Текст книги "Рискованная игра"

Глава 1

Скорый поезд Калининград-Москва должен был отправиться через пять минут. Проводники ненавязчиво стали приглашать пассажиров занять свои места, и те лениво потянулись в вагоны. Варвара Самусенко уезжала на просмотр в танцевальный московский коллектив. Молодая рыжеволосая женщина молча стояла на перроне вокзала, ежась от холода и сырости. Она ожидала Татьяну Кардиновскую, которая обещала проводить ее и передать лекарства. Когда Варя уже отчаялась дождаться свою лучшую подругу, та появилась на перроне, летя во всю прыть, какую себе может позволить обессиленная утомительным марафоном молодая женщина.

– Варя! – издали закричала Кардиновская.

– Таня!

Варвара не выдержала и побежала навстречу подруге. На полпути они встретились и, врезавшись друг в дружку, обнялись и расцеловались.

– Ой, Варюша, прости за опоздание, только что закончили генеральный прогон, – на ходу оправдывалась Кардиновская, – едва вырвалась!

– Ничего, главное – ты здесь!

– Держи лекарства, мази и тут кое‑что от меня, – передавая небольшой сверток, сказала подруга.

– Спасибо!

Девушки быстрым шагом двигались к вагону и перекидывались короткими фразами. Проводники уже требовательно зазывали пассажиров, а провожающие бросали прощальные пожелания своим родным и знакомым.

– Как приедешь, сразу же позвони, – требовала Татьяна.

– Хорошо!

– А у кого ты остановишься в Москве? – обеспокоенно спросила Татьяна у подруги.

– У родственников, – ответила Варвара, – у тети Ани или у Александра Александровича.

– Ну, хоть здесь у тебя порядок, – облегченно вздохнула сердобольная подружка.

Когда подруги расстались и Самусенко была уже в тамбуре вагона, а поезд медленно заскрежетал колесами, Кардиновская неожиданно вспомнила самое главное и выкрикнула:

– Варя, звонил Адамов!

Самусенко застыла от удивления, у нее перехватило дыхание, она хотела что‑то спросить у подруги, но язык словно прилип к нёбу.

– Скоро приедет сюда, – кричала на ходу Татьяна, – спрашивал о тебе, интересовался…

Дальнейшие слова Кардиновской потонули в грохоте колес, и Варвара так и не узнала, что же Адамов спрашивал о ней. В памяти сразу возник образ симпатичного мужественного Владимира, который, исчезнув из ее жизни, так и не сказал ей самого главного.

Однако, немного подумав, молодая женщина успокоилась. Она не строила иллюзий. Впрочем, былого сильного влечения, как ни странно, Варвара больше не ощутила… Впереди ее ждала новая жизнь.

* * *

Декабрь в этом году выдался на редкость затяжным, больным и сопливым. Погода, словно упрямая и дряхлая старуха, приготовившаяся покинуть этот мир, замерла на несколько недель, и ее температура держалась почти на одной и той же отметке возле нуля: иногда ночью слегка подмораживало, а днем небо сморкалось мокрым снегом или мелким дождиком. Впрочем, природные выходки были не только в Москве, но происходили и по всей России.

Выходя с утра на улицу, большинство москвичей прихватывали с собою зонтики, надевали осенние или зимние куртки, но обязательно кожаные или плащевые, понимая, что капризная погода непременно постарается подмочить им настроение. Долгожданный праздник Новый год был на грани срыва, вернее, погода вносила свои коррективы в планы горожан, многие из которых собирались встретить русскую зиму на лоне природы, где можно было бы покататься на лыжах, на удалой залетной тройке рысаков или просто поваляться после шампанского в снежных сугробах.

В отличие от природных явлений жизнь Москвы текла в прежнем русле и в привычном ускоренном темпе: горожане и гости столицы бегали на работу и по магазинам, потоки машин сновали по улицам и проспектам, люди рождались и умирали, возникали конфликты и проблемы… Только деньги, удачно вложенные в дело, безмолвно приносили свои дивиденды, правда, и тут не обходилось без трагических последствий для некоторых рисковых бизнесменов.

* * *

Время было еще не позднее, но город давно уже окутался серым и влажным мраком. В отличие от переулков, подворотней и окраин мегаполиса, где сумраки чувствовали себя как дома, на проспектах, бульварах и центральных улицах столицы ярко горели фонари и рекламные щиты. Однако от них теплее не становилась. Горожане, ежась от неприятной сырой погоды, старались поскорее добраться до теплых жилищ, развлекательных клубов или маленьких уютных забегаловок, где можно было выпить чашечку горячего кофе и насладиться приятной и спокойной музыкой. Мимолетного и беглого взгляда было довольно для того, чтобы понять: Москва бурлила своими старыми проблемами, новыми эмоциями и каждый человек, находящийся в столице, спешил жить, а посему, энергично передвигая ноги или нажимая на газ своего автомобиля, торопился в нужном направлении. Однако если присмотреться повнимательнее, то среди этого бурлящего муравейника можно было заметить и людей, которые не сильно спешили…

Небольшая площадь перед культурно–спортивным комплексом «Олимпийский» была многолюдна. Толпы фанатов современного русского рока собрались перед зданием в надежде приобрести лишний билетик. В основном это были молодые люди, среди которых, правда, попадались и пожилые меломаны, стойкие поклонники своих юных воспоминаний и музыкальных пристрастий.

Вокруг площади припарковались автомобили, преимущественно новенькие иномарки. В одной из них, машине шоколадного цвета, сидели четверо крепких мужчин и молча рыскали глазами по толпе. Тягостная и напряженная тишина еще более взвинчивала нервы наблюдателей, и один из них, самый молодой, со шрамом на левой щеке, не выдержал и недовольно произнес:

– И чего мы ждем?

– С моря погоды, – усмехнувшись, ответил с кавказским акцентом смуглолицый молодой мужчина. – И не чего, а кого, Захарка.

Парень со шрамом небрежно хмыкнул.

– Ну и кого? – все с тем же недовольством поинтересовался Захар.

– Какой ты нетерпеливый, – снова усмехнулся кавказец. – У вас в ментовке все такие?

– Через одного, – обиженно буркнул нетерпеливый напарник. – Только в ментовке, в отличие от вас, каждый четко знает свою задачу.

Сидевший на заднем сиденье пожилой мужчина с яйцеобразной лысой головой молча наблюдавший за серебристым «мерседесом», стоявшим невдалеке от их иномарки, решил прекратить ненужные разговоры.

– В серебристом «мерседесе» находится черный чемоданчик с очень большими бабками, – сухо сказал он. – Через несколько минут к машине со своим товаром должен подойти мужчина в черном плаще и черной шляпе. Наша задача после обмена сесть на хвост черного курьера.

– А потом?

– Суп с котом, – снова усмехнулся кавказец.

– Я серьезно, – засопел любопытный парень.

– А потом ждать приказаний, – вздохнул пожилой мужчина.

На мгновение в салоне автомобиля воцарилась тишина, и не посвященные в план операции переваривали полученную информацию. Неугомонный Захар, быстро вникнув в суть дела, тут же предложил мужчине с яйцеобразной головой:

– Валерьянович, а не лучше ли нам подождать человека в черном на свежем воздухе? Мало ли что может случиться…

Пожилой мужчина злобно оскалился: ему уже порядком надоел этот болтливый юнец; однако он не стал обрывать Захара: как‑никак, племянник самого босса. Да и в словах мента, как прозвали за глаза парня, была логика.

– Когда он появится, – сказал Валерьянович, – вы с Муратом выйдете на свежий воздух, а я с Гриней останусь в машине. Поняли?

Захар с Муратом кивнули в знак согласия. Водитель, до этого все время молчавший, вдруг раскрыл рот и указал рукой на долгожданного гостя.

– А вот и он! – воскликнул он.

Пассажиры шоколадной иномарки тотчас повернули головы в указанном направлении и, затаив дыхание жадно впились глазами в неуклюжую, слегка пошатывающуюся фигуру человека в черном плаще и черной фетровой шляпе. Над головой он держал такого же цвета широкий зонтик, а в руках – черный дипломат.

– Где? – не сразу заметив курьера, переспросил Захар.

– Да вон же, – нервно буркнул Мурат и, поправив пистолет за поясом, взялся за ручку дверцы. – Пошли!

Напарник кавказца машинально почесал розоватый шрам на лице и глубоко вздохнул. Однако Захар не заставил себя долго ждать и, не спуская глаз с объекта, быстро выскочил из салона автомобиля за Муратом.

– Аккуратней там, – бросил вдогонку пожилой мужчина своим подчиненным.

Молодые мужчины не спеша направились к серебристому «мерседесу», наблюдая за человеком в черном, который чувствовал себя явно не в своей тарелке. Курьер, постоянно оглядываясь, словно ожидая какого‑то подвоха, медленно продвигался в заданном направлении. Однако, когда до «мерседеса» оставались считанные метры, он остановился и, достав из кармана плаща сотовый телефон, поднес его к уху.

– Не нравится мне этот тип, – облокотившись на руль автомобиля, недовольно проворчал Гриня.

Валерьянович, оттопырив нижнюю губу, задумчиво покачал головой.

– И мне… – медленно протянул пожилой мужчина. – Тут что‑то не так!

Опытный глаз Валерьяновича давно уже заметил странные и суетливые движения курьера, который был скорее похож на случайного прохожего, чем на делового человека. Валерьянович достал из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, прикурил. Едкий сладковатый запах распространился по салону иномарки.

– Да и место весьма странное выбрали для таких дел, – приоткрыв окошко, чтобы выходил дым, согласился водитель. – Народу – не продохнуть!

Валерьянович выпустил струю дыма и ехидно прищурился.

– В том‑то и дело, – произнес лысый мужчина, – тут легче затеряться. Так что, Гриня, будь начеку и не глуши мотор.

– Не волнуйся, Валерьянович, – успокоил шефа водитель, – не первый день замужем!

Собеседники прекратили разговор и молча стали наблюдать за странным субъектом, который, осмотревшись по сторонам, что‑то сообщил по телефону и, видимо получив конкретные указания от звонившего, энергично закивал головой. Потом выключил телефон и, суетливо сунув его в карман плаща, медленно подошел к иномарке. Задняя дверца «мерседеса» тут же отворилась, и мужчина в черном одеянии через мгновение скрылся в салоне серебристого автомобиля.

Захар с Муратом стояли недалеко от разворачивающихся событий и курили сигареты, искоса наблюдая за «мерседесом». Ничего подозрительного они не замечали, и все же было у них какое‑то нехорошее предчувствие.

– Что‑то курьер долго не выходит, – нервно заметил молодой парень.

Мурат злобно оскалился.

– Видимо, он плохо учился в школе и научился считать только до ста, – усмехнулся кавказец, – а в жизни иногда приходится иметь дело и с миллионами. Везет же дуракам! – сплюнул смуглолицый мужчина.

Захар при упоминании о числах с шестизначными нулями мечтательно вздохнул.

– Дуракам в наше время не платят, – возразил молодой напарник, – да и считает он, думаю, получше нас с тобой, вместе взятых, особенно зеленые, и не хуже счетной машины.

– А чего он тогда там сидит? – недоуменно спросил кавказец.

– Это и меня интересует, – отбросив окурок, задумчиво процедил собеседник и повернулся в сторону иномарки шоколадного цвета, словно хотел узнать ответ на поставленный вопрос.

Однако и внутри салона автомашины не было четкой ясности и понимания происходящего. Мало того, серебристый «мерседес» вдруг тронулся с места, увозя курьера, чего не ожидал ни Валерьянович, ни его подручные и даже тот, кто терпеливо наблюдал за человеком в черном через оптический прицел.

– Что за черт! – забеспокоился Гриня.

– Я так и знал! – воскликнул Валерьянович. – Давай за ними! – приказал он своему водителю.

Григорий нажал на газ, стараясь аккуратно выбраться со стоянки. Однако это было не так‑то просто: подвыпившие молодые люди не хотели добровольно уступать дорогу, и приходилось с трудом продвигаться. Мурат с Захаром бросились к машине, собираясь заскочить в салон, но Валерьянович резко замахал руками, указывая на столпотворение на пути.

– Дорогу очистите, болваны! – приказал он.

Парни бросились вперед, чтобы освободить проезд, а пожилой мужчина с волнением повернулся в сторону отъезжающего «мерседеса». К его счастью, серебристая иномарка, выехав с площади, остановилась на перекрестке перед светофором. Валерьянович облегченно вздохнул и собирался мысленно поблагодарить Бога за помощь, но осекся на полуслове. Неожиданно сзади к «мерседесу» подъехал черный джип с открытым задним окошком и почти вплотную прилепился к нему. Из серебристой иномарки моментально перекинули какой‑то темный квадратный предмет, и черный бьюик тут же, не дожидаясь зеленого света, стремглав рванул с места. Выскочив на проспект Мира «летучий голландец» пулей исчез с глаз Валерьяновича, который не совсем понял, что произошло.

– Что за чертовщина?! – раскрыл от изумления рот пожилой мужчина.

Из серебристого «мерседеса» вышел мужчина в черном плаще и шляпе. В руках он по‑прежнему держал зонтик и черный дипломат. Однако не успел курьер сделать от отъехавшей серебристой машины и десяти шагов, как неожиданно упал навзничь, широко раскинув руки. Шляпа отлетела в сторону, а из простреленной взъерошенной головы медленно вытекала красная жидкость. Зонтик и черный дипломат небрежно валялись рядом с трупом, к которому подъехал мотоциклист на «хонде» с пассажиром на заднем сиденье.

– Валерьянович, смотри! – только и успел воскликнуть Григорий.

– Вот тебе и сюрприз, – вздохнул Захар.

– Подстава полная, – констатировал кавказец.

Пожилой мужчина ничего не ответил, а только провел широкой ладонью по взмокшей лысине и молча покачал головой, все еще находясь в стрессовом состоянии. В отличие от него напарник мотоциклиста времени даром не терял: он ловко наклонился и поднял с асфальта черный дипломат. Как только ценный груз был в руках пассажира, двухколесная машина резко рванула с места. В отличие от черного бьюика «хонда» пошла не по проспекту, а, обрубая хвосты, свернула в ближайшую подворотню…

– Что делаем? – растерянно спросил водитель у Валерьяновича и посмотрел на старшего товарища.

Пожилой мужчина быстро взял себя в руки и, трезво оценив ситуацию, грозно скомандовал:

– Ты с Муратом за мотогонщиками хреновыми, Захар остается на месте убийства и проконтролирует ситуацию, а я займусь черным бьюиком! Вопросы есть?

– Нет! – в один голос ответила команда.

– Тогда за дело! – натужно прохрипел шеф.

Нервно толкнув дверку, Валерьянович быстро вышел из салона автомобиля достал из кармана куртки мобильный телефон. За ним последовал Захар и тут же направился к окровавленному трупу, а иномарка шоколадного цвета моментально рванула с места и исчезла в подворотне, где минутой ранее исчезла «хонда», а вместе с ней и загадочный черный чемоданчик.

Глава 2

В мастерской художников на Колхозной, как по старой привычке именовала свою творческую крепость на проспекте Мира компания московской интеллигенции во главе с бородатым художником Константином Гуреевым, было многолюдно. Мастера кисти и красок собрались в этот вечер, чтобы помянуть своих приятелей Зимина и Ветрова, которые нелепо погибли в антикварной лавке Зимина. Сегодня было сорок дней, и по русскому обычаю мужики решили отметить эту прискорбную дату.

Когда в мастерскую заехал крепко сбитый мужчина лет пятидесяти, торжественная часть закончилась и поминки превратились в обычные творческие посиделки. Присутствующие, среди которых были не только художники, но и писатели, режиссеры и даже люди далеких от искусства профессий, разбились на небольшие группы в разных местах четырехкомнатной квартиры. Самой распространенной темой споров были политика и изобразительное искусство.

Маланов для приличия нажал на звонок, который давно уже не работал, и, не дождавшись приглашения, толкнул тяжелую железную дверь. Оказавшись в прихожей, гость тут же уловил шум подвыпившей компании, а в лицо дохнуло плотным табачным дымом. Двери, ведущие из прихожей в комнаты, были раскрыты. Инструктор окинул зорким взглядом разбившихся на группы людей, и первым, кто ему попался, был Славка Демакин, среднего роста плотный мужчина с короткой стрижкой. Увидев Маланова, художник вскочил со стула и поспешил навстречу приятелю.

– Какие люди! – радостно воскликнул завсегдатай мастерской. – Сколько лет, сколько зим?!

– Привет, Славик! – протянув художнику крепкую ладонь, поздоровался гость.

– Здравствуй, Илья! – пожимая руку товарищу, произнес Демакин. – Раздевайся! Мы тебя уже заждались!

Илья усмехнулся и, достав из бокового кармана черной кожаной куртки литровую бутылку «Смирновской» водки, передал ее хозяину.

– Я вижу, – произнес инструктор, снимая одежду и вешая куртку на гвоздь, – поминки у вас в самом разгаре.

Славка Демакин многозначительно приподнял вверх руку с оттопыренным указательным пальцем.

– Не поминки, – поправил он товарища, – а сорок дней!

– Да не один ли черт, – грустно вздохнул седовласый мужчина, – суть‑то одна! Людей нет!

Плотный мужчина снова ткнул вверх указательным пальцем.

– А я о чем, Ильюша, – философски изрек художник-реалист, – Богу Богово, а кесарю кесарево! Что теперь делать?! Пусть им земля будет пухом, а мы должны о живых думать! А то и в самом деле, вот так живешь-живешь, а завтра смотришь – и нет человека! Задумаешься на мгновение, а оказывается, что встречались мало, сказали друг другу не все, что хотели, а если и буркнули что‑нибудь второпях, то не доброе слово или пожелание, а непременно какую‑нибудь гадость или крепкое русское словцо!

Маланов понимающе кивнул.

– Твоя правда, Слава, – уклончиво произнес инструктор. – Бежим, бежим, а куда? Жизнь – штука странная, и не всегда мы ею вертим, скорее она нам диктует свои условия…

– Нет, Ильюша, не так живем, – грустно вздохнул Вячеслав, – не бережем друзей!

Выказав наболевшее, Демакин на мгновение задумался. Илья Маланов дружески похлопал его по плечу.

– Устами творца глаголет истина! – согласился седовласый гость с художником. – Исправляйся, Славик!

Вячеслав вдруг очнулся и, виновато улыбнувшись, засуетился.

– И в самом деле, Илья, – затараторил Демакин, – чего это мы на пороге стоим? Давай проходи!

– Благодарю! – сказал гость и, посмотрев в зеркало, поправил рукой на голове седые волосы. – А где Гуреев?

Вячеслав снисходительно усмехнулся и махнул рукой.

– А где может быть «Дуреев»? – перефразировав фамилию товарища, устало произнес художник. – Как всегда, в своем репертуаре! Сотку накатил и жизни учит молодежь!

Илья добродушно улыбнулся и понимающе закачал головой.

– Это на него похоже, – сказал гость. – Кстати, зря ты, Славик, о нем так. В Костике пропадает Макаренко.

Демакин снова махнул рукой и хотел было возразить Маланову, однако не успел этого сделать. Боковая дверь в прихожей распахнулась, и перед взором приятелей предстало огромное тело с курчавой русой бородой с золотистым оттенком. Добряк и балагур, который частенько впадал в депрессию, гордо надулся и вскинул кучерявую голову.

– Это кто там пропадает? – слегка пошатываясь и не поднимая глаз, грозно воскликнул Гуреев. – Опять ты, Демакин, поклеп на честной народ наводишь?!

Плотный мужчина протяжно и нервно вздохнул.

– Началось! – недовольно произнес Вячеслав. – Иди, Костяныч, лучше проспись!

Фраза, брошенная приятелем, была неприемлема и оскорбительна для широкой русской души Гуреева.

– Тебе не заткнуть рот правде, Демакин! – обиженно произнес Константин. – Кто ты такой?!

Костя Гуреев тряхнул кучерявыми волосами и, слегка прищурившись, уставился на своего приятеля пренебрежительным взглядом. Он хотел резануть правду-матку, но неожиданно рядом со Славкой увидел седовласого мужчину.

– Ты... – воскликнул бородатый художник и вдруг широко раскинул длинные руки в стороны и радостно расплылся в широкой улыбке. – Маланов!

– Он самый, Костя, – улыбнулся Маланов.

Здоровяк нетвердой походкой бросился к гостю и щедро обнял Илью, энергично похлопывая по плечу.

– Ильюша! – не веря своим глазам, пробасил Гуреев на всю прихожую. – Как я рад тебя видеть!

Славка Демакин, поняв, что гость в надежных руках, поспешил ретироваться.

– Ладно, Илья, вы тут разбирайтесь, – сказал он, – только недолго, а то водка стынет.

Плотный мужчина указал глазами на водку, но так, чтобы не видел подвыпивший бородатый товарищ, которому, по мнению Демакина, уже было достаточно спиртного.

– Хорошо, – согласился Маланов.

Вячеслав направился на кухню, где также сидели люди.

– Иди, Иуда рода человеческого, иди с богом, пока я трезв! – благословил собрата по кисти бородатый художник.

Слава Демакин ничего не ответил и скрылся на кухне, а Костя, потрепав немного гостя по плечу, вдруг встрепенулся и удивленно посмотрел на Маланова.

– Ильюша, а чего это мы тут стоим? – спросил он у приятеля, словно тот был повинен в бездействии.

Илья снисходительно усмехнулся.

– Вот об этом я хотел бы спросить у тебя, Константин Сергеевич? – парировал вопросом на вопрос пенсионер. – Кто хозяин здесь?

Бородатый хозяин энергично тряхнул своими кудрями и взял под руку дорогого гостя.

– Виноват, Алексеевич, виноват! – пробурчал художник и потащил Маланова на кухню, где только что за дверью скрылся его собрат. – Пойдем в народ, Ильюша! Нельзя брезговать народом, ведь мы все из него…

Илья не стал противиться.

– Пойдем, – согласился инструктор и, поддерживая товарища, направился в заданном направлении.

Не успели хозяин с гостем войти на кухню, как раздалось общее радостное восклицание присутствующих.

– Илья! – воскликнул смуглолицый Юрка Глаголев.

– Маланов? – удивленно произнес Дима Власов, симпатичный брюнет, занимающийся то ли бизнесом, то ли искусством.

– Легок на помине, – бесстрастно усмехнулся вечно подозрительный Владимир Джимисюк, отрывая голову сушеной вобле. – Долго жить будешь, Алексеевич… – заметил художник и пригладил свои усы а‑ля «Песняры».

Седовласый мужчина развел руки в стороны, словно хотел подчеркнуть, что во всем промысел Божий.

– Надеюсь, – вздохнул инструктор, пожимая руки приятелям. – Добрый вечер всей честной компании!

– Привет, привет, бродяга!

– Илья, присаживайся к столу, – пригласил Демакин гостя, указывая рукой на старенький стул, и стал разливать водку в рюмки.

Седовласый полковник поблагодарил товарищей и присел на стул.

Сразу же со всех сторон посыпались вопросы в адрес гостя, однако бородатый художник быстро прекратил допрос.

– Молчать! – недовольно гаркнул Костя Гуреев.

– Ты чего, Костяныч? – не поняв раздражения хозяина мастерской, удивленно спросил Вовка Джимисюк.

Гуреев грозно посмотрел на усатого хохла.

– Молчать! – повторил подвыпивший художник свою просьбу и обвел присутствующих многозначительным взглядом. – Всем молчать! Для начала штрафную чарку дорогому гостю, а уж потом все вопросы!

За столом сразу же стало спокойнее и тише. Бородатый художник повернулся к своему коллеге, который старательно и аккуратно разливал водку небольшими порциями.

– А ты, Демакин, – недовольно заметил Гуреев, – не тряси рукой, больше разливаешь. А Ильюше не в рюмку лей, а в стакан и до краев!

– Правильно, Костя, – весело поддержал друга Юрка Глаголев, – а то ты уже почти на взлетной полосе, а Ильюша – ни в одном глазу.

За столом раздался дружный смех.

– Вам бы только позубоскалить, – добродушно проворчал Константин и повернулся к застывшему в ожидании Демакину: – Чего застыл, как Венера Милосская? К тебе это не относится, давай разливай!

Демакин равнодушно пожал плечами и потянулся за стаканом, однако Маланов остановил его.

– Благодарю, господа, однако я за рулем, – отказался он и замахал рукой, – такие дозы мой Боливар не выдержит! Да и не пить я заскочил, а ребят помянуть.

Костя удивленно напыжился.

– Так и мы про то же, – фыркнул бородач. – Вот и помянем рабов божьих Александра и Евгения.

За столом воцарилось неловкое молчание, и мужики взяли наполненные рюмки.

– Ну что ж, – подняв рюмку с водкой и поднявшись с места, тихо произнес инструктор, – пусть земля им будет пухом и примет их Господь.

Присутствующие также встали, молча выпили и сели обратно на свои места. Кто‑то стал закусывать огурцом, кто‑то закурил в тягостной тишине. Однако не прошло и нескольких минут, как вздох за вздохом, слово за слово и за столом понемногу завязался разговор, который становился все оживленнее и громче, особенно когда зашел спор о направлениях в живописи, о художниках и их работах.

– Да не умеет общество ценить талант, – заметил Демакин. – Давайте вспомним Пабло Пикассо. Он же был самым плодовитым художником. Творческая жизнь его длилась 78 лет, а по-настоящему оценили его значительно позже, а ведь Пикассо написал более тринадцати тысяч пятисот картин и рисунков, сто тысяч гравюр, тридцать четыре тысячи книжных иллюстраций, создал триста скульптур и керамических фигур. Его произведения позже оценили в пятьсот миллионов фунтов стерлингов. Но по-настоящему оценили Пикассо гораздо позже.

– Интеллигенция всегда страдала, – печально произнес Юрка Глаголев.

Все с интересом посмотрели на него.

– Что ты имеешь в виду? – потребовал уточнений Демакин.

– А то, что во все времена интеллигенция первой поднимала протест, увлекала за собой народ и первая же направлялась на эшафот.

– Ну эти времена уже канули в Лету, – взмахнул рукой Демакин. – Сейчас, слава Богу, нам это не грозит. Но помнить об этом надо, – упрямо продолжил он. – Когда умер Орджоникидзе, один чеченский поэт опубликовал стихи по поводу его смерти. На собрании чеченских писателей его сильно хвалили за эти стихи. Растроганный поэт сказал: «Когда умрет товарищ Сталин, я напишу еще лучше!» Через неделю поэта расстреляли.

– Да, жизнь ведь дается только один раз, – протяжно произнес Юрка.

– Не надо к жизни относиться слишком серьезно, живыми нам все равно из нее не выбраться! – едко заметил Костя.

– Да, да, – поддержал друга Демакин, – жизнь дается только один раз. И далеко не каждому. Поэтому при народе прежде, чем что‑то откровенное говорить, надо хорошенько подумать.

– А как же понимать такие слова, как любовь, дружба, братство? – спросил Юрка. – Ведь народ должен быть главным в стране.

– Ха, тоже мне сказал «народ»! – пьяно усмехнулся Демакин. – А что народ? Кролики, как известно, думали, что любят друг друга. А на самом деле, их разводили… В Помпее тоже все жили долго и счастливо. И умерли все в один день.

– А как ты относишься к кубизму? – выдвинувшись грудью вперед, поинтересовался Юрка Глаголев.

Полковник облегченно вздохнул. Разговор пьяных друзей мог выплеснуться через край.

– Я не сторонник кубизма, – небрежно скривился Славка Демакин и, заметив на потолке одинокого малярийного комара, гордо задрал кверху глаза. – Я… – произнес художник, – реалист, – но вдруг замолчал.

Коллеги, заметив потерю интереса к дискуссии художника и его странное движение вверх, перевели свои взгляды с Демакина в указанном его глазами направлении. Растревоженное капризами природы сонное насекомое оторвалось от пошарпанного потолка и, не удержавшись за известковую поверхность, сорвалось и неуклюже спикировало вниз прямо в стакан с пивом Вовки Джимисюка.

– Вот, сучий потрох, – выругался московский хохол и, достав из стакана комара, машинально, но медленно растер его двумя пальцами. – Он сын российских полей, берез и дубрав! – не глядя на присутствующих спорщиков, а продолжая заниматься очисткой своей воблы, небрежно бросил Джимисюк. – Романтик-пейзажист!

– Не романтик, – возразил Славка, – а реалист!

За столом раздалось недовольное мычание.

– Может быть, тебе и Малевич не по вкусу? – настойчиво спросил Костяныч и, пренебрежительно усмехнувшись, разгладил свою курчавую бороду.

Демакин равнодушно посмотрел на Гуреева, потом достал из пакета яблоко и, протерев его своим носовым платком, откусил третью часть сочного фрукта.

– Да плевал я на вашего Малевича и его «Черный квадрат»! – промычал Вячеслав. – На ваш кубизм, мазохизм и общественный онанизм! Кстати, в музее из‑за халатности персонала картина Казимира Малевича два месяца провисела вверх тормашками. Мне нравится реалистическое направление в живописи. Разумеется, я не отрицаю других направлений в изобразительном искусстве, но я сыт ими всеми по горло! В моем возрасте нужно ценить время и работать, а не болтать!

Усатый хохол оторвался от стакана с пивом и одобрительно мотнул головой в поддержку своего приятеля.

– Правильно, Вячеслав, – ковыряясь в зубах воблой, вяло согласился Владимир Джимисюк и немного интерпретировал сказанное реалистом: – Деньги нужно зарабатывать, а не философствовать!

Славка обрадованно вздохнул, а Костя Гуреев недовольно сверкнул глазами на Джимисюка.

– И ты туда же со своим салом! – воскликнул бородатый хозяин мастерской. – Для вас что главнее – материальные блага или творческий полет фантазии?

Демакин ехидно усмехнулся.

– На голодный желудок не очень‑то и полетаешь, – заметил он, – разве что камнем в житейские проблемы.

Константин не сдавался и повернулся к седовласому гостю.

– Ильюша, вот ты скажи, разве я не прав! – ища поддержки у Маланова, обратился художник к инструктору.

– Да хватит искать правых и виноватых, – недовольно сказал чернявый бизнесмен.

Маланов усмехнулся и непроизвольно почесал рукой затылок: ему осточертели споры его приятелей-художников, которые всегда заканчивались одним и тем же – мировой и привычным «наливай».

– Тут палка о двух концах, – не желая быть втянутым в бессмысленный спор, уклончиво ответил отставной полковник.

– Нет, ты скажи! – настаивал разгоряченный Гуреев.

– Да, че ты пристал к Алексеевичу, – не выдержав шума, произнес появившийся в дверях невысокий и всегда спокойный Петр Естремский. – Лучше наливай, Костяныч!

– И в самом деле, – поддержали собратья по кисти Петра, – водка стынет!

За столом зазвенела посуда, и разговор на время перешел в другое русло. Илья, воспользовавшийся моментом, встал со стула и, подойдя к окну, закурил сигарету.

* * *

На душе у Маланова было неспокойно… В последнее время у него ничего не ладилось, в голову лезли всякие дурные мысли, навязчивые подозрения, в которых стыдно было признаться.

– Вижу, Илья, – подойдя к приятелю, задумчиво стоящему с дымящейся сигаретой, сказал Дмитрий Власов, – у тебя, как и у меня, аллергия на диспуты.

Инструктор махнул рукой.

– Не то слово, Димыч, – тяжело вздохнул пенсионер, – полная изжога!

Мужчины улыбнулись, однако брюнет заметил, что улыбка приятеля получилась какая‑то вымученная.

– Неважно выглядишь, Илья, – заметил Власов.

Полковник равнодушно пожал широкими плечами.

– Обыкновенно, – ответил он, глубоко затягиваясь горьковатым сизым дымом.

Удачливый бизнесмен понимающе покачал чернявой с проседью головой и положил руку на плечо Маланова.

– Это связано с убийством ребят? – сделал предположение Дмитрий. – Или с другими твоими расследованиями?

Илья повернулся к собеседнику и невесело усмехнулся.

– Старые грехи, как снежный ком, обрастают новыми проблемами, – задумчиво ответил оперативник.