Текст книги "Приключения в лесу"

Автор книги: Николай Хайтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава девятнадцатая
Над селением взошло солнце…

Где же он был? Возле Джонды? Нет! Сабота думал пойти к ней, но не посмел. Что он скажет ей? «Вот он я, посланец неба»? Да и как показаться в таком виде? Усы длиннющие, а бороды нет. Волосы всклокочены. На плечах плащ, но одна нога обутая, другая босая, вся в ссадинах и царапинах. Нет! Либо надо найти второй царвул, либо уж скинуть и этот… И плащ тоже скинуть, потому что солдатский плащ хорош при сапогах… Но тогда будет видна рубаха – мятая, грязная, забрызганная кровью… Как быть?

Вот о чём размышлял Сабота, пока последние, самые мелкие камешки сыпались с неба. А потом, когда жители Петухов с криками и песнями потянулись на площадь, он решил так: «Нет, нельзя мне к ней идти! Сначала умоюсь, взгляну на своё отражение в воде, и тогда подумаю, как быть дальше…»

Перепрыгивая через дымящиеся балки, когти, кости, камни и чешую, Сабота спустился в буковую рощу, где протекал прозрачный родничок.

Наклонившись над водой, юноша увидел свою усатую физиономию и отпрянул в ужасе. «Как мог Панакуди сыграть со мной такую шутку? Сделать чёрные усы, когда волосы у меня русые!»

Он снова посмотрел на своё отражение. Нет, он не ошибся: усы были чёрные, как воронье крыло!

Вдруг рядом с его головой в водяной ряби отразилось знакомое лицо…

– Ты что тут делаешь? – спросил Панакуди, еле переводя дух от быстрой ходьбы.

– Водицы пришёл испить, – солгал Сабота.

– А почему ты такой красный да понурый? – снова спросил старик, вглядываясь в него и пытаясь отгадать, чем он так опечален.

– Зачем ты сделал мне такие ужасные усы, дедушка? – чуть не со слезами воскликнул Сабота. – Чёрные! Торчком торчат! Ни пригладить их, ни закрутить!

– Вот и вся причина? – удивился Панакуди. – Не нужны тебе чёрные – вымоем в отваре ореховых листьев, и станут они в точности как твои волосы. Не хочешь, чтобы торчали, – мазну их разок блошиным жиром, и станут они мягкими, как шёлк, да послушными. Если нет у тебя другой заботы, то напейся скорее воды, и пойдём. Джонда хочет видеть своего спасителя…

– Как я пойду? Босиком?

– Зачем босиком? Я, когда ещё в женихах ходил, сшил себе сапоги – из выделанной кожи, с красным кантом и бубенчиками, а надеть ни разу не довелось: Калота запретил крестьянским сыновьям сапоги носить. Вот они и стоят новёхонькие, ненадёванные, тебя дожидаются.

– Ах, дедушка! Я… – Сабота хотел поблагодарить старика, но тот прервал его:

– А боярский сын из Глиганцы вместе с золотыми монетами подарил мне ещё кафтан верблюжьей шерсти, с поясом. Тебе он больше под стать, чем мне.

– Я… – порывался сказать Сабота.

Но Панакуди снова прервал его:

– Благодарить потом будешь. Сначала дай обнять эту умную голову, которая спасла нас даже не от одного, а от двух драконов!

– Пойдём, дедушка! Пойдём, нас ждут… – вырвался Сабота из объятий старика. – Неудобно, чтобы люди ждали…

– Ох, вижу я, не мешало б и тебе глотнуть тех кореньев, – лукаво ухмыльнулся дед, покачав своей седой головой. – Тогда ты не будешь думать «Джонда», а говорить «люди»… Верно?

– Верно… – рассеянно ответил Сабота.

– Ты о чём задумался? – спросил Панакуди, заглядывая ему в глаза и усмехаясь в свою курчавую бороду.

– О твоих кореньях. Хватит ли у нас чудодейственных кореньев, чтобы отныне люди всегда говорили одну только правду?

– Раз нет больше на свете боярской крепости и самого боярина, его псов, палачей и слуг, люди и без всяких кореньев будут всегда говорить правду, сынок. Нет больше в них нужды. Пошли, милый. Джонда ожидает тебя.

Старик взял Саботу за руку, и, довольные, счастливые, они направились в селение, где царили солнце, веселье и песни.

Приключения в лесу
Сказки и рассказы

Поединок

Странное и зловещее имя было у этого ветра – Древолом, потому что был он сильный, налетал неожиданно. И там, где проносился он, оставались сотни, а то и тысячи вырванных с корнем деревьев.

Он был резкий, холодный и завистливый. Ему хотелось, чтобы земля стала безжизненной равниной, по которой носился бы только он один. Чтобы ничто не мешало его бешеным порывам, ничто не стояло на его пути. Тысячами кнутов стегал он, хлестал и гнул в лесу всё живое, и всё живое трепетало перед ним.

Буки уж на что смелые – и те предпочитали прятаться в оврагах. Пихты, хотя они высокие и стволы у них толстые, тоже не показывались на вершинах. Даже могучие и крепкие дубы избегали открытых мест, не хотели связываться с Древоломом. Только стройные, гибкие сосенки не боялись его. А храбрее всех была старая Сосна, что росла на Островерхом утёсе. Она внимания не обращала на Древолома, не пряталась, а колола его, не кланялась, а била его, осаживала и смеялась ему в лицо.

Вот почему Древолом обходился с Сосной особенно жестоко: в слепой злобе набрасывался на неё, срывал иглы, пригибал её ветви, стегал по стволу, потом вдруг улетал, чтобы, вернувшись, с новой силой раскачивать и трясти. Он хотел сломать её и сбросить со скалы.

Эти разбойничьи набеги превратили смирное и тихое дерево в настоящего воина: ветви его заострились, словно мечи, всегда направленные в ту сторону, откуда налетал ветер, всегда готовые вонзиться в него. Иглы, упругие и редкие, были всегда настороже, ствол стал узловатым и кряжистым. А корни, словно гигантские когти, впились в твердь утёса.

Добрую сотню лет длилась война между ветром и Сосной. Добрую сотню лет удары, рёв и треск раздавались вокруг утёса. Но дерево не сдалось, не сломалось, а только стало сильнее. Да и ветер, вместо того чтобы устать, стал ещё яростнее, ещё злее. И вот наконец, набравшись векового опыта, решил нанести последний страшный удар. Всё лето он таился и молчал. Улетели аисты, пришла осень, и только тогда появился он, гоня перед собой тяжёлые тёмные тучи. Ветер перетащил их через гребень Островерхого утёса, расчесал на пряди и затянул ими всё небо. А потом исчез так же неожиданно, как появился. Отяжелевшие от влаги тучи едва дождались, пока ветер перестанет дуть, и вылились дождём.

Сосна радовалась дождю, потому что земля стала совсем сухой, а ей хотелось пить. Она и не думала, что это – коварная ловушка, приготовленная Древоломом…

Сосна ни о чём не догадалась и тогда, когда резкий порыв ветра превратил капли дождя в мягкие хлопья снега и эти хлопья покрыли её ветви. Простодушная Сосна, как дитя, радовалась зимнему наряду, даже улыбалась, хотя порывы Древолома усилились и закрутилась ледяная метель. Вот тут-то старая Сосна с ужасом почувствовала, что её снежная одежда превратилась в ледяную кольчугу. Как хитро и коварно сковал её Древолом! «Кончено! – подумала Сосна. – Проклятый ветер раскачает меня, и я полечу в пропасть». Она пыталась закричать, но крик заглушила злая вьюга. Деревья не услышали этого крика, но небо должно было слышать, потому что облака расступились, и в просвете показалось встревоженное криками Солнце. Оно знало, как храбра Сосна и как коварен Древолом и что Сосна старается вывести лес на вершину горы, а Древолом – столкнуть его в овраг. И Солнце решило помочь храброму дереву.

Ветер, рыча, забивал последний гвоздь в ледяную кольчугу Сосны, но лучи Солнца растопили её. Рассвирепел Древолом, рассердился – он, легко игравший облаками, не мог остановить лучи, и ледяная кольчуга быстро таяла и превращалась в капли. Тогда Древолом набросился на Сосну, однако было уже поздно: ему не удалось сломать дерево, он только отряхнул с него снег. Дерево снова подняло свои заострённые ветви и, ударив ветер, зашумело и засмеялось. А он сломя голову бросился вниз, спрятался в овраге и застонал, зализывая раны.

То ли от стыда, то ли от боли, холодный ветер долго таился и скрывался. Нашлись даже молодые легкомысленные деревца, которые подумали, что Древолом никогда не вернётся. Но старые деревья, много повоевавшие на своём веку, недоверчиво покачивали израненными ветвями. Им было знакомо коварство давнего врага, и затишье только настораживало их. Они знали: затишье делает деревья ленивыми и неосторожными, их корни и стебли становятся тонкими, и стоит Древолому снова появиться, он начнёт валить не отдельные деревья, а целые леса!

Знали это старые деревья и в ужасе ждали нового нападения.

С вершины Островерхого утёса Сосна первая заметила появление врага. Это было тёплым июньским днём, после обеда. Пчёлы, прилетевшие к ней за пыльцой, внезапно покинули сладкое поле, тревожно зажужжали и скрылись в своих ульях. Ласточки беспокойно кричали и стрелой носились низко над землёй. Поток, дремавший в овраге, как-то странно и испуганно зажурчал. И вот на западе показалось что-то чёрное, повеяло холодом, и сосновые иглы подали знак тревоги.

Сосна знала: за чёрной тучей скрывается Древолом. Она подумала: «Что на этот раз придумает мой старый враг? Плётки? Но тогда он повредит лишь какую-нибудь иголку. Толчки? Он уж не раз пытался, но ему пришлось отступить. Уж не закутает ли он меня опять в лёд и иней?.. Лёд – в июне?» Сосна засмеялась, и ветви её презрительно зашумели.

Бедная, наивная Сосна! Не знала она, что этот смех дорого ей обойдётся. Ведь даже Солнце зажмурилось, увидев, что ветер целится не в Сосну, а в тучи. С громовым треском и молниями он сталкивал тучи друг с другом. Пригонял новые и снова сталкивал их…

Туча за тучей неслись по небу, раскаты грома следовали один за другим.

Сталкивались тучи, сверкали молнии, раскалывая, озаряя искрами потемневшее небо, и с грохотом вонзались в землю.

Разве в землю целился ветер? О нет! Он хотел ударить в Сосну, поджечь её, разнести в щепки. Но в своём ожесточении он никак не мог попасть в неё, и молнии ударяли то влево, то вправо, натыкались на камни и угасали так же внезапно, как и вспыхивали. Перепуганные птицы попрятались в дупла, лес застонал от ужаса. Сосна же не кричала и не плакала, а только от гнева и негодования скрипела зубами. Что она могла сделать? Только ждать.

Но долго ждать не пришлось. Одна из молний наконец-то попала в Сосну, сломала верхушку и по коре пробралась к корням. И, наверное, ствол раскололся бы пополам, если бы не был таким крепким и кряжистым. Послышался треск, запахло жжёной корой, а ветер злорадно захохотал… и вдруг остолбенел. Потому что сквозь дым боя увидел, что Сосна, хоть и со сломанной макушкой, всё так же неколебимо стоит на вершине Островерхого утёса.

Все тучи были разбиты. Намокли от дождя невоспламенившиеся молнии. Тогда Древолом схватил отсечённую верхушку и с этим трофеем умчался дальше, даже не взглянув на улюлюкавшие ему вслед деревья.

Раны, нанесённые молнией, болят. Но гораздо больнее раны от насмешек – ничего нет на свете сильнее этой боли. Спросите у ветра, который сам испытал, как жалит насмешка. Ведь именно она заставила его прибегнуть к самому последнему и отчаянному средству.

Даже камни, хотя их и называют «холодными» и «бездушными», краснеют, вспоминая то, что сделал тогда ветер. А трёхсотлетний Бук из оврага от горя тут же сбросил всю листву.

Но что же всё-таки случилось в тот самый тяжёлый для леса и лесных деревьев летний день?

Если вы помните, после боя ветер, схватив отломанную макушку Сосны, умчался. Он хотел спрятаться от насмешек и издевательств – но куда, куда? И вот он забился в трубу дома в селе Плетвар.

Но только он устроился в трубе и ещё дух не успел перевести, как снизу раздались крики и ругань:

– Ох уж этот проклятый дым – вышибает его обратно! Ох уж эти сырые дрова – не горят! И эта проклятая печка – не топится!

Когда крики прекращались, кто-то начинал дуть – долго, упорно, но это ни к чему не приводило, потому что, как известно, если ветер заберётся в трубу, дуть бесполезно. Дуть переставали, и снова слышались возмущённые возгласы:

– Ох, эти проклятые сырые дрова, никак они не горят! Ох, эта проклятая жизнь!

Древолом слушал проклятия крестьянина, и в голове его постепенно рождалась коварная мысль:

«А что сделает крестьянин, если я не вылезу из трубы? Будет дуть, пока наконец не поймёт, что лучшие дрова – сосновые. Тогда он вскинет на плечо топор и пойдёт за ними в лес. Вот сломанная Сосна и станет его первой жертвой».

При слове «жертва» озлобленный ветер даже подпрыгнул. А знаете, что получается при каждом прыжке ветра в трубе? Дым, едкий и густой, от которого текут слёзы и самый смирный человек выходит из себя. А крестьянин из Плетвара был не только глупый, но и вспыльчивый. Недолго думая схватил топор и тут же отправился в лес. Как и полагал ветер, крестьянин сразу заметил сломанную Сосну и со всех ног бросился к Островерхому утёсу. На вершине остановился, поплевал на руки и принялся рубить: «Р-раз, ра-а-аз».

Лес после грозы собирался спать, как вдруг раздались удары топора. Деревья вздрогнули и, охваченные недобрым предчувствием, стали насторожённо прислушиваться. И услышали торжествующие крики ветра:

– Трусливые деревья-я, конец пришёл Сосне! Смотрите и трепещите! Глядите, как она покатится в пропасть и разлетится в щепки! Трепещите! Запомните, как мстит Древолом!.. И трепещите! – Ветер выл, скалил зубы и рычал, радуясь успеху коварного плана.

Но друзья Сосны не дремали.

Первым услышал зловещий стук топора Паук. Только было собрался он разорвать муху, попавшую в паутину, как в его ушах раздалось сильное и отрывистое «ра-аз, ра-аз». Паук забыл о добыче, встревожился и насторожился.

Отчего заволновались и зашумели деревья, понятно: на Островерхом утёсе погибало дерево. Но почему встревожился Паук? А встревожился он оттого, что был умнее всех обитателей леса. Сидя в засаде, он часами наблюдал за всем, что происходило вокруг него, и целыми сутками размышлял.

Например, он подсчитал, что в день уничтожает тридцать четыре мухи. А от каждой взрослой мухи, как известно, рождается двести новых, так что Паук за день сокращал мушиное племя на шесть тысяч восемьсот штук. Только он один! А сколько в лесу пауков? И сколько мух они уничтожают? Не сосчитать. Бесчисленное множество.

«А какую благодарность получаю я за это? – размышлял Паук. – Одну брань. Меня обзывают коварным кровопийцей. И это за то, что я уничтожаю легионы вредных насекомых. А вот Лису, которая десятками душит кур, хотя ей достаточно и одной, чтобы наесться, величают кумой. Разве это справедливо? Разве разумно? И что вообще можно сказать о разуме людей, если они вырубают лес? – продолжал Паук свои рассуждения. – Разве это земля, если на ней нет даже двух веток, к которым можно прикрепить паутину, нет ни тени, ни воды, ни свежести, ни прохлады? Какая же это земля?»

И, услышав удары топора, решил: «Если топор разгуляется, мне придётся плохо! Не на что будет натягивать паутину, а без заслона лесных деревьев ветер сдует меня, как соломинку. Ветер, подлец, хохочет на вершине… Я сказал – на вершине. Но ведь там Сосна!

Неужели в страшную минуту мы оставим Сосну? – подумал Паук. – Ну нет! – И он в тревоге зашевелился. – Да будь я проклят, если не подниму всё живое на защиту Сосны!»

Всё это с быстротой молнии пронеслось в его голове между вторым и третьим ударом топора. Когда раздался четвёртый удар, решение было принято и приведено в исполнение. Оставив свою жертву, Паук быстро взобрался на вершину ближайшего дерева, привязал паутинку и ловко стал её тянуть к соседним деревьям. При пятом и шестом ударе топора провод лесного телеграфа уже опутал весь лес.

Не заставил себя долго ждать и телеграфист – толстоклювый Дятел. Разбуженный стуком, он вылез из своего дупла и стал подавать сигнал тревоги: «Ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту-ту…»

Сойка услышала сигналы вместе с ударами топора и закричала:

– Топор-р, топор-р, то-по-р!

Этот отчаянный крик разнёсся по всему лесу, его услышали во всех гнёздах, норах и дуплах. Задремавшие птицы забили крыльями, поднялись и закружились в небе.

При слове «топор» белки навострили уши:

– Топор? – И они вспомнили старый, вырубленный лес, где жили до переселения сюда. Разрушенные дупла, смерть сотен бездомных белок и паническое бегство спасшихся. «Лучше нам всем умереть раньше, чем погибнет лес! – думали белки. – Что это за белка, если ей негде прыгнуть? Это же не белка, а обычная крыса. Даже крот, которому приходится прятаться под землёй. Не знать, что такое простор и дневной свет – уж лучше смерть!»

– Смерть! – закричали белки. – Лучше смерть!

Трудолюбивые муравьи прекратили свои войны, строительство и объявили сбор всего муравьиного царства.

Как только муравьи собрались в тронном зале, престарелая царица-мать поднялась и тихо спросила:

– Топор? Я хорошо расслышала?

Все подтвердили:

– Топор! Топор! Вот… слышен его стук!

– Плохо! – произнесла старая Муравьиха после недолгого молчания. – В муравьиных летописях записано: «Не может быть лесных муравьев без леса», а самое страшное для леса – это человеческий топор.

– Так и записано? Что же делать, царица-мать? – в один голос спросили встревоженные муравьи.

– Вооружайтесь и защищайте лес – ведь это муравьиный мир! Лучше умереть солдатом, чем жалким изгнанником!

В ту же минуту в том же зале начался военный совет муравьиных полководцев по единственному пункту повестки дня: «Защита Сосны».

Пока совет заседал, крики «Топор, топор!» достигли самых глухих уголков леса, и их услышали дикие свиньи.

– Топор? – Вожак стада старый Кабан даже уронил только что вырытую луковицу, щетина у него на спине встала дыбом, и он громко хрюкнул: – Ну, пропали мы!

Стадо молча прислушивалось к птичьим крикам, а Кабан – ведь он очень несдержан – принялся ругаться:

– Щетина у меня поседела из-за топоров этих бестолковых людей! Вырубят лес – и мы как на ладони окажемся перед охотниками. Уж не хотят ли они уничтожить наше дикое и свободное племя? Посадить нас в свинарники к домашним свиньям?

– Лучше погибнуть! – захрюкали встревоженные поросята.

– Погибнуть? – Кабан был разъярён. – Смотри-ка, как это просто – погибнуть! А зачем же у вас эти свиные рыла и почему вас называют «дикими»? Скажите, почему?

Ответа поросят не было слышно, потому что Сойка снова прилетела, и её крики «Топор, топор!» заглушили всё, кроме ударов топора, доносившихся с Островерхого утёса и вызывавших всё большую и большую тревогу…

Вы, наверное, спросите: «Уж не преувеличивали ли лесные обитатели опасность? И как это один-единственный топор может угрожать всему лесу?»

Всмотритесь в лес, и вы сами увидите, что каждое дерево служит защитой для других. Оно как закрытая дверь, на которую натыкается ветер, выискивая щель, чтобы проникнуть в крепость. Упадёт одно дерево, – значит, открывается одна дверь. А это уже опасно: ветер врывается в лес и легко валит другие деревья. Так что даже один топор в союзе с ветром – очень страшно.

Вот почему так встревожились звери.

Вот почему все, как один, быстро собрались, и Паук в нескольких словах объяснил, почему нужно объединиться для защиты леса. Муравьиха согласилась и, зная, как умён Паук, предложила назначить его генералом союза.

– Я протестую! – заревел Медведь. – Когда нет в лесу Льва, то, как самый сильный из зверей, замещаю его я. Разве может заместитель царя зверей сражаться под командой какого-то Паука?

Паук встал и вежливо поклонился:

– Тогда будь нашим генералом и веди нас. Я не очень дорожу генеральскими эполетами.

– Я бы вас повёл, только ещё не обедал, – ответил Медведь.

– Пока ты будешь обедать, Миша, дерево срубят, – сказала Белка.

– Хорошо. Скажите тогда, что мне делать? – спросил Медведь.

– Только одно, – ответил Паук, – прогнать человека от дерева.

– Но это ведь значит напасть на него, – смутился Медведь.

– Вот именно! – закричали животные.

– А знаете, – поднялся Медведь, – что есть постановление, по которому медведь, напавший на человека, объявляется кровожадным и его могут застрелить охотники? Как же я буду нападать на человека?

– Ты его только попугай! – выкрикнул кто-то, не решившись показаться.

Медведь подумал и сказал:

– Хорошо, но прежде надо предупредить человека, что я на него не нападаю, а только пугаю. Иначе нельзя…

Тогда вскочил Кабан.

– Не зря тебя называют бабой! – закричал он. – Да, да, ты трусливая баба, а не заместитель Льва. Иди подлизывайся к охотникам, а мы найдём другого храбреца!

– А вот Волк! – предложила Белка. – Он может так покусать человека, что тот и в лесу не покажется…

– Да, да, Волк!

– Волк, Волк! – поддержали и другие.

– Я один никогда не нападаю. Я нападаю только со стаей, – равнодушно заявил Волк и зевнул.

– Хорошо, так собери стаю, – посоветовал Паук. – И быстрее, потому что топор всё стучит.

– Стаи, как известно, собираются в начале ноября, – сказал Волк.

– Но до тех пор Сосну тысячу раз срубят! – воскликнул Кабан. – Слышите, как смеётся ветер?

Голоса стихли, и все услышали не только стук топора, а и злорадный хохот Древолома:

– Смотрите все, как я сброшу Сосну! И трепещите! Как полетит она в пропасть и разлетится на куски. И трепещите! Смотрите, рабы и трусы! И трепещите!

– Слышите? – повторил Кабан.

– Ну и что из того, что слышу? – огрызнулся Волк. – Что, ветер кусается, что ли? Кусается?

– Я всегда знал, что ты трус и подлец, – сказал Кабан, и глаз его сверкнул. – Ты кусаешь только беззащитных овец…

– Думай, что говоришь, а то и тебе попадёт! – ощетинился Волк, и его белые клыки блеснули, словно кинжалы. – Как щёлкну зубами на твоей шее, тогда увидишь!

– Да где тебе! – взорвался Кабан и повернул свои клыки к поджавшему хвост Волку. – А ну, щёлкни, ну! Щёлкни, подлец!

Поднялся страшный шум.

– Остановитесь, безумные! – Паук бросился между Волком и Кабаном. – Подумайте, что каждая потерянная минута приближает гибель Сосны!

– Давайте созовём Звериный Совет и назначим Паука генералом, – предложила Муравьиха.

Птицы, белки, ежи и кроты хором закричали:

– Согласны! Согласны!

– А ну вас! – прорычал Волк и, поджав хвост, исчез в зарослях.

– Ну ладно, мне надо подмести, – прорычал обиженный Медведь, а про себя подумал: «Убирайтесь».

И все звери поспешили отойти от медвежьей берлоги.

Когда они оказались в лесу, Кабан встал по стойке «смирно» и откозырял Пауку:

– Кабанья дивизия слушает вас, генерал. Приказывайте!

– Сто тысяч муравьев ждут приказов Паука! – отозвалась Муравьиха.

– Белки готовы броситься в огонь, если Паук прикажет!

– И мы готовы, и мы готовы! – отозвались птицы, ежи и кроты. – Готовы и мы!

– Благодарю вас! – коротко сказал Паук. – А сейчас все по местам, бе-гом! Ожидайте приказов по телеграфу!

Потом, ухватившись за перо на шее Дятла, Паук скомандовал:

– Быстро в штаб!