Текст книги "Всплыть на полюсе!"
Автор книги: Николай Михайловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
8
Пересекли море и приближались к заданному квадрату. До старта осталось несколько часов, и все находившиеся на вахте с сосредоточенным вниманием готовились к тому долгожданному моменту, когда ракета вырвется из недр атомохода и уйдет ввысь.
Таланов и Кормушенко сидели за одним столом, занятые обычным делом: один был поглощен расчетами, другой колдовал над графиками, только ему понятными.
Взгляд на приборы. Записи. Расчеты. Поток цифр. Быстрый и точный анализ. Каждый миг надо знать место корабля, вести счисление, вовремя вносить поправки, призывая на помощь теорию ошибок и теорию вероятностей.
Все шло своим чередом. Геннадий только что снял показания приборов, отложив на графике несколько точек, соединил их разноцветными линиями, бросил карандаш, поудобней уселся в кресле, ожидая, когда надо будет произвести очередные наблюдения. И вдруг прямо перед глазами вспыхнули две сигнальные лампочки. Казалось, они озарили красным светом всю штурманскую рубку. В тот же миг раздался противный голос ревуна. У Геннадия до боли сжало горло. Он выключил ревун. И, посмотрев в полное тревоги лицо Таланова, тихо доложил:
– Прибор вышел из строя.
– Сам вижу, – жестко отозвался Таланов. – Идите узнайте, в чем дело.
Геннадий бросился в гиропост. Голубев и остальные электрики копошились в приборах.
– Товарищ лейтенант, прибор не работает, – виновато доложил Василий.
– Знаю. А что случилось?
Голубев пожал плечами.
– Как минимум – обрыв в цепи, как максимум – авария.
Геннадий открыл первый шкаф, посмотрел: вроде все на месте.
– Ну что, Геннадий Данилович? – нетерпеливо спросил вошедший Таланов.
– Должно быть, сгорел транзистор или полупроводниковый диод в схеме приборов управления.
– Ах ты черт!..
Выждав минуту и немного успокоившись, Таланов передал по громкоговорящей связи в центральный пост:
– Товарищ капитан первого ранга! Вышла из строя система курсоуказания.
Геннадий не слышал, что ответил Доронин, только через несколько минут он сам явился в гиропост, сердитый, побагровевший.
– Что стряслось?
– Центральный прибор не работает.
– По какой причине?
– Так сразу сказать нельзя. Прибор очень сложный, в нем тысячи деталей…
– Как будете выходить из положения?
– Придется проверить все схемы, товарищ командир.
– Действуйте. Иначе надо радировать в штаб флота, просить разрешения отставить стрельбу.
Таланов и Кормушенко стояли руки по швам.
– Постараемся, товарищ командир.
Доронин удалился, а они подошли к шкафам электронного оборудования, похожим на слоеные пироги: несколько рядов деталей, обвитых густой паутиной проводов.
Геннадий смотрел на Таланова вопросительно: с чего начнем? А у того уже созрел план действий.
– Ящики с запасным инструментом, – скомандовал Таланов Голубеву.
И когда ящики стояли у его ног, сказал:
– Давайте попробуем заменить первый усилительный блок.
Ему подали блок. Поставив его, он глянул на стрелки: они по-прежнему были неподвижны.
Кормушенко не отходил от командира ни на шаг. Он беспрерывно смотрел на часы: ему казалось, что время ускорило бег. Невеселые думы роились в голове. Он почему-то чувствовал себя во всем виноватым: чего-то не предусмотрел, чего-то не сделал. Даже страшно подумать, что будет, если по вине штурманской части стрельба сорвется.
Томило ожидание. Хотелось действовать своими руками, тотчас, немедленно.
– Товарищ капитан третьего ранга! Разрешите я попробую.
Таланов охотно уступил место.
По раскрасневшемуся, вспотевшему лицу Геннадия, по двум черточкам, ясно обозначившимся между бровями, можно было понять, что он старается как может, а ничего не выходит… Блоки почему-то не слушаются, не входят в пазы. Геннадий даже не заметил, как прищемил палец левой руки и на схему, лежавшую на палубе у его ног, капнула кровь.
– Спокойнее, Геннадий Данилович, спокойнее, – сказал Таланов.
В эту минуту по трансляции послышался голос вахтенного:
– Капитана третьего ранга Таланова к командиру.
Привычным жестом поправив пилотку, Таланов вошел в центральный пост.
Доронин смотрел вопросительно.
– Ну что, выяснилось?
– Пока не знаем, товарищ командир.
– Как же это могло произойти?
– Накануне выхода в море лейтенант Кормушенко работал с этим прибором и, возможно, допустил какую-то оплошность.
Доронин развел руками.
– Слушайте, вы же опытный штурман. Как же можно перед самой стрельбой? Зачем разрешили затевать какие-то там эксперименты?
– Товарищ командир, лейтенант Кормушенко убеждал меня в больших возможностях нового комплекса, говорил, что мы можем значительно сократить время приготовления корабля к бою. Я, правда, усомнился. Ну, он человек упрямый, не послушался, решил доказать свою правоту. Конечно, надо было этим заниматься в другое время, не перед стрельбой.
– А где вы были? Читали романы?
– Никак нет, тоже готовился.
Доронин сидел в раздумье, постукивая по столу карандашом. Вызвал радиста, продиктовал депешу в штаб флота, предупредив: «Держите наготове. Без моего приказания не передавайте».
– Ладно. Потом разберемся. Идите и принимайте все меры, – сказал он Таланову. – У нас осталось слишком мало времени.
Геннадий Кормушенко стоял над схемой, вглядываясь в хитроумные переплетения ломаных линий, в эту густую сеть условных значков – крестиков, треугольников, квадратов.
Вспомнилось училище, практические занятия в лаборатории, а потом береговой штурманский кабинет. Сколько раз приходилось вот так же искать неисправности, созданные опытными инструкторами. «Там я мог их найти, – подумал он, – неужели здесь это сделать не удастся?»
Вдруг он резко поднялся и открыл шкаф.
Несколько минут стоял в раздумье. Мертвая схема как будто ожила в голове.
– Проверим вот этот узел… Теперь этот… – бормотал он. – Нет, нет, еще раз… С самого начала пройдем всю цепь сигнала. Дай-ка осциллограф, – обратился он к Голубеву, а тот, будто читая мысли лейтенанта, уже протягивал ему один проводник, держа второй на «земле».
Когда он прошел с прибором первый каскад и взялся за второй, к нему полностью вернулась уверенность. Штырьки контрольно-измерительного прибора перемещались от одной детали к другой, пальцы уже не дрожали.
– Так, хорошо… Тут все в порядке… Пошли дальше…
И вдруг – стрелка прибора задрожала и остановилась. Все ясно! Вот она, проклятая неисправность!
– Что бы вы думали? – радостно повернулся он к Голубеву. – Сгорело сопротивление. Только и всего! Давай-ка, Василий, заменим…
Голубев, ловко орудуя отверткой и ключами, поставил новые детали, и в тот момент, когда стрелка пришла в движение и белым светом замигали лампочки, вошел Таланов, остановился, широко открыв глаза:
– Нашли?
– Так точно! Сгорело сопротивление. Теперь полный порядок!
– Какой же вы молодец, Геннадий Данилович. Поздравляю! – Он сжал руку Кормушенко и помчался в центральный пост.
По его возбужденному виду командир обо всем догадался.
– Ну что, нашли?
– Так точно. Сгорело сопротивление. Теперь полный порядок. Штурманский комплекс работает!
– А кто нашел?
Таланов замялся:
– Коллективным умом, товарищ командир…
– Коллективным умом, – с сарказмом повторил Доронин. – Ишь, гении собрались…
В день и час, назначенный штабом флота, подводная лодка – в заданном квадрате. По отсекам пронесся сигнал боевой тревоги, и люди – на своих постах.
Сосредоточенная тишина. Ожидание… До старта осталось сорок минут… Тридцать девять… Тридцать восемь…
Геннадий во власти цифр. Они выстраиваются в столбики, складываются, умножаются… Они указывают курс и точное место корабля. То главное, без чего не обойтись ни командиру корабля, ни ракетчикам, они в нужную минуту по десяткам проводов пошлют в шахту свои команды. И тогда оживет металлическая сигара, заработают все ее автономные приборы и системы. Получив команду – курс, дальность, она уйдет в воздух…
А пока все в предельном напряжении. Где-то командир корабля не отрывает глаз от сигнальных огней на пульте управления; где-то мичман Пчелка цепко держит штурвал управления рулями глубины.
– Десять минут… Пять минут… Минута…
За все время похода не было такой угнетающей тишины. Даже шуршание карандаша по бумаге слышно. Последний раз определяется курс и место нахождения корабля. С непривычки Геннадия лихорадит.
– Корабль в точке старта!
Толчок по всему корпусу. Кажется, лодка провалилась и замедлила ход, а через несколько секунд освободилась от тяжелого груза и опять набирает скорость.
Взгляд на приборы убеждает Геннадия, что все это иллюзия. Глубина та же и ход такой же, как был до старта.
Геннадий смотрит на штурмана. Таланов – на Геннадия. Даже не верится, что все позади. Труды, усилия, поистине дьявольское напряжение в один миг унеслись вместе с ракетой, а они остались здесь, в рубке, в непонятном ожидании.
Они сидят молча, наслаждаясь покоем и тишиной.
Через несколько минут Таланов поднимается, расправляет плечи и почти торжественно говорит:
– Все, Геннадий Данилович! С нас взятки гладки! Видели нашу службу. Хорошо, если получим высокую оценку за стрельбу.
– А если промахнулись? – невзначай вырвалось у Геннадия.
– Типун вам на язык. Тогда зачислят нас в отстающие со всеми вытекающими последствиями…
Геннадий со страхом подумал: «Придем, доложат Максимову о неполадках с комплексом. Он скажет: подать сюда Тяпкина-Ляпкина. Плохо знаете свое дело. Предупреждаю о неполном служебном соответствии…»
Но эти мысли не могли затмить главного: в походе он стал полным хозяином и властителем техники. Сам нашел поломку. Сам и поправил. Правда, не будь рядом товарищей – все могло кончиться печально. Собранность Таланова, хладнокровие и выдержка перед лицом надвинувшейся беды подавили растерянность Геннадия, помогли ему овладеть собой. А Василий Голубев! Как он переживал! Готов был разбиться в лепешку… Без слов все понимал… «Эх ты, минимум-максимум. Зря я огорчался твоим поведением…»
Показался мыс. Лодка первый раз всплыла в надводное положение.
Доронин, вахтенный офицер и сигнальщик стояли на открытой части мостика, наслаждаясь утренним колючим ветерком, смотрели в бинокль на длинную гряду сопок, на это серо-стальное, вечно холодное, неласковое море, на его высокие крутые валы, несущие на своих гребнях густые шапки пены.
Не о делах на берегу думал сейчас Доронин. Одна мысль не оставляла в покое: поражена ли цель?
Раздумья прервал голос сигнальщика:
– Прямо по курсу торпедный катер.
Доронин глянул вперед: на полной скорости мчался навстречу катер, он точно родился из морской пены. Когда поравнялся с бортом атомохода, трель длинного свистка перекрыла грохот волн. Максимов, стоявший на мостике в кожаном реглане и шапке с золотистым «крабом», сделал отмашку, поднял мегафон, и через широкий раструб среди ветра и всплеска волн донесся совсем чужой, незнакомый голос:
– Иван Петрович! Поздравляю! Стреляли отлично!..
Хотелось сразу ответить, да вот беда – у Доронина не оказалось под рукой мегафона, а в свисте ветра все равно ничего не разберут, и он только помахал рукой в знак благодарности.
Катер тут же развернулся и лег на обратный курс. Он быстро отдалялся от атомохода, на полном ходу мчался вперед и скоро затерялся среди валов, что катились один за другим и где-то на горизонте сливались в серо-свинцовую массу.
– Слышали? – спросил Доронин, будто очнулся после долгого сна.
– Так точно, слышали! – откликнулся вахтенный офицер. – Значит, все в порядке? Можно поздравить вас, товарищ командир!
– Меня меньше всего. Себя поздравляйте, – буркнул Доронин и стал поспешно спускаться вниз, чтобы объявить по трансляции о встрече с адмиралом и повторить его слова.
Через полчаса лодка входила в гавань.
Если Максимов не отлучался в Североморск или еще дальше – за пределы Мурманска, он ежедневно в восемь ноль-ноль являлся в штаб. Еще с курсантских лет из всего распорядка корабельной жизни ему больше всего полюбился торжественный ритуал подъема флага, эти непередаваемо прекрасные минуты, когда все останавливается, все отступает на задний план. Эти священные минуты знаменуют начало трудового дня, а кроме того, моряки отдают почести боевым товарищам, всем известным и безвестным, кто когда-нибудь сражался под этим флагом и сложил свою голову.
И сегодня он стоял в одном строю с офицерами, старшинами, мичманами, взяв руку под козырек, следя за тем, как бело-голубой флаг бежит наверх и трепещет на ветру…
По пути в каюту Максимов увидел Доронина и протянул ему руку.
– Небось сердитесь на меня? Не дал отоспаться, с утра пораньше вызвал на доклад.
Доронин молодецки тряхнул головой:
– Привычны, товарищ адмирал.
Они вошли в каюту.
– Рассказывайте.
Максимов сел, откинувшись на спинку кресла, и стал слушать обстоятельный доклад командира корабля. Доронин извлек из папки плановую таблицу и другие отчетные документы, принялся рассказывать, как прошли пять суток – от выхода атомохода с базы до старта ракеты. Получалось – поход как поход, ничего особенного… О том, что случилось за несколько часов до старта, Доронин сообщил скрепя сердце. Скрыть такое немыслимо, и признаться в грехах тяжело… Он неторопливо все изложил, подчеркнув, что в этом происшествии есть большая доля вины Таланова. Лень и беспечность дают себя знать…
Максимов кивнул понимающе.
– Что вы можете сказать насчет лейтенанта Кормушенко?
– Решил открыть Америку, будто инструкции по уходу за техникой устарели, вроде корабль значительно быстрее можно изготовить к бою…
– А вы знаете, вероятно, он прав! – оживился Максимов. – Представьте, я тоже об этом все время думаю.
– Возможно, и прав. Только, товарищ адмирал, посудите сами, разве можно накануне похода устраивать эксперименты?! Я их с Талановым крепко продраил… А в остальном ничего худого о Кормушенко сказать не могу. Парень разворотливый, старательный, толк будет…
– Очень хорошо, – удовлетворенно сказал Максимов.
Когда доклад был окончен, Максимов вскинул голову, тряхнул седой шевелюрой и достал из сейфа фотопланшет.
– Теперь я продолжу. – Он дал знак Доронину подойти ближе. Оба наклонились над снимками, сделанными с самолета в момент взрыва ракеты.
– Можете полюбоваться своей работой. Тут эпицентр взрыва, а тут – центр цели. Как видите, почти абсолютная точность попадания.
И, отложив планшет, он выпрямился во весь рост.
– Командующий флотом доволен стрельбой и, скажу по секрету, решил наградить вас, Иван Петрович, ценным подарком.
Доронин смутился, покраснел.
– Мне бы лучше своих поощрить, товарищ адмирал.
– Кого именно?
– Хотя бы ракетчиков, энергетиков, боцмана. Ну, и Таланова. Все же он обеспечил стрельбу.
– Согласитесь, Иван Петрович, у нас есть скверная черта. Мы чересчур либеральны, терпимы к ленивцам и болтунам. Порой возмущаемся, глядя на них, кипим, из себя выходим и сами же зло поощряем.
– Неудобно обойти… Все-таки командир боевой части… – нерешительно произнес Доронин.
Максимов возмутился.
– Запомните раз и навсегда: мы должны оценивать людей по делам. И только по делам, а не по должностям и званиям.
– Вы правы, товарищ адмирал. Если говорить откровенно, я бы скорее поощрил лейтенанта Кормушенко.
– Не торопитесь. Без году неделя на корабле. Еще посмотрим, на что он способен. Ну, хорошо, готовьте представление на остальных. Кроме Таланова… Я буду ходатайствовать перед комфлотом.
Доронин повеселел:
– Есть! Будет исполнено.
Дверь в каюту была плотно закрыта. Максимов приказал во время разговора никого к нему не впускать. На телефонные звонки отвечал коротко, односложно: «Занят. Не могу! Звоните позже!» И все время о чем-то думал.
Доронин уже поднялся, считая, что дела закончены, но Максимов, как видно, не собирался его отпускать. Прошелся по каюте, отдернул шторку иллюминатора, в лицо брызнуло солнце.
– Весна стучится к нам в двери.
– Пора, – отозвался Доронин.
– Весна, весна, – задумчиво произнес контр-адмирал. Он подошел к Доронину совсем близко и положил руку на плечо. – Стреляли вы хорошо, Иван Петрович. Даю маленькую передышку, отдохните, займитесь мелким ремонтом. А потом… – Он намеренно сделал паузу и продолжал, растягивая слова: – Потом вашему экипажу будет поручено одно весьма серьезное дело.
– Какое, разрешите узнать? – насторожился Доронин.
– Э-э-э… Пока не скажу.
– А все-таки? Никто, кроме нас двоих, не узнает.
– Не выпытывайте. Все равно не скажу. Секрет, военная тайна… – улыбнулся Максимов, взглянул на часы – было время обеда – и пригласил Доронина в салон.
9
Было Восьмое марта, торжественно-суматошный день. Пожалуй, самый суматошный из всех праздников в году. Веселое возбуждение ощущалось с самого начала. В вестибюле играл оркестр, прожекторы освещали ковровую дорожку, и на широкой мраморной лестнице, ведущей в зал Дома офицеров, откуда-то вдруг появился целый цветник хорошеньких девушек, в наимоднейших платьях и с немыслимыми прическами.
По настоянию самих женщин в этом году все было задумано просто и интересно: гости проходили в зал, там их ждали сервированные столы. Моментально собирались знакомые, сколачивались компании.
Открывала торжество председатель женсовета Анна Дмитриевна Максимова, одетая в свое неизменное темное платье с белым воротничком и белыми манжетами из гипюра. Уставшая от дневной беготни, она понимала всю значимость момента и сейчас старалась настроить себя на шутливо-деловой лад.
– Товарищи женщины! – начала она. – Обращаюсь именно к вам, ибо сегодня ваш, то есть наш праздник. Приветствую и поздравляю вас, дорогие подруги. Приветствую и поздравляю наших мужей, сыновей, братьев, отцов и даже дедов. Им посчастливилось иметь таких хороших подруг, как мы…
Переждав вспышку смеха, Анна Дмитриевна продолжала:
– Не сочтите это самохвальством. Я не стану подкреплять мое утверждение цифрами и фактами. Издавна известны подвиги русских женщин… Нам, подругам военных моряков, часто приходится расставаться с нашими близкими. Мы и в мирное время привыкли к тому, что опасности и трудности сопутствуют мужьям и отцам, женихам и братьям… Только мы условились веселиться, а поэтому слушать мою команду. – Она повернулась к девушке в матросской форме, стоявшей у импровизированной мачты, и уже совсем другим голосом произнесла: – Смирно! Флаг веселья и дружбы поднять!
Девушка потянула шкертик, и под звуки корабельного горна и шумные аплодисменты всего зала пополз вверх бело-голубой флаг. Когда он развернулся, гости засмеялись еще громче, увидев на нем забавную рожицу веселого человечка, расплывшегося в улыбке до самых ушей.
– За наше здоровье, друзья! – сказала Анна Дмитриевна, подняв высоко бокал, наполненный шампанским, и первая чокнулась с мужем. Через секунду в шумном говоре, звоне бокалов утонули короткие слова, которыми она обменялась с Максимовым.
Пир начался.
Некоторое время спустя гости разошлись по комнатам отдыха. Крутился барабан лотереи… Слышались выстрелы духового ружья в комнатном тире. Танцевали. Конечно, солидные – вальс и танго, кто помоложе – последнюю новинку бодрый, ритмичный «Липси».
Перед Геннадием и Верой, скромно стоявшими у окна, проходили в танце молодцеватый Доронин, невозмутимый Южанин и многие другие, знакомые и незнакомые офицеры со своими дамами. Особенно эффектно выглядели Талановы. Он – в новом костюме с иголочки, три орденские ленточки на груди. И она – высокая, стройная блондинка. Голубое джерсовое платье удачно гармонировало с нежно-розовым лицом, высокой прической: шелковистые Волосы ее были перевязаны голубой лентой.
Откуда ни возьмись появилась Анна Дмитриевна.
– Вы что же не танцуете?
Верочка бросила смущенный взгляд на Геннадия.
– Он стесняется…
– В таком случае идемте, я вам найду другого кавалера.
Анна Дмитриевна взяла Верочку за руку, подвела к Максимову. И они закружились в вальсе…
Талановы не играли, не танцевали, с отрешенным видом людей, которым все это наскучило, переходили из одной комнаты в другую.
– Стандартные удовольствия. Не могли придумать что-нибудь интереснее, – произнес он.
– Тсс… Максимов! – дернула его за рукав жена.
Максимов, в веселом, добродушном настроении, обходил гостей. Через минуту они поздоровались, и Талановы поспешили выразить благодарность за веселый праздник.
– Я-то при чем?! – удивленно глянул на них Максимов. – Женщины все организовали, их и благодарите.
– Положим, товарищ адмирал, – Таланов шутя погрозил пальцем, – мы знаем эту кухню: от вас все исходит…
– Если уж хотите знать правду – все исходит от начальника политотдела. Впрочем, это не существенно, – сказал он и собирался идти дальше, но Таланов его задержал:
– Товарищ адмирал! Можно вам задать один вопрос?
– Пожалуйста.
– Мне кажется, у вас есть ко мне какие-то претензии?
– Есть! Не знаю, стоит ли сегодня?..
– Стоит, и даже очень стоит, – подхватил Таланов.
Максимов тряхнул головой и сказал, попыхивая трубкой:
– Перестаньте пудриться!
Максимов вежливо поклонился и пошел дальше.
