Текст книги "Лингвистические детективы"

Автор книги: Николай Шанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Болград и Гранвиль – маленькие «большие города»

Эти разные по географической семантике и происхождению городские названия являются, вероятно, не только однородными членами предложения в заглавии заметки. Они скорее всего однородны и по своей образной структуре. А это с полным правом позволяет охарактеризовать их как особых топонимических тезок, в своем морфемном составе (правда, средствами разных языков) повторяющих друг друга.

Нам уже приходилось говорить об этом явлении в заметке «Как называются города», касаясь Новгорода и Неаполя. К их числу относятся и указанные там Славгород (бывший Пропойск, в Белоруссии, названный городом Славы в знак победы над гитлеровской Германией), и киргизский Джалал-Абад (сложение арабск. джалал «слава» и абад «город»).

Такими же по имени зеркально похожими друг на друга являются и маленькие «большие города», вынесенные в заголовок данной заметки.

Несмотря на свой небольшой размер, Болград в Одесской обл. и Гранвиль во Франции оба по своим названиям большие.

Болград был основан и назван болгарами, бежавшими на Украину от турецкого гнета. Название сложили (по образцу топонимов типа Царьград) из болгарских слов бол «большой» (ср. русск. более) и град «город». Франц. Гранвиль также является двухосновным и образовано сложением слов grand «большой» и ville «город».

«Большие» уже при рождении города не оправдали своих имен и остались маленькими, но в этом они, правда, не были виноваты: так решила история.

Почему в слове Солигорск пишется буква и

Городские имена на– горек в настоящее время возникают постоянно. Это одна из продуктивных моделей, по которым сейчас образуются названия городов. Относительно недавним топонимом является и слово Солигорск, которым был назван в 1963 г. город в Белоруссии. Это имя город получил вполне заслуженно, так как он возник около разработок калийных солей. Поэтому закономерно появление в его имени в качестве первой основы корня соль-. Солигорск – это «город соли», «соляной город». Странным кажется в этом названии только – и– между первой и второй основами. Ведь все слова на – горск являются сложными словами с соединительной гласной о или е. Если первая основа сложения оканчивается на твердый согласный, появляется соединительный о (ср. Светогорск, Зеленогорск и др.). Если же первая основа сложения оканчивается на мягкий согласный, то ее с морфемой – горск соединяет уже е (ср. Нефтегорск, Мончегорск и т. д.). Это железный словообразовательный закон, который действует так же неотвратимо и в нарицательных существительных. Почему же в слове Солигорск не е, как мы ожидали бы по правилу, а и? Может быть, это словообразовательная или орфографическая ошибка? Не то и не другое. Солигорск вместо, как нам кажется, единственно правильного Солегорск появилось потому, что здесь скрестились два разных словообразовательных разряда. С одной стороны, слова на – горек, а с другой стороны, старые «соляные» имена городов типа Солигалич и Соликамск. Вот в результате этой словообразовательной «прививки» и появился такой топонимический гибрид, как наш Солигорск.

Что же касается слов Солигалич и Соликамск, то и там является исконным, так как они возникли в результате аббревиации (сокращения) более старых имен фразеологического характера Соли Галичские и Соли Камские. Таким образом, на первый взгляд совершенно неверное Солигорск оказывается в какой-то мере оправданным словообразовательной аналогией, хотя и противоречит ведущей модели на– горек.

В заключение одно попутное замечание. В образном отношении славянское Солигорск не одиноко. Вспомните хотя бы австрийский город Зальцбург (Salz «соль», Burg «город»), тоже «город соли».

Владимир и Познань

Объединение этих двух городских имен на первый взгляд может показаться совершенно неосновательным. Ведь если название русского города точно перекликается с личным мужским именем, то в польском Познань ничего подобного нет. Да и в фонетическом отношении они совершенно непохожи даже характером конечного согласного основы. В первом конечный согласный твердый, во втором – мягкий. И тем не менее в этих словах есть нечто общее. Что именно? Одинаковым является для названий этих городов их происхождение из притяжательных прилагательных. Топоним Владимир звучал ранее иначе и не совпадал с соответствующим мужским именем. Он произносился с мягким р на конце: Владимирь. Как название города Владимир возникло из оборота Владимирь городъ «город Владимира» в результате выпадения грамматически опорного слова (так же возникло слово Ярославль и прочие городские имена этого типа). Притяжательное Владимирь является производным от Владимиръ с помощью старого суффикса j; рј дало мягкое рʼ, так же как– вј– дало – вль. Город был назван по имени основавшего его киевского князя Владимира Мономаха.

Таким же старым притяжательным прилагательным от исчезнувшего славянского личного имени Познань является слово Познань < Poznań gród «город Познана». Кстати, именно тем, что Познань было первоначально определением к существительному gród «город», и объясняется принадлежность его в польском языке к словам мужского рода. Женский род этого топонима в русском языке объясняется тем, что он был воспринят как слово, аналогичное многочисленному разряду топонимических наименований на – ань типа Рязань, Тамань, Казань, Умань и др.

Житомир

Среди топонимов довольно многочисленную группу составляют так называемые патронимические имена, наименования населенных пунктов по их основателю или владельцу. Немало в этой группе и городских названий.

По своему этимологическому характеру они являются существительными, возникшими морфолого-синтаксическим способом на базе притяжательных прилагательных в результате эллипсиса слов городь: Борисов < Борисовь городь, Ярославль < Ярославль городь (т. е. «город Бориса», «город Ярослава») и т. д. В результате сокращения оборота Владимирь городь «город Владимира» (с последующим отвердением конечного р) возник и топоним Владимир (см. подробнее об этом в заметке «Владимир и Познань»).

Аналогично возникло и городское имя Житомир. Ранее (до отвердения конечного р) оно звучало как Житомирь. Название же Житомирь является аббревиацией фразеологического оборота Житомирь городь, в котором Житомирь представляло собой притяжательное прилагательное от личного имени Житомирь, образованное с помощью суффикса j (ь) еще в общеславянскую эпоху.

Таким образом, Житомир буквально значит «город Житомира».

Мзда, возмездие и безвозмездный

ВВ нашей лексике есть немало слов с общим корнем, которые тем не менее имеют самое различное происхождение. К ним необходимо отнести и слова мзда, возмездие и безвозмездный. Корень мзд– (мезд-) в словах мзда, возмездие и безвозмездный один и тот же, но появились они в русском языке в разное время, пришли в литературную речь различными путями и были образованы каждое по-своему. Да и в семантическом плане эти слова развивались далеко не одинаково.

Самым древним из них является существительное мзда. Оно было унаследовано древнерусским языком из общеславянского языка. Более того, есть все основания предполагать, что в качестве определенной лексической единицы оно родилось даже не в праславянский период, а еще раньше: в целом ряде индоевропейских языков издревле выступают его точные соответствия. Ср. хотя бы осетин. mizd «плата, награда», греч. misthos – тж, готск. mizdō – тж, англ. meed «плата, награда» и др. Когда после возникновения письменности слово мьзда (> мзда) попало из устной речи в литературный язык, оно давно уже было непроизводным. Но эта непроизводность слова мьзда была не исконной. Как не без оснований считают многие этимологи (см.: Откупщиков Ю. В. Из истории индоевропейского словообразования. Л., 1967. С. 148–155), слово мьзда было образовано с помощью суффикса – зд– от того же глагольного корня мь– (< mi-), что и слова мьсть «месть» и – с другой огласовкой (мѣ– < moi-) – мѣна «мена», и родственно греч. (сицилийск.) moitos «вознаграждение, благодарность», лит. maĨna «мена», др. – инд. máyatē «меняет», готск. gamains «общий» и т. д.

По своему суффиксальному характеру слово мьзда (звукосочетание мзда появилось после падения слабого редуцированного ь перед гласным полного образования а) идентично таким существительным, как борозда, звезда, езда и т. п. Древний суффикс– зд– изо всех одноструктурных слов сейчас вычленяется по соотношению с глаголом ехать, еду только в существительном езда.

Родство слов мзда и месть ясно просвечивает и в их семантике. И здесь народная пословица Мста не мзда, переводимая В. Далем как «Месть не возмездие за добро» (см.: Даль В. Толковый словарь…), оказывается справедливой не абсолютно, а лишь в определенных временных пределах, и именно в новую эпоху. Семантика рассматриваемых слов, равно как и их синонимов, в динамике языка перекрещивается и тесно связывает их вместе. Сейчас действительно мста – не «мзда». В современном русском литературном языке месть – «действие в отплату за причиненное зло, возмездие», а мзда – «награда, плата» (см.: ОжеговС.И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1996. С. 344, 347).

Сейчас, конечно, и слово возмездие семантически не равно слову мзда. В том же словаре существительное возмездие совершенно правильно определяется как «оплата, кара за преступление, за зло». Однако так было далеко не всегда.

Слово возмездие еще для Даля было обозначением и кары, и платы, награды, воздаяния (см.: Даль В. Толковый словарь…). Такое же синкретическое значение может быть отмечено и у основы мзд– как составного элемента ныне устаревшего глагола мздовоздаять «карать и жаловать по заслугам», и у др. – греч. misthos, имеющего, помимо уже указанных выше значений «плата, награда», также и значение «кара, возмездие».

Ср. аналогичные семантические отношения в словах плата и расплата «кара, возмездие», расчет и рассчитаться (с кем-нибудь) в значении «отомстить кому-либо» и т. д. Ср. также родственные цена (в др. – рус. языке «плата») и авест. kaena «месть».

Производное от мьсть – общеславянский глагол мьстити обозначает не только «мстить, наказывать», но также «защищать» и «награждать, жаловать» (см.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. II. СПб., 1895. С. 234).

Последнее значение этого глагола позволяет реконструировать также бывшую когда-то у слова мьсть семантику «плата, награда». Таким образом, в очень давние времена слова мзда и месть были синонимами и оба имели значение «плата, награда» (по заслугам). Лишь потом слово месть, как и значительно позже возмездие и расплата, приобрело новое, современное значение «месть, кара». Заметим, что подобное развитие семантики мы наблюдаем и у неславянских родственников другого однокорневого со словом мзда существительного – слова мена «обмен, изменение» (ср. глагол менять «отдавать и брать одно за другое», раньше также и «покупать» и, следовательно, «платить»). Поэтому вполне возможно, что исходным (этимологическим) значением слов мзда и месть было то, которое и поныне свойственно однокорневому мена «обмен» (сначала натурой).

Как видим, слово мзда в русском языке исконное, досталось ему по наследству из праславянского языка еще в до-письменную эпоху. Образовано оно было еще в индоевропейский период суффиксальным способом словообразования и по корню кровным родством связано со словами месть и мена.

Совсем иная биография у существительного возмездие. Оно сразу появилось в письменной речи и до сих пор носит ярко выраженный книжный оттенок. В русском литературном языке оно не исконное, а пришло к нам из старославянского языка. Впервые отмечается в старославянских памятниках письменности русского извода с XI в. со значением «вознаграждение, воздаяние, возмездие». Эта семантика затем сузилась, и слово возмездие стало употребляться лишь для обозначения кары, наказания. Последнее было обусловлено, помимо семантических возможностей, заложенных в самом слове (см. выше), также влиянием контекстов, где речь идет о расплате за дурные поступки и причиненное зло. Таких контекстов в церковнокнижной литературе, где прежде всего употреблялось слово возмездие, встречается предостаточно. Старославянизм вьзмьздие не был образован с помощью приставки въз– и суффикса – uj-, как может показаться с первого взгляда, а представляет собой слово, возникшее путем словообразовательного калькирования др. – греч. antimisthia «плата, воздаяние, вознаграждение, возмездие», т. е. посредством его последовательной поморфемной «съемки»: приставки anti– приставкой въз-, основы misth-основой мьзд– и суффикса– iа суффиксом – и (указываем их здесь для удобства вместе с окончаниями).

Таким образом, если иметь в виду этимологический состав, то слово возмездие можно перевести как «ответная кара».

В биографическом аспекте, следовательно, слово возмездие резко отличается от слова мзда и своим неисконным для русской речи происхождением, и появлением лишь после принятия христианства, и способом словообразования.

В настоящее время в актуальном языковом сознании рядового носителя современного русского языка слово возмездие со словом мзда уже не связывается: они стали совершенно чужими в силу резкого семантического сдвига, происшедшего в первом слове.

А теперь о прилагательном безвозмездный. По сравнению со словами мзда и возмездие оно «подросток», так как родилось на свет совсем недавно. По данным «Словаря современного русского литературного языка», оно впервые фиксируется в «Словаре церковнославянского и русского языка» 1847 г. По своему образованию оно довольно оригинальное, ибо получилось в результате переделки более раннего и «более правильного» прилагательного безмездный, известного еще в древнерусском языке. Безвозмездный возникло на базе безмездный точно так же, по той же модели, что и бесталанный – из бесталантный, свидетель – из съвк дк тель, солянка – из селянка, в результате процесса замещения основы: основа – мзд– под влиянием слова возмездие в старом значении «плата, вознаграждение» была заменена основой возмезд-.

Следовательно, слово безвозмездный, будучи исконным, является собственно русским образованием, весьма поздним по степени своего появления и очень своеобразным с точки зрения деривации. В семантическом плане оно полностью повторяет своего предшественника иной основы (слово безмездный) и своего значения «бесплатный» пока не меняло.

Что касается исходного безмездный «бесплатный» (ср. безмѣздьна врачьба «бесплатное лечение» в Стихираре праздничном Софийской библиотеки до 1163 г.), то оно, вероятно, представляет собой известную в XI в. словообразовательную кальку др. – греч. amisthos «неоплачиваемый, безвозмездный, даровой».

Впрочем, этимология старого безмездный для прилагательного безвозмездный – это уже связи и отношения «второго колена».

Казначей, барабанщик и баемач

ВВ языке немало слов-родственников, генетические связи которых совершенно не чувствуются. Превратности языковой судьбы резко меняют и их фонетическое «лицо», и их морфемный характер. Встречаясь с ними, мы и не подозреваем прежней близости этих слов. К таким лексическим единицам можно отнести и те слова, которые вынесены в заглавие, хотя на первый взгляд кажется, что между ними ничего общего нет и не могло быть. В самом деле, что роднит эти слова сейчас? Пожалуй, только одно категориальное значение лица: все они обозначают пусть и разное, но действующее лицо и в соответствии с этим относятся к разряду имен существительных лица. Ничего другого, что бы их сближало, современное языковое сознание нам не подсказывает. Особенно разными они кажутся по своей словообразовательной структуре и морфемному составу. Слово барабанщик в своей основе членится на непроизводную основу барабан– и агентивный суффикс – щик (-чик), свободно выделяющийся в других словах, более того – активно их образующий (ср.: атомщик, трамвайщик, бетонщик и др.). Что касается слова казначей, то в нем рядом с непроизводной основой казн– (ср. казна) мы наблюдаем уже нерегулярный суффикс– ачей, суффикс в известной степени уникальный. Существительное же басмач вообще предстает перед нами как корневое, и, несмотря на все это, названные существительные оказываются генетически принадлежащими к одной и той же словообразовательной модели. А отрезки – щик, – ачей и – ч восходят к одному и тому же суффиксу лица. Какому? Агентивному суффиксу – чи тюркских языков. Вряд ли вы думали (мне приходилось это проверять на многих аудиториях), что слово барабанщик нерусское по своему происхождению: ведь это «тот, кто играет на барабане», так же как, скажем, стекольщик – это «тот, кто вставляет стекла». И тем не менее это так. Слово барабанщик такой же тюркизм, как казначей и басмач. Только заимствовались эти слова в разное время, поэтому их русификация и происходила по-разному. Данный пример – яркое доказательство глубокой разницы (иногда даже пропасти), которая существует между современной словообразовательной структурой слова и его реальным происхождением в языке.

Но обо всем по порядку. Ранее всего в нашей речи появилось слово казначей. Древнетюркское казначи было переоформлено в древнерусском языке в казначии (конечное и равно /ь), а затем, после падения редуцированных, изменилось в казначей, так же как Сергий > Сергей. Так, сохранив соотнесенность со словом казна, оно получило современную структуру: казн-ачей(). В этом отношении его судьба напоминает устаревшие слова домрачей (< домрачи), арбачей (< арбачи) и др. (по происхождению тоже тюркизмы).

Иная судьба ждала тюркское барабанчи. Оно пришло к нам уже тогда, когда в русском языке суффикс – чик (-щик) стал активным словообразовательным элементом, с помощью которого оформлялись многие новые слова со значением действующего лица. По картотеке древнерусского словаря Института русского языка РАН, оно впервые фиксируется в памятниках начала XVI в. Тюрк. барабанчи при заимствовании было подогнано под слова на– щик типа данщик, точно так же как ранее ямчи > ямщик и позднее духанчи > духанщик. Языковое чутье подводит нас здесь особенно сильно: казалось бы, самое русское слово, образованное продуктивным суффиксом со значением лица, на поверку оказывается иноязычным.

Заимствованный характер слова басмач чувствуется сразу. Это объясняется и тем понятием, которое оно выражает, и новыми условиями его усвоения. Борьба с басмачеством в Средней Азии хотя и является прошлым, но все еще свежа в памяти многих. Узбекское происхождение этого слова ясно. Слово басмач примечательно не столько своим сторонним характером, сколько способом своего переоформления на русской почве. Тюрк. басмачи (буквально «налетчик»), являющееся в языке-источнике суффиксальным производным от басма «налет», было осознано, по аналогии со словами трубачи, лихачи, богачи и т. д., как форма им. п. мн. ч. Кусочек тюркского суффикса– чи – и стал окончанием в русском языке. Произошло «межъязыковое» переразложение на стыке корня и суффикса, которое привело к рождению слова, состоящего из корня и окончания. Так появилось совершенно немыслимое для тюркских языков слово басмач с нулевым окончанием после непроизводной основы.

Как видим, совершенно непохожие друг на друга по своей структуре слова генетически все являются тюркизмами и принадлежат к одной и той же словообразовательной модели. Однако в языке бывает и обратное. Слова, структурно идентичные, в действительности по своему происхождению могут быть самыми разными. Но об этом рассказ особый.

Чужие близнецы

Существительные вольность, дородность, плотность кажутся самыми простыми, словообразовательно и генетически прозрачными словами. С точки зрения современного языкового сознания все они прямо и непосредственно связаны с соответствующими прилагательными и поэтому, несомненно, воспринимаются как производные, образованные в русском языке с помощью суффикса– ость. Пары вольность – вольный, дородность – дородный, плотность – плотный и принадлежность существительных к обширной, с каждым днем растущей категории слов на – ость не позволяют подозревать здесь ничего этимологически особенного. Но осторожнее с такими «одинаковыми» фактами! Именно эти словообразовательные «близнецы», выделяющие все один и тот же суффикс – ость, очень ярко и наглядно свидетельствуют о том, что нередко как будто совершенно очевидное и единственно правильное решение оказывается абсолютно неверным. Если мы скажем, что слова вольность, дородность и плотность в русском языке были образованы посредством суффикса – ость, то совершим грубую этимологическую ошибку, приняв настоящее за прошлое, современные словообразовательные связи этих слов за их реальное происхождение в нашей речи.

Как повествует лексическая история, только слово дородность было создано в русском языке с помощью суффикса– ость. Что касается двух других, то у них родословная совсем иная.

Слово плотность появилось на свет у А.Д. Кантемира в его переводе книги Фонтенеля «Разговоры о множестве миров». Свой неологизм Кантемир (о чем говорит он сам в примечаниях, см.: Соч. Т. 2. СПб., 1868. С. 428) создал не с помощью суффикса– ость на базе прилагательного плотный, а как словообразовательную кальку франц. solidité. Таким образом, слово плотность образовано калькированием, путем поморфемной съемки чужого слова (solid-плотн-, – ité – ость). Оно представляет собой не суффиксальное производное, каким сейчас выглядит, а словообразовательную кальку. И хотя сделано из русского языкового материала, но по структурной «мерке» своего французского «родителя».

Еще больше может удивить биография существительного вольность. Ведь это на первый взгляд самое исконно русское слово в нашем языке по происхождению является пришлым, заимствованным из близкородственной, но иной языковой системы.

Откуда пришло к нам слово вольность! Оно принадлежит к довольно большой группе полонизмов и появилось в лексике нашего языка в XVI в. через посредство так называемого литературного языка Юго-Западной Руси, т. е. украинско-белорусского книжного языка.

Как видим, в мире слов мы должны быть готовы к самым удивительным неожиданностям. Слова, непохожие друг на друга (барабанщик, басмач и казначей), по определенной линии оказываются родственными, слова суффиксально одинаковые – совершенно различными.