Текст книги "Князь Святослав"

Автор книги: Николай Кочин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 11
КЛЯТВА НА МЕЧЕ

В Киев приезжали купцы из всех стран и славу города разносили по всей земле. На Западе, на Севере, на Востоке шла молва о богатстве русской столицы. Русские «гости» и сами умели и любили торговать. Они бывали в Европе, плавали и по Балтийскому и по Каспийскому и по Русскому морям, ездили к арабам в Багдад и в Царьград, где у них было своё подворье у церкви св. Мамы. Русские бояре и «гости» вывозили в чужие страны меха, самые дорогие и только в России и добывающиеся (куниц, бобров, лис, медведей и т. д.), воск, мёд, лен, юфть, рыбу, орехи, рабов, овец, коров; предметы ремесла: серебро с филигранью, зернь и чернь, резную моржовую кость. Византийские поэты даже сочиняли стихи, прославлявшие изящество и добротность изделий киевских резчиков.

Караван судов на Днепре готовился к отплытию на Дунай. Свенельд в широких портах и холщовой рубахе, стоял по колено в воде, распоряжался какие лодки догрузить и какими товарами. Холопы несли к берегам мотки верёвок, вороха мехов, катили бочки с мёдом… Дружинники в золочёных шлемах толстыми ремёнными бичами хлопали, разгоняя сгрудившихся киевлян, глазеющих на необычно огромное сборище лодок, отправляющихся куда-то далеко-далеко, за море Русское. На судах уже сидели рядами дружинники и воины и пели разудалые песни. Среди них выделялись алыми плащами и добротным оружием сотники и десятники. Щурясь от ослепительного солнца, подставив ему распахнутые груди, они переговаривались на расстоянии с жёнами и детьми, стоявшими на берегу, с которыми расставались ради славы, подвигов и добычи. Боярышни и боярыни в изукрашенных киках, сиявших на головах как венцы, в монисто, в бусах, в браслетах и кольцах, унизывавших не только руки до локтей, но и ноги до колен, ярко улыбались и махали дружинникам цветными платками.

В дружине преобладала молодёжь, та, с которою рос князь, которую водил с собой в походы. Пёстрая, нарядная, галдящая толпа заглушала распоряжения воеводы, который зря посылал в её сторону увесистые угрозы и срамные слова. Степенно, чинно прощались в лодках с дородными жёнами и домочадцами торговые «гости», везущие в заморские страны, пользуясь защитой войск Святослава, новгородский янтарь, хазарские товары.

Вот толпа заволновалась и расступилась. К воде подошёл, спустись с берега, Святослав с матерью Ольгой. Провожали великого князя также две жены, каждая из которых вела за руку своего сына. Они шли на почтительном от мужа и свекрови расстоянии молчаливые, угрюмые. Мальчики в атласных рубахах и остроконечных сафьяновых сапожках пытались оторваться от матерей, чтобы попугать быстрых чаек над Днепром. Это были дети Святослава: Олег и Ярополк. Младшего – Владимира, черноглазого, с серьёзным лицом, вела за руку бабушка Ольга.

– Ну, с богом! – сказала она, сама перекрестилась и перекрестила широким крестом караван судов на реке. – Поменьше бражничайте. Безделье да пьянство притупляет ум и чинит вред добрым нравам.

– Целуй мать, греховодник, да приласкай жён с детьми, смекаю – надолго едешь. А об них не беспокойся, они останутся под моей верной рукой.

Ольга подставила щеку и сын поцеловал её.

– Не задерживайся в болгарах. Стара я стала землёй-то управлять, да и не бабье это дело.

– Повинуюсь, княгиня, – ответил шутливо Святослав. – Но только, матушка, чуток тебе поперечу. Негоже воину около женских-то подолов тереться. Печенеги и то засмеют.

Ольга подала властный знак жёнам князя, молодым, свежим как розы, в роскошных аксамитовых одеждах, украшенных кружевом из царьградских тканей и золотыми бубенчиками на подолах и на рукавах; бубенчики при движении княгинь позванивали. Жены молча, величаво, бесстрастно приблизились к мужу, встали как статуи. Ольга пригнула их вполпояс, и они вдруг упали лицом вниз к ногам мужа. Он поднял их, также бесстрастно по-деловому наскоро поцеловал. Затем взял на руки сыновей, всех сразу, прижал к груди:

– Я вам привезу самострелы заморские… Упражняйтесь вволю… Вырастете, так очень пригодятся… Недругов у нас хватает… Со всех сторон недруги…

И матери:

– Детей, матушка, хранить пуще глазу. Коли паду костьми в чужой земле, останутся на Руси княжить…

Неожиданно Святослав почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись, он увидел в толпе того самого парня, который дрался на дубинах в Бутутино. То был Улеб. Только теперь он больше походил на затравленного зверя. Князь подозвал его:

– Ну, что одолела жена, парень?

– Нет больше жены, князь.

– Как так?

– Продали её в рабство.

– Кто посмел?

– Тиун бутутинский.

– Как осмелился?! – взревел Святослав. – Заколоть собаку!

– Не вели казнить, князь. Заколол я его уже. В сердцах.

– Так вот ты каков?!

– Дозволь, князь, искупить свою вину в бою.

– Ну, что ж, – немного подумав, сказал Святослав, – Казнить тебя всегда успеем. Покажи, так ли ты горяч и смел в борьбе с врагом. (Гридям) Одежду ему и меч! С нами отправится. Ну, поплыли, время не ждёт.

Так Улеб оказался в дружине Святослава.

Караван потянулся по Днепру при криках толпы, весь залитый солнечным светом, горящим на острых мечах, на секирах, на шлемах дружинников.

Путь был необыкновенно тяжёл. Бесчисленные пороги на Днепре заграждали ход судам. Каждый раз выгружали коней, кладь несли берегом, в обход порогов. Оставшиеся в ладьях по три человека, упираясь шестами, направляли судна вдоль берега за идущими вперёд людьми, которые ногами прощупывали дно, натыкаясь на подводные остроконечные камни и выискивая более спокойное течение. Первый порог назывался «Неспи». Здесь вода поднималась до вершин скал, торчащих над потоком наподобие маленьких островков и оттуда с плеском, с пеною, с шумом низвергалась вниз. Тут вся флотилия выстраивалась в одну линию. Приблизясь к самому грозному порогу «Ненасытцу», воины и дружинники вытаскивали судна из воды и несли их на себе под прикрытием военной охраны, так как бродячие орды кочевников всегда избирали именно это место для нападений на купцов и на всех, проезжающих по Днепру, которых можно было ограбить. В таком случае кочевники выскакивали вдруг из ущелий, наносили удары и захватывали скарб и оставшихся в живых людей.

И на этот раз случилось всё то же. Когда руссы приблизились к страшному порогу «Ненасытец», старый воевода Свенельд сказал:

– Ну, слезайте, братцы, да будьте готовы к печенежским гостинцам. Этот хищный пёс Куря наверно давно подкарауливает нас и рассчитывает на богатую добычу. Ух, потрепали мы его тогда, едучи в Царьград с князем Игорем. Забыть этого никогда не сможет. И при случае отомстит. Напрасно ты его одарял, князь.

Остановили судна и стали выгружаться на берег.

А в это время в зарослях у края обрыва и в самом деле сидел на степном коне печенежский князь Куря и ухмылялся. За плечом у него висел лук, у седла колчан со стрелами. Баранья шапка доходила до хитро прищуренных глаз. Он глядел вверх по Днепру. Беспощадно припекало солнце. Над рекою танцевало марево. Далеко-далеко, куда глаз славянина и достать не мог, Куря различал движение судов на глыби реки и людей, выносящих лодки на берег. Из-за кустов на другом берегу Днепра, совершенно недвижимых, послышался вдруг клёкот копчика. Куря прислушался и на его бабьей физиономии разлилось нечто вроде удовольствия. Он издал дикий мяукающий звук. И по ту и по другую сторону Днепра из-за кустов, из-за камней, из-за бугров высунулись бритые головы печенегов.

– Русь! – вскрикнул он и плёткой сделал широкий взмах, означающий условленное приказание. Со всех сторон печенеги в звериных шкурах, обёрнутых вокруг бёдер, кинулись к своим утлым лодчонкам и поплыли в разные стороны, чтобы известить засаду, спрятавшуюся по разным местам порогов. Куря дёрнул коня и резво помчался от берега к становищу. Там были составлены все кибитки вокруг его вежи. Они были покрыты бычьими шкурами, их не могла пронзить никакая стрела. Между кибитками в несколько рядов, шли извилистые проходы. Внутрь такого первобытного, но верного укрепления кочевников не проникал ещё ни один неприятель. Это был излюбленный способ защиты печенегов, когда они вступали в битву с сильным врагом. Внутри круга находились вооружённые мужчины, скот и мирное население. Вне круга спешно кольцом выстраивался отряд всадников с арканами в руках, с саблями на бёдрах, с луками и колчаном стрел, висящим за плечами. Печенеги владели луком превосходно, они убивали птицу на лету. Куря отделил половину всадников. Привязав к конским хвостам мешки из шкур, набитые сухой травой, они подъехали к берегу, сели на мешки и погнали лошадей в воду. Юркие лошадёнки плавали отлично. Степняки переправились на другую сторону Днепра и спрятались в прибрежных зарослях.

А Куря, неуклюже ковыляя на кривых ногах и волоча саблю по траве, спрятался внутри заграждения и велел собрать всех пленных из ближайших русских поселений и по рукам связанных верёвкой попарно. Он не хотел рисковать потерей богатой добычи в случае неудачного набега на русских, поэтому отделил молодых девушек и велел их угнать в глубь степи, чтобы потом продать на невольническом рынке в Херсонесе: русские рабыни там пользовались большим спросом и выше ценились. Женщин пожилых он велел удавить. Здоровые парни набрасывали на шею женщины аркан, валили её на землю и, придавив туловище ногами, мгновенно душили. Это не привлекало ничьего внимания. Только голые мальчишки, выпрыгнув из кибиток, начали с визгом сдирать с мёртвых женщин платья кусками.

– Киевский князь – мой кровный враг, – сказал Куря приближенным, обнажая беззубый рот и слюнявясь. – Его отец, проезжая к ромеям, побил меня на этих порогах. Пусть кровь сына будет отплатой за эту несмываемую обиду… Цельтесь прямо в грудь. Хорошо бы князя привести живым. Я сделаю из него чучело и поставлю на скале близ порогов, чтобы проезжающие руссы каждый раз любовались на него. А если Святослав не отдастся живым и будет убит, кто убьёт его, тому будет подарок – корчага номисм и пять русских девчонок в придачу.

Из-под занавески вежи вытянулась голая женская рука, унизанная перстнями и поставила перед Курей на ковёр кувшин с кумысом. Куря выпил его весь, растёр струйку на животе по хазарскому халату и дёрнул голого мальчика за вихор. Мальчик прытко вскочил на коня, вдарив ему пятками в бока, и стрелой помчался по извилистым проходам стойбища. Через несколько минут он примчался обратно и закричал, взмахивая плёткой:

– Айда! Русь! Русь!

Куря вышел из своей засады и увидел тройной дугой движущихся вдоль берега дружинников, под их прикрытием несли на руках лодки и грузы, вооружение и вели коней под уздцы. Куря удивился множеству лодок, покрывших поверхность Днепра, проносящихся через этот страшный порог «Ненасытец». Он взмахнул плетью, и всадники его метнулись туда, пытаясь разорвать дугу пеших русских воинов. Но степняки каждый раз натыкались на движущийся, точно сбитый, забор щитов и торчащих из-под них копий. Лошади печенегов, напарываясь на копья, бешено поднимались на дыбы и сбрасывали всадников.

Печенеги стали хитрить. Они налетали и вдруг, как бы перепугавшись, пускались наутёк к своим вежам. Так думали они уничтожить русских, заманивая в степь, с намерением отрезать их от берега, от продовольствия. Но руссы давно знали этот манёвр и только защищались. Но как! Первые ряды несли щиты во весь рост, а те, что были за ними, поднимали щиты над головами. Так что тучи стрел, которые сыпались с обеих сторон реки, отскакивали от щитов, не доставали воинов. Напрасно разъярённый Куря посылал всё новые и новые отряды, обещая им награды, запугивая угрозами. Ничего не помогало. Их постигала та же участь. Часть их падала, натыкаясь на щетину русских копий, часть возвращалась обратно пешими, оробевшими, растерянными, окровавленными.

Так русские прошли по берегу невредимыми, пронесли все грузы, сохранили харч, провели лодки, миновали пороги, и опять двинулись дальше. Женщины кочевников голосили и хлопотали около своих убитых и раненых. Резвые печенежские кони, напоровшиеся на копья, с пропоротыми животами подыхали в буйных травах. Стервятники кружились над ними, чуя обильное и любимое лакомство. Караван судов миновал, а князь Куря всё ещё стоял у обрыва и глядел туда, в сторону юга. И на лице его, скуластом лице коварного азиата застывала горечь бессильной злобы.

Миновав препятствия, русские высадились на острове Хортица, на котором, едучи в Царьград или к болгарам, всегда останавливались, чтобы передохнуть и принести богам благодарственные жертвы за благополучие в пути. Блеск топоров, мечей и копий слепил глаза. Кольчуги на дружинниках как речная рябь, освещённая солнцем. Остров сразу ожил от весёлых окриков, от песен и вольных разговоров. Вытаскивали припасы на берег, утварь, харч. Гнали баранов на еду, куриц несли на жертвоприношения. И прежде всего пошли просить милости богов, двинулись к капищу – языческому храму. Огромный дуб закрывал кроной небо. В мощном стволе этого дуба были вделаны клыки медведя, лося, зубра. Капище огорожено было забором из дубовых кругляков. Посередине его возвышался идол – высокое каменное изваяние славянского повелителя и неба и земли, бога войны, бога дружины и бояр. Он был и в самом деле грозен. Огромные глаза его из розового сердолика лучились, массивные зубы из слоновой кости обнажены и искрились. Через широкую грудь протянуты две цепи ожерелий из драгоценных камней.

Люди заполнили капище, а остальные окружили его. Кудесник Догада с большой по пояс бородою, в жёлтых черевиках и в оранжевом плаще из византийской парчи, подаренной князем, казался подле Перуна сподвижником небесных сил. Он выглядел величественно и строго. Он преклонил колено перед князем и передал ему пучок Одолень-травы из приднепровских степей, которой даровалась таинственная сила. Моленье началось. Дружина смолкла. Воцарилось таинственное молчание. Кудесник удалился за пурпурный занавес. Оттуда он вывел за рога, с помощью двоих дружинников, молодого быка. Подвели к жертвеннику, – очагу из голышей, между которых пылал огонь под огромным чаном. Кудесник ловким движением всадил кривой нож в шею быка и оттуда вылилась алая струя крови в песок. Князь подошёл, испил жертвенной крови.

После этого дружинники разрубили бычка на куски и побросали их в чан. Запах жареного мяса наполнил капище. Кудесник вынимал ножом кусочки недоваренного мяса и раздавал их дружинникам. Они благоговейно проглатывали обжигающее рот жертвенное мясо.

Князь, с широким мечом на бедре, в голубой свитке с золотыми застёжками подошёл к жертвеннику и бросил в огонь пучок Одолень-травы. Трава, свёртываясь на раскалённых угольях, испускала пахучий дым, который медленно и тяжело стал подниматься вверх и окутал голову Перуна. Это был добрый знак – небожитель доволен приносимой жертвой. Князь встал подле Перуна и обнаружив в себе силу предвещания, дарованную богом, произнёс громогласно заклинание вслед за кудесником, притаившимся за дубом:

– Едем мы рекою Днепром в Русское море, через зелёные луга, в дальние места, едем днём, едем ночью, едем по утренним зорям. Умываемся медвяною росою, утираемся солнцем, одеваемся облаками, опоясываемся чистыми звёздами. На берегах родного Днепра с испокон веков растёт Одолень-трава. Одолень-трава! Не тебя ли мы кровью поливали, не тебе ли песни ратные пели, не тебе ли шептали побасины слова побед и смертных мук. Одолень-трава! Породила тебя мать – сыра земля, поливали тебя частые дожди, шевелили тебя внуки Стрибога, ласкали тебя на вольных берегах озорные девки простоволосые, выплывая со дна реки при луне. Одолень-трава! Одолей нам реки текучие, моря хмурые, горы высокие, озера синие, берега крутые, леса тёмные. Одолень-трава! Красная былинка твоя даст нам меч-кладенец, чёрная былинка достанет уздечку бранную, белая былинка откроет колчан с калёной стрелой. С тем мечом отобьём силу чужеземную, с той уздечкою обратаем коня ярого, с тем колчаном, со калёною стрелою сразим супостата. Едем мы с тобою Одолень-трава в океан-моря, к реке Дунаю – к могилам наших предков. Наша молодеческая поступь сильна как вода на днепровских порогах, наша сила стремительна, наш русский дух несокрушим. Ратным оружием мы побиваем, рогатиною и копьём колем, топором и бердышом сечём, конём уязвляем, стрелою разим. Тело наше крепче камня, рубаха жёстче железа, грудь твёрже меча булатного.

Князь извлёк меч и началось заклятие его перед жертвенником. Он подержал его обеими руками на весу, а Догада шептал, он заговаривал меч. Потом князь воткнул его в землю перед Перуном. И каждый из дружинников вонзил меч перед собою. И громко все воззвали:

«Клянёмся перед Перуном – богом нашим, что будем вечно верны силе русского меча, Руси – матери, теням предков, славе державы нашей, защитниками во всех её напастях и горестях. Клянёмся животами нашими быть бесприкословно преданными, до гроба верными нашему великому князю Святославу».

Дружинники подняли мечи над головами:

– Клянёмся до конца своей жизни, – громко и вместе провозгласили они, – а клятвопреступники иссечены будут.

Кудесник-исполин поднял руки кверху и, обращаясь к Перуну, величаво произнёс:

– Да будут ваши тела крепче камня, твёрже булата, платье и шапка жёстче панциря и кольчуги. Да будут целы и невредимы от стрел, от мечей, от копий, ратным оружием вас не побивать, рогатиною и копьём вас не колоть, топором не рубить, конём не уязвить, быть вам перед ними соколами, а им дроздами. Замыкаю мои приговорные слова замком и ключ бросаю под берег в широкий Днепр. И как Днепру не высыхать, ключа не достать, так вас не одолеть по конец века.

Когда заклятие окончилось и дружинники вышли из языческого святилища, то на траве, в буйной зелени дубравы уже расставлены были корчаги с мёдом, сычёная брага в бочках и пиво. И тут же начались увеселения, без которых не обходились славянские пиршества. Захмелевшие воины лихо плясали под бубны, дудки, трубы свирельников, трубачей, перегудников. Не участвующие в пляске били в ладоши, подзуживали, подначивали: жестом, голосом, мимикой. Звон и рокот ударных инструментов вспугивал птиц, которые с гаем разлетались над рощей, застеняя небо. Скоморохи неутомимо потешали дружину затейливыми фокусами и смехотворным действом. Начались любимые в войсках Святослава игры: мерялись силой, на перетягивание, на кулачки, на скакание, на прыганье. Прыгали через сидящих, которые держали шапки набекрень, кто сбивал шапку, неловко прыгая, над тем потешались. Скакали то на одной ноге, то на корточках, то через верёвку, то через кольцо. Играли в чехарду, перепрыгивая друг через друга, в ловитки. Князь сам руководил этими играми, в которых выявлялась выносливость, находчивость и ловкость. Одна партия ловила другую: это была игра в войну, одни пленили других и требовали выкуп. Побеждённых и растяп князь срамил и наказывал. Князь сам участвовал в играх с удовольствием, с восторгом наблюдал кулачные бои, и того, кто его сумел поколотить, щедро награждал. Только это бывало редко: по увёртливости, по дюжести, по неутомимости мало было ему равных. Во время игр князь узнавал воинские доблести своих дружинников и малосильных, дряблых, робких даже прогонял из войска.

Любимая игра, которая не обходилась без князя, была «игра в слона». Один садился другому на плечи, и «слону» надлежало везти седока с вооружением на дальнее расстояние. И кто приходил первым, от князя получал золотую монету и ендову византийского вина. Играли также в кобылку. Одна артель играющих становится на четвереньки у забора капища. Другая лезла на них и тоже становилась на четвереньки на их спинах. Третья артель делала то же самое. Последние должны были со всем вооружением взобраться на этот живой помост, утвердиться на нём и перепрыгнуть высокий забор (князь знал что делал, – то была репетиция штурма крепостных стен). Нижние, выдержавшие всю тяжесть потешной игры, ездили верхом на тех, кто не сумел преодолеть испытание.

Потом упражнялись в стрельбе. Князь утвердил диргем на вершине шеста и велел прицелиться. Пели со свистом стрелы, пролетали мимо. Князь взял свой лук из красного дерева с золотой резьбой, на гнутых концах зазвенели два бубенца, натянул зелёную тетиву, у всех замерло дыхание, зазвенели бубенцы, – шлёпнулась монета, сбитая точной стрелой. Крик изумления исторг князь из грудей дружинников.

Возмужавший в условиях войн, князь Святослав знал, что безделье – яд для солдата. Поэтому и во время отдыха он старался развлекать и освежать дух армии. «Пустое безделье, – говорил он, – расслабляет воина, он плесневеет и червивеет как старый гриб…»

Христиане всё ещё служили молебен в дубраве и оттуда доносилось пение православных молитв. Князь велел подождать окончания богослужения, и только тогда прекратились игры и пиршество.

Три дня отдыхала дружина и развлекалась на острове Хортица, и после этого опять двинулась в путь. На этот раз князь не посылал сказать «Иду на вы!», а наоборот скрывал свои намерения и норовил использовать все выгоды от неожиданного нападения. Он прекрасно понимал, что болгары не степные кочевники, и их удобнее побеждать на разных участках территории частями и врасплох.

Поэтому Святослав осторожно продвигался вперёд, хоронясь днём в камышах и в кустах, а по ночам продвигаясь вперёд. Впереди войска всё время шли разведчики, которые постоянно доносили князю о состоянии страны, о настроениях мирного населения.

Царь Пётр узнал о приближении русских в то время, когда они уже очутились на его земле. Наскоро он собрал многочисленное войско и стал искать Святослава, чтобы разбить его в момент высадки на берег. Но Святослав, хорошо осведомлённый о продвижении войск противника, обошёл его хитростью и высадился в другом месте, недалеко от Доростола. С походного порядка дружина Святослава быстро перестроилась на боевой и накрыла болгар врасплох. Те не выдержали стремительного и неожиданного натиска щитов и коней и побежали в город. Дружина наступала на пятки болгарским воинам, не давая времени передохнуть и осмотреться. Всё-таки болгары сумели укрыться за стенами, которые были каменными, их нельзя было срубить, а стенобитных орудий Святослав не имел. Отправленных князем посланцев для переговоров военачальники Петра убили у стен каменьями.

Святослав поставил в отдалении стрелков из луков и пращников, отличающихся чрезвычайной меткостью, приказал им метать камни на стены, осыпать стрелами. А сам повёл полки к крепости и велел им присыпать землю к стенам, чтобы по присыпу взойти на них. Сверху из башен валили на головы русских камни, лили горячую смолу, поражали стрелами. Однако русские не отступали; когда земляная насыпь сравнялась с высотой крепости, они подняли щиты на спины и полезли на стены. Их сталкивали копьями, обрушивали булыжники, лили кипяток, а они всё лезли, и появились на стенах. Трещали копья, сталкивались щиты, в схватке сцепившиеся тела падали со стен. Наконец русские овладели стенами, ворвались в город. Ворота были открыты, и русские лавиной хлынули в улицы, преследуя разбегающихся болгар. Вскоре дружина стала размещаться на постой.

Проезжая мимо приземистого дома, с решётками на окнах, князь увидел в тесной ограде скопище народа, крайне возбуждённого. Ухватившись за бревно, люди вышибали им решётки и дубовые двери, окованные полосами железа. Люди эти проклинали бояр и священников. Толпа всё росла, и каждый, подбегая, колотил чем попало в эти дубовые двери! Святослав остановил коня и стал наблюдать. Оглушительный треск наполнил улицу, решётка была взломана наконец, и в окно у самой земли высунулось измождённое лицо кудлатого старика. Радостный крик огласил воздух, люди неистовствовали, целовали друг друга и обнимались, передавая необыкновенную весть:

– Учитель жив!

– Пусть выйдет святой наш Душан скорее!

– Мужайтесь, христиане, и хвалите господа… Душан извергнут из подземелья.

Несколько человек прыгнули в окно, втащили за собой бревно и стали им бить в дверь изнутри. Вскоре была сброшена дверь с петель. На крыльцо, встреченный оглушительным взрывом восторга, вышел в рубище измождённый старик и благословил всех:

– Милосерд господь и справедлив, – возгласил он тихо, но торжественно. – Не гневите его укором, братие, и не нарушайте спокойствия духа, не радуйте сатану. Царствие божие близко!

К нему бросились, целовали ноги, руки, язвы, лохмотья, каждому хотелось к нему прикоснуться. Ликование обнимало всю толпу.

– Кто такие? И почему они так любят его? – спросил Святослав Калокира, который после встречи с Иоанном Цимисхием вновь отправился к Святославу и теперь почти постоянно находился при нём.

– Эти безумцы, князь, люди подлого звания, еретики, называемые богумилами. Отпавшие от истинной нашей церкви, проклятые ею и вошедшие в раздор с властями и даже со здравым смыслом. Суеверие черни. Вреднейшие болтуны. Эту болезнь нашего века мы вытравили у себя, теперь она расплодилась под рукой смиренного и оплошливого Петра. А этот оборванец – один из их «учителей». Хвастун и бунтовщик. Такие называются у них «совершенными». Не приведи господи, князь, если они, пользуясь случаем, совьют здесь гнездо, расплодятся как вши. От них не жди добра, ни послушания, ни налогов, потому что все они лентяи и попрошайки. Прикажи, князь, посадить этого еретика опять в подземелье. Только там ему и место.

– А каковы они на войне?

– Войну они презирают. Дескать – все люди должны жить как братья. Безмозглое, бессмысленное отребье… Для них нет ничего ни благородного, ни высокого на свете. Даже всякую власть считают пагубной.

– Это в самом деле… опасно. Народ без власти – стадо без пастуха, как вол без ярма, как войско без полководца. Не понимаю. И в самом деле – бесплодные бродяги. Пусть этот пока посидит здесь и одумается. Время придёт – я с ним поговорю.

Когда князь уехал, Калокир со своей свитой окружил в тесном переулке Душана, за которым всё ещё следовали люди, велел его связать и бросить в подземелье. Вплоть до вечера на улицах города раздавался плач, люди рвали на себе одежды, заламывали руки и взывали:

– Учитель, приди! Не оставь нас, бедных сирот, одинокими, в скорби!