Текст книги "Приключения в лесу"

Автор книги: Николай Хайтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава десятая
Чудодейственный корень деда Панакуди

Сабота вышел от деда Панакуди уже под утро. Обычно в этот час возчики доставляли в боярскую крепость парное молоко в козьих бурдюках. В крепость, само собой разумеется, их не впускали. Они сгружали бурдюки перед высокими крепостными стенами и выливали молоко в деревянные чаны, откуда оно по желобам стекало внутрь, в крепость. А там любой приближённый боярина, любой стражник или боярский слуга только отвернёт кран – и пей сколько влезет.

Сабота подошёл к дому Зверолова незадолго до приезда возчика и сразу понял, что дело ему предстоит не лёгкое: двор Зверолова был обнесён высоким забором, ворота – на запоре. Кроме того, по двору разгуливали три собаки. А ведро стояло по ту сторону ворот…

Пока юноша раздумывал, как ему поступить, послышалось звяканье медного колокольца, и появился козопас, который привёз Зверолову на завтрак козье молоко. Сабота притворился, будто вынимает из пятки занозу.

– Помочь, что ль? – с подкупающей улыбкой спросил он козопаса, когда тот подъехал ближе.

– Помоги, коли охота, – согласился тот.

Молоко было в двух бурдюках, заткнутых пробками. Козопас стал сгружать один бурдюк, а Сабота, делая вид, будто сгружает второй, ловко вытащил пробку и кинул внутрь горсточку растёртого корня. Потом так же незаметно водворил пробку на место и продолжал помогать возчику, улыбаясь самой невинной улыбкой – дескать, «я не я и лошадь не моя».

Возчик дёрнул спрятанную за доской верёвку, ворота открылись, и Сабота своими глазами удостоверился, что молоко из обоих бурдюков вылито в ведро. Юноша дождался, когда возчик закроет ворота, сядет верхом на осла и, попрощавшись, повернёт назад, в горы.

Только он отъехал, Сабота влез на дикую грушу, которая росла у дороги, и притаился в ветвях.

Долго ждать не пришлось: сначала послышался громкий, протяжный, как у медведя, зевок, потом дверь дома с шумом распахнулась, и во дворе появился Зверолов собственной персоной. Протерев глаза и увидев, что уже светло, Главный Охотник торопливо вернулся в дом и ещё торопливей вышел снова с луком и стрелой в руках. Он натянул тетиву, и стрела с пронзительным свистом взметнулась к небу. Свист не прекращался до тех пор, пока она не упала, и Сабота подумал, что это, должно быть, сигнал «сбор». Он ещё глубже забился в листву, но всё-таки успел заметить, как Главный Охотник подошёл к ведру, поднял его и стал жадно пить. Юноша радостно улыбнулся. Теперь ему больше нечего было тут делать. Он слез с дерева и сперва пошёл крадучись, а потом помчался со всех ног к деду Панакуди.

* * *

Солнце в тот день всходило сонное, багровое, огромное и, едва открыв глаза, увидело ужасное зрелище: десять стражников окружили дом Джонды, а двое других ворвались внутрь, схватили девушку, связали и повели на площадь перед боярской крепостью. Джонда от неожиданности не проронила ни звука, но вопли её младшего братишки всполошили селение. Из соседних домов выскочили неумытые, нечёсаные, заспанные люди и, увидев, что происходит, с криками и бранью бросились вслед за стражниками.

Услыхав шум, выглянул в окно своего замка боярин в ночной рубахе из тонкого полотна. Он увидел не только возмущённых крестьян: с дальнего конца селения чётким шагом приближались охотники во главе со Звероловом. Глаза боярина радостно блеснули. Он хлопнул в ладоши и весело крикнул:

– Подать мои золотые доспехи и сапоги со звончатыми шпорами!

Слуги вмиг исполнили повеление, и боярин начал не торопясь облачаться – он не сомневался в том, что Зверолов всё сделает в точности так, как приказано.

Если кто в то утро и торопился, так это Панакуди. Услыхав крики и шум, он сразу сообразил, что произойдёт, когда охотники тоже явятся на площадь, и кинулся скорей обуваться. Но впопыхах правую царвулю надел на левую ногу, а левую на правую. Переобуваться было некогда, и он выскочил за порог. Сабота бросился за ним.

– Дедушка, могу я чем-нибудь помочь? – спросил он старика, видя, что тот задыхается от быстрой ходьбы.

– Беги на площадь! – шепнул ему Панакуди. – Сыщи Козла и Двухбородого. Скажи, чтоб велели всем молчать. До моего прихода пусть никто не раскрывает рта. А если уж станет совсем невтерпёж, пусть говорят только «Добро пожаловать!» или «Что делать думаете, друзья дорогие?»

Шустрый, быстроногий Сабота не побежал, а полетел, и вскоре слова деда Панакуди – от одного к другому, от другого к третьему – стали известны всем. Толпа смолкла.

В ту же минуту на площадь вступили вооружённые до зубов охотники во главе со Звероловом. Он шёл, крепко сжимая в руке меч, выискивая взглядом, с кем затеять ссору, чтобы вслед за тем начать драку, как велел Главный Прорицатель. Потому что Главный Прорицатель заставил Зверолова трижды повторить: «Сначала – ссора, потом – драка. Сначала затеять ссору. Любым путём».

И вот теперь он шагал через толпу крестьян, грубо толкаясь, наступая на ноги своими подкованными сапожищами, нагло глядя в глаза, называл крестьян «пентюхами», «деревенщиной», а они, вместо того чтобы, как обычно, кричать и злиться, встречали его возгласами: «Добро пожаловать!»

Зверолов увидел, что боярин в золотых доспехах поднимается на сторожевую башню. У него уже чесались руки пустить в ход оружие, но негодные мужики по-прежнему улыбались и смиренно кланялись, говоря: «Добро пожаловать!»

Наконец навстречу Зверолову выступил не кто-нибудь, а сам Козёл.

– Что делать думаете, друзья дорогие? – спросил он громко-громко, чтобы слышали все, и отвесил Зверолову низкий поклон.

– Укокошить вас всех! – выпалил Зверолов.

– Это почему же? – последовал новый вопрос, и рядом с Козлом вырос дед Панакуди. Он всё-таки поспел вовремя.

– Боярин Калота велел, – с той же готовностью ответил Зверолов. – Прежде чем сядет солнце, все его недруги, до последнего, должны быть уничтожены!

На миг наступила тишина. Затем из сотен глоток вылетело громкое «ах».

Такого оборота дел боярин никак не ожидал. Он позеленел, потом под негодующими взглядами крестьян побагровел.

– Замолчать, скотина! – страшным голосом крикнул он. – Ты врёшь!

Зверолов услыхал окрик боярина, но даже бровью не повёл. Решительно подошёл к подножию башни, топнул и голосом не менее грозным, чем у боярина, крикнул:

– Сам ты врёшь, боярин! Ведь Прорицатель принёс мне перстень – в знак того, что передаёт мне твою волю. Вот он, глядите! – Зверолов поднял руку, на которой сверкал и переливался драгоценный боярский перстень.

– Негодяй! – Скрежеща зубами, Калота схватился за меч.

– Сам негодяй! – не задумываясь, огрызнулся Зверолов. – Сколько лет подряд мою охотничью славу присваивает! Я дикого кабана пристрелю, а он похваляется, будто это его добыча! И меня же негодяем обзывает!

– Молчать! – снова рявкнул боярин вне себя от ярости. – Иначе, клянусь небом, прикажу бросить тебя моим псам! Сию же минуту! Шкуру с тебя спущу!

– Ха-ха-ха! Ты кого пугаешь? Меня, Главного Охотника? А ты спустись, спустись сюда, скрестим мечи, тогда увидим, кто из нас негодяй, а кто…

Договорить он не успел. Пущенное со сторожевой башни копьё вонзилось ему в грудь. Главный Охотник зашатался и рухнул наземь.

– Бросить псам! – заревел Калота. – Тотчас же, пока не издох! Хочу своими глазами полюбоваться, как они будут раздирать изменника в клочья! От врага, как заяц, улепётывал, а воеводой себя величал! Дракона кипятком шпарить надумал, дурья башка! Быстрей тащите его псам! Быстрее!

Несколько стражников подхватили умирающего и поволокли в крепость. И вскоре страшный вой сотни собачьих глоток оповестил всех о том, что охотники лишились своего вожака.

Глава одиннадцатая
Военная хитрость деда Панакуди

Во время стычки между Звероловом и боярином никто из крестьян не произнёс ни слова. Охотники же, увидав, как оборачивается дело, стали по одному, по два уходить с площади, долой с боярских глаз.

– А теперь продолжим! – сказал Калота, выпрямившись во весь рост. – Тщательно всё обдумав, боярский совет решил отослать дракону девицу по имени Джонда.

– Да вы ещё прежде всякого решения связали её! – выкрикнул Двухбородый.

Но Панакуди толкнул его в бок, чтобы помалкивал.

– Да, связали! – ничуть не смутился боярин. – Но если кто-нибудь из вас пожелает освободить её, вот мой меч! – Калота замахал мечом. – Я не шучу! Любой из вас может взять у меня меч и разрезать верёвки, которыми она связана. Но при условии: если это девушка – она сама заменит Джонду, если мужчина – приведёт вместо Джонды свою дочь, если юноша – сестру. Берите, вот мой меч! – продолжал размахивать мечом боярин. – Отдаю любому! Я согласен отпустить Джонду!

Никто не двинулся с места. Потом несколько человек расступились, пропуская Саботу.

– Меня ещё не считают настоящим мужчиной, – громко произнёс юноша, – но я всё равно скажу вам: это позор! Девушку приносят в жертву чудищу, а мужчины пальцем не шевельнут. Надо убить дракона, а не подносить ему угощение!

– Верно, правильно! – глухо прокатилось по площади.

– Да ведь мы уже пробовали! – крикнул Гузка. Он сидел возле боярина, скрестив на животе руки и закрыв глаза, но при этих словах вскочил. – И видели, что из этого вышло! Видели ведь?

– Надо биться с чудищем до тех пор, пока не уничтожим его! – снова выкрикнул Сабота.

– Прекрасно! Но кто это сделает? – язвительно спросил Калота.

– Я! – Сабота шагнул вперёд и смело взглянул на боярина.

– А кто ты есть?

– Сабота, сын углежога из Дальних Выселок.

– И ты берёшься уничтожить дракона? – захихикал Гузка.

– Берусь! – прозвучал уверенный ответ.

– Как же ты это сделаешь?

– Полезет дракону в глотку! – загоготал Калота.

– Тот сразу и подавится! – подхватил насмешку кто-то из боярских прихлебателей.

– Бедняга дракон! – притворно вздохнул другой.

– Люди, послушайте меня! – обратился Сабота к односельчанам.

Но Гузка опять перебил его:

– Слушайте, все слушайте, как яйца курицу учить будут!

Боярская свита покатилась со смеху – не потому вовсе, что им было так уж смешно, а чтобы выслужиться перед Калотой. «Ха-ха-ха!» – корчились они от хохота, краешком глаза поглядывая на боярина.

– Уважаемые старейшины! – обратился Сабота к боярским советникам. – Я знаю, что…

– Что ты можешь знать? У тебя ещё молоко на губах не обсохло! – в бешенстве оборвал его Калота. – Тут столько людей, поседевших в сражениях, а ты, сосунок, с советами лезешь? Убирайся прочь! Стража-а! Спровадьте этого молокососа подальше отсюда!

Стелуд и Бранко двинулись к Саботе, но он юркнул в толпу и исчез.

Тогда вперёд вышел дед Панакуди. Трижды погладил свою белую бороду и сказал:

– Братья односельчане! Боярин – пошли ему небо долгой жизни и доброго здоровья, – боярин прав! Воеводы оплошали в битве с драконом. Да ещё какие воеводы! Неужто теперь нас спасёт какой-то безусый паренёк? Мыслимое ли это дело? Давайте лучше, пока не поздно, накормим дракона досыта.

– Мудрые слова, старик! – одобрительно закивал Калота. – Продолжай, продолжай! – И приказал страже: – Стул человеку подайте. Седовласый старик стоя речь держит, а они смотрят, бессовестные!

– Благодарю тебя, боярин, но не нужно этого! – замахал руками Панакуди. – Моя речь будет недолгой.

– Говори, мы слушаем! – милостиво улыбнулся Калота.

– Нельзя дракону отсылать девушку непричёсанную, необряженную. Так дары не подносятся. Надо одеть её по-праздничному: на шею – мониста да ожерелья, чтобы была она достойна предстать перед чудищем. Правда, это может оттянуть дело до завтрашнего дня, но лучше запоздать, чем выказать дракону неуважение. Верно я говорю, люди?

– Верно, верно! – отозвалась толпа.

– А впрямь не стоит сердить дракона, – обернулся боярин к Гузке. – Что скажешь ты, Главный Советник?

– Если дракон согласится подождать денёк, так отчего же?

– Дадим ему телят, и он будет рад-радёхонек! – воскликнул Панакуди. – Волопас погонит их, а я, если твоя боярская милость дозволит – да ниспошлёт тебе небо долгих лет жизни, – пойду спрошу у дракона, согласен ли он денёк подождать.

– Дозволяю, спрашивай! – Калота был польщён смиренным тоном старика. – Но чтоб завтра в этот час ты был здесь, на этом самом месте. А девушка чтоб была причёсана и принаряжена, как следует быть!

– Будет исполнено, твоя милость! – с поклоном ответил Панакуди. – Все жители нашего селения моими устами благодарят тебя, все до единого низко тебе кланяются!

Главный Прорицатель, прятавшийся за спиной у Гузки, шепнул ему на ухо:

– У старика что-то на уме. С чего это он так подмазывается?

– Пускай подмазывается, – ответил Гузка. – Крепостные стены не станут от этого ни тоньше, ни ниже, и мечи боярской рати не затупятся!

– И всё-таки не худо бы удвоить стражу, которая стережёт девушку, – сказал Прорицатель.

– Это я как-нибудь и без тебя соображу, – язвительно усмехнулся Гузка. – Ты вот лучше отправь соглядатаев вслед за стариком, чтобы они своими ушами удостоверились, согласен ли дракон ждать до завтра или нет.

– Спасибо, что надоумил! – так же язвительно ответил Прорицатель.

Эта короткая сценка никем не была замечена, потому что согласие боярина отложить на день гибель Джонды вызвало бурный восторг её односельчан. Громче всех кричали Двухбородый и Козёл.

– Да здравствует боярин Калота! Да живёт он тысячу лет! – надрывались они и подталкивали остальных, чтобы тоже орали изо всех сил.

Потому что так велел дед Панакуди: кричать что есть мочи и улыбаться. Во весь рот улыбаться!

Глава двенадцатая
Почему Козел и Двухбородый улыбались…

В самом деле, почему они улыбались, почему и всех остальных заставляли улыбаться и приветствовать боярина Калоту?

А потому, что Панакуди перед этим отозвал их в сторону и спросил: «Хотите вы, чтобы завтра же не осталось следа от боярской крепости и от самого боярина?» – «Ещё б не хотеть!» – ответили оба. «А хотите, чтобы дракона на куски разорвало?» – «Ещё бы!» – обрадовались они, но тут же помрачнели снова: «Зачем говорить о том, чему никогда не сбыться?» – с упрёком сказали они деду Панакуди. А тот ответил: «Всё будет, как я сказал, и не позже чем завтра. А если нет, пусть растерзают меня боярские псы!» И добавил: «Но только вы должны всё делать в точности так, как я велю». – «Само собой!» – пообещали Двухбородый и Козёл. И обещание, как мы уже видели, исполнили: кричали и улыбались, улыбались и кричали: «Да здравствует боярин Калота! Да живёт он тысячу лет!»

А теперь давайте подумаем, почему Панакуди дал такое обещание. Когда родились у него такие смелые мысли?

А тогда, когда они с Саботой затаив дыхание следили за перепалкой между Калотой и Звероловом. «Видал? – шепнул старику Сабота, легонько толкнув его локтем. – Ну и дела! Будь у нас побольше этих кореньев, тогда бы все в крепости передрались и перебили друг друга! Хотя, – огорчённо вздохнул юноша, – боярин и крепостные стены всё равно останутся…» – «Почему же они останутся?» – возразил ему тогда дед Панакуди. «Потому что нет такого средства, чтобы сровнять стены с землёй…» – сказал Сабота. Перебранка между боярином и Звероловом продолжалась, но Панакуди уже больше ничего не видел и не слышал: он напряжённо размышлял о чём-то. Потом дёрнул Саботу за рукав и сказал шёпотом: «Сровнять крепость с землёй мы не можем, но мы можем её затопить. Я вспомнил… – Глаза у него загорелись, но он осекся. – Об этом после! Сейчас протолкайся вперёд и скажи боярину, что желаешь сразиться с драконом».

Зверолова к тому времени уже бросили на растерзание псам. Сабота вышел вперёд, и дальше произошло то, что вам уже известно. Потом, когда сын углежога удрал от боярских стражников, Панакуди велел крестьянам отобрать для чудища трёх телят и дожидаться, пока сам он сходит домой и выпьет три сырых яйца, чтобы голос был позвонче, а то чудище не расслышит ещё.

И старик заковылял к своей хижине, где его уже дожидался Сабота. Едва он перешагнул порог, юноша бросился к нему, хотел заговорить, но старик подал ему знак – дескать, молчи, взял с постели овчину, накинул себе на голову, кивком показал Саботе, чтобы тоже сунул туда голову, и только тогда начался у них разговор.

– Мы же могли поговорить на языке «пу-пу», – сказал Сабота, сморщив нос от запаха старой овчины.

– С твоим «пу-пу» больно долго получается, а у нас времени в обрез. Слушай внимательно, что я скажу! – И, переведя дух, старик торопливо продолжал: – Дело мы с тобой затеяли, сынок, нешуточное! Если к завтрашнему дню не затопим крепость, красавица Джонда попадёт в пасть дракона, а мы с тобой – к боярским псам.

– Этому не бывать! – прервал его Сабота.

– Ещё не знаешь, что делать надо, а уже кричишь «не бывать»! – рассердился Панакуди. – Значит, тоже не головой думаешь, а усами, да ещё прежде, чем они у тебя выросли.

– Но почему же, дедушка? Я всё хорошо обдумал. Ты сказал, что крепость можно затопить. С какой стороны? Ясное дело – с той, где река. Крепости всегда строят так, чтобы, если случится осада, не остаться без воды. Значит, где-то должна быть потайная преграда, которая не даёт реке проникнуть в крепость. И такая преграда есть. Я даже знаю где: недалеко от водопада. Там вода особенно гулко бьётся о стену, я это ещё прошлым летом заметил, когда слуга Главного Прорицателя послал нас ловить раков. Место там глубокое, я нырнул, и под водой мне ещё ясней стало, что за стеной – пустота. Тогда мне ничего такого не пришло в голову, но, когда ты сказал, что крепость можно затопить, я сразу вспомнил. Вот! А ты говоришь, что я не головой думаю!

– Молчи! Молчи, сынок! Не вгоняй в краску! Ты так умно, так дельно рассуждаешь, что меня, старика, стыд берёт. Но всё равно, дело нам предстоит нелёгкое. После того как чудодейственные коренья заставят всех в крепости говорить правду и там из-за этого поднимется кутерьма, тебе придётся каким-то образом миновать девять зал, проникнуть к потайной преграде и пустить в крепость воду. И самому при этом не утонуть! Ведь покончив с крепостью, надо будет приниматься за дракона, а без тебя нам нипочём не справиться. Вот что предстоит тебе сынок: сотворить невозможное!

– Кому в крепости известно, как открывается потайная преграда? – Сабота нечаянно шевельнулся и тут же чихнул, потому что из овчины при каждом движении сыпалась пыль, а Сабота привык к чистому лесному воздуху, а в лесу, как известно, пыли и в помине нет.

– Известно про то двоим, – ответил Панакуди. – Во-первых, Калоте – если, конечно, этот дуролом не забыл, потому что на уме у него только охота да обжорство. Во-вторых, Главному Прорицателю. Этому вралю и проныре вообще всё известно, потому что под его началом все боярские соглядатаи. Он рассчитывает в один прекрасный день отравить боярина и сесть на его место.

– Больше мне ничего знать не надо! – воскликнул Сабота. – Считай, что крепость уже под водой.

– Ты забываешь о девяти залах длинного входа. В каждой из них подстерегает тебя смертельная опасность. В одной, как ты знаешь, псы…

– У псов – только зубы, а у меня есть руки, – возразил Сабота. – Да ещё невыросшие усы, которые иногда заменяют мне голову. Верно, дедушка? – хихикнул он и тут же опять отчаянно расчихался, потому что из овчины опять посыпалась едкая пыль. – Не беспокойся, дедушка, – добавил он, перестав чихать, – девять зал и Главный Прорицатель – это моя забота. А ты, как «побеседуешь» с драконом, поди набери побольше чудодейственных кореньев. Потому что без них мне не проникнуть к тайной преграде.

– С драконом у меня разговор будет недолгий. Я крикну: «Ответь мне, дракон, нет или да?» Эхо ответит: «Да-а», – вот и всё. Даже возвращаться, докладывать боярину не надо: соглядатаи Прорицателя всё равно раньше моего прибегут. Так что я оттуда сразу же отправлюсь за кореньями. Прихвачу с собой Двухбородого и Козла – вместе-то больше наберём. Маловато осталось их в наших лесах, кореньев этих, – дикие кабаны выкапывают.

– Да-а… – вздохнул Сабота. – Если не хватит кореньев, красавице Джонде несдобровать…

– Никак, приглянулась она тебе? – Панакуди, скинув овчину, заглянул юноше в глаза. – Нет! – поправился он, вглядевшись пристальней. – Ты любишь её! Давно?

– Не помню… – смущённо пробормотал Сабота и хотел снова спрятать голову под овчину, но Панакуди отшвырнул шкуру на пол.

– Тебе сколько лет от роду, а? Не сто шестьдесят небось, как мне! Не помнит! А вот я всех помню! И Леку, и Чубру, и Комну, Войку, Делебону, Чецу – всех до единой! Эх, ты!.. Чуть не вчера дело было, а он уже забыл!

– Не вчера, дедушка. Прошлым летом… Девушки собирали бруснику на Медвежьей поляне, и я сквозь ветки увидал её…

– А не догадался, умная голова, горсть ягод у неё попросить?

– Юноша не должен подходить к девушке, пока у него усы не выросли!.. Ведь так ведётся испокон веку? А то бы я обязательно подошёл… – Сабота смущённо потупился, у него покраснели даже уши…

– Почему ж ты мне ничего не сказал, сынок! – заахал Панакуди. – У меня ведь мазь есть такая, что у тебя за сутки длиннющие усы вырастут!.. Я ведь и Козлу усы сделал – прежние у него на пожаре спалило. И Двухбородый мне по гроб благодарен, вон у него какая бородища отросла от моей мази. Ко мне за усами знаешь откуда народ приходил? Один раз из самой Глиганицы боярский сын прискакал и не медяшками какими-нибудь заплатил, а золотом! Три золотые монеты подарил! Ну уж и я расстарался – усы сотворил ему густые, русые, закрученные кверху, прямо как бараньи рога. А тебе какие надобны, говори!

– Если сейчас смазать, когда они вырастут? – робко спросил Сабота.

– К завтрашнему утру. Когда солнце выглянет из-за гор, у тебя уже будут усы.

– Тогда мажь, дедушка! – обрадовался Сабота. – Очень мне они пригодятся… Только пускай длинные будут, чтоб зимой вокруг шеи обматывать – для тепла… И голову чтоб, если понадобится, укутать можно было…

– Сейчас, сейчас! – Панакуди принёс бутылочную тыкву, где у него хранился жир какого-то неведомого зверя. – Будут тебе такие усы, какие ты хочешь. Но имей в виду: иной раз усы – помеха. Когда кашу ешь или молоко пьёшь. Так что особенно густые ни к чему.

– Не беда, дедушка! Молоко я через соломинку пить буду.

– Надо же! – изумился Панакуди. – Сто сорок два года ношу усы и бороду и не догадался молоко через соломинку пить, а юнец зелёный догадался! Одно могу сказать: далеко ты пойдёшь, сынок. Приложить к такой умной голове усы да бороду – и тебе прямая дорога в Главные Советники. Само собой, если ты не станешь этим остолопам боярам говорить того, что на самом деле думаешь! – Мазнув Саботу в последний раз волшебной мазью, он добавил: – Носи, сынок, усы, носи и радуйся! И да порадуется вместе с тобою красавица с золотыми косами!

– Большое тебе спасибо, дедушка! – горячо поблагодарил старика Сабота. – А теперь иди, а я останусь, поточу свой меч.

– Целую торбу кореньев притащу, а дальше – тебе, сынок, действовать, спасать нас от гибели. – Панакуди махнул на прощанье рукой и скорым шагом вышел из дому.