Текст книги "Трагедия ленинской гвардии, или правда о вождях октября"

Автор книги: Николай Коняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

Шкунов Владимир Александрович – поручик.

(Продолжение следует)

Председатель Чрезвыч. Комиссии Г. Бокий

Секретарь А. Иоселевич» ^{403} .

3

Хотя товарищи Бокий и Иоселевич и обещали продолжение, но его не было.

Дальше – никаких газет не хватило бы! – расстреливали уже без всяких списков.

Вообще, надо отметить, петроградские чекисты очень быстро освоили технологию массовых расстрелов.

Это видно даже по опубликованным спискам.

Первый список тщится дать весь срез «буржуазного» Петербурга.

В нем – великие князья, бывшие министры Временного правительства, графы, банкиры, финансисты, сербские офицеры-монархисты, правые эсеры, издатель «Биржевых ведомостей», родственник бывшего министра, бывший командир кавалерийского корпуса, жена полковника, член «Союза русского народа», купцы всех гильдий, бывшие генералы, гардемарины, вдова действительного статского советника, бесконечные прапорщики и поручики, инженеры, студенты, ювелиры, рядовой, генерал от артиллерии, домовладелец, владелец типографии, фабриканты, полковники, лесопромышленники, мичман и даже генерал флота…

Задачу чекисты поставили перед собой весьма непростую…

И мы видим, как сбивается секретарь Петроградской ЧК Александр Соломонович Иоселевич, добавляя список то еще одного купца первой гильдии, то эсера, про которого он позабыл, то каких-нибудь поручиков и прапорщиков, имена которых подсказывают ему товарищи чекисты.

Порою, у этих выбранных Александром Соломоновичем для расстрела людей не хватает отчеств, а иногда и имен…

Конечно, человеку, которого должны расстрелять, все равно – по алфавиту указана в списке его фамилия или нет, безразлично – полностью указано отчество или чекисты обходятся и без отчества вообще, но с другой стороны – это явный непорядок.

И Бокий, и Иоселевич примерно представляли, кого они посылают на расстрел, но исполнители зачастую путались.

В деле о восстании на станции Вруда есть, например, любопытный документ – объяснения бывшего начальника Дерябинской тюрьмы Петра Карповича Неведомского…

«В начале октября вечером из комиссии явились двое коммунистов, которые предъявили мандат на получение двух арестованных. Мандат был принят комиссаром Гуданис. О содержании бумаги я не знал до вызова арестованных Андреева Александра Андреевича и Скворцова Василия Ивановича. Из камеры их вызывали надзиратели…

Когда увезли Скворцова и Андреева, мне сказал Оплаксин, что Андреева взяли не того, на что я ответил, что взяли по ошибке тюремной канцелярии. Не заявлено мною в комиссию, что увезли не того Андреева, потому что думал – заявит комиссар. Тов. Евстафьев говорил: раз подходит имя и фамилия, нужно выдавать и на отчество внимания не обращать…

После двух дней было напечатано в газете о расстреле Андреева и Скворцова, и Оплаксин сказал, что расстреляли Андреева не того, кого следует» ^{404} .

Разумеется, для чекистов особого значения не имело, какого Андреева расстреливать… Они понимали, что и тот Андреев, которого «следовало» расстрелять, виноват не намного больше, нежели Андреев, которого пока еще не собирались расстреливать.

Имело это значение для Андреева, которого могли не расстрелять, но он все равно уже был расстрелян…

И все-таки из-за таких вот «пустяшных» ошибок начинались ненужные разговоры в городе, и Александр Соломонович Иоселевич – очень быстро молодежь набиралась опыта в ЧК! – исправил свою ошибку.

Последующие списки расстреливаемых составляются уже, как мы видим и по спискам заложников, без всяких ненужных идей – фамилия, имя, отчество, воинское звание, и никакой тебе «бывшей жены полковника», никаких членов «Союза русского народа» – все ясно и просто.

Кроме того, как заметил внимательный читатель, в первом списке заложников встречаются и еврейские имена. Обидевшись, что коренные петербургские евреи убили его наставника и благодетеля Урицкого, секретарь Петроградской ЧК Александр Соломонович Иоселевич включил в список заложников и несколько представителей коренного петербургского еврейства.

Здесь нужно сказать, что товарищ Урицкий был для товарища Иоселевича больше, чем учителем и начальником.

Александр Соломонович Моисея Соломоновича за благодетеля почитал.

Моисей Соломонович в Петроградскую ЧК не только Александра Соломоновича взял, но и брата его – Григория Соломоновича… Только фамилию другую Григорию Соломоновичу записали – Кордовский, чтобы не было путаницы…

И третьего брата, Виктора Соломоновича Иоселевича, который за половые преступления в тюрьме сидел, Моисей Соломонович тоже обещал выручить из тюрьмы и в ЧК определить…

А теперь кто-таки брата выручит?

Кровь закипала у Александра Соломоновича, когда он думал об убийце Каннегисере и о той петербургской родне его, которая поддерживала этого злодея.

Поэтому и не смог Александр Соломонович удержаться. Вставил в список заложников несколько петербургских евреев, которые, как ему казалось, такими же нехорошими, как и убийца Каннегисер…

Александр Соломонович не сам это решил, он и со следователем посоветовался. Следователь выслушал его и намерение одобрил. «Прафильно, – сказал. – Надо иногда и евреев расстреливать. Чтобы честно было».

Так и попали питерские евреи в список заложников.

Возможно, это товарищ Петерс и имел в виду, называя террор тех дней в Петрограде «истерическим».

Эту истерику следовало немедленно прекратить.

Иоселевичу строго было указано, и он правильно воспринял критику – в последующих списках заложников евреев уже нет, а евреев, попавших в список заложников под горячую руку, тех, которых еще не успели расстрелять, – выпустили.

Хотя и совершили евреи убийство еврея, но понимаемое в большевистском смысле равноправие подразумевало, что расстреливать за это нужно все-таки не евреев.

Смысл этой головокружительной комбинации способны были постигнуть далеко не все чекисты.

Они не понимали, что хотя сама идея красного террора уже давно вынашивалась в Кремле и на Лубянке, но осуществление ее в жизни было импровизацией и все происходило именно по законам импровизации.

Ни расследованию покушения на Ленина и убийства Урицкого, ни предотвращению подобных эксцессов в будущем красный террор помочь не мог…

Зато он позволял включить в списки расстреливаемых за покушение на Ленина и убийство Урицкого не тех, кто действительно был причастен к этим терактам, а тех, кого чекистам нужно было или просто хотелось расстрелять…

Зато этот красный террор позволял повязать русской кровью всех – и «плохих», и «хороших» – евреев…

4

Тринадцать исчезнувших дней…

Их не хватает, чтобы дополнить объяснениями хронологию событий 1918-го, самого короткого в мире года…

Это были настоящие жертвоприношения…

«В ответ на убийство тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина красному террору подвергнуты, по постановлению Сумской уездной ЧК, трое летчиков…

Смоленской Областной Комиссией расстреляно 38 помещиков Западной Области…

В Новоржевской ЧК расстреляны Александра, Наталия, Евдокия, Павел и Михаил Росляковы…

В Пошехонский – 5 семей Шалаевых, 4 семьи Волковых…

В Псковской ЧК – 31 человек…

В Ярославской ЧК – 38

В Архангельской ЧК – 9 заложников…

В Себежской ЧК – 17…

В Вологодской—14…

В Иванове-Вознесенской ЧК – 184 человека…

В Перми за Урицкого и Ленина расстреляно 50 человек…

В Пятигорске за товарища Ленина чекисты, возглавляемые Артабековым, изрубили шашками 59 человек, среди которых был генерал Рузский, сенаторы и священники…

Цифры эти к статистике никакого отношения не имеют…

Никто не составлял отчетов, сколько человек убито.

Исключение составляли чудаки, вроде немецкого лейтенанта Балка, который сохранил картотеку расстрелянных в Ярославской губернии с марта по ноябрь 1918 года. Эта картотека насчитывает 50 247 имен.

А все остальное – не отчет, и не статистика, а лишь жалкие обрывки, клочки разорванной книги Русской судьбы…

Считается, что за 1918 и 1919 годы большевиками было расстреляно 28 епископов, 1215 священников, 6775 профессоров и учителей, 8800 докторов, 54 650 офицеров, 260 000 солдат, 10 500 полицейских офицеров, 48 500 полицейских агентов, 12 950 помещиков, 355 250 представителей интеллигенции, 193 350 рабочих, 815 000 крестьян ^{405} .

 
Все дни изломаны, как преступлением,
Седого времени заржавел ход.
И тело сковано оцепенением,
И сердце сдавлено, и кровь – как лед…—
 

писала в ноябре 1918 года Зинаида Гиппиус.

И снова в поисках тех дней, так страшно заливших кровью Россию, обращаешься к другим временам, в других десятилетиях ищешь следы этих дней…

Из письма Е. Кусковой Н. В. Вольскому (Валентинову)

«10 ноября 1955 года.

Самый трудный вопрос о масонстве. Наше молчание было абсолютным(здесь и далее выделено мной. – Н.К.). Из-за этого вышла крупная ссора с Мельгуновым. Он требовал от нас раскрытия всего этого дела.А узнал он об этом от тяжело заболевшего члена его партии (хоть убей не помню фамилии, на П., народник, очень известный). Мельгунов доходил до истерик, вымогая у меня (еще в России) данные, и заверял, что ему «все» известно. Я хорошо знала, что ему ничего почти не известно, как и Бурышкину.

Потом в одной из своих книжек сделал намек, что такое существовало. Скажу Вам кратко, что это было.

1. Началось – после гибели революции 1905 г., во время диких репрессий. Вы их знаете.

2.  Ничего общего это масонство с заграничным масонством не имеет.Никогда ни в какой связи не состояло на том простом основании, что это русское масонство отменило весьритуал, всю мистику и прибавило новые параграфы.

3.  Цель масонства – политическая.Восстановить в этой форме Союз Освобождения – и работать в подполье на освобождение России.

4. Почему выбрана такая форма? Чтобы захватить высшие и даже придворныекруги. На простое название политическое они бы не пошли.

5. Изменение параграфов: а) прием женщин, впервые. В масонские ложи заграничные женщины не принимаются; б) отменить все фартуки, всю амуницию, весь ритуал; в) посвящение состояло лишь в клятве – молчание, абсолютное. Качество – мораль, доверие. Форма – ложи по 5 человек и затем конгрессы. Ложи не должны были знать о существовании других лож. Но по встречам на конгрессах можно было судить о размахе движения и его состава; г) выход – опять с клятвой: никогда и никому, просто «заснуть». Таких выходов не помню: интерес к движению был огромен и наша пробковая комната действовала вовсю. Характерная особенность: я знала двух виднейших большевиков, принадлежавших к движению. Когда произошла октябрьская революция, мы с С.Н. (Прокоповичем) были уверены, что все будет вскрыто. Партия ведь не терпела тайн членов. Ничего подобного! Уверена, что эти виднейшие большевики тайну соблюли, быть может из боязни репрессий и по отношению к себе.Людей высшего общества (князьев и графьев, как тогда говорили) было много. Вели они себя изумительно: на конгрессах некоторых из них я видела. Были и военные – высокого ранга.

Почему нельзя вскрыть это движение? Потому, что в России не все члены его умерли. А как отнесутся к живым – кто его знает.Движение это было огромно. Такие общества, как Вольно-экономическое, Техническое, были захвачены целиком. Это – рецепт Союза Освобождения. Ведь еще во время его действия в Вольно-экономическом обществе прочно уселись его члены: Богучарский, Хижняков (секретари); С. Н. – председатель Экономической секции. То же и в Техническом Обществе: Лутути, Бауман – в центре. В земствах то же самое. Масонство тайное лишь продолжало эту тактику.

П. Н. Милюков, осведомленный об этом движении, в него не вошел: «Я ненавижу всякую мистику». Но много членов кадетской партии к нему принадлежали. Но так как Милюков был в центре политики, его осведомляли о постановлении конгрессов. Иногда и сам он прибегал к этому аппарату: надо, дескать, провести через него то-то и то-то.

Одно из правил: не обращаться за членством к людям, казавшимся непрочными в их моральном или политическом естестве. Многие кандидаты, строго обсуждавшиеся, отвергались. Изумительно: не было там провокаторов а 1а Марков, которого покойный В. А. Розенберг ненавидел и звал «косоглазым лгуном», и осуждал Сер. Ник. за то, что тот привлек его к кабинету. Ведь и до сих пор тайна этой организации не вскрыта, а она была огромна.

К Февральской революции ложами была покрыта вся Россия. Здесь, за рубежом, есть очень много членов этой организации. Но – все молчат. И будут молчать – из-за России еще не вымершей.Один только Вельмин… как будто пробалтывается. Но слышала об этом мельком, и с ним по этому поводу в контакт не вступала. После смерти С. Н. получила несколько телеграмм, кратких: Fraternellement avec vous. Такой-то. Какое это «братство», было очень ясно выражено в отношениях, хотя после октября и разошлись во мнениях. Но личный контакт из-за этого прошлого всегда поддерживается.Писать об этом не могу и не буду. Без имен это мало интересно. А вскрывать имена – не могу. Мистики не было, но клятва была. А она действительна и сейчаспо причинам Вам понятным.

Много разговоров о «заговоре» Гучкова. Этот заговор был. Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения. А после дела Конради, в котором он вел себя совершенно непонятно и вызвал скверные подозрения, с ним вообще старались в интимные отношения не вступать. Под конец своей жизни он близко сошелся с германским штабом, и когда приезжал к нам в Прагу, совсем больной, и просил оказать («frater-nellement») услугу у чешского правительства, мы этой услуги не оказывали. Он знал, что мы знаем о его поездках в Германию и очень запутанно об этом рассказывал. Но один раз произошел инцидент. Его принял Бенеш, и он Бенешу точно рассказал о планах Гитлера – нападение на Чехию, на Россию и т. д. Бенеш, зная о наших отношениях с Гучковым, спросил у нас, что это значит. Мы ему посоветовали с Гучковым дела не иметь. В следующий приезд Гучкова он его не принял. Потом слово в слово осуществилось то, что рассказывал Гучков Бенешу и нам.

Вот Вам рассказ, очень суммарный, через кого-нибудь историки, конечно, об этом движении узнают. Но сейчас, повторяю, писать о нем нельзя. Теперь Вы понимаете, почему здесь об этом не говорят».

Мельгунов, который, как пишет Екатерина Дмитриевна Кускова, доходил до истерик, вымогая данные, и заверял, что ему «все» известно, – это историк С. П. Мельгунов, автор замечательной книги «Красный террор в России. 1918–1923», на которую мы неодноктратно ссылались в настоящей работе…

И письмо Екатерины Дмитриевны Кусковой, которая хорошо знала, чтоС. П. Мельгунову ничего почти неизвестноо масонах, мы привели не для того, чтобы улыбнуться наивности историка, а чтобы показать, что любое знание становится бессмысленным, когда разговор касается этого вопроса.

И лучшее доказательство этому письмо самой Кусковой.

Хотя она и пытается сказать, что это было, но кроме набора банальностей Екатерина Дмитриевна ничего не предъявляет адресату, и письмо ее интересно разве только потому, что позволяет понять, как ничтожно мало знал о своей организации, перебившей хребет могущественной империи, любой даже из самых активных представителей русского масонства.

Более того…

Хотя сейчас и опубликовано уже множество книг и исследований по этой тематике, но мы по-прежнему почти не продвинулись в осмыслении этого – я бы не стал называть масонство организацией! – явления.

Все опубликованные к настоящему времени сведения позволяют более или менее достоверно установить, что никакие факты не имеют тут никакого значения, потому что при малейшем внимании к ним они становятся призрачными, оборачиваются фикцией, маскировкой, а подлинное событие или то событие, которое кажется сейчас подлинным, совершается вдали…

И, как только начинаешь говорить об этом,уже и сама принадлежность к масонской ложе, включенность в ее иерархические структуры приобретает неуклюжесть и натужность фельетонного приема, теряет жизненную наполненность.

Поэтому анализировать масонские дела более продуктивно, не углубляясь в детали, не давая заманить себя в мертвый лабиринт, где ничего кроме сброшенных змеиных шкур нам не найти.

Полнокровное бытие масонства гораздо яснее просматривается при общем взгляде на них. Особенно легко дается этот взгляд нам, современникам политических и государственных метаморфозах девяностых годов.

Мы воочию видели, как легко меняли такие персонажи, как, например, Александр Яковлев или Борис Ельцин, свои взгляды. Твердолобые ленинцы, они прямо на глазах превращались в таких же твердолобых антикоммунистов.

И, может быть, по тому, как легко, без малейших потерь для себя, меняют они свои взгляды, партии, убеждения, и следует различать их? Может быть, их принципы как раз и заключаются в том, чтобы не иметь таких принципов, быть свободным от них?

Но это с одной стороны, а с другой – очевидно, что в своей русофобии и Яковлев, и Ельцин были гораздо более принципиальными людьми, чем многие патриоты в своих попытках защитить Россию.

Нет…

У выбранных нами персонажей отсутствуют только те принципы, которые нравственно объединяют людей, нарушая которые человеку положено испытывать муки совести…

Любви к Родине, к своему народу у них нет, но есть – верность той силе, которой и служат они…

Обратите внимание на таких, казалось бы, несхожих исторических персонажей, как Петр, Ленин, Ельцин…

Монарх, вождь большевиков, демократ…

Все отлично в них…

Национальность, происхождение, образование…

Различно и то, во имя чего проводили эти исторические персонажи свои реформы и революции, во имя чего осуществляли свою деятельность.

Но это внешние отличия.

Это то знание о них, которое навязывается нам.

А одинаково в них – только та пустыня русской жизни, которая оставалась после их правлений, только те зияющие раны народному благосостоянию и народной нравственности, которые были нанесены ими…

Когда же мы пытаемся смотреть поверх идеологических схем, мы видим, что и Петр, и Ленин, и Ельцин были, прежде всего, реформаторами, прежде всего, лютыми ненавистниками всего русского, всего православного…

И возникает вопрос: а может, и не надо разрушать мифы?

Может быть, лучше, если останется этот вылепленный мастерством художников, литераторов и актеров державно-грозный Петр или обаятельно-мудрый Ленин?

Ведь, наверное, и Ельцину со временем мастера исторических фальсификаций тоже сумеют подобрать какой-нибудь пристойный исторический имидж этакого государственно-мудрого симпатюги-алкаша…

Нет…

Не лучше это…

В том и беда, что историю нашей страны вершат люди-мифы, люди-призраки…

И они страшнее, чем самые страшные, но все-таки реальные персонажи.

От того и беды нашей страны, что мы отдали людям-призракам, людям-мифам нашу историю…

Мы знаем, что народ, который не желает кормить свою армию, будет кормить чужую. Теперь надо понять, что народ, который не желает знать свою историю, никогда не получит той истории, которой он достоин…

5

В своей книге «Сталин» Лев Давидович Троцкий с глухим раздражением пишет, как фальсифицировалась при Иосифе Виссарионовиче Сталине история Гражданской войны…

«Пять книг, в которых были собраны мои приказы, воззвания и речи, были изданы военным издательством в 1923–1924 гг… С того времени это издание было не только конфисковано и уничтожено, но и все отголоски этого издания, цитаты и пр. были объявлены запретным материалом. Та история Гражданской войны, которая нашла непосредственное документальное отражение в этих документах… было объявлено измышлением троцкистов…» ^{406}

В этом с Львом Давидовичем Троцким трудно не согласиться, как нельзя не признать и того, что сам Троцкий имел в виду под историей Гражданской войны только собственное участие в ней.

Лев Давидович вообще воспринимал Россию лишь как хворост для мирового пожара, а ее историю – лишь как постамент для возвеличения себя…

И поэтому-то, отстаивая свое авторство в неслыханных преступлениях, он совершенно искренне не понимал, что, хотя Сталин и приказал переписать историю Гражданской войны, но сделал это не ради собственного возвеличения, а для пользы всей страны. Разумеется, в том смысле, как эту пользу понимал сам Иосиф Виссарионович.

И в этом и заключается различие между Троцким и Сталиным, между международным авантюристом и государственным деятелем.

Ни в 17-м году, когда был совершен переворот, ни в 18-м И. В. Сталин не способен был противостоять шайке крикливых, повизгивающих от восторга, что они безнаказанно могут глумиться над Россией, терзать и мучить ее, компании Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина…

Но когда пришло время, Сталин воспользовался их методами.

Размышляя над документами, чудом сохранившимися в архивах ВЧК и ПЧК, невольно по-иному начинаешь оценивать значение той еврейско-кавказской войны в Политбюро, которую вел И. В. Сталин все тридцатые годы.

На месте Сталина не могло оказаться никого другого.

Любой русский человек, вознамерившийся приблизиться в то время к высшим эшелонам власти, или уничтожался, или вынужден был для успешного продвижения породниться с евреями.

Как известно, Молотов, Рыков, Ворошилов, Андреев, Киров, Калинин, Ежов и т. д., и т. д. – все, поголовно имели жен-евреек, и дети их, согласно Библии, были евреями.

Сталину родниться с евреями не требовалось, поскольку он сам был не русским.

И Троцкий, и Каменев, и Зиновьев унижали Сталина, смеялись над ним, всячески подчеркивали своего превосходство, прежде всего потому, что он был не евреем. Но, унижая и высмеивая, они терпели Сталина, потому что он все-таки не был русским.

Сталин терпеливо сносил все насмешки и унижения, и, на голову превосходя интеллектом большевистскую мразь, сумел занять такое положение, которое позволило ему начать свою кавказско-еврейскую войну в Политбюро и – главное! – почти выиграть ее.

Нелепость и даже некая фарсовость процессов 30-х годов смущает многих исследователей, но, с другой стороны, нельзя не признать, что эти процессы вполне в духе той морали, которую насаждали участники их, еще будучи судьями и обвинителями…

Эти процессы – приносим извинение за каламбур! – результат того процесса, который начался в сентябрьские дни 1918 года, когда за убийство евреем еврея были расстреляны десятки тысяч русских людей.

Конечно, Сталин был жесток…

Но вот вопрос, мог ли менее жестокий человек справиться с миссией – очистить страну от большевистской нечисти, которая проникла буквально повсюду.

Нельзя забывать и того, что люди, которые сидели тогда в НКВД, были прямыми родственниками тех, кого предстояло уничтожить по указанию И. В. Сталина.

И саботаж, который они вели, был изуверски-изощренным.

Не отказываясь от проведения чисток, работники НКВД зачастую доводили до нелепости сам масштаб репрессий, чтобы, потопив ее в крови, остановить эту необходимую для страны чистку.

Это, разумеется, не снимает ответственности с самого Сталина, но все-таки будем помнить о том, что Сталину почти удалось подавить заразу большевизма, удалось освободить от него страну.

И если Сталин не довел этого дела до конца, то только потому, что его убили…

С планом освобождения страны от большевизма и связаны те обиды, которые нанес Иосиф Виссарионович Льву Давидовичу.

Это касается и знакомства последнего с альпенштоком, это касается и притеснения его в истории ВКП(б) и истории СССР.

Хотя Сталин и уничтожал ленинскую гвардию, он понимал, что назад для страны пути нет, невозможно развернуть государственный аппарат. Требовалось продолжать движение, чтобы постепенно, уклоняясь в сторону от гибельного пути, выйди на возвратную дорогу.

И по мере этого уклонения-разворота и необходимо было переосмыслить и саму Революцию, и Гражданскую войну.

Ведь если говорить о том, чтобы декларированные большевизмом принципы были уроднены страной, чтобы из программы разрушения они стали программой государственного созидания, необходимо было вместе с уничтожением большевиков, всей этой так называемой ленинской гвардии, уничтожить и саму память о ней, или деформировать ее до полнейшей неузнаваемости.

Гибель страны, уничтожение ее надо было сделать частью истории страны.

И поэтому И. В. Сталин считал, что история большевизма, и вместе с Троцким, и без Троцкого, вообще не нужна стране.

И вычеркивал Сталин Троцкого из истории не для себя (или не только для себя!), но для всей страны, которую он возглавляет.

И в этом и заключалось главное, что отличало Сталина от его сотоварищей.

Ну а Троцкий, как и другие творцы Гражданской войны и красного террора, не способен был и понять, что можно думать не только о собственной карьере, о собственном месте в истории, но и о чем-либо другом…

6

Нелегкое это дело громить иностранные посольства…

А если еще прибавить сюда расстрелы заложников?

А если вспомнить о пытках, которые кому-то ведь надобно было проводить в ВЧК?

Совсем измотался Феликс Эдмундович за этот сентябрь…

Яков Михайлович Свердлов так и сказал ему, что надо отдохнуть.

Когда отдыхать? Дел столько!!!

Ну, что ж… Дела делами, а отдыхать тоже требуется…

«Однажды в начале октября меня вызвал к себе в кабинет советский посол Берзин и под большим секретом сообщил, что Феликс уже находится в пути к нам… – вспоминала потом Софья Сигизмундовна Дзержинская. – На следующий день или через день после 10 часов вечера, когда двери подъезда были уже заперты, а мы с Братманами сидели за ужином, вдруг под нашими окнами мы услышали посвистывание нескольких тактов мелодии из оперы Гуно «Фауст» ^{407} .

Чрезвычайно трогательно эта сцена описана в очерке «Лед и пламень» писателя Юрия Германа, известного своими душещипательными романами «Дорогой мой человек» и «Россия молодая»…

«Какова же была радость Софьи Сигизмундовны, когда в Цюрихе поздним вечером она услышала под окном такты из «Фауста» Гуно! Это был старый условный сигнал, которым Дзержинский давал знать о себе.

Несколько дней отдыха…

Председатель ВЧК приехал в Швейцарию инкогнито – под именем Феликса Даманского. Здесь он впервые увидел сына. А Яцек отца не знал. Феликс Эдмундович на фотографии, которая всегда стояла на столе у матери, был с бородкой, с усами. Сейчас перед Яцеком стоял гладко выбритый человек» ^{408} .

Читаешь такое и не знаешь, чему больше удивляться – запредельному цинизму палача, с «горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками», отправившемуся голодной, страшно-кровавой осенью 1918 года «оттягиваться» на курорте в Швейцарии, или нравственной глухоте писателя, который, кажется, и не замечает, насколько омерзительно это…

Хотя, конечно, это омерзительный цинизм большевиков и породил эпидемию нравственной глухоты, которая поразила потом работников идеологического фронта…

 
…Предо мной, на мгновенье короткое,
такой, с каким портретами сжились, —
в шинели измятой, с острой бородкой,
прошел человек, железен и жилист.
Юноше, обдумывающему житье,
решающему – сделать бы жизнь с кого,
скажу, не задумываясь:
– Делай ее с товарища Дзержинского…—
 

писал в 1927 году Владимир Маяковский.

Пройдет еще десятилетие, и в декабре 1937 года, на XX годовщину органов ВЧК-ГПУ-НКВД, Ф. Э. Дзержинского назовут уже «неутомимым большевиком, несгибаемым рыцарем революции, под руководством которого ЧК не раз отводила смертельную угрозу, нависавшую над молодой Советской республикой»…

А ветераны органов со слезами на глазах будут рассказывать про пожилого солдата, который всегда пытался добыть Дзержинскому чего-нибудь повкуснее, чем ужин из столовой для сотрудников ЧК… И всегда Феликс Эдмундович бросал на дядьку-ординарца испытующий взгляд и спрашивал: «Вы имеете в виду, что это сегодня подавали на ужин всем?» – «Всем, всем, товарищ Дзержинский», – поспешно отвечал пожилой солдат, пытаясь скрыть смущение. И только тогда Феликс Эдмундович начинал кушать принесенные деликатесы…

Вот подлинное меню товарища Дзержинского:

« Понедельник.Консомэ из дичи, лососина свежая, цветная капуста по-польски.

Вторник.Солянка грибная, котлеты телячьи, шпинат с яйцом.

Среда.Суп-пюре из спаржи, говядина булли, брюссельская капуста.

Четверг.Похлебка боярская, стерлядка паровая, зелень, горошек.

Пятница.Пюре из цветной капусты, осетрина, бобы метр-д-отель.

Суббота.Уха из стерлядей, индейка с соленьем (моченые яблоки, вишня, слива), грибы в сметане.

Воскресенье.Суп из свежих шампиньонов, цыпленок маренго, спаржа» ^{409} .

После Великой Отечественной войны была сделана робкая попытка прекратить надругательство над памятью замученных кровавым Феликсом русских людей – из конференц-зала офицерского клуба КГБ убрали тогда стеклянный гроб, в котором была выставлены военная форма Дзержинского, посмертная маска и слепки рук…

Но уже при Никите Хрущеве культ «рыцаря» чекистского застенка возродился снова, и напротив центрального здания КГБ выросла многометровая статуя палача.

Не так уж и трудно понять наших обездоленных реформами соотечественников, что требуют восстановления этого памятника. Они защищают миф о Дзержинском, как борце за народное счастье, который был внедрен в общественное сознание советской (или, может быть, антисоветской?) пропагандой. Они защищают памятник, потому что его снесли обокравшие их демократы…

Тут все понятно…

Но почему так активно выступают против возвращения Дзержинского на пьедестал перед зданием ФСК наши реформаторы – понять невозможно.

Ведь у них так много общего с Феликсом Эдмундовичем.

И ненависть к России такая же…

И методы…

Даже обычаи схожие. Переустраивают нашу страну, нашу жизнь, а свои семьи, своих детей, свои капиталы держат за рубежом…

Воистину, свои своего не познаша…

И ничем другим кроме сенгилейского тумана, который, должно быть, по-прежнему струится над Лубянкой, не объяснить этого недоразумения…

7

Впрочем, существует помимо отдыха и другая версия поездки Ф. Э. Дзержинского в Швейцарию осенью 1918 года.

«В Берне, – пишет С. С. Дзержинская, – не было условий для отдыха, который был необходим Феликсу и мы решили поехать на неделю в Лугано, где был чрезвычайно здоровый климат и прекрасные виды.

В Лугано мы совершали замечательные прогулки и катались на лодке, Феликс очень любил грести и садился на весла, а я управляла рулем. Мы сфотографировались на берегу озера, затем на подвесной дороге поднялись на вершину ближайшей горы, где провели несколько часов.

Однажды произошел неприятный случай.

В тот момент, когда мы с пристани в Лугано садились в лодку, тут же рядом с нами, с правой стороны, пристал пароходик, на палубе которого рядом с трапом стоял… Локкарт, английский шпион. В Советской России он занимал высокий дипломатический пост и был организатором ряда контрреволюционных договоров против Советской власти. Незадолго до этого он был арестован в Москве, и Дзержинский лично допрашивал его. Как официального дипломата, его не подвергли заслуженному наказанию, но выслали за пределы Советского государства.