Текст книги "Всплыть на полюсе!"

Автор книги: Николай Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Между тем кажущееся бездействие Зайцева выводило Трофимова из себя. Так и подмывало подняться на мостик и крикнуть во все горло: «Что же вы не атакуете?!» Он с трудом удержался, зная, что будет еще одна неприятность.

Зайцев маячил у всех перед глазами, собравший всю волю, полный какого-то непонятного ожидания.

– Торпеда! – донесся голос Шувалова.

Все находившиеся на мостике и на палубе вновь увидели на воде узенький желобок, заволновались. Зайцев и тут оставался пассивным.

«Атаковать! Быстрее атаковать!» – хотелось крикнуть Трофимову.

Зайцев стоял в предельном напряжении и не отрывал взгляда от торпеды, мчавшейся к ледяной кромке. Она прочертила длинный след и с хода врезалась в лед. Грохнул взрыв. К небу поднялась масса битого льда, повисла на секунду и затем, подобно горному обвалу, рухнула обратно в воду.

И тут произошло то, чего не ожидал никто, кроме Максимова. Вместо атаки подводной лодки Зайцев перевел ручку машинного телеграфа на «стоп» и, наклонившись к переговорной трубе, приказал:

– Стоп дизеля!

Трофимов, ошеломленный таким поворотом, сказал про себя: «Сумасшедший! Упустил такую возможность! Следующая торпеда – в борт! Распорет корабль! И все! Треску кормить будем…»

А Зайцев был поглощен своими мыслями, каждый мускул его тела жил в напряжении.

– Смотреть внимательно! – несколько раз негромко повторил он.

На корабле возникло полное замешательство. Люди не понимали, что происходит. Установилась тишина. Только тикали часы в рубке, и слышалось легкое жужжание гирокомпаса. И вместе с тем в этой напряженности и тревоге ощущалась значительность приближающегося момента.

…Шувалов первым обнаружил вдали подозрительное бурление и едва успел доложить, как, тяжело дыша и поднимая волну, начала всплывать немецкая подводная лодка. Показался перископ, и за ним обнажилась рубка.

Еще никогда во время учений и практических стрельб Зайцев не командовал так проворно: приборы управления стрельбой едва успевали фиксировать его приказания…

Среди ледяной пустыни просвистели снаряды. Зайцев впился глазами в окуляры бинокля.

– Ах ты черт! – процедил он с досадой, видя, что первые снаряды взорвались с недолетом. Тут же дал необходимую поправку. Другие снаряды упали ближе к цели. И наконец взяли цель в вилку. И в тот, должно быть, последний момент, когда лодка собиралась уйти под воду, она была накрыта точным попаданием. Над морем взвилась шапка оранжевого пламени и прокатился долгий грохот…

– Дробь! Орудия на ноль! – прокричал Зайцев. Он был доволен: бой протекал скоротечно, как задумано.

Максимов подошел к нему и незаметно для всех остальных стиснул его руку.

– Спасибо, вовремя подсказал, – сам не свой от радости, ответил Зайцев.

– Брось, Петр. Ты командир. Твоя заслуга.

Зайцев был доволен похвалой друга, перед которым еще несколько дней назад чувствовал свою тяжкую вину.

А сейчас прошлое вроде забылось. Но все равно казалось, что он навсегда останется в неоплатном долгу…

Оба смотрели вниз, на палубу. От стволов поднимался пар, орудия словно дышали, отдавая накопленное тепло. И хотя по всему кораблю прозвучали короткие звонки отбоя тревоги, никто с палубы не уходил. Матросы и старшины стояли у орудий, громко разговаривали, спорили, перебивая друг друга. Кажется, весь долгий и трудный поход не был так богат впечатлениями, как эти короткие значительные секунды боя.

Правда, в масштабе войны что могла значить одна немецкая подводная лодка! Но здесь, в самой далекой точке нашей обороны, она успела натворить много бед. И еще неизвестно, каким сюрпризом могло завершиться ее путешествие на Крайний Север.

– У вас есть связь с базой? – спросил Максимов, тронув за плечо радиста, как всегда согнувшегося в три погибели над своей станцией.

Радист поднял голову и улыбнулся:

– Есть, товарищ комдив…

Максимов задержал руку на его плече, составляя в уме текст донесения.

Как только стихла горячка, все улеглось и продолжалась обычная походная жизнь, моряки, сменившись с вахты, потянулись на ходовой мостик. Каждому не терпелось увидеть Максимова и Зайцева. И казалось, каждый хотел сказать: «А все-таки мы ее нашли и добили!»

Зайцев радовался. И думал о том, что будет, когда корабль окажется у кромки раскинувшихся совсем близко неподвижных льдов и потребуется несколько миль волоком тащить сани с боеприпасами и продуктами к Мысу Желания. При появлении Анисимова он заговорил с ним об этом.

– Задача нелегкая. Может быть, собрать коммунистов и комсомольцев, потолковать с ними отдельно, – предложил Анисимов.

– Зачем отдельно? Не надо никого выделять. Мы вместе воюем. Вместе победили. Ну, а в случае чего – погибнем тоже вместе.

На ходовой мостик явился и Трофимов. Он подошел к Зайцеву с молодцеватым видом и протянул руку:

– Поздравляю, товарищ командир.

– На этот раз и я вас поздравляю, – ответил Зайцев с иронией.

– Все-таки наша взяла! – Трофимов захлебывался от восторга. – Здорово вы их обманули! Мы ждем – вот-вот начнется атака, а вы чего-то медлите. Думаем, что, же командир шляпит? А он, оказывается, вон на какую хитрость пошел! Торпеда взорвала лед. И он решил сыграть в мертвого. Пусть думают, что мы уже на морском дне рыбешек кормим. Милости просим, господа фашисты, всплывайте. Тут им и крышка! Интересный тактический прием вы нашли. Такого нет ни в одном учебнике.

Зайцев не верил ни одному его слову, но считал кощунством в такие торжественные минуты нанести человеку оскорбление.

– На то и война, чтобы не повторять пройденное, – сухо сказал он и, вспомнив о чем-то, махнул рукой. – Ну да ладно, сейчас недосуг заниматься воспоминаниями. Давайте лучше смотреть вперед. Я говорю о сегодняшнем дне и даже о ближайших часах. Вот там, видите, кромка льда.

Мы пойдем к ней, а дальше – ни тпру ни ну… Придется что-то придумывать. До Мыса добраться необходимо, и ничего другого не остается, как послать туда наших людей.

– А продукты, боеприпасы как же? На спине, что ли, потащат? Главное, груз… – с деловой озабоченностью отозвался Трофимов.

– Согласен. Продукты и боеприпасы главное. Не на спине их потащат, а на санях. Сани лежат в трюме у инженер-механика. Только кого во главе отряда поставить – для меня не ясно.

Зайцев задумался.

Трофимов молча стоял в выжидательной позе.

В это время появился штурман с лоцией в руках, и разговор поневоле прекратился.

Максимов, находившийся на другом крыле мостика, держал бинокль перед глазами, делая вид, будто наблюдает за морем, а сам прислушивался к разговору, и когда Трофимов исчез, он подошел к Петру.

– Кого пошлешь?

– Еще не знаю, – ответил Зайцев.

Трофимов тем временем спешил на свой пост, на запасной КП. Впрочем, по дороге, он забежал в свою каюту, щелкнул ключом, дверь изнутри закрылась. Он сел на койку и подумал: неужели его пошлют? Ясно представился далекий путь по льду, через торосы, разводья. Достаточно одного неосторожного шага – и прощай жизнь! Но тут же он успокоил себя: лед крепкий, впереди будет разведка, в случае чего – даст сигнал опасности. Зато какая слава ожидает того, кто пробьется во главе отряда к Мысу Желаний. Трофимов перебрал в памяти офицеров, старшин. Теперь уже в нем заговорило самолюбие, и даже появился азарт: «Дело стоящее! Эх, была не была, пойду во главе отряда!»

Через несколько часов поседевший от инея, обраставший льдом корабль стоял, врезавшись форштевнем в толстый припай, а впереди, очень далеко, не виделся, а, скорее, угадывался Мыс Желания, и люди, отрезанные от мира, у которых вся надежда могла быть только на моряков.

Максимов и Зайцев ненадолго удалились, оставив на мостике Трофимова. Они сидели в командирской каюте, оба порозовевшие, с обветренными лицами, пили чай и обсуждали предстоящие события.

– Понимаешь, Петр, дело слишком трудное, ответственное… Ты хочешь послать Трофимова. Я против. Хлипкий он человек…

Зайцев вспомнил – именно этот человек попутал его в походе, а потом трусливо умыл руки.

– Да, ему не доверишь. Но кто же еще? – подумал вслух Зайцев и начал перечислять всех, пока не дошел до секретаря партийной организации Анисимова. – Хорошо бы его… Спокойный, надежный человек. Случись что – не растеряется. Никто не посмеет ослушаться его… В общем, он вполне подходит для такого дела.

Он нетерпеливо смотрел на Максимова, а тот спокойно отпивал глотками чай…

– Ну что ж… Ты командир. Тебе решать. Иди. Я не возражаю…

Офицеры и старшины корабля собрались в кают-компании, и Зайцев говорил о том, что наступила пора решать вторую часть задачи. Теперь надо возможно быстрее добраться до Мыса, доставить туда продовольствие, медикаменты и, быть может, на обратном пути захватить на корабль тяжелобольных.

Трофимов сидел поодаль от командира. Когда Зайцев изложил свой план сегодня же послать к Мысу Желания санный поезд, Трофимов оживился:

– Дельная мысль. Только надо учесть опасность похода. Вперед выслать разведку, а то не заметишь полыньи и влипнешь в нее вместе с санями.

Зайцев и без него понимал и трудности и опасность такого рейса. Сейчас занимало другое: как встретят моряки его решение пойти во главе отряда?

– Итак, все решено. Возглавлять походную колонну… – Зайцев опять посмотрел на Трофимова, замершего в ожидании, уверенного, что сейчас назовут его имя. – Возглавлять колонну будет старший лейтенант Анисимов, – твердо отчеканил он и сел в кресло.

Трофимов сразу потускнел, сконфузился.

– Позвольте и мне, товарищ командир! – неожиданно попросил Шувалов и встал.

Зайцев взглянул на него удивленно:

– Вы же нездоровы?

– Насчет моего здоровья не беспокойтесь. Вчера было плохо, сегодня – нормально, завтра будет отлично.

Зайцев взглядом спросил совета у Максимова, тот согласно кивнул.

– Добро! Собирайтесь и вы!

Моряки расходились. Только Трофимов сидел, нервно пожимая плечами, словно воротник давил ему шею, и чего-то ждал.

– С вами можно поговорить? – обратился он к Зайцеву.

Было ясно: сейчас предстоит нелегкое объяснение.

– Слушаю вас.

Трофимов нервно потирал руки.

– Товарищ командир! Вы меня обидели… Нет, не то слово…

Зайцев насторожился.

– Я вас не понимаю.

– Почему Анисимов, а не я? Меньше опыт, что ли?! Я тут всю войну у людей на глазах… Вы меня знаете!

«В том-то и дело, что знаю», – подумал Зайцев.

– Беда с каждым может случиться, – плаксиво продолжал Трофимов. – Если бы не смыло матроса, я мог бы сегодня командовать кораблем, а вы могли у меня оказаться в подчинении.

– Возможно. Только какие у вас претензии?

– Сегодня вы открыто выразили мне недоверие.

– Да, не-до-ве-рил, – по слогам произнес Зайцев.

Трофимов понял, что ему не уговорить командира. Встав и круто повернувшись, он направился к выходу.

Максимов и Зайцев стояли на пирсе, сделанном матросами на скорую руку из досок, брошенных прямо на лед. С непривычки трудно дышалось густым морозным воздухом. Офицеры смотрели, как по крутому трапу шагали люди, неся на спине ящики с боеприпасами и мешки с продовольствием. Длинной цепочкой тянулись матросы один за другим, сгибаясь под тяжестью груза. Проходя мимо, они бросали усталый, добрый взгляд в сторону двух офицеров – двух друзей, точно хотели сказать: «Не волнуйтесь, все будет хорошо!..»

…Двое саней чернели на снегу, предельно нагруженные ящиками, мешками, укрытые твердым, промерзшим брезентом, со всех сторон принайтованные заиндевевшим манильским тросом. Рядом с санями выстроились моряки, смотрели на корабль, возвышающийся над льдами, на плотную фигуру Зайцева, произносившего последние напутственные слова, на Анисимова, такого же, как все они, в валенках, ватных брюках, зеленой канадке и огромных меховых рукавицах. У Анисимова был спокойный и безмятежный вид, точно ему поручалось самое обыкновенное дело, какое приходилось выполнять десятки раз.

Зайцев говорил с перерывами: от сильного мороза перехватывало дыхание. Он замолчал, и в его руках взметнулся бело-голубой флаг.

– Под этим флагом, товарищи, мы прошли с вами не одну сотню миль! Он развевался над нами в минуты боя. И сейчас вы пойдете с ним, потому что он частица нашего корабля. Надеюсь, вы донесете его до Мыса Желания, и когда-нибудь он станет настоящей боевой реликвией, сохранится в музее, люди будут смотреть на него и с уважением вспоминать вас.

В морозном воздухе прозвучала команда:

– По местам!

Матросы бежали каждый к своим саням, оставляя в снегу глубокие следы.

ВСПЛЫТЬ НА ПОЛЮСЕ!

1

Снег кружил вихрями. Свет редких фонарей с трудом пробивался сквозь плотную завесу, и различить что-нибудь было трудно даже на близком расстоянии. Погода все время менялась: то было морозно, а то снежный наст размягчался под ногами.

На заливе на разные голоса гудели сигнальные буи. Их тревожные звуки настораживали, заставляя думать о людях, застигнутых сейчас, быть может, в штормовом, незатихающем море…

С причала катера и посыльные суда уходили в отдаленные базы, в том числе и в базу атомных подводных кораблей.

Контр-адмирал Максимов торопился, хотя, казалось бы, придет раньше или позже – никому нет дела. Сам себе хозяин. Но так уж повелось: где бы ни был, он всегда спешил вернуться к себе на базу. Хоть и нет повода для тревоги, а все же спокойней, когда хозяйство у тебя перед глазами…

Издалека он услышал разноголосый шум и удивился: обычно пассажиры вовремя уходили на катерах и только какой-нибудь запоздавший офицер просил разрешения воспользоваться оказией.

Невысокий парень в тулупе и ушанке – старшина катера вынырнул из кубрика и вытянулся перед Максимовым.

– Не дают «добро», товарищ адмирал. Женщины с детишками, наверное, с утра маются, – прибавил он, понизив голос.

Максимов зашел к дежурному по рейду, и, когда он снова появился на причале, «добро» было уже получено.

– Товарищи! – крикнул старшина, подняв руку, но вряд ли кто-нибудь заметил в темноте его жест. – Катер идет в Энскую. Женщины с детьми в Энскую есть?

На катере включили прожектор. Широкий луч выхватил из темноты толпу людей, ожидавших оказии.

Перед Максимовым, стоявшим у трапа, выросла фигура офицера, на погонах которого блестели две маленькие звездочки. Отдав честь, он сказал смущенно:

– Товарищ адмирал, позвольте с вами. У меня дочь и жена.

Максимов заметил стоявшую в стороне молодую женщину. Вцепившись в полу пальто, к ней прижалась девочка лет четырех, закутанная в шаль.

– Прошу, – сказал Максимов и пропустил женщину и ребенка вперед.

Лейтенант подхватил чемоданы и зашагал следом за всеми.

Максимов вошел в каюту, снял шинель, тужурку и остался в тонкой вязаной жакетке, надетой поверх белой сорочки. Наклонился к зеркалу и увидел свое чуть расплывшееся грубоватое лицо, седые волосы, шрам, оставшийся на лбу после одного десанта, – живое напоминание о войне. Тронул ладонью щеку и подумал: «Утром побрился, а щетина уже пробивается». Он еще раз взглянул в зеркало и усмехнулся: «Постарел, брат, ничего не скажешь! Бегут, меняясь, наши лета, меняя все, меняя нас…» Набив табаком трубку, он задумался. Мысленно был уже дома. Заботы предстоящего дня обступили его. Он любил эти заботы и даже выискивал себе новые поводы для беспокойства, потому что оставаться наедине с собой стало в последнее время не очень-то приятно.

Чаще всего в такие часы раздумий просыпались воспоминания о войне, о людях, с которыми ему пришлось быть рядом. Многих она унесла… Одни уже затерялись в памяти, другие никогда не будут забыты. И прежде всего Петр Зайцев. Верный в дружбе, храбрый в бою…

После того похода к Мысу Желания – пришли домой, и Максимов прослышал, будто его самого собираются представить к званию Героя Советского Союза. Явился к члену Военного совета и первый раз разбушевался. Доказывал, что Зайцев спас транспорты, потопил лодку, оказал помощь бойцам береговой батареи. Операцию провел блестяще… А он, Максимов, всего лишь при сем присутствовал… Все знали, что это не совсем так, и все же с ним согласились. Собственноручно Максимов написал представление, и, когда Зайцеву прикрепили на грудь Золотую Звезду, он был счастлив больше, чем за самого себя. Теперь Петр где-то в научно-исследовательском институте…

Максимов пробежал газету, лежавшую на столе, прислушался к ходу катера, ровному и энергичному шуму двигателя. Накинул тужурку, вышел в соседний кубрик и увидел женщину со спящей девочкой.

– Где же отец семейства? – спросил Максимов. Там, на пирсе, он не расслышал фамилии и запомнил только, что его зовут Геннадий Данилович.

– Ушел в кубрик, посмотреть, нет ли свободного места.

– Зачем в кубрик, если есть, каюта. – Максимов открыл дверь. – Прошу, заходите!

– Спасибо. Если только не помешаем.

– Не помешаете.

Максимов едва успел открыть дверь, как девочка проснулась, выскользнула из объятий матери и юркнула, в каюту. Через несколько минут пришел и молодой отец семейства. Здесь, в ярком свете, Максимов смог разглядеть своих попутчиков. У лейтенанта были мягкие розовые щеки, как будто не тронутые бритвой, и тонкие усы, словно нарисованные тушью. Темные глаза смотрели в сторону. В отличие от многих офицеров, послуживших на флоте, любителей щегольнуть, он был одет строго по форме: шапка, отороченная цигейкой, грубошерстная шинель.

Молодые чувствовали себя скованно, зато девочка моментально протянула ручонки к груди Максимова и спросила:

– Дедушка, это у тебя что?

– Орденские ленточки, – сказал Максимов.

– Ленточки?

– Да, да, полоски, заменяющие ордена и медали.

– А что такое ордена?

– Ну, как тебе сказать… Награды.

– А почему у папы нет орденов?

– Папа молодой, а я, видишь, старый.

Максимов улыбнулся, ему нравилось разговаривать с ребятами. Он взял девочку за руку, и маленькая мягкая ладошка утонула в его руках. Прищурив улыбающиеся глаза, он присел на корточки.

– А мы ведь еще с тобой не познакомились. Скажи, как тебя зовут?

– Таня. A y тебя есть девочка?

Мать заволновалась.

– Таня, нельзя называть дядю на «ты».

Она краснела, испытывала неловкость.

– Она знает, что к дедушке обращаются на «ты», – успокоил ее Максимов. – Так вот, Танечка, девочки у меня нет.

– А мальчик?

Трудно было Юру, студента кораблестроительного института, назвать мальчиком: косая сажень в плечах и ростом выше отца. Вот только ямочка на одной щеке осталась совсем детская.

– Мальчик у меня есть. Юра.

– И у меня есть мальчик. – Таня порылась в карманчике платья и достала маленькую, с мизинец, куклу. Она подумала и сказала, глядя Максимову в глаза: – Тоже Юра!

– Ты к кому же едешь? – спросил Максимов.

– К тебе.

Максимов понимающе кивнул:

– Ну что ж, ко мне, так ко мне. Милости прошу.

– Таня, что ты говоришь! – опять всполошилась мать.

В Энскую пришли ночью. На пирсе Максимова ждала машина, и дежурный по соединению, который появился, подобно призраку, невесть откуда, проверил документы лейтенанта.

– Эту семью устроить на плавбазе, – распорядился Максимов.

– Товарищ адмирал, у нас гости из Москвы, – смущенно объяснял дежурный. – Все каюты заняты, даже своих офицеров пришлось потеснить. На плавбазе их устроить невозможно.

Максимов посмотрел на молодую семью. Женщина держала на руках уснувшую девочку, а лейтенант поставил чемодан на снег и переминался с ноги на ногу. Максимов велел дежурному позвать их в машину.

Лейтенант заглянул в окошко «волги».

– Спасибо, нам неудобно беспокоить вас, товарищ адмирал.

– Садитесь, – коротко бросил Максимов и, перегнувшись назад, нажал ручку дверцы.

В дороге молчали.

Когда машина остановилась у дома, Максимов сказал:

– Переночуете у меня, а завтра видно будет.

Молодые люди послушно пошли за Максимовым.

Хозяйка дома, в легком халате, в шлепанцах на босу ногу, но тщательно причесанная, открыла дверь и остановилась удивленная, что муж не один.

– Встречай гостей, Анна Дмитриевна. Прибыли со мной. Устраивай.

Анна Дмитриевна засуетилась:

– Проходите, раздевайтесь…

Она взяла спящую девочку из рук матери и, стягивая шубку, загляделась на румяное личико ребенка, вспомнив своего собственного, теперь уже взрослого сына. Она помогла раздеть девочку и уложила ее в столовой на диване. Потом пригласила мужа и гостей на кухню.

За ужином разговорились об училище, хорошо знакомом Максимову по тем сравнительно давним временам, когда он преподавал на кафедре тактики.

– Вам известна судьба аса подводного флота Петра Денисовича Грищенко? Как раз при мне он возглавлял кафедру тактики.

– Уже в отставке. Вы, наверно, читали его мемуары? Здорово же он в Кильской бухте ходил под носом у немецких кораблей и ставил мины, а те подрывались и открытым текстом вопили – спасите, помогите…

Максимов отмалчивался, чувствуя неловкость: о мемуарах Грищенко он много слышал, а вот все недосуг было прочитать…

Радовало, что у молодежи велик интерес к боевому прошлому, жажда познать события Отечественной войны. Вот и здесь, на кораблях, офицеры не пропустят ни одной новой книги…

– Про Гельфонда расскажите. При мне он ведал кафедрой истории военно-морского искусства. Вот это талант, батенька вы мой! Не то что курсанты, даже преподаватели приходили к нему на лекции…

– Недавно докторскую диссертацию защитил. Говорят, в академию переводится.

– А что там с библиографом Сусловой? Она тоже в своем роде профессор?

И когда таким образом перебрали все училище, оказалось, что начальник училища старый знакомый Максимова еще по Испании.

– По Испании? – удивился лейтенант.

– Пришлось и там побывать.

Лейтенант хотел еще о чем-то спросить, но вмешалась Анна Дмитриевна:

– Пора спать. Люди с дороги, устали. Пощади их. Надо отдохнуть.

Вера, жена лейтенанта, растроганно сказала:

– Спасибо вам! Большое спасибо!

– За что? – удивилась Анна Дмитриевна. – Какая тут может быть благодарность? Мы с Мишей тоже молодыми были, и нас так же принимали старшие.

Утром встали рано. Анна Дмитриевна вместе с женой лейтенанта хлопотали на кухне, и запах кофе разносился по всей квартире. Максимов сидел на диване, наблюдая за Таней, скользившей по паркету. Заметив, что лейтенант рассматривает картину на стене, Максимов встал, подошел к нему и стал объяснять:

– Знаменитый бой Магомета Гаджиева. Может, слыхали, он всплыл в надводное положение и в упор расстреливал фашистский транспорт. Необыкновенная дерзость, одна из классических операций, которой всегда будут гордиться северяне.

– Слышал, – загадочно улыбаясь, сказал лейтенант. – Там командовал артиллерией Зармаир Арванов. Со второго или третьего залпа было прямое попадание. Транспорт повернул к берегу, хотел выброситься на мель. Тут-то ему и дали прикурить. Зажгли и отправили на дно, как топор…

– Откуда вы знаете такие подробности? – удивился Максимов.

– В училище, в научном кружке, я доклад о североморских подводниках делал.

– Ах вот что… Историей интересуетесь?

– Еще со школьной скамьи.

Действительно, доклады Геннадия Кормушенко об Отечественной войне 1812 года были не просто изложением общеизвестных фактов, а своего рода маленькими исследованиями. Учителя сулили ему успех на стезе историка. Возможно, так бы оно и случилось, если бы отец не поспешил «определить» Геннадия в военно-морское училище, а слово отца было в семье законом. Вот и зашагал Геннадий по другой дороге. И вовсе не жалеет об этом. Училище привило ему вкус к морю, походам, строгой размеренной жизни, к технике, которой он прежде вроде и вовсе не интересовался, если не считать занятия фотографией.

– Интересно… Ну, а история флота – это же непочатый край работы для пытливого исследователя. – Максимов подошел к шкафу, достал книгу в твердом переплете – записки бывшего командира американской атомной подводной лодки «Скейт» Колверта «Подо льдом к полюсу» – и показал Геннадию. – Вы читали?

– Как же, еще в училище.

– Очень хорошо. – Максимов раскурил трубку и не торопясь перелистывал страницы, испещренные пометками на полях. – Книга в общем стоящая, но вам не бросилась в глаза явная тенденциозность? Освещая историю завоевания полюса, он вскользь упомянул папанинскую экспедицию и открытие нашими учеными подводного хребта в Северном Ледовитом океане. А где многие экспедиции русских ученых? Где походы наших лодок? Ведь первое плавание подо льдами совершил мой однокашник Виктор Николаевич Котельников. Погиб в войну. Именно он, а никто другой, на подлодке «Д-3» 13 февраля 1938 года, впервые в истории подводного плавания, прошел подо льдами небольшой участок на высокой широте… Потом Коняев в финскую войну на Балтике форсировал подо льдом пролив Седра-Кваркен…

Максимов глубоко затянулся и, взглянув на Геннадия, заметил блеск в его глазах.

– Впрочем, Колверту, может, это все и ни к чему, а мы с вами должны знать. Я жду, кто из офицеров изъявит желание пойти в архивы, изучить документы и написать истинную правду. У вас есть такое желание?

Геннадий, краснея, пожал плечами.

– Не знаю, слишком ответственное дело.

– Ответственное, а стоящее. Подумайте. Со временем, может, станете этаким подводным Нестором-летописцем. А что вы думаете, подводный флот должен иметь своих историков…

Донесся голос Анны Дмитриевны:

– Товарищи, прошу к столу.

Таня первой ринулась на кухню, за ней мужчины.

– Я хочу к дяде! – кричала Таня, глядя на Максимова умоляюще.

Он с удовольствием посадил девчушку на колени.

– Ты будешь мешать дяде. Иди ко мне, – сказала мать и усадила ее рядом.

Геннадий почувствовал себя свободно, словно очутился в давно знакомом доме, и начал рассказывать о своей семье. Вскользь упомянул, что отец тоже служил на Северном флоте, сейчас в отставке, скучает, тяготится, никак не может найти себе подходящего занятия…

– А кто ваш отец? – заинтересовался Максимов.

– Может, слышали, Кормушенко Даниил Александрович?

– Как же, не только слышал. Имел удовольствие лично знать.

Максимов горько улыбнулся и, аккуратно положив ветчину на тоненький ломтик хлеба, стал старательно намазывать ее горчицей.

– Ветчину бы лучше с хреном, Анна Дмитриевна.

– Ты прав, Миша. К завтрашнему дню будет хрен.

Лейтенант, ничего не заметив, продолжал:

– Мои родители всю жизнь были москвичами, а на старости лет вздумали перекочевать в Ленинград. По-моему, зряшная затея. Все-таки московский климат не сравнишь с ленинградским…

– Что же их туда потянуло? – спросил Максимов.

– Отец говорит – без флота для меня не жизнь. В Питере хоть в праздник выйдешь на Неву, корабли увидишь, и то душа радуется…

Максимов посмотрел удивленно:

– Странно, почему он воспылал такой любовью к кораблям. По-моему, ваш отец всегда видел корабли только с берега.

– Нет, товарищ адмирал, в молодости он, кажется, морячил по-настоящему. Потом один из немногих окончил академию.

– И это знаю. Во время войны он сидел в штабе флота и сводки составлял, сколько чего потопили.

– Ах вот как?! – удивился лейтенант и неловко заерзал на стуле. Ему показалось, будто он что-то сказал или сделал не так и обидел контр-адмирала. Незаметно отодвинув тарелку, лейтенант посмотрел на часы. Максимов перехватил его взгляд:

– Да, пора двигаться!

Он встал, прошел в столовую, закурил трубку и предложил лейтенанту одеваться.

– Идемте в штаб, я вас представлю. Ваши пока останутся здесь. Я думаю, к вечеру все устроится.