебрегают лучшей частью медицины»). Так неужели ученые такого уровня заблуждались или были глупцами? Этот вопрос не давал мне покоя, и я решил углубиться в изучение астрономии.

На обратном пути из Италии мне представилась возможность на несколько недель задержаться в Мюнхене, где я продолжил свои исследования. Среди вещей, которые мне довелось увидеть там, был составленный Кеплером гороскоп для Валленштейна, блестящего немецкого полководца времен Тридцатилетней войны.

В Мюнхенской Придворно-государственной библиотеке, как она тогда называлась, хранилось несколько полных копий Prognosticum Кеплера. С моей стороны это было не более чем праздным любопытством, поскольку в ту пору я мало что смыслил в гороскопах. И тем более я был удивлен, когда сравнил важнейшие вехи биографии Валленштейна с тем, что предсказал в гороскопе Кеплер, – в основном все совпадало. Это открытие побудило меня составить свой собственный гороскоп, и вскоре я стал членом клуба Кеплера в Гамбурге, где познакомился с замечательными людьми. Особенно я подружился с одним из зачинателей современной немецкой астрологии, Альбертом Книепфом. Он меня во многом просветил относительно гороскопа Валленштейна, так как сам перепроверил и исправил вычисления Кеплера. Книепф также обратил мое внимание на труд доктора Эрнста Браузеветтера о Валленштейне и астрологии. Валленштейн и сам проявлял большой интерес к астрологии, возможно, из чисто практических побуждений, ведь в семнадцатом столетии астрономическая информация нередко подменяла собой военную разведку. Дни, даже недели, подчас уходили на то, чтобы доставить по назначению разведдонесение, между тем постоянные астрономические наблюдения позволяли принимать решения общего характера в отношении текущих дел ежедневно. В своей работе Браузеветтер утверждает, что мудрость астрологов, в том числе и Кеплера, не принесла пользу Валленштейну, не изменила его судьбу. Эта точка зрения до сих пор считается общепринятой, а потому есть смысл остановиться на ней подробней.

Кеплер составлял гороскоп Валленштейна дважды, в 1608 и 1625 годах, причем особенно удачны в них общие толкования. Между прочим, Кеплер пришел к выводу, что гороскоп Валленштейна очень похож на гороскоп покойного канцлера Польши, а также английской королевы Елизаветы – в них тоже много планет на горизонте, как восходящих, так и заходящих. «Следовательно, – заключил он, – человек, родившийся в это время (Валленштейн), вне всяких сомнений, достигнет высоких почестей, богатства, удачно женится, а как предводитель и вождь революции соберет вокруг себя множество солдат». Отметим, что, когда Кеплер составлял этот первый гороскоп в 1608 году, он имел дело с безвестным дворянином, которому едва исполнилось двадцать пять лет. И этому человеку он предсказывает блистательную карьеру на государственном поприще. Там же Кеплер говорит о «многих пагубных, скрытых и явных врагах, над которыми он будет одерживать верх». Эти замечательные предсказания впоследствии будут дополнены обстоятельными подробностями будущей жизни Валленштейна.

Первый гороскоп, составленный Кеплером для Валленштейна, нельзя считать вполне правильным. Валленштейн назвал неверную широту места своего рождения, а именно 50 градусов 9 минут северной широты, что приблизительно соответствует местоположению Дрездена, между тем как Валленштейн родился в поместье Германиц близ Арнау в Богемии на широте 49 градусов 56 минут северной широты. Несмотря на неточность изначальных данных, Кеплер уже в 1608 году дал в общем правильное толкование, что можно рассматривать как редкую удачу и свидетельство его способностей в этой сфере.

В 1625 году Кеплер составил новый гороскоп для Валленштейна с уточненным местом рождения. В нем он перечислил неблагоприятные для Валленштейна созвездия и предсказал «разгул ужасных и жестоких беспорядков в государстве» в марте 1634 года. Валленштейн был убит 25 февраля 1934 года. Кеплер, разумеется, тактично умолчал о своем предсказании о смерти полководца в 1634 году. Вместо этого он говорил об ужасных беспорядках. И что примечательно, целый ряд годовых прогнозов исходит именно из этого наблюдения!

Валленштейн поплатился за то, что уволил Кеплера, лучшего астролога своего времени, заменив его разными посредственностями. В своей «Астрологии» (1816) профессор И.В. Пфафф из университета Эрлангена не без оснований заметил, что Валленштейн по-настоящему не понял значения астрологии, он лишь стремился использовать ее для достижения своих политических планов.

Таким образом, знакомство с трудами Кеплера в 1912 году превратило меня в поклонника астрологии. Довольно долго я это считал небольшим отклонением от избранного пути, что нередко бывает в юности. И все же я уже никогда не смог от нее отказаться.

Меня можно считать выходцем из среднего класса, я из семьи потомственных ганзейских купцов, всегда предпочитавших честную коммерцию, чьи интересы замыкались на портовых доках и международной торговле Гамбурга. Приливы и отливы, спуск на воду кораблей, морские путешествия и прогулки на яхтах по Альстеру и Эльбе составляли фон моего детства. В самой атмосфере портовых городов есть что-то необычное, и мне в том мире нередко доводилось слышать рассказы моряков и путешественников о необычайных приключениях, от которых воображение настраивалось на что-то странное, даже сверхъестественное. Предсказатели, ясновидцы и медиумы всегда составляли заметную прослойку в гамбургском обществе. И я, возможно, еще с детских лет был предрасположен признать существование неких особых законов, влияющих на наши жизни и даже ими управляющие.

Но тот оккультный отзвук в моем окружении никогда не был преобладающим. Характеризуя город в целом и мою семью в частности, следовало бы говорить о нарочито трезвой и подчеркнуто традиционной закваске, присущей ганзейским деловым кругам. Поэтому неудивительно, что мой отец решил вырастить коммерсанта. По окончании школы он устроил меня в солидную гамбургскую фирму, занимавшуюся экспортом-импортом. Вне всяких сомнений, он это сделал из лучших побуждений, фирма вполне подходила для моего обучения коммерции. Пройдя такую школу, ябы смог, когда настало бы для этого время, взять в свои руки дела нашей собственной фирмы. Однако отец не учел моего глубоко отвращения к торговле. И вместо того, чтобы занять свой неоплачиваемый пост практиканта, я сбежал в глухую деревню, служившую тогда прибежищем для художников, чтобы воспользоваться наставлениями своего старого учителя Пауля Лихтварка, побуждавшего меня посвятить жизнь искусству. В конце концов мое упорство победило, и после многих месяцев споров отец неожиданно уступил. Он разрешил мне записаться в новый Ганзейский институт изобразительных искусств, согласившись платить за мое обучение.

Когда же год спустя я показал свои рисунки, акварели, скульптуры и маски директору Гамбургской школы искусств, он предложил мне поступить в один из классов этой школы. Там я работал под руководством Иоганна Боссарда и научился от него многим полезным приемам. Но вскоре у меня возникло ощущение, что в этих классах я ничего не получаю, и я перестал посещать школу, всецело отдавшись собственному творчеству.

Начало Первой мировой войны застало меня врасплох. К счастью, я получил по болезни отсрочку от призыва и какое-то время продолжал свои занятия. Большинство моих школьных товарищей на волне патриотического энтузиазма записалось добровольцами, всех их наскоро обучили и отправили на фронт, и они полегли под Лангемарком, Ипром или на полях России. Школа постепенно опустела. Наконец и меня призвали. Ни ходатайства влиятельных друзей, ни заступничество моего профессора Иоганна Боссарда не спасли меня от военной муштры и армейских казарм. В начале 1917 года я получил ранение, а затем заразился сыпным тифом. Из армии меня уволили и отправили отбывать трудовую повинность на оптическую фабрику.

В свободные часы я снова смог заниматься любимым делом. Настоящее облегчение пришло, когда я близ Альстера снял небольшую мастерскую, где мог спокойно работать. Никогда еще жизнь не казалась такой содержательной, желанной, полновесной, как в той скудно обставленной мастерской.

И все же я тосковал по одиночеству, стремился понадежней укрыться от современной цивилизации. Порой даже подумывал вступить в какой-нибудь орден, надеясь в монастырском затворничестве обрести досуг для своих артистических и научных занятий. В тоже время я постоянно задавался вопросом – излечит ли мою душу простая перемена обстановки. Мое прошлое мне представлялось бессмысленным, будущее пугало своей неопределенностью. В этот и в последующие кризисы я находил утешение и поддержку в астрологии. По главным созвездиям своего гороскопа я смог понять, для чего такие кризисы нужны и когда они пройдут. По правде сказать, астрология научила меня разбираться в жизни и согласовывать ее со своими целями.

Но только после знакомства с Генрихом Франком, владельцем ресторана, а в прошлом художника, я по-настоящему и всерьез обратился к астрологии. Суховатая фигура, длинная белоснежная борода и волосы до плеч сразу привлекли мое внимание к этому человеку, едва я увидел его на одном из астрологических собраний. В то время он вычислял эфемериды, или таблицы положений небесных светил, и любезно согласился обучать и меня этому сложному делу. У него была большая библиотека древних астрологических и мистических книг. С его помощью я научился производить астрономические и астрологические вычисления и составлять гороскопы, не прибегая к английским эфемеридам, которые в ту пору уже были известны в Германии. Любой гороскоп можно было составить исключительно математически, не прибегая к таблицам домов. Помимо собственной библиотеки Генрих Франк располагал перечнем старинных астрологических трудов, имевшихся в Гамбургской государственной библиотеке и в Королевской библиотеке в Берлине, так что мне не составляло труда заполучить любую из нужных книг.

Между тем мой образ жизни вольного художника, которым я так дорожил, оказался под угрозой. Война была на исходе. На экономику уже ложились первые зловещие тени инфляции. Больше я не мог рассчитывать на существенную помощь отца. И вообще я предпочел бы от него не зависеть, к тому же его фирма испытывала серьезные финансовые затруднения. Но даже те немногие из клиентов, которых мне удавалось заполучить, оказывались неплатежеспособными.

Мои астрологические изыскания в то время тесно переплетались с артистической работой. Когда я уставал лепить, писать холсты или рисовать, астрология помогала мне вернуть интерес к жизни. Но я еще не сознавал, что благодаря своим астрологическим познаниям смогу зарабатывать на жизнь. И конечно же, мои возможности в этой сфере все еще были достаточно скромными. Для своих первых экспериментов в толковании созвездий я, подобно подопытным свинкам, использовал близких друзей и родственников. Вскоре я с удивлением обнаружил, что индивидуальные гороскопы поразительно совпадают с характером, способностями и житейскими обстоятельствами тех лиц, к которым они относились. Это придало мне смелости составить и проанализировать другие гороскопы. Я раздобыл точные даты рождения исторических деятелей, чьи жизни были превосходно документированы, таких как Гете, кайзер Вильгельм I, принц Отто фон Бисмарк, император Максимилиан, Микельанджело. Эти изыскания мне очень много дали. Вполне допускаю, что можно стать отменным астрологом и историком, анализируя гороскопы знаменитостей, при этом не испытывая личного сопереживания.

Но что действительно увлекательно, так это составлять гороскоп здравствующему человеку, которого прекрасно знаешь и которому на основе данных о его рождении ты предсказываешь его судьбу. Разумеется, страшно, когда тебе приходится предрекать болезнь или смерть. Гороскоп моего младшего брата предсказал ему серьезную рану и утрату конечности. Об этом я сообщил ему еще в 1913 году. Никто этого тогда не принял всерьез. Но в 1915 году в окопах брат был ранен шрапнелью, перенес несколько операций, в результате которых потерял правую ногу.

В казармах, где время обычно растрачивается на карты и пьянство, у меня оказалось достаточно досуга и возможностей для проверки своих астрологических знаний. Это было всего-навсего приятное времяпрепровождение, тем не менее оно помогло мне обрести астрологическую клиентуру. Многие из моих фронтовых товарищей и те, с кем позже лежал в лазарете, те, чьи гороскопы я составлял ради забавы или любопытства, после войны писали мне письма, испрашивали новых предсказаний. Вместе с тем завелась у меня особая клиентура из тех людей, которых встретишь в приемных астрологов после каждой войны, катастрофы. Это несчастные матери, потерявшие сыновей на полях сражений, матери летчиков, чьи самолеты были сбиты, а сами они считались без вести пропавшими, это жены, желавшие знать, вернутся ли и когда их мужья из плена. Наконец, были просто женщины, приходившие ко мне со своими печалями.

Я был довольно молод, и хотя из своего собственного гороскопа знал, что доверие, оказываемое мне совершенно незнакомыми людьми, следует принимать как должное при моей профессии, все же меня постоянно охватывало сострадание к этим несчастным.

Их личные невзгоды усугублялись всеобщими политическими неурядицами. Немцы проиграли войну, имперская помпезность канула в прошлое, политически незрелые люди оказались захваченными ноябрьской революцией 1918 года, инфляция разрасталась, лопались солидные фирмы, самоубийства становились обычным делом. В тот период небывалой экономической и политической напряженности процветали гипноз, месмеризм, ясновидение и любая другая форма оккультизма [1]1
  Как кажется, и отдельные слои американского общества были охвачены тем же безумием во время и после Гражданской войны в США.


[Закрыть]. Такого рода увлечения всегда идут по следам катастроф. В послевоенной Германии гипнотизеры, ясновидцы и чтецы мыслей вдруг стали собирать огромные залы публики. Вряд ли тогда существовало какое-либо увеселительное заведение – мюзик-холл или кабаре – где бы посетителей не развлекали телепатическими сеансами. На подобные представления публику зазывали огромные плакаты и объявления в газетах: «Чудо-парапсихолог», «Женщина с тысячей глаз» (мадам Кароли в цирке Буша), «Великая Тайна, или Высшее достижение оккультных наук», «Женщина, которая все расскажет» и т. п. Не знаю, было ли это сплошным надувательством, обманом, но пресса и публика такие представления находили забавными. Мне претил этот шабаш оккультизма, и чем чаще подобные вещи обсуждались на публике, тем упорнее я уединялся в своей мастерской.

Весной и летом 1919 года происходили волнения и беспорядки. Иногда стычки между рабочими и полицией я мог наблюдать прямо из окон моей мастерской. Я старался не обращать на это внимания и почти ни с кем не встречался. Но мои старания совсем укрыться от мира оказались напрасными. Вскоре мне пришлось общаться с политиками тех дней. И еще я был вынужден иметь дело с теми самыми ясновидцами, чья новомодная деятельность мне представлялась отталкивающей.

Однажды вечером ко мне неожиданно явился отец. До этого он никогда не переступал порога моей мастерской. С тех пор как я решился испытать свою судьбу в качестве свободного художника, он обо мне не слишком беспокоился. С ним были двое молодых людей, моих товарищей по детским играм, которых я не видел уже много лет. Вид у них был потерянный, как у людей, кого постигло горе. Они пришли просить астрологического совета. Примечательным было и то, что их привел ко мне отец, всегда считавший мои занятия пустым делом. Молодые люди рассказали мне печальную историю. Их сестра ушла из дома восемь дней назад. Ее одежду нашли на одном из пляжей в верховье Эльбы, что наводило на самые мрачные предположения. Мой отец надеялся, что с помощью астрологических вычислений я смогу хоть что-то сказать относительно происшедшего. Случилось так, что в тот вечер у меня была назначена встреча с одним доктором, намеревавшимся провести эксперимент с открытым мною медиумом. И я предложил посетителям сопровождать меня, чтобы на этом сеансе попытаться прояснить обстоятельства исчезновения их сестры. По неспокойным улицам города мы благополучно добрались до квартиры доктора. Я предупредил братьев о трудностях, которые могут возникнуть во время сеанса, как ио том, что медиум, быть может, вообще лишен способности ясновидения. Но это их не смутило, и даже мой отец решил принять участие в сеансе. Он полагал, что мои астрологические расчеты могли бы подтвердить или уточнить сообщение ясновидца.

Братьям очень хотелось поверить в медиума, ион их не разочаровал. После того как доктор ввел его в транс, медиум, который ни о чем не мог знать заранее, довольно точно описал внешность девушки, ее привычки и верно отметил, что на пляже она купалась с мужчиной. Действительно, это был ее жених. Далее медиум рассказал, что эта пара осталась на пляже и после того, как ушел последний катер, что мужчина заколол девушку ножом, труп бросил на берегу, сам доплыл до середины реки и там застрелился. Мы требовали от него, чтобы он назвал точное местонахождение трупов, и медиум невнятно произнес «Лавенберг». Братьям не терпелось что-то предпринять, и они, поверив медиуму, обратились в полицию. Последующие двухнедельные поиски результатов не дали. Мы с отцом, надо сказать, не поверили медиуму.