Текст книги "Лингвистические детективы"

Автор книги: Николай Шанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

К черту на кулички

Сейчас это выражение значит «очень далеко, неведомо куда, в глухомань». По своему происхождению оно, скорее всего, является распространением ответа все на тот же действительно сакраментальный, «запретный» вопрос куда? (ср. ходячую реплику к черту в ответ на пожелание успеха в виде фразеологизма ни пуха ни пера). Современная форма, как обычно полагают и как считал еще В. Даль, представляет собой переделку более старого выражения к черту на кулижки, возникшую в результате подмены ставшего узкодиалектным слова кулижки «лесные полянки, острова на болоте» и т. д. созвучным существительным кулички «кулички, пасха». В результате этого фразеологизм приобрел (сейчас уже, правда, осознаваемую очень слабо) экспрессивную выразительность соединения противоречивых понятий (оксюморона): отправляться «к черту на кулички», а значит, и на пасху – само собой разумеется, идти или ехать Бог знает куда, – ведь понятия черта и религиозного праздника Пасхи совершенно несовместимы.

Острая каламбурность этого выражения (ср. реветь белугой, белая ворона, живой труп, от жилетки рукава и т. п.) потускнела у него потому, что в современном русском языке нет уже слова кулички в значении «пасха» и почти не употребляется уменьшительно-ласкательная форма от слова кулич.

На кудыкину гору

Этот оборот чаще всего используется сейчас в качестве экспрессивно-выразительного ответа на назойливый и ненужный с точки зрения спрашиваемого вопрос: куда (идешь, едешь, спешишь и т. д.)? По своему значению он равен фразам типа А тебе какое дело? или Тебе не все равно? и т. п. По сфере употребления это общенародный фразеологизм, свойственный живой и непринужденной разговорной речи.

Родился же он в охотничьей среде и первоначально представлял собой ответ охотников на запрещенный, с их точки зрения, вопрос о том, куда они отправляются. Строгий запрет охотников на такой вопрос объясняется существовавшим у них ранее поверьем, что, если хочешь успеха, нельзя называть места охоты (ср. поговорку Не кудыкай, счастья не будет). Вполне возможно, что такое табу было наложено на вопрос куда? по чисто лингвистическим причинам (см.: Зеленин Д. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии. Ч. 1. Л., 1929. С. 79), в силу созвучия куда со словами куд (куда) «злой дух, черт, дьявол», кудесить «колдовать», кудь «колдовство», известного в диалектах прокуда «лукавый, зловредный человек» и др.

Таким образом, искони в выражении на кудыкину гору как бы сливаются два значения: буквальное – «на твою – кудыкину – гору» (кудыка – это «тот, кто спрашивает, куда охотник направляется») и метафорическое «к черту» (куды-ка – от куд(а) «злой дух, черт, дьявол»).

Фразеологизм на кудыкину гору, по сути дела, «повторяет» выражение к черту на кулички.

О слове костить и обороте перемывать косточки

Современная форма фразеологического сращения перемывать косточки, синонимического глаголам сплетничать, злословить, судачить (о ком-либо), сменила более старую перемывать кости, известную еще в XIX в. Именно эта старая форма и явилась основой для образования слова костить «ругать».

Оборот перемывать кости в качестве устойчивого сочетания слов родился на базе переменного словосочетания, связанного с существовавшим в древности у славян обрядом так называемого вторичного захоронения, которое осуществлялось спустя несколько лет после похорон умершего для очищения его от грехов и снятия с него заклятия. Перед вторичным захоронением выкопанные останки (т. е. кости) перемывались, что, естественно, сопровождалось воспоминаниями о покойнике, оценкой его характера, поступков и дел. Это и явилось причиной образно-метафорического переосмысления слов перемывать кости, первоначально имевших самый прямой, буквальный смысл.

Это его конек

Так мы называем чье-либо увлечение, излюбленное занятие или, как теперь часто говорят, хобби. Слово конек выступает здесь в качестве синонима словам увлечение, страсть, хобби. Очень хороший пример этого мы находим в одной из журнальных статей: …Это пристрастие, которому отдается свободное время. Можно его назвать очень распространившимся в последнее время английским словом «хобби». Или русским литературным «увлечение». Или менее литературным, но более метким «конек» (Театр. 1965. № 5. С.136). Такое значение существительное конек получило уже в момент появления в русском языке выражения это его конек (а также оборотов сесть на своего конька и оседлать своего конька). А все эти выражения увидели свет в конце XVIII в. Все они суть не что иное, как фразеологические кальки, т. е. пословные переводы французских оборотов, в свою очередь калькирующих английские фразеологизмы. Родились последние в романе «Сентиментальное путешествие» Л. Стерна, с которым русское общество конца XVIII в. вначале познакомилось в переводе на французский язык. Наше выражение передает французский оборот cʼest son dada, родившийся при переводе английской поговорки It is his hobby-horse. Обратили внимание на последнее английское слово? Да, вы правы. Оно имеет прямое и непосредственное отношение к популярному сейчас хобби. Ведь это оно же, но только в полном, несокращенном виде. Таким образом, английское слово хобби (сокращение первоначального hobbyhorse) приходило в наш язык дважды: в виде кальки конек в конце XVIII в. ив качестве прямого заимствования совсем недавно – в середине ХХ в.

Намылить голову и задать головомойку

Эти очень употребительные и образные выражения – синонимы. Оба они имеют значение «сильно бранить, распекать». Но не только это делает их фразеологическими «собратьями» в нашей речи. Они одинаковы и с точки зрения сферы их употребления, и по своей стилистической разговорно-фамильярной окраске.

Больше того, эти фразеологизмы родственны и по происхождению. Правда, родство их не непосредственное, и родственники они дальние. Однако языковой источник у них один и тот же.

Как ни удивительно, эти, казалось бы, чисто русские выражения отражают в себе (правда, по-разному) иноязычное влияние и в конечном счете обязаны своим появлением на свет соответствующему немецкому выражению.

Как же все-таки родились в русском языке обороты намылить голову и задать головомойку?

Сначала, как пословный перевод, точная фразеологическая калька немецкого оборота den Kopf waschen, появилось выражение мыть голову. В XIX в. этот оборот (и его формы) употреблялся довольно часто (ср. в письме П. А. Вяземского А. И.Тургеневу: Я знал, что Оболенский мыл голову Каченовскому за какие-то стихи), но затем стал архаизмом и вышел из речевого обихода. Но он не исчез бесследно. На его базе возникли фразеологизмы намылить голову, с одной стороны, и слово головомойка – с другой.

Выражение намылить голову появилось в обороте мыть (вымыть, помыть) голову путем замены глагола словом той же смысловой сферы (мыть – намыливать). Подобные процессы в фразеологии – не редкость (ср.: на всех парах < на всех парусах, городить чушь < городить чепуху, Бог знает < Бог весть и т. д.).

Существительное головомойка возникло на базе оборота голову мыть посредством сложения и суффикса – к(а). Такие «фразеологические» по своему происхождению слова в словообразовательной системе русского языка также встречаются очень часто (вспомните хотя бы слова головоломка < голову ломать, головокружение < голова кружится, зубоскал < зубы скалить, кривотолки < кривые толки и т. п.).

Позднее существительное головомойка было использовано говорящими как слово той же смысловой сферы, что и слово баня, и появилось – на базе фразеологизма задать баню – выражение задать головомойку.

Заметим, что выражение задать баню само по себе также не исконно. Оно родилось (как, между прочим, и фразеологизм задать жару) от оборота задать пару, в связи с замещением слова пар опять-таки словом той же тематической группы – существительным баня.

Что же касается выражения задать пару (< дать пару), то оно является изначальным и возникло как устойчивое сочетание слов уже не по модели, а из свободного сочетания, когда составляющие его слова стали употребляться не в прямом («парильном») значении, а в обобщенном и образно-переносном.

В заключение заметим, что заимствованный характер выражения мыть голову отмечался уже В.Далем: «Намылить и вымыть кому голову, с нем. пожурить» («Толковый словарь…»), но впоследствии никем из лингвистов замечен не был. Мы до сих пор плохо используем то, что было сделано нашими предшественниками.

Пиррова победа

Фразеологизм пиррова победа «победа, не оправдывающая понесенных за нее жертв, победа, равная поражению», возник из свободного сочетания слов. По описанию Плутарха, победа над римлянами в 279 г. до н. э. эпирскому царю Пирру стоила стольких жертв, что когда он узнал об этом, то воскликнул: «Еще одна такая победа, и мы погибли!» И в самом деле, в следующем, 278 году его войска были разбиты теми же римлянами.

Не зная происхождения этого оборота, нельзя оценить прелесть и изящество остроумной миниатюры Ф. Кривина: «Много побед одержал великий Пирр, но в историю вошла только одна пиррова победа».

Заметим, что в этой небольшой фразе писатель не только разлагает выражение пиррова победа на его составные компоненты, но и, делая это, употребляет еще один оборот со словом победа – сочетание одержать победу. Вряд ли оно когда-нибудь останавливало на себе ваше внимание: обычное, рядовое описательное выражение, равное глаголу (победить) и входящее в привычную и типовую модель (ср.: дать гудок – загудеть, провести беседу – побеседовать, нанести удар – ударить и т. д.). Но особенность у него все же есть. Она не в том, что в выражении одержать победу лексическое значение целиком прибрало к рукам существительное победа, оставив на долю глагола одержать чисто морфемное значение (равное значению суффикса – и(ть) в глаголе победить). Это интересно, но свойственно всем такого рода описательным оборотам. Своеобразие в том, как наш оборот появился на лингвистический свет. А возникло это (книжное!) выражение на базе разговорно-просторечного оборота одержать верх, в результате замещения слова верх в известной степени синонимичным (ср.: верх – его, победа – его) словом победа.

Крокодиловы слезы

Фразеологический оборот возник в русском языке в результате буквального перевода сложного немецкого слова Krokodilstränen (ср. подобное происхождение выражений детский сад – Kindergarten, соломенная вдова – Strohwitwe и т. д.).

Первую запись этого фразеологизма мы находим в «Немецко-латинском и русском лексиконе» Вейсмана 1731 г. Появление соответствующего образования в немецком языке связано с поверьем о том, что когда крокодил пожирает человека, то он плачет (ср. в «Азбуковнике» XVIII в.: Крокодил зверь водный… Егда имат человека ясти, тогда плачет и рыдает, а ясти не перестает).

Зарыть талант в землю

Это выражение интересно тем, что в одном слове талант здесь содержатся… два слова, различных не только по значению, но и по происхождению. Очень часто оборот зарыть талант в землю объясняют как фразеологизм, заимствованный из старославянского языка. В действительности же он возник уже в русском языке, хотя и на базе евангельской притчи.

В притче рассказывается о том, как один из рабов некоего господина – в отличие от других, пустивших деньги в ход и умноживших их, – зарыл данный ему талант в землю, так как не хотел обогащать далее хозяина своим трудом. Эта притча и легла в основу нашего устойчивого сочетания слов в переносно-метафорическом значении «погубить свои способности». Здесь слово талант имело вначале свое исходное значение «крупная денежная единица». По происхождению оно является старославянским переоформлением греч. talanton. Позднее, уже в XVIII в., чему способствовало целостное значение оборота «погубить свои способности», старое слово талант, являющееся историзмом, заместилось заимствованием из немецкого языка (правда, этимологически восходящим к первому) уже со значением «талант, дарование». И в нашем обороте произошла незаметная подмена греческого talanton немецким Talent.

Заметим попутно, что рассматривать слово талант «дарование, способности» как переносное значение существительного талант «большая денежная единица», возникшее на русской почве, было бы совершенно неправильно. А это иногда наблюдается (см. например: Попов Р. П. Фразеологические единицы современного русского литературного языка с историзмами и лексическими архаизмами. Вологда, 1967. С. 20).

Хранить молчание и играть в молчанку

П онятие «молчать» в нашем языке можно выразить по-разному. Самым обычным и стилистически нейтральным является однословное его выражение – с помощью глагола молчать. Но можно в том же значении употребить и иные средства. В самом деле, в современном русском литературном языке рядом со словом молчать как его фразеологические синонимы свободно и часто употребляются также обороты хранить молчание и играть в молчанку.

Первый принадлежит книжной речи, второй относится к устойчивым сочетаниям слов разговорного языка. Как же они возникли?

Совсем недавно – только в XVIII в. (ср. у Пушкина: Хранить молчанье в важном споре… ) – в книжной речи возникает выражение хранить молчание. Оно рождается как пословный перевод латинского оборота silentium servare.

Несколько позже в качестве разговорного эквивалента обороту хранить молчание входит в употребление выражение играть в молчанку. По своему происхождению оно является таким же результатом фразеологизации свободного сочетания слов, обозначающего вид игры, как и обороты играть в кошки-мышки «хитрить, обманывать», играть в прятки «скрывать, утаивать что-либо», играть в бирюльки «заниматься пустяками» и т. д. Основной смысл игры в молчанку (слово молчанка значит «молчание») заключался в том, чтобы не проговориться первому; первый сказавший что-нибудь платил штраф. Сама игра исчезла из обихода, но ее название в виде фразеологизма играть в молчанку «молчать» осталось жить.

Не миновать глаголя

Этот оборот имеет значение «быть повешенным, погибнуть» и, между прочим, не имеет никакого отношения к глаголу. Он требует объяснения лишь потому, что содержит в своем составе устаревшее ныне слово глаголь «виселица». Таким образом, буквально выражение не миновать глаголя значит «не миновать, не избежать виселицы».

Что же касается существительного глаголь «виселица», то оно возникло на базе слова глаголь как названия буквы «Г». Виселица получила свое новое имя от прописной буквы «Г» благодаря сходству формы этих (во всем остальном вовсе не похожих друг на друга) предметов.

Гол как сокóл

Это рифмованное выражение означает «очень бедный». Как показывают факты истории русского языка, такое значение возникло в нем после появления у слова голый «нагой, неодетый» переносного значения «бедный» (ср. собирательные голытьба, гольтепа «беднота»). Мирное сосуществование обоих этих значений у прилагательного голый наблюдается в обороте С миру по нитке – голому рубашка, в котором, кстати, существительное мир имеет архаическое значение «народ, крестьянская община».

Что касается сравнительной части нашего выражения (как сокол), которая равна по значению слову очень, то она никакого отношения к известному названию птицы не имеет, о чем свидетельствует не только исходный смысл слова голый, но и наконечное ударение в существительном сокол.

Сокóл в ней – обозначение металлического тарана, употреблявшегося в древности в качестве стенобитного орудия. Этот таран представлял собой совершенно гладкую, т. е. «голую», чугунную болванку, подвешенную на цепях. Заметим, что фамилия Соколов по своему происхождению у одних ее владельцев может восходить к древнерусскому имени Сóкол (из сóкол), а у других – к Сокóл (из сокóл).

Очертя и сломя голову

Обороты очертя голову и сломя голову имеют каждый не только свое, одному ему присущее значение (очертя голову «безрассудно, не подумав», сломя голову «стремительно, опрометью, стремглав»), но и особые, лишь для него характерные словесные связи.

Выражение очертя голову свободно сцепляется с самыми различными глаголами. Правда, есть у него и «любимчик» – глагол броситься. Что касается фразеологизма сломя голову, то его окружение ограничено глаголами быстрого передвижения (бежать, мчаться, скакать и т. д.).

И все же у этих различных по значению и словесным связям фразеологических оборотов есть нечто общее.

Прежде всего, что видно даже невооруженным глазом, у них является одинаковым зависимый компонент – голову. Однако общий зависимый член в идиомах очертя голову и сломя голову лишь внешнее выражение их кровного родства по происхождению. Дело в том, что выражение очертя голову родилось, так сказать, при поддержке и содействии оборота сломя голову. Оно появилось в языке в результате контаминации оборотов очертя (себя или кого-либо другого) крýгом и сломя голову. Происхождение первого связано с суеверным (еще языческим) обычаем очерчивать себя или кого-либо другого кругом для ограждения от нечистой силы. В момент своего появления в языке сочетание очертя кругóм было синонимично более позднему обороту осеня крестом.

Очертя себя крýгом или осеня крестом, можно было уже как будто делать что-либо, не боясь. Но это, по мнению тех, кто семь раз отмерял, чтобы один раз отрезать, и на Бога надеялся, а сам не плошал, значило «действовать не думая, безрассудно». Отсюда и пошло современное значение оборота очертя голову.

Совершенно иного происхождения выражение сломя голову. Оно тоже, между прочим, вначале имело только значение «безрассудно, отчаянно», о чем свидетельствует, в частности, существующее и сейчас в диалектах слово сломиголова «отчаянный смельчак, сорви-голова».

Оборот сломя голову возник из соответствующего свободного словосочетания со значением «потеряв голову», соприкасающегося с сочетаниями сложить голову, с одной стороны, и сложа руки – с другой. На развитие современного значения у фразеологизма сломя голову, возможно, повлияло (кроме закономерной соотнесенности «не думая» – «очень быстро») также выражение стремя голову, известное сейчас лишь в диалектах и других славянских языках. По корневому составу и значению оно как бы повторяет литературное наречие стремглав (буквально «опустив голову, вниз головой»), заимствованное русским языком из старославянского.

Вкратце о личных именах Евангелия

Богат и разнообразен современный русский именослов, образующий первое звено нашего трехзначного официального наименования человека (Иван Сергеевич Тургенев, Виктор Владимирович Виноградов, Мария Ивановна Миронова, Татьяна Дмитриевна Ларина и др.). Ученые насчитывают в нем от 6 до 23 тысяч имен. В их числе причудливо сосуществуют самые различные по времени и происхождению слова – от старых дохристианских имен до недавних новообразований и заимствований: Вадим, Владимир, Борис, Ярослав, Глеб, Людмила, Светлана, Игорь, Олег; Василий, Павел, Вера, Надежда, Галина, Лариса, Татьяна, Юрий, Егор, Лев, Виктор; Феликс, Стелла, Регина, Пина, Роза, Марина, Вилен, Донара, Воля, Сталина, Линель (< Ленин), Злата, Муза, Рада, Жанна, Рем, Майя, Эдуард, Леонард, Алиса и т. д. Но основное ядро русских имен составляют канонические имена.

В переработанном по законам русского языка виде церковнославянские антропонимы и сейчас – несмотря на большой и разнохарактерный влив неканонических имен нового времени – являются наиболее распространенными и излюбленными. Достаточно назвать, например, такие имена, как Алексей, Анастасия, Анатолий, Андрей, Анна, Артем, Афанасий, Валентин(а), Варвара, Василий, Вера, Георгий, Дарья, Дмитрий, Дорофей, Евгений – Евгения, Евдокия, Егор, Елена, Елизавета, Ефим, Иван, Илья, Кирилл, Константин, Кузьма, Лука, Любовь, Макар, Максим, Мария, Марфа, Михаил, Надежда, Наталия, Никита, Николай, Павел, Петр, Семен, Сергей, Татьяна, Тимофей, Федор, Филипп, Юрий, Яков и т. п.

Некоторые из этих антропонимов восходят к именам действующих лиц благовестия Нового завета, повествующего о жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа. Став неотъемлемой принадлежностью русского календарного именослова, они обрусели и в ряде случаев дали затем устойчивые словосочетания или производные слова, послужили основой пословиц и поговорок, поэтической символики и т. д.

Разберем далее в постраничном порядке все так или иначе вошедшие в русский язык имена главных действующих лиц Евангелия, прежде всего как они были зафиксированы со второго богослужебного начала первой главы в святом благовествовании от Матфея издания Свято-Введенской Оптиной Пустыни 1991 года. Первое начало (1, 1), содержащее родословную Иисуса Христа, как вторичный текст, отсутствующий в других канонических евангелиях, не рассматривается. Комментарий является по преимуществу лингвистическим, но иногда он будет сопровождаться также и некоторыми энциклопедическими объяснениями (естественно, только в той мере, в какой это совершенно необходимо для адекватного понимания объективной стороны евангельского текста). Толкованию, таким образом, будет подвергаться слово как единица языка, а не называемое им лицо, причем лексическая единица по возможности будет анализироваться со всех сторон и во всех ее ипостасях – от ее происхождения до ее употребления в нашей речи. Слова греческого и латинского языка передаются латиницей, исходные слова из древнееврейского – кириллицей (с неизбежными транскрипционными упрощениями).

Имя Иисус является первым антропонимом Евангелия. Оно часто давалось детям и до рождения Христа, причем просто по заведенному обычаю, в соответствии с существовавшей уже традицией. Христа же его юридический отец Иосиф назвал Иисусом по совету явившегося ему Ангела Господня не случайно. В Евангелии читаем: «И наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей своих от грехов их» (Мф. 1, 21). Действительно, имя Иисус, пришедшее в русский из церковнославянского языка буквально значит «спаситель». Последнему это слово досталось из греческого языка, где оно является переделкой древнееврейского Иешуа «спаситель» из первоначального сложения Иегошуа, буквально обозначавшего «Бог спасет». Именно поэтому в русском языке появились слова Спасъ и Спаситель в значении «Иисус Христос». Эта семантическая калька имени Иисус получила свое отражение в названиях городов и деревень (по церкви) типа Спасск, Спас-Деменск, Спасское, а также в оборотах яблочный Спас и Спас не спас и др.

В настоящее время именем Иисус, как и Христос, детей по понятным причинам уже не называют. Косвенно с именем Иисус связано как дальнородственное слово иезуит, поскольку оно представляет собой немецкое Jesuit, производное от латинской формы слова Иисус – Iesus, обозначавшее члена католического ордена Иисуса. К нам оно пришло как германизм, вероятно, в XVI в. из польского языка. Значение «коварный и двуличный человек» существительное приобрело ввиду характера деятельности иезуитов, осуществлявшейся по сформулированному основателем ордена Игнатием Лойо-лой канону – «цель оправдывает средства».

Название Христос было дано Иисусу как пророку, обладающему святостью первосвященника и могуществом царя, пришедшему спасти человечество от его грехов. По своему происхождению это греческое слово представляет собой словообразовательную кальку древнееврейского слова, усвоенного нашим языком в виде мессия. Его первичное значение – «помазанник». Пророков, первосвященников и царей умащали (мазали) благовонным маслом – миром. Само греч. Christos – суффиксальное образование от chriō «умащаю, мажу». В русский язык слово Христос пришло из церковнославянского языка, прочно укрепилось в нем и послужило базой для целого ряда нарицательных имен существительных (христианство, христарадничать, христосоваться, христопродавец и т. д.) и фразеологизмов типа Христа ради, Христом-Богом прошу, как у Христа за пазухой и т. д. В русском языке слово Христос оказалось своеобразным и с точки зрения своего морфемного состава. Так, слова космос, эпос легко делятся сейчас на морфемы: корень, суффикс и нулевое окончание (космоса, эпосом; космический, космонавт; эпическое, эпопея и др.): косм-ос(), эп-ос(). Что касается существительного Христос (Христа, Христу и т. д.), то косвенные падежи без – ос– позволяют поставить вопрос: «Где в этом слове окончание?» Если иметь в виду отношения форм Христос – Христа, Христу и пр., то можно как будто интерпретировать– ос как нерегулярное окончание – ср.: да(м), об(а), тр(и) и т. п. Но все же предпочтительней считать, что в этом слове нулевое окончание, как во всех существительных мужского рода с основой на согласный (колос(), голос(), вопрос() и т. д.). В таком случае морфему – ос– можно трактовать как суффикс, указывающий на именительный падеж, подобно тому, как суффикс – ер– в форме матери и т. д. указывает на косвенные падежи слова мать.

Мать Иисуса Христа носила имя Мария, впоследствии самое известное и любимое русскими. По происхождению Мария – это церковнославянизм, восходящий к греч. Maria, которое, в свою очередь, является переоформлением древнееврейского имени Мариам. Этимология этого слова не установлена: одни толкуют его как производное со значением «высокая», «возвышенная», другие – «горькая», третьи – «отвергающая, противящаяся». Во всяком случае Богоматерь получила это имя по установившейся традиции, и оно у нее «говорящим» уже не было. В русской народной речи рядом с кодифицированным именем Мария появился ее фонетический дублет – Марья, отраженный в фитонимах иван-да-марья и марьин корень. У паспортного Мария в нашей речи существует большое количество соответствующих интимных имен: Маша, Маруся, Муся, Маня, Маняша, Мака, Муля и др.

Имя Иосиф, которое носил муж Богоматери, также появилось у нас как церковнославянизм, передающий греческое слово Iōsēph, заимствованное из древнееврейского языка, где оно толкуется как «Божье прибавление» (ср. имя Богдан, калькирующее греч. Theodotos). В русском живом языке имя Иосиф изменилось сначала в Есип, а затем в Осип, отложившихся в фамилиях Есипов и Осипов. Последняя, кстати, дала жизнь слову осиповщина, обозначающему одну из сект беспоповщины.

Имя Ирод в наш именослов не вошло, но в разговорной речи употребляется как бранное обозначение человека («жестокий человек») довольно часто. Появление такой семантики у личного имени иудейского царя Ирода Великого объясняется его страшной жестокостью, выразившейся, в частности, в том, что при известии о рождении Иисуса Христа он «послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже…» (Мф. 2, 16). Косвенно этот антропоним отразился в нашем языке также во фразеологических оборотах иродова образина и избиение младенцев. Слово ирод в бранном значении «мучитель, изверг» лексикографически фиксируется, кажется, лишь со Словаря Ушакова (см.: Толковый словарь русского языка. В 4 т. / Под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1935–1940), хотя в художественной литературе оно отмечается уже в XIX в.

С именем Ирод опосредованно связано одно из самых частых русских мужских имен – Иван. Ведь имя Иван является переоформлением антропонима Иоанн, который носил Иоанн Предтеча (иначе Иоанн Креститель). Как известно, последний был обезглавлен по приказу Ирода (но не Ирода Великого, а его сына – Ирода Антипы) по просьбе Саломеи, дочери Иродиады, жены Ирода Антипы, являвшейся внучкой Ирода Великого. Саломея – у Матфея она по имени не названа – своей пляской в день рождения отчима угодила ему так, что он клятвенно «обещал ей дать, чего она ни попросит. Она же, по наущению матери своей, сказала: дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя» (Мф. 14, 7–8).

Слово Иоанн по происхождению в русском языке – церковнославянский грецизм, передающий древнееврейское Иоханан (буквально – «Божья благодать, Божий дар», ср. Божедар). Имя Иоанн уже в древнерусскую эпоху в живой речи было «переработано» в Иван, которое сразу же обросло интимными (как уменьшительно-ласкательными, так и уничижительными) производными типа Иваха, Ивашка, Ива, Иванча, Ивахно, Ваня, Ванюша и др. Некоторые из этих производных употребляются и сейчас или/и отложились в фамилиях (Иван, Иванчиков, Ивашин, Ванин, Ванюшечкин и пр.). Фамилия же Иванов, как и имя Иван (ср. фразеологизм русский Иван), стала символом русскости, хотя его первоисточник (Иоанн) живет (естественно, в соответствующем фонетическом облике) в антропонимике самых различных языков (ср.:

Жан, Ян, Иоганн, Вано, Ованес и т. д.). Имя Иван отразилось в ряде нарицательных существительных и фразеологизмов, ср. ванька «извозчик» (устар.), иван-чай < ивань чай «Иванов чай» (ср. городское Владимир < Владимирь (град), Иванушка-дурачок, ваньку валять и т. д.

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море…» (Мф. 4, 18). Иисус Христос позвал их за собой, и они стали первыми его учениками. Все три их имени прочно вошли в русский именослов, и новорожденных у нас до сих пор охотно называют Семен, Петр и Андрей. Как свидетельствует текст, слово Петр было вторым (возможно, мирским) названием рыбака, а затем знаменитого апостола Симона и носило первоначально «прозвищный» характер (ср. у Грибоедова: Вы сударь – камень, у Чехова: Дядя, Иван Иванович, наоборот, был кремень). Но затем оно стало для этого человека основным, и трижды «прежде нежели пропоет петух» (Мф., 26, 34) отречется от Иисуса Христа уже не «Симон, называемый Петром», а просто Петр. Имя Петр, в отличие от древнееврейского имени Симон, является по происхождению греческим и восходит к нарицательному petros «камень» (ср. петрография). Антропоним Петр отложился в лексике и фразеологии русского языка в единицах Петроград, Петрополь, Петербург, Петрозаводск; петровки («пост перед Петровым днем, праздником в честь апостолов Петра и Павла»), Петровка (улица в Москве), петрушка в названиях растений, петров крест; в деминутивах Петя, Петруха, Пе-тюня и др.

Имя Андрей, как и «братское» Петр, также пришло к нам из Евангелия в качестве церковнославянского грецизма. В греческом языке оно является исконным и восходит к нарицательному andreos «мужественный, смелый», суффиксальному производному от aner, andros «мужчина». Сейчас оно у нас одно из самых частотных мужских имен, хотя набор и интимных имен, и нарицательных производных у него очень скромен (Андрюша, Андря, Андрейка и нек. др.; андреевка < андреева трава).

Первоначальное имя апостола Петра – Симон является вариантом слова Симеон и, будучи заимствовано русским языком из церковнославянского, восходит в качестве греческого переоформления к древнееврейскому Шимон, нарицательному существительному от глагола шпмаʼ «слушать». Буквально оба антропонима значат «послушный». От них уже в древнерусскую эпоху и образовалось современное Семен, вытеснившее своих «родителей» на антропонимическую периферию. Разобранные имена живут сейчас также в интимным формах (Сема, Сеня, Симоня и др.) и фамилиях.