Текст книги "Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах"

Автор книги: Николай Муравьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Сентября 10. Перед полуднем мы прибыли в Красноводской залив и легли против гор называющихся Оог, версты в полуторы от берега на глубине трех слишком сажен. – Здесь, по всему берегу кочевья и колодцы с хорошей пресной водою, также как и на Красноводской косе. – Коса сия закрывала нас со стороны моря. Северный берег Балканского залива возвышен и частью состоит из каменных гор; на косе есть несколько кочевьев. – Залив сей безопасен для судов, и, нет сомнения, что предполагаемому построению предстоит здесь гораздо более удобств, нежели в прочих местах, нами виденных. Лес для дров можно добывать с Челекени и Даржи {31}

[Закрыть] жители уверяют, что на горах при вершине Балканского залива есть и строевой лес.

Но приезде нашем Киат был послан на берег для приведения к нам человека, нужного для отправления со мною в Хиву.

Сентября 11. Мы все ходили на берег; вода здесь в колодце, высеченном в камне, очень хороша{32}

[Закрыть].

Сентября 12. С рассветом я опять отправился на берег, пошел с ружьем в горы за куропатками. Охота была довольно счастлива. Горы, прилежащие в сем месте к берегу, круты и состоят из каменных скал, обламывающихся под ногами и потому всход на них очень труден; взобравшись однако же на оные, я мог довольно хорошо обозреть все местоположение.

Мы лежали на якоре против мыса, который перерезан двумя небольшими цепями каменных гор; за оными идет долина, которая простирается к Юго-Востоку до моря а к Юго-Западу до Красноводской косы, и не имеет никаких возвышений; – за сею опять начинается каменный обрыв, составляющий берег пространной степи, ведущей к Хиве. – На Красноводской косе есть хорошая пресная вода, и кочует 50 семейств Туркменов. Коса сия имеет до 4 х верст в поперечнике, и до трех часов хода в длину, я узнал о сем по расспросам у жителей.

Сентября 14. Собрались на Корвет главные старшины Туркменов, живущих на берегах Балканского залива; они были: Мулла Кайб, Геким Али-Бай, Ниаз Булат-Бай, Магмед Ниаз Мерген, Мир Сейд, (прибывший из Гассан Кули.) Таган Ниас и Кюль Яршик, (хозяин колодца на берегу против нашей якорной стоянки): они пробыли на Корвете целый день и ввечеру уже довольно поздно возвратились.

Пономарев съехал со мной на берег, где было приготовлено угощение старшинам; после того начались игры; борьба и стрельба. – В сей день старшинам ничего не предлагали; Киат склонял их только к исполнению видов наших. – Предложенный им Червидар {33}

[Закрыть] отказался везти меня, и Киат послал отыскать другого; сей последний, по имени Сеид, прибыл 15 го числа.

Сентября 15. Киат опять привез всех прежних старшин на корвет; вместо подписи они обмакивая пальцы в чернила, прикладывали их к бумаге. Мулла Каиб засвидетельствовал их согласие; после сего сделаны были им подарки. – Между тем я сторговался с Сеидом, которой хотел отправится 21 го числа Сентября в Хиву или, по их счислению, 12 го числа месяца зылхидже. Он подрядился везти меня туда и обратно за 40 червонцев, из коих половину я отдал ему в задаток. – Шкоут Поликарп везущий нам провиант еще сюда не прибыл. Мы полагали, что он воротился в Сару по причине течи, открывшейся в нем, и что мы останемся без продовольствия. Почему и думали, что корвет должен будет воротится в Баку, а мне по прибытии из Хивы, зимовать на берегу.

Сентября 17. Я сошел на берег чтобы купить лошадь для поездки в Хиву. Мне привели дурную, старую, маленькую, которая более 30-ти рублей ассигнациями не стоила и не перенесла бы двух переходов. – {34}

[Закрыть] За нее просили 125 реалов т. е. 250 рублей ассигнациями. Я не купил ее и решился ехать на верблюдах; того же числа Алеке проводник наш из Нефтяного острова, поехал на киродже отыскивать Шкоут. Приехавшая из Астрабада обывательская лодка не видала его, что нас еще более удостоверило в прежнем предположении.

Глава II.

Путешествие в Хиву и пребывание в ханстве Хивинском.

Сентября 17. Я провел в приготовлениях к поездке в Хиву, и имел два письма к Хану, одно от Его Высокопревосходительства Алексея Петровича Ермолова, а другое от Майора Пономарева; здесь оные прилагаются.

I. Копия с письма Алексея Петровича Ермолова к Хивинскому Магмед Рагим Хану.

Высокославный, могущественный и пресчастливейший Российской Империи Главнокомандующий, в Астрахани, в Грузии и над всеми народами обитающими от берегов Черного моря до пределов Каспийского, дружелюбно приветствуя Высокостепенного и знаменитейшего обладателя Хивинские земли, желаю многолетнего здравия и всех радостей.

Честь имею притом объявить, что торговля привлекающая Хивинцев в Астрахань, давно уже познакомила меня с подвластным вам народом, известным храбростью своею, великодушием и добронравием; – восхищенный же сверх того славою, повсюду распространяющеюся, о высоких достоинствах ваших, мудрости и отличающих особу вашу добродетелях, я с удовольствием пожелал войти в ближайшее с Вашим Высокостепенством знакомство и восстановить дружественные сношения. Почему через сие письмо, в благополучное время к вам писанное, открывая между нами двери дружбы и доброго согласия, весьма приятно мне надеяться, что чрез оные при взаимном соответствии вашем и моим искренним расположением, проложится счастливый путь для ваших подвластных к ближайшему достижению преимущественных выгод по торговле с Россиею и по вящему утверждению взаимной приязни основанной на доброй вере. – Податель сего письма имеющий от меня словесные к вам поручения, будет иметь честь лично удостоверить Ваше Высокостепенство в желании моем, из цветов сада дружбы сплести приятный узел соединения нашего неразрывною приязнью.

Он же обязан будет, по возвращении своем донести мне о приеме, коим от вас удостоен будет, и взаимных расположениях Вашего Высокостепенства, дабы я и на будущий год мог иметь удовольствие отправить к вам своего посланного с дружественным приветствием и с засвидетельствованием моего особливейшего почтения.

Впрочем прося Бога, да украсит дни жизни вашей, блистательною славою и неизменяемым благополучием, честь имею пребывать истинно вам усердный и доброжелательный.

Подлинное подписал: Генерал от Инфантерии Ермолов.

2. Копия с письма Майора Пономарева.

Высокостепенному, Высокопочтенному и знаменитейшему обладателю Хивинские земли желаю много лет здравствовать.

Высокославной, могущественной и пресчастливейший Российской Империи Главнокомандующий, в Астрахани, в Грузии и над всеми народами обитающими от берегов Черного до пределов Каспийского моря Алексей Петрович Ермолов, желая с живущими при береге Каспийского моря Туркменами завести торговую связь послал меня к ним. – Связь сия тем более увеличится может, когда Ваше Высокостепенство соедините желание свое с намерением Главнокомандующего нашего, тогда совершенно осчастливите народ, заслуживающий толь высокого обоюдного покровительства; что всего легче учинить, когда чрез землю их позволите вашему народу провозить свои товары к Балканскому Заливу куда и Российские купцы приезжать будут. Чрез что караваны скорее доходить могут в Астрахань, но главное, избегнуть тех грабительств и притеснений какие претерпевали они, проходя Киргиз-Кайсацкие Орды. – Уже давно Российской народ знаком с вашим и всегда в связи дружеской находился, для того Главнокомандующий почел за нужное отправить к вам особого своего чиновника Николая Николаевича Муравьева засвидетельствовать толь знаменитому владетелю Хивинские земли свое искреннее уважение, а сверх того поручил ему и словесно от себя разные дела вам объявить. – Я радуясь сему случаю, поспешаю отправлением сего чиновника к вам; чрез которого свидетельствую Вашему Высокостепенству мое униженнейшее высокопочитание, желая искренно, дабы в благополучное время владения вашего, толико славное, взаимное дружеское сношение связалось цепью сплетенною из роз неувядаемых и восхвалено песнями громогласных соловьев из Царства всех утех и райских наслаждений. – Имею честь остаться вашим покорнейшим слугою.

Подлинное подписал: Майор Пономарев.

Сентября 18. Ввечеру когда уже все было готово к моему отъезде обрадованы мы были известием о Шкоуте Санкт Поликарпе, привезенным к нам через гребное судно с него прибывшее. – Шкоут оставался за противными ветрами близь островов Челекени и Огурчинского, и нуждался в пресной воде. Известие о Шкоуте переменило прежнее наше намерение и гребное судно было тотчас возвращено обратно, с двумя бочками воды и предписанием к Лейтенанту Остолопову не замедлить прибытием в Красноводск, – в тот же самый вечер я съехал на берег и ночевал в прибрежных двух кибитках у старика Кюл-Яршик Софи; – меня проводили на берег Священник наш, Лейтенант Линицкой и Мичман Юрьев.

Я имел весьма мало надежды возвратиться; но был довольно покоен, потому что уже сделал первой шаг к исполнению той трудной обязанности, которую на себя принимал и совершенно положился на благость Творца{35}

[Закрыть].

Сентября 19. Я оставил берег. – Проводник мой Сеид жил в кочевье при колодцах Суджи Кабил; он прислал ко мне 4-х верблюдов с родственником своим Абул Гуссейном, – достали еще двух лошадей, и таким образом я отправился в степь. – При мне находились только переводчик Армянин Петрович, и денщик мой. Недостаток в людях заменил я добрым штуцером, пистолетом, большим кинжалом и шашкою, которые во всю дорогу с себя не снимал. Петрович был человек очень усердный, преданной мне и веселого нрава, – к сему имел довольно странную наружность и охоту забавлять других; шутливостью своею он не редко развеселял меня в самые грустные минуты.

Киат и Таган Ниас провожали меня до Сеидовой Обы. – Поднявшись на высокие скалы составляющие берег Балканского заливы, я увидел обширную степь, чрез которую лежал мой путь; она покрыта местами кустарником, местами же песчана; не в большом расстоянии от берега есть колодцы солоноватой воды, при которых находятся Туркменские кочевья. – Произрастений и трав совершенно никаких не видно; однако же по сим голым равнинам пасутся стада верблюдов и овец питающиеся сухими кустиками, растущими местами по степи. Беззаботливые и ленивые Туркмены кое как продовольствуют себя хлебом, покупаемым в Астрабаде или Хиве, и верблюжьим молоком. – Промысел их воровство; похищая людей из Астрабада, они продают их в Хиву и выручают за них большия деньги.

Поднявшись как выше сказано на скалу, я заехал к знакомому мне старшине Мулле Каибу, которой угостил меня верблюжьим молоком. – Отправившись от него, проехал мимо нескольких кочевьев, имея в стороне не большия возвышения, которые должны быть отрасли Балканской горы, и перед вечером прибыл в Обу Сеида, населенную Туркменским племенем Келте, поколения Джафар-Бай отрасли Шереб, происходящей от народа Иомудского составляющего одно из 11-ти главных Туркменских поколений{36}

[Закрыть].

Сии Туркменские поколения рассыпаны по всей степи начиная от Каспийского моря почти до самых Китайских пределов. – Они разделяются на множество мелких отраслей, из коих в каждой есть избранный старшина, которому народ повинуется, или лучше сказать, которого народ уважает по старости лет, по разбойническим доблестям его, или по богатству.

В Обе Суджи Кабил в которую я прибыл считается до 50-ти дворов и три колодца с хорошей пресной водой. —

Море отстоит от оной к Западу на 3 агача. {37}

[Закрыть] Я остановился в кибитке Сеида., где был принят очень ласково; кочевье сие находится в 28 верстах на N. ten О. от Красноводской якорной стоянки нашей.

Сентября 20. Я дневал в Суджи Кабиле; по сказаниям Муллов Туркменских, мы должны были в путь отправиться 12 го числа лунного месяца Зилхидже, что соответствует 21 числу Сентября; – сей день у них считается счастливым для поездки, и проводники мои никак не хотели меня прежде сего времени везти.

В последствии узнал я, что старшина поколения Келте уговаривал Сеида не ехать со мной; причиною тому была дружба сего старшины с Геким-Али баем старшиной поколения Киринджик, коего брат сперва вызывался везти меня за 100 червонцев, по которому я отказал, и нанял Сеида за 40: несмотря на все его убеждения Сеид дав мне слово, не хотел изменить ему, и против желания всех единоплеменников принял меня к себе. – Редкой поступок сей несоответствующий бесчестным правилам коими руководствуются Туркмены, имел причиною внушения Киата, которой пользуясь доверенностью между Туркменами, и надеясь после счастливого возвращения моего успеть в видах своих относительно нашего правительства, уговорил Сеида ехать, и по прибытии моем в Суджи Кабил два раза ездил к вышеупомянутому старшине в кочевье. – Нрав Сеидов был может быть еще из лучших между Туркменами мне знакомыми; он был груб в обращении, не весьма дальновиден, но постоянен, решителен и отважен, притом же хороший наездник и славен разбоями производимыми им в Персии. – В течении сих записок видны будут некоторые прекрасные черты его нрава и между тем другие поступки столь противоречущие первым, что оных никак бы нельзя приписать тому же самому человеку. – О нем рассказывают следующее: Когда Сеиду было 16 лет, то поехал он однажды в поле с престарелым отцом за три дни езды от своей кибитки, и нечаянно встречен был толпою конницы поколения Теке им неприязненного. – Отец его ехал на добром коне, а Сеидова лошадь едва тащилась, – не имея надежды спастись старик слез, и отдавая лошадь свою сыну, говорил ему: Сеид я уже стар и довольно жил, ты молод, и можешь поддержать семейство наше, прощай спасайся, а я здесь останусь; Сеид отвечал старику обнажив саблю, что если он не хочет сам спасаться, то погубит их обеих и все семейство осиротеет, потому что он намерен в таком случае защищаться, и сам соскочил с лошади. – Краткость времени и приближающийся неприятель не позволили им более спорить, они решились спасаться всякой на своем коне; – наступившая ночь укрыла их от неприятеля и отец его сознавался в присутствии всех единоплеменников, что сын превзошел его в храбрости.

Я нашел однако же что нравы Туркменов в сей Обе гораздо лучше прибрежных; это полагаю происходит от того, что живущие далее в степи они не привыкли, столько к плутовству чрез обращение с промышленниками, приезжающими всякой год с разными товарами на Туркменской берег. – Киат однако же не оставил случая выпросить у меня подарков Геким-Али-баю и Ана-Дурде, старшинам которые вместе со мною ехали в Хиву по своим надобностям, – я также подарил некоторые безделицы жене Сеида и женам нанятых им для меня проводников.

Из Суджи Кабил я известил о себе письменно Майора Пономарева.

Сентября 21. С рассветом выехал я из Суджи Кабил на большом и толстом верблюде, на котором с трудом мог усидеть когда он подымался. – Мой керван состоял из 17-ти верблюдов принадлежащих 4 м хозяевам, бывшим у меня в проводниках и ехавшим в Хиву для покупки хлеба. – Из них старший был Сеид, второй родственник его Абул-Гуссейн, третий Кульчи и четвертый Ах-Нефес; – верблюды наши были все привязаны друг к другу и тянулись длинною цепью{38}

[Закрыть].

Сентября 21. Проехав 20 верст мы остановились около полдня на час времени и соединились с другим керваном, коим предводительствовал Геким Али-бай. – По мере удаления нашего от берега керван наш все увеличивался из разбросанных по сторонам Туркменских кочевьев, так что на третий день, когда мы вступили уже совершенно в безлюдную степь, с нами было до 200 верблюдов и до 40 человек, которые все шли в Хиву для покупки хлеба.

Раздоры Геким Али-бая с моим Сеидом распространились и на меня; – мы шли особо, и на ночлегах останавливались порознь. – Керван мой был хорошо вооружен и если Геким-Али-бай, как я полагаю, имел намерение ограбить нас, то вероятно не решился на сие опасаясь оружия нашего. – Он никогда не кланялся мне и сидя у своего огня с своими товарищами всегда поносил нас; – мне удалось однако же посредством чая, до которого Туркмены большие охотники, переманить к себе несколько человек из его кервана. – Может быть Геким-Али-бай еще и для того убегал меня, что опасался за сие дурного приема от Хивинского Хана. – Как бы то ни было, я всегда брал предосторожности и во все 16 дней и ночей поездки нашей не снимал с себя оружия.

После полдня мы поднялись на небольшую высоту называющуюся Кизыл Айяг, {39}

[Закрыть] которая должна быть отрасль Балканских, гор. – Прошедши еще 20 верст перед вечером остановились на привал, оставя, позади в левой руке кочевье при колодцах Сюлмень{40}

[Закрыть].

Во время переходов сих меня не столько мучили неприятное качание и непокойная езда на верблюде, как непреоборимая скука: – я был совершенно один, говорить было не с кем, счастлив еще тем, что жар хотя был довольно сильный, но сносный… – Степь представляла печальный вид, образ смерти, или следствие опустошения после какого нибудь сильного переворота в природе; – ни одного животного, ни одной птицы, никакой зелени ни травы не видно было, местами лишь встречались песчаные полосы, на которых росли маленькие кустики. – К тому еще мысль об удалении из отечества, для того может быть чтобы впасть в вечную неволю, меня очень тревожила. – Таковое мое положение продолжалось 16 суток.

Во все время поездки моей ходил я в Туркменском платье, и называл себя Турецким именем Мурад-бек; сие имело для меня значительную выгоду потому, что хотя меня и все в керване знали, но при встречах с чужими я часто слыл за Туркмена поколения Джафарбай, и тем избавлялся от вопросов любопытных.

В сей день направление наше было прямо на Восток.

Сию ночь было лунное затмение продолжавшееся более часа. – Туркменов оно очень беспокоило; они спрашивали у меня о причине сего явления, и между прочим утверждали, что луна померкает только при смерти какого нибудь великого Государя или Старшины их, что вероятно затмение сие предвещает дурной прием мой в Хиве. – Я должен был вывести их из заблужденья и вспомнил что какой то древний мудрец, решил в подобном случае вопрос накинув плащ свой на вопрошающего. – Я сделал сие с Сеидом и накинув на него Чуху {41}

[Закрыть], спросил, видит ли он огонь которой перед ним горит? – Нет отвечал он. – Я приложил сие сравнение к движению тел небесных, заслоняющих друг друга в известные времена. – Туркмены не поняли меня, – думали, я говорил смело обо всех светилах, и наконец уверились они в моей мудрости. – Ты точно посланник, сказали они мне, ты человек избранный и знаешь не только что на земле делается, но даже что и на небесах происходит. – Я довершил удивление их, предсказав которой край луны начнет появляться.

Сентября 22. В час по полуночи мы поднялись, ночь была очень холодная, и роса, какой еще никогда не видал. – Пройдя 24 версты мы прибыли на рассвете к колодцам Сюйли, при которых было до 20 Туркменских кибиток. – Колодцы сии имеют 15 сажень глубины, вода в них не хороша однако пить можно, хотя и с отвращением. – При сем месте есть большее кладбище, – надгробные камни должны быть известковые; они довольно велики, хорошо обделаны и с некоторыми изваяниями, но работы не Туркменской; на многих видны следы раковин. – Жители говорят что кладбище сие очень древнее, и что камни такого свойства находятся на берегу моря. – От сюда я опять известил о себе Майора Пономарева через Туркмена Ашир-Магмед, провожавшего меня до сего места.

Напоив верблюдов мы прошли еще 4 версты и остановились на привале часа 11/2. – Потом прошли еще 8 верст и остановились перед вечером; направление наше было в целой день на Восток.

В правой стороне видны были Балканские горы, на покатостях коих по словам жителей есть хорошая пастбища и пресные воды; там пасутся конские табуны их.

Сентября 23. Около полуночи мы пустились в путь. За час до восхождения солнца отьехавши 18 верст, прибыли к колодцам Демурджем, которые{42}

[Закрыть] несколько в правой стороне от большой дороги; в сем месте кочует до 40 Туркменских семейств; – на дороге же против сего кочевья находятся колодцы Яссак-джем {43}

[Закрыть], у которых керваны не останавливаются по причине солоноватости воды. – Колодцы Демурджем находятся на ровной низменности окруженной берегами, которая как кажется была дном бывшего в сем месте озера.

Не спавши почти двое суток я слез с верблюда, и пока их поили около часа уснул мертвым сном. – Мне представилось что я прощался навсегда со старшим братом своим и что ехал на верную погибель, в вечную неволю; – проснувшись увидел себя окруженным женщинами и детьми, которые обступили и внимательно рассматривали меня. Переход сей был столь быстр, что мне трудно было постигнуть его; но голос Сеида, которой уговаривал меня скорее вставать напомнил мне, что я уже в руках Туркменов, и может быть на кануне предвиденной неволи. – Я не верил снам, но этот занимал мысль мою несколько дней; для развлечения я решился сидя на верблюде читать; – сначала чтение было трудно, но после я привык. – Оно довольно развлекало меня чтобы неутомиться единообразием природы, в которой один только движущейся предмет мог меня занимать, днем восходящее и заходящее солнце а ночью прелестная луна. – Светила сии поручая меня обоюдно друг другу означали кервану время отдыха, а мне приближение той минуты, когда свершится долг мой.

Напоив верблюдов мы поехали далее, потому что на дне сего озера нет даже ни одного кустика, и сделали привал в 6-ти верстах от Демурджема. – Во всю дорогу травы не было; но верблюды также хорошо переносят недостаток в пище как и в воде, они едят прутья, и все что попадается в степи; в летнее же время могут, пробыть 20-ть дней без воды. – Так как мы отправлялись на несколько безводных переходов, то и налили Тулуки {44}

[Закрыть] свои водой из Демурджема. – Керван наш еще умножился.

Отдохнув часа два мы пустились в дорогу и прошли 30 верст до захождения солнца, направление наше было ONO ? О. – Из Демурджема я послал с одним Туркменом на корвет записку, прося Майора Пономарева иметь под надзором семейство Геким Али-Бая, которого подозревал в худых на мой счет намерениях.

Переход сей мы шли все по днам высохших озер; в 10-ти верстах от Демурджема, в правой руке видно было кочевье при колодце Геройдан, вода в нем не очень хороша. – Довольно странно что земля сия не везде имеет воду одного свойства, подле копани с соленой водой, показывается пресная. Иные колодцы имеют до 40 сажень глубины и обделаны срубами; жители не знают даже кем они были вырыты.

Перед полночью мы пустились в путь, прошли 28 верст по направлению О ten N. и сделали привал прежде восхождения солнца.

В левой стороне верстах в 5-ти от дороги видно было большее озеро, называемое Туркменами Кули Дерия (море слуги) или Аджи Куюси (горькой колодезь); оно имеет 10 миль с Севера на Юг и соединяется с Карабогазским заливом.

Кажется что сие обширное озеро неизвестно нашим Землеописателям, также и Карабогазской залив, в котором жители полагают водоворот не был еще осмотрен нашими мореплавателями. – Хотя Киржимы обывательские и ходят без всякой опасности по берегам части залива сего на ловлю тюленей, но никогда еще не дерзали пускаться в самую оконечность Кули-Дерьи – и рассказывают о нем с таинственным видом.

Какая нужда в сие озеро заезжать, говорили они, все животные убегают его, степные звери боятся пить из оного воду, она необыкновенна горька и смертельна, даже ни одной рыбы не водится в водах его. – Они полагают что упомянутое озеро поглощает воду Каспийского моря, поточу что течение из оного в пролив Карабогазской необыкновенно сильно. – Озеро же Кули-Дерия по видимому уменьшается, следы берегов его очень далеко еще видны в степи. Северный берег оного утесистой. – В народе носится молва, что даже птицы перелетающие через сей залив слепнут. Близь привала нашего отделялась на лево вдоль берега озера дорога, ведущая в Мангышлак; при соединении сих дорог находится большое кладбище, надгробные камни такого же рода как и в Сюйли. – По словам жителей памятники сии поставлены в честь Иомудов убиенных на сем месте во время нападений Киргиз Кайсаков или как они говорят (Кыргыз Казахов).

Сентября 24. С восхождением солнца мы поднялись и прошедши 30 верст остановились почти на вершине цепи гор Саре-Баба {45}

[Закрыть] направление оных от Севера на Юг.

В начале сего перехода мы переезжали глубокие рытвины или овраги составленные потоками бывших речек, впадающих в Кули-Дерия, место сие называется Белгерингри – дорога была очень дурна и слой земли известковой. – С половины перехода мы начали подниматься на горы Саре-Баба давно уже видные; подъем сей весьма полог, но очень продолжителен, – вечерней привал наш был очень беспокоен – сильный ветер заносил нас песком, и холод был довольно ощутителен, притом мы с трудом могли, по степи собрать несколько прутьев для разведения огня.

Того же числа перед полночью мы пошли далее, и скоро спустились с сих гор – спуск сей довольно крут хотя и не высок, но дорога так хороша, что можно почти принять ее за искусственную. – На самой вершине оных есть небольшой бугор называющийся Кыр {46}

[Закрыть] на котором непрестанно свирепствует сильной ветр. – На сем бугре поставлен памятник в честь родоначальника поколения Туркменского Ер Саре Баба {47}

[Закрыть]. Многочисленное поколение сие прежде обитавшее около Балканского залива, теперь перешло к Бухарии. – Ер Саре Баба по словам жителей жил в давние времена, и был уважаем по добродетелям своим и многочадству. – Он пожелал быть похороненным на вершине сей горы близь дороги, дабы всякий проезжий молился за него, – почему и горы сии названы его именем. – Надгробной памятник его состоит из шеста к коему привешено несколько разноцветных тряпок, обваленного каменьями, оленьими рогами и разбитыми черепками горшков. – Сии приношения делают ему проезжающие Туркмены хотя бы и другого поколения были – никто из них не смеет коснуться до сей могилы, близь которой видно еще древнее кладбище.

Спустившись с горы казалось, что мы перешли совсем в другой климат, наступила тихая и теплая погода, мы шли сыпучими песками, по коим росли однако же кусты, – наконец 25 числа к 3 часам утра сделавши 25 верст прибыли к колодцам Туер, – направление наше было O ten N. – Не далеко от оных вправо от дороги есть небольшее кочевье поколения Ата, оно прежде было у самых колодцев – народ сей не силен и часто обижаемой соседями; прибегает к покровительству Хивинского Хана. Ата редко дерзают разбойничать, потому что слишком рассеяны; но когда верный случай представляется, то хищнее еще других в грабежах. – Одежда их а особливо лица различествуют от прочих Туркменов, также и образ жизни их и нравы – всего числом их не более 1000 кибиток, должно полагать что народ сей получил начало свое не от тех поколений, которые населяют всю называемую нами Татариею.

В Туере находится 6 колодцев с хорошей водой, но земля в сем месте совершенно голая, зелени во всю дорогу не видно, а здесь и сухого прутика не было.

Неподалеку от сих колодцев находится каменной памятник довольно хорошо сложенной в честь Туркмена Джафар Бая, одного из родоначальников поколения Иомудов, он оставил название свое храбрейшему и многочисленнейшему из племен поколения Иомуда, их считается до 2000 кибиток, – они имеют некоторое первенство над прочими. Проводник мой Сеид был сего поколения и гордился им как и прочие единоплеменники его.

Из Туера идут две дороги в Хиву – настоящая ведет прямо, но представляет два неудобства, первое то, что по оной недостает колодезной воды, а второе что лежит недалеко от Туркменских кочевьев поколения Теке, самого хищного и находящегося в вечной ссоре с соседями; взаимной грабеж между ними никогда почти не прекращался, и нередко случается, что Теке разбивают керваны Иомудов. Первое неудобство отвращается для керванов идущих зимою потому, что тогда снег заменяет недостаток в воде – конные же и летом по ней ездят.

Вторая дорога идет влево отклоняясь к Северо-Востоку, она двумя сутками езды длиннее первой, но имеет более воды и безопаснее; однако Сеид зарядил в Туере ружье советуя мне приготовить и свое.

Напоив верблюдов мы пошли далее и после 20 верст сделали небольшой привал, а к вечеру, перешедши еще 20 верст остановились. – Направление наше было N ten О. – Степь на сем переходе имела в стороны некоторое возвышение.

Геким Али-Бай продолжал вести себя очень грубо против меня, – несмотря на опасность в сем месте он никогда не дожидался нас чтобы вместе ехать, я его также о сем не просил, и видя из поступков его, что в случае нападения; на него надежды мало, я стал сам далее от него останавливаться, и брал по ночам все нужные предосторожности; тюки свои всегда складывал в виде равелина, и имел оружие в готовности. – Один раз приходили из кервана его люди и советовали мне для безопасности соединиться, я отвечал, что могут сами присоединится ко мне если боятся, – и они не сказав ни слова ушли. – Однако же один из его сопутников, которому весьма хотелось чаю, перешел ко мне с 16-тью верблюдами и одним работником, и следовал со мною во всю дорогу в надежде получить богатые подарки; но он ошибся. – Мне удалось поссорить его также как и своих проводников с Геким Али-Баем; я сделал сие дабы иметь хороших лазутчиков в Хиве, узнавать замыслы его и доносы на меня Хивинскому Хану, которые мог бы он сделать дабы выслужиться у Хана и отмстить Сеиду. – Он приметил, что я вел записки дорогой, и первый распустил о сем в Хиве слух.

Сентября 25. Прежде полуночи поднялись мы опять в путь. – Местоположение было несколько гористо; после 23-х верст хода мы прибыли перед рассветом 26 го числа к колодцу Дирин {48}

[Закрыть]. Колодезь сей находился в глубокой балке, и обделан камнем, вода в нем вонючая и солоноватая; – однако мы принуждены были налить ею бурдюки свои, потому что отправлялись из сего места в совершенно безводную степь.

Дирин можно назвать границею приморских Туркменов: верстах в 11/2 от сего колодца влево находится последнее кочевье Иомудов поколения Бага, содержащее до 50-ти дымов. – От сего места должно тянуться совершенною пустынею 5 или 6 суток до колодцев Беш Дишик, которые можно принять за прежние границы Хивинского владения. Сей переезд самый трудный из всей дороги от Балкана до Хивы. – Балка Дирин имеет крутые берега и представляет русло прежней реки текшей от Севера на Юг в старинное логовище ныне сухой Амудерьи{49}

[Закрыть], о которой будет ниже упомянуто. – Недостает воды и зелени, чтобы оживить место сие прекрасно расположенное; но здесь природа мертвая и кажется никогда жизнь не посетит сих мест населенных звероподобными людьми.

В сем месте Геким Али Бай столкнувшись с моим керваном, сделал ныне первое приветствие. – Искренность моя не на языке сказал он мне, так как у окружающих вас, но она в сердце моем. – Я отворотился и оставил его без ответа.

Здесь явилось ко мне много охотников ехать вперед к Хивинскому Хану вестниками о моем прибытии; но зная вероломство их, я отказал.