Текст книги "Против часовой"

Автор книги: Николай Климонтович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 22. И отель

Потому что после обеда в салоне – так называли обитатели отеля

пиано-бар, отделенный стеклянной стеной от столовой, – Наташа обнаружила наряженную елку. Конечно, это была искусственная елка, но с ярким серпантином, огромными гламурными шарами, перевитая гирляндой разноцветных лампочек. В укромном месте, на основании веточки, у самого ствола, Наташа обнаружила даже кокетливого зайчика на прищепке-ноге, а под елкой – Санта-Клауса в красном зипуне, с белой бородой и с мешком за плечами. Наверное, он прибыл сюда по туру, как и я, подумала Наташа и развеселилась.

Она зашла сюда выпить кофе и съесть мороженого. И нашла на столике извещение, написанное по-английски, что вечером здесь состоится встреча Нового года – подарок администрации дорогим гостям.

Впрочем, дорогими, по мнению Наташи и судя по цене на кофе, были не постояльцы, а сами хозяева.

Но так или иначе – это было к месту. Наташа тут же принялась продумывать, в какое именно платье ей следовало бы нарядиться. У нее было одно вечернее, но интуиция ей подсказала, что здесь, на курорте, это будет скорее всего перебор. Так и не приняв решения, она сообразила, что потихоньку подсмотрит, во что облекутся другие отельные дамы. Тогда и решит.

С собой в бар Наташа захватила путеводитель по Мексике на английском языке, позаимствованный в большом стеллаже в холле. Здесь было много красивых, с золотым тиснением разных справочников, альбомов и описаний – дорогих, с цветными иллюстрациями, по-немецки, по-английски, по-французски, даже по-польски, но вот по-русски ничего не было. Однако национальная гордость Наташи не слишком пострадала, потому что на одной из полок, как бы в компенсацию, она обнаружила произведение своей соотечественницы Полины Дашковой на немецком языке под оксюморонным названием Русская орхидея. По нашей русской привычке Наташа слегка удивилась, как все это богатство постояльцы еще не сперли.

Наташа принялась листать путеводитель и обнаружила, что Мексика – весьма большая страна, крупная на севере, где над ней нависли толстым задом, грозя придавить, США, и с носом крючком вниз налево, который будто принюхивается к маленьким Белизу с Гватемалой. Еще больше удивило Наташу, что знаменитая на весь мир американская

Калифорния, с серфингом, постаревшими хиппи, гомосексуалистами,

Голливудом, виллами Беверли-Хиллз и губернатором-терминатором, который, как утверждал ее аспирант-грузин, непременно станет президентом, на самом деле вовсе не американская – США досталась лишь маковка полуострова на севере, – а принадлежит в основном

Мексике…

Когда Наташа вернулась в номер, она обнаружила в вазе огромный букет алых роз. Она было решила, что розы тоже – от администрации, но заметила записку. Это была большого формата карточка, на которой был нарисован тот же, такой знакомый Наташе, увитый новогодней гирляндой кактус. Мигом у нее задрожали руки и задрожали глаза: как он меня нашел, как, как?.. Но из текста на обратной стороне она с разочарованием уяснила, что розы ей прислал Виктор. Его подпись стояла под фразой, написанной по-русски и с витиеватыми росчерками:

уверенный, что вечер удается хорош. Говорил Виктор по-русски лучше, чем писал.

И тут же резко – Наташа вздрогнула – зазвонил телефон, как-то неприятно дребезжа и сипло подренькивая. Она взяла трубку.

– Наташа? Вас ждет обед в ресторане на втором этаже отеля

Эльсинор. – И раздались гудки.

Удивляясь самой себе, она вдруг заволновалась, заторопилась, заметалась. Конечно, это был Виктор, но какая-то сумасшедшая, нелепая, невозможная надежда притаилась в ее колотящемся сердечке: а вдруг это он? Могла же Сольвейг дать телеграмму – адрес-то у нее,

– мог же Валерка прилететь… Ну да, спрыгнуть с парашютом, сакрастически оборвала она себя, продолжая верить в несбыточное… И уже через четверть часа в вечернем платье, дыша духами и туманами, как они с Нелькой это называли когда-то, Наташа входила в роскошный зал ресторана – с фонтаном посередине, – чуть недовольная собой, что пришла чересчур быстро. Скажу – проголодалась, наивно решила Наташа.

Виктор встал ей навстречу, он был ослепителен. Таких мексиканцев надо помещать на обложки туристических проспектов или живьем пускать по залам туристических фирм. На нем был бежевый, цвета глины, пиджак без нагрудного кармана – у нас такой китель иногда носил депутат

Маслаковский, автор Указа. Пиджак имел по бортам два ряда крупных декоративных медного цвета пуговиц, не предполагавших застегивания.

На брюках, которые лежали густыми складками на лакированных медного же цвета штиблетах, были коричневые лампасы, что делало их обладателя чуть похожим на швейцара. Под пиджаком – того же, что и костюм, цвета, глухо застегнутый жилет, под жилетом – белоснежная накрахмаленная сорочка, а вместо галстука – шелковый красный шарф, повязанный бантом. Виктора можно было рассматривать, как танцора диско: скажем, пуговицы на пиджаке были неодинаковые – чем выше, тем крупнее, пуговки на жилете были сгруппированы по три, и между каждой тройкой оставался зазор, а по алому банту были рассеяны мелкие какие-то беленькие пиктограммы. Он протянул Наташе смуглую холеную руку со скромным золотым перстнем с печаткой на среднем пальце.

Сраженная этим театральным шиком, Наташа тоже протянула руку – для поцелуя. Виктор склонил голову – волосы соль с перцем, ровный пробор, и за время довольно долгого поцелуя Наташа уловила волнующий горьковато-томный запах его духов. Она осела на подставленный стул.

Официант выдернул из серебряного ведерка потную бутылку шампанского, которое тут же запенилось в Наташином бокале.

Глава 23. Виктор

– И что же все это значит? – выговорила Наташа, поперхнувшись шампанским, которое оказалось очень сухим и ледяным. А Наташа ведь любила с общежитских еще пор – полусладкое.

– Наш друг поручила мне вас развлечь, – отвечал кабальеро.

– Что ж, постарайтесь, если получится, – нагловато бросила Наташа, несколько уязвленная тем, что Виктор всего лишь выполнял поручение

Сольвейг, а вовсе не подчинился собственному романтическому порыву.

Он сухо продолжил:

– Вот вам разрешение на пребывание на севере. И вот карта с вашим маршрутом – Сольвейг просила вам передать.

Наташа развернула карту: это был очень четкий план, нарисованный от руки. И приписка: помни, индейцы тараумара не говорят по-английски.

– Спасибо. Но отчего такой… такой мексиканский принц слушается старую чужую женщину, как евреи родную маму?

– Я многим обязан ей, – просто сказал Виктор. – Однажды в Москве она спасла мне жизнь. Ну, вы понимаете, дипломатические миссии зачастую сопряжены с риском… Старая история, как-нибудь потом можно будет вернуться к этой теме… Но не хотелось бы… – Он взглянул на

Наташу, как бы проверяя, понимает ли она его.

Как ни далека была Наташа от этих сфер, ей хватило сообразительности понять, что за миссия была у Виктора в России. Шпион, этого мне еще не хватало, сказала она себе.

– Скажите, Виктор, только честно, отчего Сольвейг так носится со мной? Она, конечно, весьма… необычная женщина. Но в конце концов мы едва знакомы… – Наташа вспомнила, как Солвейг, внешне такая снисходительная, всплеснула руками и воскликнула по-испански, когда увидела Наташу, которую Виктор нашел в храме, на пороге своего дома

аве Мария, гратиа плена, что Наташа перевела по-русски слава Богу…

– Ну-у… – протянул Виктор и достал золотой инкрустированный какими-то цветными камушками портсигар. – Вы позволите?

– Курите на здоровье, – процедила Наташа, начиная не на шутку злиться. Потому что она привыкла все понимать, ценила ясность и точность, иначе не надо и думать заниматься наукой. А тут один туман. И небезопасный туман.

– Ну, во-первых, вы ей нравитесь… да. – Появилась и золотая зажигалка, и Наташа невольно загляделась на отполированные, овальные, розовые с фиолетовым оттенком ногти Виктора. – Но это, конечно, не все, – продолжал он. – Думаю, вы подкупили ее своей историей… Знаете ли, к старости люди делаются… как это сказать… сентиментальны.

– К старости делаются глупыми и эгоистичными! – отрезала Наташа, вспомнив свою свекровь Фиру, на которую самым странным образом

Сольвейг внешне была чуть похожа.

Виктор, казалось, не услышал ее. Он затянулся, выпустил ароматный дым и продолжил:

– А Сольвейг к тому же осталась добра. Так вот, нечто похожее на ваш случай было у Сольвейг в молодости.

– На мой случай?

– Ну в некотором роде. Наверное, она тоже хотела бы увидеть своего первого мужа.

– И что же ей мешает?

– Он умер молодым много лет назад. На ее руках. Точнее, положил голову ей на грудь, обнял ее за шею, вздохнул – и умер.

– Ужасно, – сказала Наташа, притворно хлопая глазами. Но и подозревая, что ее, как выразился бы Валерка, парят.

– Они ходили в одну и ту же школу. На Чистых прудах. Вы москвичка?

– Нет, – ответила Наташа с запинкой. – Но живу в Москве последние двадцать пять лет.

– Москва – красивый город, – дежурно заметил Виктор. – Что будете есть? Может быть, для начала что-нибудь рыбное?

– Да… что-нибудь легкое… на ваше усмотрение…

Виктор повернулся к официанту, который так и стоял у них за спиной.

Тот позвал метрдотеля… Красива ли Москва? Наташа не любила этот город. Как хорошо встать спиной, наконец, к кондитерским храму

Василия Блаженного и павильонам ВДНХ, к чудовищным византийским сталинским высоткам, к мелкому дурно одетому люду, вечно ждущему троллейбуса по всему грязному Садовому кольцу, к пирогам с капустой, ко всей этой никакой не социалистической и не капиталистической, а торгашеской и мещанской Москве, о чем говорит и ее новая архитектура… А лицом повернуться на юг, к чарующей и пышной, пылающей Мексике, барочной, а никакой не готической, как отчего-то пишут в Советском энциклопедическом словаре. Мексика – родина мира, так, кажется, говорила Сольвейг Наташе в самолете…

Перед их столиком стоял метрдотель. В каждой руке у него было по чудовищу. Кажется, это были огромные лангусты. Чтобы продемонстрировать, что они еще живые, метрдотель ловко нажимал им на глаза – и твари поднимали и опускали плоские зазубренные хвосты.

– Который глядит на сеньору? – спросил Виктор.

– Этот вот… Нет, тот.

– Гриль? Или духовка?

– Г-гриль, – ответила, запнувшись, Наташа, – но я же такого не съем.

– Как это говорят русские – запросто. – И Виктор что-то сказал метрдотелю.

Тот повернулся и понес прочь этих еще живых морских гадов, раскрашенных природой в серо-зеленые с красным тона. И тут Наташа вспомнила, что утром вдоль пляжа, где она нежилась в шезлонге, длинной вереницей проплыли рыбацкие лодки. Может быть, именно они и поймали Наташе на обед лангуста?

– Сеньора будет запивать лангустов шампанским? Или спросить белого вина? Советую попробовать нашего калифорнийского…

– Валяйте, попробуем. И знаете что, Виктор, перестаньте надо мной подтрунивать. И зовите просто – Наташа.

– С удовольствием. И вы еще не знаете – с каким.

Глава 24. С Новым годом

Им подали большую деревянную подставку с соусами в изящных розетках, уксусом и оливковым маслом, им принесли две дюжины запеченных устриц и белого калифорнийского вина – на закуску. Устрицы были восхитительны, соусы очень остры, а холодное калифорнийское отдавало на вкус Наташи крымским мускатом.

Потом дошла очередь до лангустов, и Наташа удивилась, как скоро они были приготовлены. Тут за столом состоялся хирургический семинар – так показалось Наташе: Виктор учил ее есть этих чудовищ. Собственно, с панцырем и клешнями Наташа справилась самостоятельно: отец с детства брал ее на Шарташ ставить верши на раков. Но на отдельном блюде им подали гору мелких конечностей, а также груду милых и сверкающих инструментов, похожих, как показалось Наташе, на гинекологические: щипцы, ланцеты, иглы разных размеров, совочки и миниатюрные ложечки, как для варенья.

– Это искусство, но доступное искусство. Никак не сложнее, чем есть палочками рис, – говорил Виктор, показательно манипулируя инструментами.

Наташа вынуждена была признать, что, хоть и бывала в китайских ресторанах, но всегда просила подать нож и вилку. Тогда Виктор попросил ее взять в руки щипцы и повторять за ним его движения. У

Наташи получалось неважно…

Потом они ели барашка на вертеле. Потом еще что-то, Наташа уже не помнила, поскольку объелась. На десерт они решили перейти в бар.

Расслабленная вкуснейшим обедом Наташа тут же согласилась на

маргариту, и ей подали коктейль в огромном бокале, напоминающем вазочку для мороженого. Из бокала торчал неведомый бумажный цветок – на самом деле это была коктейльная трубочка… Подобревшая и размякшая Наташа, естественно, стала говорить о своих детях. Но прежде осведомилась:

– А у вас дети есть?

– Я уже дед, – улыбнулся Виктор.

– А я еще нет.

– У вас это называется бабушка. Да, бабушка.

– Как ваша жена.

– Моя жена умерла. Я вдовец…

Наташа было прикусила язычок, не зная, говорить ли слова сочувствия.

Лишь подумала: вот отчего он так носится со мною, просто он – одинок, он очень одинок… Она было заколебалась, проводить ли мучительный для любого мужчины показ детских фотографий, но Виктор перенес этот сеанс стоически, вежливо восхищаясь красотой Наташиных дочек. Как факир-шарлатан, Наташа пропускала все снимки с Володей – сама не зная отчего. Виктор, конечно, заметил ее манипуляции, однако не подал вида.

– Они у меня умные. Много умнее своей матери, куда мне до них, – несла Наташа хмельную ахинею, но Виктора, казалось, это даже трогало. Он лишь скромно заметил, что новые поколения неизменно теснят старших, и с этим уж ничего не поделать.

– Младшая, представляете, с детства была настроена… как бы это сказать… на лингвистику.

– Быть может, она станет писательницей, – поддакивал Виктор.

– Однажды, ей было лет пять или шесть, она спрашивает меня: зачем папе перочинный ножик, если у него нет перьев? – И Наташа сама рассмеялась – как ей казалось, обворожительно. – Или вот: она услышала по телевизору, как вертолеты назвали винтокрылыми машинами.

И спросила: почему они крылые, если крыльев у них нет?

Тут Виктор озаботился, чтобы маргарита была повторена, поскольку

Наташа, не заметив, высосала предыдущую до дна..

– А старшая так и вовсе говорит на каком-то неведомом мне языке. Вы вот можете мне сказать, что такое супер-пупер? Ну супер она употребляет через слово по любому поводу. Но что такое пупер?

– Наверное, это лишь для рифмы, – предположил Виктор…

Они еще поболтали – как раз под вторую Наташину маргариту, – а потом

Виктор, взглянув на часы, предложил:

– Давайте поднимемся в ваш номер.

– Зачем? – насторожилась Наташа, несколько даже протрезвев.

– Вам надо принять душ и приготовиться к празднику. Потому что сегодня я приглашаю вас на новогоднюю фиеста мексикано.

– На мексиканскую фиесту?

– Именно. С карнавалом и фейерверками…

– Ура! – захлопала в ладоши Наташа, ловя себя на том, что с Виктором она и впрямь ведет себя, как глупенькая маленькая девочка. Когда в последний раз она могла себе такое позволить? Быть может, с Гошей, но как же это было давно!

Дверь номера открылась – там горел свет. И – екнуло Наташино сердечко – на кровати лежало немыслимой красоты шелковое платье: голубое с тремя вертикальными синими полосами. Как он догадался, как он мог догадаться? Она обернулась, и на глазах у нее были слезы. Но Виктора в номере уже не было.

Наташа еще не успела толком примерить платье, опасаясь, не будет ли оно узко ей в бедрах, как раздался звонок.

– С Новым годом, Наташа, – сказал голос Виктора в трубке. – Я жду вас через час в холле…

Глава 25. С новым счастьем

Они устроились сбоку полукруглого амфитеатра, где каждый ряд столиков стоял чуть выше предыдущего и был отгорожен чем-то вроде циновок так, что соседей не было видно. Хоть и было слышно. Эстрада, увитая цветочными гирляндами, тоже полукруглая, оказалась внизу, почти под ними. На столике их уже ждали закуски и шампанское в серебряном ведерке со льдом.

Больше всего Наташу поразил темп, в котором все вокруг как-то разом закрутилось. Тенями скользили официанты, но не в черном, как в ресторане, а в каких-то национальных одеждах – быть может, это были легкие стилизованные пончо. Невидимый оркестр заиграл увертюру.

Потом на эстраде оказался очень смуглый черный господин, конферансье, по-видимому, который стал что-то очень быстро говорить.

Наверное, его шутки были уморительны, потому что за невидимыми соседними столиками то и дело громко смеялись мужчины и, повизгивая, вторили им женщины. Вслед за мужчиной на сцене оказался кордебалет и принялся за канкан… Наташина голова уже кружилась от ветра с моря, от запахов южной ночи, от текилы и бурной музыки. Тем более что дамский канкан сменили молодые люди, и, глядя на то, как зажигательно и сексуально они двигаются, Наташа – к собственному удивлению – ощутила волнение очевидно плотского толка. Во время пряного выступления ансамбля гитаристов совместно с арфистами Наташа и вовсе разволновалась, махнула еще шампанского и не сразу заметила, что на ее руке лежит ладонь Виктора. Руку она убирать не стала.

Потом был ксилофон, на котором играли одновременно четыре человека:

маримба, шепнул Виктор, но Наташа не поняла, к чему относится это слово. И тут Наташа обомлела: под эту томную мелодию она когда-то целовалась на танцплощадке с совершенно незнакомым парнем. Это была

Ла Мамба. И Наташа склонила голову на его плечо…

Странно, насколько плохо она помнила дальнейшие перипетии этой новогодней ночи, настолько чуть не до слова могла повторить то, что шептал ей на ухо Виктор. А говорил он – о России. О том, что там, в снегах и дипломатических заботах, ему очень помогла одна русская женщина. Звали ее, конечно же, тоже Наташа…

У Наташи было чувство, что ей рассказывают сказку, причем знакомую: свирепое КГБ охотится за мексиканским рыцарем плаща и кинжала по заметенным улицам неприятной русской столицы; и прекрасная русская женщина, без памяти влюбленная, пренебрегая смертельной опасностью, дарит себя шпиону. Что-то среднее между “Доктором Живаго” и Ле

Карре. Но эта мелодрама звучала так ностальгически в вихре мексиканского карнавала, приуроченного к тому же к новогодней ночи, что казалась упоительной. Сейчас довольно чопорная Наташа с удовольствием услышала бы какие-нибудь пикантные подробности, но сказки Виктора были и патетичны, и сентиментальны… Наконец, Наташа шепнула:

– А где же вы встречались?

– О, это было так нелегко. У меня в отеле было невозможно. И нельзя было снять гостиницу. Она принимала меня у себя… как это называется… в коммуналке… Но страсть приходилось сдерживать, хоть мы и заводили громкую музыку…

О, это все мы проходили, подумала Наташа, вспомнив давнего коммунального соседа своего мужа, тогдашнего лейтенанта, но вслух лишь восхитилась отваге своей тезки. Потом она вдруг на удивление явственно вспомнила Валерку и обрадовалась, что встретятся они совсем скоро… Виктор говорил и еще что-то о своей снежной королеве, но Наташа уже была в забытьи…

Она проснулась в своем номере. Жалюзи были сомкнуты, и тихо журчал кондиционер – Наташа уже привыкла к этому постоянному мексиканскому звуку. Она нашла себя одетой на неразобранной постели. Ее дивное новое платье оказалось задрано и нещадно помято. И под ним ничего не было.

Ее охватил гнев. Конечно, вечер был на славу, но ведь чем дело кончилось: такой идальго, с горечью думала она, а изнасиловал женщину, которую сам же напоил до бесчувствия. Права была Женька, все мужики… Наташа не додумала эту свежую мысль, потому что в номер постучали. Она еще ничего не успела ответить, как вошел Виктор.

Она попыталась приподняться, но голова закружилась, номер чуть покачнулся, и ее едва не стошнило. Она опять откинулась на подушку, только сейчас осознав, до чего ей плохо.

– Вот, – сказал Виктор, – выпейте.

Сил на препирания у нее не было. Она с трудом приподняла голову и глотнула из длинного стакана что-то холодное и отдаленного знакомого вкуса. Струйка побежала по подбородку и капнула на шею.

– Я уезжаю сейчас же, – только и сказала Наташа и опять заснула.

Глава 26. Поехали

Наташа продремала и всю дорогу до материка – Виктор эвакуировал ее морем, – тем более что паром покачивало. У стоянки автомобилей в

Макдоналдсе Виктор пытался накормить ее хоть чисбургером, но она с отвращением отказалась, хоть и согласилась беспринципно выпить в соседнем баре ставшую непременной маргариту. Наташа презирала себя, но еще больше презирала его, лощеного придурка – а еще шпион. Поэтому за все это время они не перемолвились ни словом.

Потом Наташа опять закемарила.

Очнулась она только, когда машина замедлила плавный ход, преодолевая горный подъем, и завиляла по серпантину. Наташа повертела головой – шея затекла – и была поражена красотой, стоявшей вокруг. Дорога петляла между нависающими скалами, но иногда справа открывался вид на долину, где по склонам стояли золотого цвета сосны. Наташа хотела было спросить, где они находятся и куда едут, но вовремя спохватилась, что она с ним не разговаривает.

И тут заговорил он:

– Сеньора не хочет узнать, отчего на ней ночью… как это сказать по-русски… де-ли-кат-но… убыло нижнее белье?

Наташа покраснела и ответила:

– Не хочет. Говорите.

– Сеньора собиралась нырнуть в бассейн в холле отеля и решила переменить свой бальный костюм на купальный.

Он врет, решила Наташа, но все равно ей стало невероятно стыдно.

А что, если это действительно было так? И ей захотелось его убить. А это, говорила же Сольвейг, в Мексике стоит совсем недорого.

– Несколько молодых американцев там уже плавали, и сеньора, надо думать, хотела присоединиться…

Боже, я снимала трусы в холле? После этой мысли Наташа уже не сомневалась, что убить Виктора необходимо. Хоть у нее и мелькнула справедливая мысль, что в такой ситуации спутнику женщины бывает за подобное ее поведение, мягко сказать, неловко. Ну и пусть, все равно, подумала Наташа. И захотела еще текилы. Ей не пришло в голову, что подсознательно она всегда мечтала повторить хоть один из восхитительных подвигов Витьки Шипицына, на что ее жизнь никогда не оставляла ей ни единого шанса…

– И что вы хотите этим сказать?

– Я всего лишь подумал, что вам это будет интересно. И внести некоторую ясность… как это, избежать двусмысленность. Впрочем, я вас не виню, вы женщина, обычно пьющая мало…

Он бы еще меня винил – сам же и напоил до скотского состояния, скотина такая; убить – мало. Однако Наташа вслух ничего не сказала, не обратив, впрочем, внимания на тавтологию. И вдруг поняла, что мотор слышен тише и тише, а потом будто и вовсе выключился. Они ехали по краю какой-то цветущей долины у почти отвесных гор; внизу текла бурная горная речка, прыгающая, сверкая, по валунам, но и ее слышно не было. Наташа хотела сказать, что так быть не могло, у нее нет привычки купаться в фонтанах, тем более без трусов – и попыталась сделать это. Но не услышала своего голоса. Она погрузилась в полную тишину. Ну вот, я оглохла от их текилы, сказала себе Наташа, может быть, это еще пройдет… может быть, это временный симптом, с похмелья… и потом Валерка ведь врач… Она подумала об этом и поймала себя на том, что за время ее путешествия уже привыкла думать о Валерке так, будто он был рядом. И, быть может, был рядом всегда. Впрочем, хоть она и была очень огорчена, мысль о том, как гинеколог будет лечить ее уши, чуть развеселила ее.

И еще она подумала, что в такой тишине выстрела бы никто не услышал.

Впрочем, у нее ведь не было пистолета. Забыла дома, как наверняка сострил бы Валерка.

Долина расступалась, и звук мотора постепенно возвращался. Они еще немного поднялись вверх и свернули на вполне горизонтальную поверхность. Но было странное чувство, что она – в самолете: у нее заложило уши. Она поковыряла в них детским жестом, как после купания.

– Мексиканское нагорье, – сказал Виктор, – три тысячи метров над уровнем моря. Скоро мы выедем на трассу сто два.

– И что? – глупо поинтересовалась Наташа.

– Эта трасса ведет на север, – скупо ответил Виктор. – Прямо на

Лос-Мочис.

По трассе они ехали долго, пока не приехали в неприглядный городок.

Виктор свернул на эстакаду, проскочили мост, потом скользнули под другой и оказались на площади перед низким зданием, над которым развевался флаг. Не тот – с орлом и змеей, а другой, тоже трехцветный, но на среднем голубом поле – целая картина в прихотливой желтой рамке с красными загибами: тут тебе и горы, и головы, что ли, собак или быков, и какие-то зеленые растения, похожие на стручки, – хорошо было не разглядеть.

Виктор аккуратно поставил машину на разлинованное место для парковки, сказал:

– Подожди здесь.

И исчез. Он долго не возвращался, и Наташа соскучилась, потому что смотреть на площади после фиесты мексикано было ровным счетом не на что: то пройдет какой-то индеец в сомбреро, то ветер хлопнет флагом на флагштоке.

Наконец, Виктор вернулся.

– Здесь, на вокзале, есть туалет и бар, – сказал он. – Я купил твой билет до Чиуауа. – Кажется, он сегодня стал хуже говорить по-русски.

– Поезд примерно через полчаса. Но это необязательно, – загадочно прибавил он.

– Что значит – необязательно? – не без вызова спросила Наташа.

– В Мексике поезда редко ходят по расписанию. Ты не потеряла карту?

Помни, в Чиуауа тебе надо пересесть на местный автобус… В поезде тоже комфорта немного. Как говорят у вас в Европе – плацкарт.

– Нет, карту я не потеряла, – сказала Наташа, которой стало страшно.

Ведь индейцы тараумара не говорят по-английски. Она жалобно посмотрела на Виктора, которого только что намеревалась убить. У меня осталось времени выпить последний глоток текилы, вспомнила она

– надо было надеяться – не к месту.

– Я дальше ехать не могу, – мягко сказал Виктор, наверное, поймав ее жалобный взгляд. – Как бы это сказать: у меня на севере нет друзей.

И много врагов…

Ага, значит, он шпионил и на наших, сообразила Наташа, и за это

ЦРУ его не любит. Но это, конечно, она – вместе с дочками и мужем – насмотрелась разных шпионских видео. Ей действительно захотелось в туалет.

– Я пойду, переоденусь в шорты. Жара несусветная, – сказала Наташа.

– Этого я не советовал бы тебе делать, – сказал Виктор серьезно.

Наташа своенравно дернула плечом и удалилась, взяв с собой и сумку, и чемодан.

В туалете ужасающе воняло. Над единственным железным отверстием,

очком, называл это Валерка, сидела на корточках средних лет индианка с задранной чуть не до головы юбкой – край подола она придерживала подбородком. Быть может, у нее был понос. Она посмотрела на Наташу жалобно, будто извиняясь. Ни о каких шортах и речи быть не могло… Когда Наташа снова вышла на площадь, Виктора нигде не было. Как и его автомобиля.