Текст книги "Почему вымерли мамонты"
Автор книги: Николай Верещагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Глава IV. «Большие охоты». Орудия и способы
В исследованиях, посвященных проблеме вымирания зверей мамонтовой фауны, большое внимание отводится обычно прямому и косвенному воздействию первобытного человека. Характер и способы так называемых больших охот в плейстоцене и голоцене заслуживают поэтому особого рассмотрения.
Уже первых исследователей-археологов, копавших пещеры и открытые палеолитические стоянки, поражало обилие в них костных остатков разнообразных животных. Бурые слои суглинков, желтого лесса и обломков известняка в стенках раскопов были иногда буквально нашпигованы обломками костей. В них торчали толстостенные «мослы» носорогов и мамонтов, стройные метаподии лошадей и оленей, массивные фаланги бизонов, зубы пещерных медведей, волков, гиен и пещерных львов. Многие кости, черепа были явно расколоты – разбиты какими-то орудиями, а эти обломки погрызены позднее зубами хищников и резцами грызунов. Сомнений, казалось, не оставалось. Первобытные люди древнего каменного века, ближайшие родственники вегетарианцев – антропоморфных обезьян и сами происшедшие от растениеядных предков – скалолазящих и древолазящих приматов, превратились как-то неожиданно в мясоедов – в страшных хищников и, пожалуй, даже в сверххищников. При этом, что было странным, их зубы, да и другие органы пищеварения остались на прежнем «вегетарианском» уровне – приспособленными к поеданию растительной пищи. Более того, если сравнить клыки гориллы, шимпанзе, а особенно собакоголовых, гелад или павианов, – преимущественно мирных травоедов, с клыками питекантропа или неандертальца, то хищниками каждый признал бы перечисленных обезьян.
Причины такой пищевой перестройки и приобретения плотоядных наклонностей плохо выяснены. Возможно, что основное значение в ней имели сезонные голодовки, нехватка полноценных растительных кормов в периоды засух или зимних холодов. Известно, например, что миролюбивые и почти полностью растениеядные бурые медведи в засушливые годы – при неурожае лесных трав и ягод – становятся агрессивными и начинают охотиться на домашний скот, диких копытных, друг на друга и на людей.
Приобретение плотоядности предками людей произошло на весьма раннем этапе. По исследованиям палеонтологов Лики в Танзании и Кении стало известно, что уже африканские перволюди – зинджантропы и австралопитеки – полтора миллиона лет тому назад, по-видимому, умели охотиться и поедали самых крупных толстокожих – слонов и мастодонтов. В плейстоцене в умеренных широтах эти охотничьи и хищнические тенденции расселявшихся приматов неизмеримо усилились.
Итак, первобытные люди, не обладая ни когтями, ни мощными клыками, какими-то загадочными способами умели убивать самых крупных и сильных зверей – как мирных и трусливых, так и коварных хищников. Между тем в слоях, напичканных костями жертв, встречались лишь кремневые острия, скребла, ножевидные пластинки, пригодные, казалось бы, лишь для подрезки и съемки шкур, сухожилий, мяса. Попадались и острия из кости, рога. Выявлялось как бы большое несоответствие в технических средствах – примитивных орудиях добывания, изделиях из камня, рога, дерева – и мощью самих жертв, достигавших иногда веса в несколько тонн! Несоответствие можно было объяснить лишь особыми техническими приемами добывания.
По прямым и косвенным признакам, а также на основе современных этнографических сведений можно утверждать, что в каменном веке существовало три типа охот:
1) загоны стадных животных на обрывы или в вязкое болото, на лед;
2) добывание животных самоловами – ловчими ямами, опадными и давящими ловушками, силками;
3) убой животных метательным оружием – дротиками, копьями, стрелами, томагавками и оружием ближнего боя – дубинами, клевцами, кинжалами.
Загонные охоты на стадного зверя были наиболее добычливы. Особых орудий тут не требовалось. Стадо или стада животных – слонов, лошадей, бизонов, антилоп – охотники гнали по плато к скальным обрывам, к глубокому оврагу, на непрочный лед или в болото. Цепь загонщиков создавала панику факелами, криками или огненной завесой степного пожара. В результате таких загонов гибли сразу многие десятки и сотни жертв. Убившихся или утонувших животных первобытная орда нередко даже не могла использовать целиком, и поэтому в местах гибели образовывались своеобразные кладбища. Такие кладбища известны уже давно во многих местах, причем далеко не всегда близ них имелись подходящие обрывы. Например, «кладбище» мамонтов у Пшедмоста (Чехословакия), где залегали остатки примерно 1000 мамонтов, Волчья Грива – в Барабинской степи к западу от Новосибирска, почти с таким же количеством погибшего зверя, расположены на равнине. Возможно, что здесь мамонтов гнали веснами на непрочный лед озера, зажигая сухую траву. На Украине у Амвросиевки изучено «кладбище» первобытных бизонов, захороненных в промоине (овраге) среди мерзлой в то время лессовой степи. Около 1000 особей бизонов оказалось здесь брошено за невозможностью их использовать, как писал И. Г. Пидопличко (1953). Здесь же при разборке этого завала было найдено более 270 кремневых и 35 костяных наконечников копий и дротиков. Копья, вероятно, бросались в зверей во время облавы. Важно отметить, что глубокие овраги – промоины с отвесными стенками могли возникать в степях только после накопления толщ лессов (рис. 30).
Особенно большое впечатление производят следы охот у палеолитической стоянки Солютре недалеко от городка Макон в северо-восточной Франции. Покатый склон горы, на котором расположилась деревушка Солютре, почти весь занят теперь виноградниками, но от вертикальных обрывов куэсты к селению тянется пустырь, местами с россыпями глыб известняка. Пологая площадка в его средней части сильно изрыта в разных местах археологами. Здесь, на площади в 1.5—2 га, почва буквально нашпигована костями лошадей. Из стенок раскопов и на обнаженных площадках торчат, лежат палевые обломки челюстей, лопаток, костей ног, зубы мелких лошадок. Прикинув насыщенность грунта костями, французские археологи подсчитали, что в Солютре было убито и разделано в эпоху позднего палеолита, т. е. около 15—30 тысяч лет тому назад, около 100 тысяч лошадей (!). Ландшафт и общая ситуация в районе Солютре очень напоминают некоторые участки северного Крыма. В районе Бахчисарая обнаружена стоянка древних крымчан, слои которой также переполнены костями. Только остатков лошадей там мало, а больше – тонконогих ослов.
Рис. 30. Загонная охота на первобытных бизонов в лессовой степи. Рис. Е. Я. Захарова.
Вот как можно представить картину древней охоты в Крыму у Бахчисарая и близ Солютре в Эльзасе.
На краю известнякового обрыва, метров тридцати высотой, обдуваемый осенним ветерком, отдыхал косяк косматых лошадок, сотни в две голов. Игривые жеребята резвились под надзором кобылиц на лужайке. Вожак – мощный черногривый жеребец – стоял в сторонке, отдыхая, но все время ощущая свою власть и ответственность. Его ноздри временами раздувались, когда из ближней долинки доносился неясный запах волков и двуногих. В остальном же ничто, казалось, не давало явных поводов к беспокойству. Внезапные дикие крики и появившиеся из лощины фигурки двуногих, размахивавших дубинками, привели в движение всю живую массу лошадиных тел.
С громким ржанием, подняв гриву, вожак бросился вначале навстречу к двуногим, потом, быстро вернувшись, промчался несколько раз перед фронтом своих подопечных. Он знал: за ними десятки метров воздушной пустоты, но сзади и справа приближалась цепочка странных и страшных кривляк. И он ринулся влево – вдоль обрыва, а за ним – весь табун, в восемь сотен топочущих копыт.
Левый край плато мягко проецировался на зеленой соседней горушке, и вожак, не задержав стремительного бега, внезапно исчез на глазах передовых лошадей. С предсмертным ржанием, похожим на короткий визгливый рык хищного зверя, кувыркаясь с 12-метрового обрыва, летели на камни целыми пачками жирные кобылицы и нежные жеребята. Уцелевшая часть разбитого косяка, проскользнувшая по пологому участку обрыва, двигалась растерянно маленькими группками вдали по межгорной лощине. Под скалами вздрагивали в предсмертной агонии мускулистые тела лошадей, другие еще сползали по склону на сломанных ногах. К ним уже спешили двуногие, сжимая в диком азарте кремневые ножи.
Загоны на обрыв могли быть эффективны лишь при обилии стадного зверя – лошадей, ослов, баранов, бизонов, коллективные подражательные инстинкты которых подавляли в момент опасности все другие (рис. 31).
Самоловные способы добывания животных изобретались и совершенствовались на протяжении всей истории человечества, во все его века.
Первобытные люди были очень наблюдательны и восприимчивы. Ведь их наглядно учили повседневный опыт и голод. Они иногда видели, как животные на бегу проваливались в естественные расщелины, ямы, под лед, завязали в болотах, запутывались в лианах, убивались падающими деревьями и камнями. Отсюда и возникало стремление создать подобные условия искусственно, чтобы добраться до свежего окровавленного мяса. Наиболее простым и коварным способом была ловля зверей волчьими ямами.
В одной из французских пещер – Фонт де Гом имеется рисунок мамонта, окаймленного снизу и с боков штрихованными полосами. Вероятно, художник изобразил зверя, проломившего перекрытие и попавшего в яму (рис. 32).
Рис. 31. Охота на плейстоценовых ослов в Крыму. Рис. Е. Я. Захарова.
Рис. 32. Мамонт в ловчей яме (?). Палеолитический рисунок. Пещера Фонт де Гом (Франция).
Представление о способах ловли и убоя мамонтов дают охоты на слонов в историческую эпоху. Индийских слонов, обладающих мягким нравом, перестали убивать уже в прошлом столетии, так была велика потребность в их рабочей силе. Их ловили с помощью направляющих изгородей, сходящихся в прочный загон из врытых в землю столбов, а потом поочередно связывали и усмиряли с помощью ручных дрессированных слонов (Брем, 1866). Индийских и африканских слонов издавна применяли и для боевых целей. Царь индов Пор выставил при реке Гидаспе против Александра Македонского более 200 боевых слонов (Арриан, 1962, с. 173). Римляне завозили африканских слонов в Европу для боевых целей и цирковых представлений. Известно, что Ганнибал перевез несколько десятков слонов из Карфагена в Италию для войны против Рима и даже переходил с ними через Альпы. В африканской войне нумидийский царь Юба выставил против легионов Цезаря 60 боевых слонов (Записки Юлия Цезаря, 1962, с. 315).
Ловля и дрессировка африканских слонов были очень хлопотным делом. Основным приемом ловли были неглубокие ловчие ямы. Ямный способ ловли слонов широко применялся в Африке и позднее, о чем свидетельствуют рисунки в сочинениях натуралистов прошлого столетия. Ловчие ямы устраивались на тропах, проложенных слонами в лесу, – там была привычная для животных «домашняя» обстановка и строго определенное движение, ограниченное стенами джунглей. Ямами добывали слонов и ради мяса и бивней.
Одним из первых европейцев, описавшим ямный способ охоты в экваториальной Африке, был знаменитый французский путешественник Поль дю Шаллю (Chaillu, 1902, с. 183):
«Кверлоуен, Маллоуен, их жены, дети и все их родственники, которые составили около 40 человек, с упорством работали над рытьем слоновых ям, устройство которых я описал в „Историях страны горилл“ и которые я видел в стране каннибалов. Наконец, огромная работа по рытью была закончена. Ямы были около 15 футов глубины, с совершенно вертикальными стенками, около 8 или 10 футов длины и 6 футов ширины. Их покрыли ветвями деревьев так, что кроме слонов никто туда попасть не мог».
Уже на следующий день в одну из таких ям завалился слон и был добит в ней из тяжелых ружей.
В применении к охоте на мамонтов вероятность устройства таких ям вызывает ряд сомнений. В эпоху палеолита на Русской равнине и в южной Сибири мерзлый грунт оттаивал летом даже в поймах лишь на глубину одного-полутора метров.[6]6
Наблюдения автора в долине среднего течения Индигирки в августе 1971 г.
[Закрыть] Как показывает опыт, яму длиной три-четыре метра и глубиной в три с половиной – четыре метра пять-шесть человек могут вырыть летом в рыхлом речном аллювии за пять-шесть часов, пользуясь заостренными палками, ребрами мамонтов и остистыми отростками грудных позвонков бизонов. Вытаскивать и относить землю в сторону можно в мешках из шкур. Однако при наличии на глубине полутора метров многолетней мерзлоты такая операция бесконечно осложняется, на дне ямы появляется вода, ее стенки оплывают и рушатся. Далее мерзлый грунт поддается только стальной кайле и лому.
Между тем в сибирской тайге ловля ямами копытного зверя – лосей, изюбрей, северных оленей – широко практиковалась на протяжении последних сотен лет. Основой ее являлись собственно засеки – «лудёвы» – небрежные изгороди из поваленных деревьев, в которых оставлялись проходы, снабженные ямами или настороженными луками. Устройство таких многокилометровых засек стало возможным лишь после появления в тайге железного топора.
Рис. 33. Волосатый носорог с дротиками в брюхе. Грот Коломбьер (Франция).
В той же сибирской тайге исследователи – охотоведы XVIII и XIX столетий – обнаружили и описали множество различных сжимающих и давящих ловушек для добывания крупного и мелкого зверя. В основе таких ловушек было всегда простое спусковое приспособление в виде неравноплечего рычажка или распорки, выбивая которое птица или четвероногое животное обрушивали на себя удар наката бревен или стрелы, или подхватывались проволочной, ременной петлей. Как давно и где было изобретено впервые это приспособление – неизвестно, но ясно, что оно применялось независимо разными племенами и народами во многих местах Земли. Давящая ловушка на медведя с накатом бревен называется в Сибири кулемой. Среди рисунков на скалах эпохи палеолита и неолита изображений ловушек типа кулемы нет.
Падающие, или «опадные», самоловы типа кулемы и пасти, а также петли-удавки широко применялись и применяются для ловли крупных зверей и птиц в экваториальной Африке.
Дю Шаллю (Chaillu, 1902, с. 184) описывал также «ханоус» (hanous) – бревно, которое подвешивалось наклонно над слоновьей тропой.
«Ханоус был около 10 или 15 футов длины и имел, отступя на фут, железный штырь длиной около 6 или 8 дюймов. Каждый такой ханоус весил несколько сот фунтов. Этого было более чем достаточно, чтобы, падая с большой высоты, сломать хребет слона».
Другие африканские путешественники и охотники – Швейнфурт, Юнкер, Бэкер («Паша»), Ливингстон, Кумминг, Хантер – описывали и иные приспособления, например подвешиваемые над тропой массивные железные ножи с очень тяжелой рукояткой. Такой нож, сорвавшись с насторожки и вонзившись в спину слона, разрабатывал смертельную рану, так как животное, убегая, задевало рукоятью о ветви.
Рис. 34. Лопатка первобытного бизона, пробитая наконечником дротика (1) и заготовка такого наконечника из оленьего рога (2). Енисейская палеолитическая стоянка. Ориг.
Представление об активных способах охоты древних егерей на мамонтов и волосатых носорогов дают палеолитические рисунки на стенах пещер в Западной Европе. В гроте Коломбьер, на юге Франции, обнаружен рисунок волосатого носорога. В брюхе животного торчат четыре оперенных древка стрел или легких дротиков (рис. 33). Это хорошее доказательство того, что кремневые и костяные наконечники дротиков пробивали брюшную стенку толстокожих.
Отличное свидетельство пробивного действия костяных наконечников дротиков – из рога северного оленя – обнаружено на палеолитической стоянке на Енисее под Красноярском. Охотник промахнулся и загнал дротик не между ребер, а в лопатку первобытного бизона, в которой и застрял обломок такого наконечника, пробившего 25 мм (!) свежей костной ткани (рис. 34). Первобытные немвроды предпочитали бить зверя в живот: при этом не было риска попасть в ребро, лопатку, да и кожа была тоньше. Идеалом было загнать наконечник до печени, ее крупных кровеносных сосудов, или разорвать древком дротика, копья брюшную стенку настолько, чтобы зверь, убегая, сам вымотал кишки. Так же делают волки. Догоняя оленя или антилопу, они стараются разорвать пах копытного, а бегущая жертва сама выпутывает ногами петли кишечника. Рисунок в пещере Ляско, департамента Дордонь во Франции, изображает бизонку, у которой вывалились петли кишечника от копья, разорвавшего кожу брюха (рис. 35). Удар копьем в пах, при этом наискось – спереди назад, был особенно эффективен при охоте на мамонтов и носорогов. При бегстве животное задевало древком за кусты, землю и загоняло оружие внутрь, разрывая крупные кровеносные сосуды тазовой области. Примерно так действуют и сейчас туземцы экваториальной Африки при охоте на слонов и носорогов (рис. 36).
Большого искусства в охоте с копьями на слонов в африканском тропическом лесу достигли пигмеи. Вот как описывает такую охоту Герберт Бутце (1956, с. 228):
«Для охоты на слона собираются обычно два-три пигмея, которые незаметно подкрадываются к злому и опасному слону-одиночке. При этом они соблюдают величайшие предосторожности, учитывают направление ветра и стараются не произвести ни малейшего шума ... иногда (реже) один из охотников отважно прокрадывается под гигантское туловище и изо всех сил вонзает животному короткое копье в брюхо, в других случаях (чаще) копье вонзается слону между пальцев ног в тот момент, когда он поднимает ногу. В обоих случаях рассвирепевшее и раненое животное преследуют до тех пор, пока не загоняют его на смерть; иногда эта погоня продолжается три-четыре дня. Большей же частью один из пигмеев вонзает изо всех сил свое копье в подколенную впадину задней ноги, а другой совершает аналогичное нападение на вторую заднюю ногу, в результате чего огромный слон с перерезанными сухожилиями валится на землю».
Рис. 35. Раненая бизонка. Палеолитический рисунок. Грот Ляско (Франция).
Не менее туманно описывает эту процедуру у пигмеев Льюис Котлоу (1960, с. 92):
«Важное значение в жизни пигмеев имеет охота на слонов... Утром, в день охоты на слонов, пигмеи пьют воду с соком кола, а для смелости также жуют его плоды, выплевывая волокна. Выследив стадо слонов, три пли пять пигмеев отходят ярдов на сто, разжигают небольшой костер и курят для смелости марихуану... Они подкрадываются с подветренной стороны, и к тому же вымазаны слоновым пометом, поэтому животные не чуют их... Охотники подкрадываются к слону почти вплотную, и двое из них занимают исходную позицию у задних ног животного. Остальные готовятся отпугнуть других слонов и преследовать жертву. По знаку предводителя двое пигмеев ударами копий перерезают сухожилия животного и стремглав бросаются прочь. Раненый слон пытается схватить врагов хоботом, но это ему редко удается. Товарищи первых двух охотников кричат и мечутся в траве, пугая остальных животных... Гневно трубя, слон волочит по земле заднюю часть тела. Он цепляется хоботом за деревья, чтобы подтянуть себя вперед, и вырывает их с корнями. Не опасаясь более нападения других слонов, все пигмеи окружают раненое животное и стараются добить его копьями».
Рис. 36. Охота в Южной Африке на носорога. Из Э. Мора (1876 г.).
Рис. 37. Охота на мамонта. Рис. Е. Я. Захарова.
При охоте на антилоп, окапи пигмеи широко используют также отравленные стрелы. Яд для наконечников стрел добывается из растений либо из личинок насекомых.
Сходным образом, вероятно, проводилась охота с копьями и на мамонтов. Евразиатские древние охотники были, конечно, не менее смелы, сильны и предприимчивы, нежели современные африканцы. Только вот о подрезке ахиллесовой пяты без железного лезвия, при помощи кремневого наконечника нечего было и думать. Для копья с наконечником из камня, оленьего рога или из мамонтового бивня уязвимым местом был и оставался только живот (рис. 37). Нет у нас сведений и о применении ядов при охотах на мамонтов.
Масштабы охот на мамонтов в палеолите, при относительной редкости древнего населения, не могли быть велики. Тем не менее, кочуя вместе с мамонтами по долинам рек, охотники подстерегали каждый случай, чтобы поживиться их мясом, раздобыть бивни. Они использовали и естественные «кладбища», образовывавшиеся в результате гибели мамонтов при наводнениях, переходах через реки по непрочному льду и т. п. Свежие трупы были пригодны в пищу, а кости высохших, распадающихся скелетов и черепов – для укрепления жилищ и для топлива.
На долговременных – многолетних стоянках людей каменного века археологи находят остатки многих десятков и даже сотен особей мамонтов. Украинский академик И. Г. Пидопличко (1969) приводил такие данные относительно костей и черепов мамонтов, послуживших для устройства жилищ или своеобразных ритуальных куч в долинах Десны и Днепра:
| Киево-Кирилловское | 440 | 70 | 3 |
| Гонцовское | 142 | 25 | 1 |
| Мезинское | 1350 | 116 | 5 |
| Межиричское | 385 | 95 | 1 |
| Добраничевское | 125 | 18 | 1 |
По нашим подсчетам, на Печоре на стоянке Бызовой были использованы кости и черепа более чем от 32 мамонтов; на стоянке Елисеевичи в Брянской области – более чем от 60 мамонтов; на стоянке Аносовка II (река Дон) – более 32 мамонтов, и т. д. Приведенные числа особей мамонтов, однако, отнюдь не означают, что все звери были убиты охотниками. Наоборот, изучение Берелехского «кладбища» (см. гл. III) показало, что мамонты гибли иным путем (Мамонтовая фауна..., 1977). Тем не менее И. Г. Пидопличко подсчитал, что при наличии в Восточной Европе полумиллиона мамонтов первобытным охотникам достаточно было всего тысячи лет, чтобы истребить это поголовье. Он ссылался при этом на пример африканцев, истребивших ради бивней за два десятилетия (1857—1876 гг.) 51 тысячу слонов. Однако это совершилось при помощи железных наконечников копий, отравленных стрел, кремневых ружей и... огромного спроса на слоновую кость.
Позднепалеолитические племена, обитавшие на Русской равнине по долинам Десны, Дона, Волги, добывали ради мяса и шкур по крайней мере 23 вида копытных и хищных зверей, а следовательно, владели активными и пассивными способами охоты (Верещагин, 1971).
В конце ледниковой эпохи первобытные ландшафты менялись. Обширные холодные, но солнечные степи замещались смешанными лесами и хвойной тайгой. На этих пространствах исчезали степняки – лошади, сайгаки, бизоны, мамонты. Их место занимали теперь лоси, северные олени, медведи. Чтобы выжить, человеческим племенам надо было приноравливаться к новой добыче, переключаться на лесных стадных и нестадных зверей, в особенности на северных оленей, лосей и косуль. Наступал век неолита – новый каменный век, в котором были приручены и преобразованы из диких форм первые домашние животные – шакалообразная собака, свинья, коза и корова.
Вместе с тем охота, добывание диких животных, а также рыбная ловля не только не исчезли, а получили дальнейшее развитие, новые технические средства.
Представление о таежной и морской охоте с копьями и луками на лосей и белух дают петроглифы полированных ледником и волнами береговых гранитов Карелии у Онежского озера и Белого моря. На эстампах Ю. А. Савватеева (1970) хорошо видно, как одиночные охотники на лыжах-снегоступах догоняют по непрочному насту лосей и бьют их стрелами из луков, колют копьями. Было это, как показал сравнительный анализ возраста рисунков и стоянок, 4.5—6 тысяч лет тому назад (рис. 38).
«Именно лось и северный олень были главными объектами охоты, наиболее ценимыми и почитаемыми животными», – пишет Савватеев. Их изображения составляют на трех изученных группах петроглифов 18, 12 и 10% всех изображений.
Древние карельцы 6—7 тысяч лет тому назад умели изготовлять большие лодки, украшали их по носу головой лося и били с них гарпунами белых дельфинов-белух. Лодки, вероятно, выдалбливались из больших стволов осин и могли поднимать до 17 человек и более. Северных оленей, образовывавших огромные стада, палеокарельцы били, вероятно, копьями на переходах по межозерным перешейкам и на переправах через реки.
Рис. 38. Зимняя охота на лосей в мезолите Карелии. Стоянка Залавруга II. Из Ю. А. Савватеева (1970).
Описание таких охот – «поколов оленей» – на севере Сибири давалось этнографами неоднократно. Как только передовые олени входили в воду и доплывали до середины реки, последняя внезапно покрывалась челноками-одиночками. Каждый охотник был вооружен веслом и копьем. Приблизившись к плывущему оленю, охотник бил его острием в шею, стараясь перерубить сонную артерию или поразить продолговатый мозг. Каждый успевал убить несколько оленей. Плавающие трупы буксировались к берегу, где их немедленно обдирали, потрошили и разделывали женщины. «Поколы оленей» были однотипны как по Сибири, так и на Аляске и на севере Канады.
Неисчислимые стада диких копытных – лошадей, куланов, оленей, косуль, бизонов (степных зубров), сайгаков, джейранов и дзеренов – паслись в степях Русской равнины, Предкавказья, Северного Прикаспия, Южной Сибири, Алтая, Казахстана, Забайкалья и Монголии в эпоху бронзы и раннего железа. При появлении у сарматов и скифов домашних лошадей эти стада интенсивно осваивались уже за 3—4 тысячелетия до наших дней. В раннем средневековье военная конница гуннов, а позднее монголов и татаро-монголов организовывала массовые облавы, избивая тысячи голов зверя клинками и стрелами. Для успеха таких облав – «паганей» – в степях Забайкалья устраивались даже земляные валы.
В экваториальной Африке массовые охоты на антилоп практиковались неграми при помощи палов (огня) и прочных сетей. В половине прошлого столетия их наблюдал на Белом Ниле и описал С. Бэкер (рис. 39).
Между тем в прериях Северной Америки каменный век сохранялся вплоть до прихода европейцев, т. е. до XV в. нашей эры. Индейские племена жили здесь за счет многомиллионного поголовья бизонов, антилоп-вилорогов и сохранившихся местами лошадей. Отсутствие промышленного сбыта мяса и шкур обеспечивало своеобразное равновесие между «хищниками» и жертвами.
Охоты индейцев на бизонов были разнообразны. До прихода европейцев и появления одичавших европейских лошадей индейцы охотились пешими, стреляя бизонов из луков близ водопоев, на переправах через реки. Массовые охоты племени черноногих состояли в загонах стад на обрывы каньонов. Стада направлялись к обрыву большим числом загонщиков и направляющих. Животных, не убившихся при падении, добивали стрелами, копьями, клевцами. Во время летних сезонных кочевок бизонов при высыхании прерий охотниками использовались переправы этих зверей через реки. Плывущих бизонов догоняли на пирогах и кололи копьями в бока и шею. Наиболее отважные и азартные охотники, зажав нож во рту, пускались вплавь и, догнав зверя, закалывали его в шею.
Рис. 39. Загонная охота в верховьях Нила на антилоп о сетями в огнем. Из С. У. Бэкера (1876).
Рис. 40. Конная охота индейцев на бизонов в XVIII в. По картине Д. Рассела (1903 г.).
При выпадении глубоких снегов бизоны пытались кочевать в малоснежные районы, двигаясь гуськом длиннейшими цепями. Беспомощностью зверей пользовались индейские охотники, догоняя усталых, малоподвижных животных на канадских плетеных лыжах и пуская в ход стрелы и копья. В результате проходные траншеи в снегу оказывались усеяны десятками и сотнями трупов бизонов.
Переняв искусство владения лошадьми у «бледнолицых братьев», в конце XVII в. индейцы стали применять мустангов для войны и охоты. В первую очередь конные охоты обрушились на основных кормильцев – бизонов. Высмотрев небольшое стадо бизонов, краснокожие верховые охотники окружали его и начинали преследовать, стреляя из луков на расстоянии нескольких метров в бока зверей внешнего ряда. Пускались в дело также копья, а позднее и ружья. Картины маслом, акварели и рисунки художников Р. Рассела (рис. 40), Ф. Ремингтона и Г. Кетлина хорошо передают суть дела. Индейцы прерий племен Сиу, Чепеннес, Команчи, Арикарас, Киовас и других полностью зависели от бизонов, которые давали им все: пищу, материал для одежды, обуви, покрытия вигвамов и для изготовления оружия – в особенности тетив луков. Поэтому во время большой войны с индейцами в 70—80 годах прошлого столетия белокожие пришельцы старались истреблять бизонов не только из-за шкур и языков, но и для того, чтобы подорвать основу существования аборигенов. «Каждый мертвый бизон – умерший индеец», – заявлял генерал Шеридан в 1869 г.
Истребители бизонов – профессиональные белые охотники воспевались в середине прошлого столетия на весь мир, их «подвиги» описаны в повестях и романах. Жертвы их исчислялись миллионами. Особенно прославился Билл Коди на Канзасской тихоокеанской железной дороге. Его рекорд был 4120 бизонов за 18 месяцев. Неудивительно, что уже в 80-х годах бизоны исчезли в Канзасе, а в 90-х годах только немногие сотни их уцелели на юго-западе Америки.
Не нужно, однако, думать, что охоты европейских колонизаторов на бизонов ради их языков и шкур были единственным преступлением такого рода на Американском материке и в Мировом океане. Всего столетием позднее – в середине XX в. – канадские торговцы пушниной уничтожили при помощи индейцев миллионное стадо карибу на севере Канады, в земле Барренс. При быстром исчезновении оленей вымерли от голода и племена эскимосов внутренней тундры, которые питались почти исключительно мясом. Торговцам же были нужны только удобные для вывоза меха песцов, а для ловли песцов и скупки по дешевке их шкур требовалось отвлечь туземцев от оленей, т. е. попросту уничтожить последних. Впрочем, у оленей использовались еще языки, которые заготовлялись факториями в вяленом виде. Для уничтожения оленей индейцам выдавались винтовки и патроны. Фарли Моуэт (1963, с. 81) так описал разыгравшуюся трагедию:
«Каждую осень к проливу между озерами прибывали охотники индейского племени идзен-элдели, что означает „поедающие оленей“. У каждого из них было по меньшей мере по ящику патронов для ружей калибра 30. Они оставались здесь до тех пор, пока не кончались заряды или пока не проходили олени – те олени, которым удавалось пройти. Когда индейцы исчезали, молодой лед пролива и озер трещал под тяжестью убитых животных. Весной туши оседали на дно пролива. Большинство их оставалось нетронутыми и целыми, если не считать пулевых отверстий, изрешетивших шкуры, и отсутствия языков. И за двадцать лет глубокий пролив так забило костями, что плавать по нему на каноэ было небезопасно. Теперь там, где прежде двигался широкий поток оленей, текут лишь тоненькие ручейки. Карибу не изменили своего маршрута – они просто погибли... В один из декабрьских дней он (старый „белый“ охотник, – Н. В.) повел меня к узкому проливу, связывающему два озера. Лишенный снежного покрова, лед был тонок и прозрачен. Глянув вниз, я увидел хаотическое нагромождение костей, не доходившее до поверхности льда всего на несколько дюймов. Одних только рогов в этом обширном кладбище можно было насчитать десятки тысяч. Число оленей, чьи кости составили эту мрачную коллекцию, было несомненно во много раз больше».
В середине XX в. мы стали свидетелями одного из величайших хищнических соревнований морских держав по освоению запасов китов, тюленей и морской рыбы. Голоса биологов, писателей, художников, природоохранных ассоциаций, требовавших пощады китам, тонули в хищных воплях и тихих мерах компаний китобоев, рыболовов и бюрократов, урывавших свою долю доходов убийством гигантских сгустков живого белка и жира, порожденных природными экспериментами в течение сотни миллионов лет.
